"Дети вампира" - читать интересную книгу автора (Калогридис Джинн)

Глава 6

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА СТЕФАНА ВАН-ХЕЛЬСИНГА

Я и раньше знал, что Ян Ван-Хельсинг мне не родной отец. Он забрал меня из приюта и усыновил, когда я был еще совсем маленьким, – так мне всегда говорили. Но относился он ко мне, как к родному сыну, не делая различий между мной и Абрахамом. Далеко не у всех бывает такое счастливое детство, какое выпало мне. И все же мальчишкой я часто думал о своих настоящих родителях. Я мечтал, что однажды ко мне подойдет добрый мужчина, темноволосый и темноглазый, и скажет: "Здравствуй, Стефан. Я – твой отец".

Но услышать эти слова от внушающего страх незнакомца (да еще после всего, что произошло за последние полчаса) – такое было выше моих сил.

И все-таки я поверил ему. Вкусив его крови, я почувствовал, что он по-настоящему любит меня. Поверил, невзирая на странное убийство француза и совершенно фантастическую историю, которую он мне поведал.

По словам графа, мы – потомки чудовища в человеческом обличье, которому несколько сотен лет. Он обитает в стране со странным названием Трансильвания – глухой и дикой. Теперь это чудовище усиленно ищет меня, чтобы забрать мою душу. Если он завладеет ею, то в очередной раз продлит свою жизнь. Я вспомнил слова своего похитителя и понял: вот кому, оказывается, не терпелось меня обнять! Граф рассказал мне, что, будучи в моем возрасте, он добровольно согласился на смерть, только бы уничтожить злодея, но у него ничего не вышло. Тот успел его укусить, превратив в подобного себе.

Я пишу эти строки, и какая-то часть меня по-прежнему упорно отказывается верить. Но потом на меня накатывает волна любви – той любви, что я испытал, когда мы вкушали кровь друг друга, и все сомнения исчезают.

Возможно, меня околдовали.

Возможно. Отец предупреждал: Влад (так зовут это чудовище) через кровавый ритуал попытается привязать меня к себе, чтобы сделать послушной марионеткой... В таком случае не стал ли я уже марионеткой в руках своего отца? (С какой легкостью моя рука выводит это слово, а ведь совсем недавно я похоронил человека, к которому обращался так всю свою сознательную жизнь!)

Правда, отец поклялся, что никогда этого не сделает, никогда не позволит себе вторгнуться в святилище моего разума. Если мне понадобится его помощь, я должен сам его позвать.

Но насколько это правда? Пока не знаю. Во всяком случае, за время нашего путешествия в поезде у меня не было оснований усомниться в искренности отца. Хотя кое-что показалось мне странным. Отец бесцеремонно открыл вместительный чемодан моего похитителя и стал вытаскивать оттуда содержимое: несколько изысканных мужских костюмов, дорогие женские платья из шелка, атласа и парчи, большую коллекцию мужских и женских париков, включая и парик с длинными рыжими локонами. Все эти вещи он, не колеблясь, выбросил в окно. Когда чемодан почти опустел, отец уложил туда обескровленное тело француза и прикрыл его подобием савана из атласных и кружевных юбок. Потом он закрыл крышку и сказал мне:

– В свое время Влад укусил этого человека и пообещал сделать его бессмертным. Поскольку мы с Владом внешне достаточно похожи, твой похититель путал меня с ним. Хуже всего то, что Влад теперь узнает о моем вмешательстве. И конечно же, его подручный наверняка уже сообщил ему твой амстердамский адрес. Тебе никак нельзя возвращаться домой.

Эти слова мгновенно выбили меня из состояния приятной полудремы.

– Нет, я должен вернуться домой! Я не могу исчезнуть, ничего не объяснив ни матери, ни брату...

У меня едва не сорвалось с языка: "жене брата", но я вовремя спохватился.

Поезд стал замедлять ход, а впереди показались огни большого вокзала. Отец думал, постукивая пальцами по крышке чемодана, в котором лежал мой незадачливый похититель.

– Наверное, ты прав, – наконец сказал он. – Твоя мать... – Эти слова он произнес с непонятной для меня грустью и запнулся. – Всей вашей семье угрожает смертельная опасность. Влад не остановится ни перед чем, только бы тебя найти, ради этого он не пощадит и твоих близких. Но он потерял своего лучшего подручного, верную и беспринципную двуногую ищейку, и, чтобы найти другого, ему понадобится некоторое время. У тебя и твоих родных есть в запасе не больше недели. Ты должен убедить их скрыться.

Я не очень представлял, как я это сделаю, но, когда поезд остановился у перрона брюссельского вокзала, задача уже не казалась мне невыполнимой.

Забыл написать: я узнал, что моего настоящего отца зовут Аркадий Дракул. Позвав в купе проводника, он попросил отправить чемодан утренним поездом в Амстердам, где груз встретит его доверенный человек (не хочу даже гадать, зачем отцу понадобился мертвец), и щедро расплатился золотом "за доставленные хлопоты". Я стоял и недоуменно наблюдал эту сцену. Проводник даже не спросил, куда исчез пассажир, садившийся в поезд вместе со мной. Окно в купе было плотно закрыто, а от коллекции одежды не осталось и следа (отец, конечно же, выбросил и сломанные наручники). Пассажиры торопились покинуть вагон, и никто не обратил внимания на мой всклокоченный вид и нетвердую походку. С удивлением я заметил, что облик отца сильно изменился. Сейчас его можно было бы назвать элегантным, но вполне обыкновенным человеком. Мы беспрепятственно покинули вагон и смешались с толпой на перроне.

Я не понимал, почему отец не купил и нам билеты на утренний поезд. На мой вопрос он как-то странно улыбнулся и ответил:

– Мне нужно вернуться в Амстердам еще до рассвета. Один я бы это сделал намного быстрее. Но я поеду вместе с тобой. Я хочу убедиться в том, что ты благополучно добрался до дома, поэтому мы поедем вместе почти до самого Амстердама.

На привокзальной площади, после недолгих переговоров и внушительной суммы, уплаченной опять-таки золотом, отец купил для нас легкую коляску, запряженную парой быстрых лошадей. Сев в нее, мы покатили в направлении Амстердама. Вскоре Брюссель остался позади. Нас окружала сырая и холодная осенняя ночь.

Эмоциональное перенапряжение и последствия одурманивания хлороформом стали причиной того, что я почти сразу погрузился в тяжелое забытье. Я видел какие-то отрывки снов – беспокойных и фантастических, но их содержание не могло сравниться с тем, что я пережил наяву. Из самого путешествия я почти ничего не помню. Иногда, открывая глаза, я видел мягко сияющие дивным светом лицо и руки отца. Ветер играл его черным плащом. Он что-то шептал быстро несущимся лошадям, которые при этом начинали дрожать и неслись еще быстрее.

Спустя несколько часов он меня разбудил. Мы уже добрались до городка Гетрейдинберг, где нашу дорогу пересекал Бергсе-Маас – один из рукавов весьма полноводной реки Маас. Виновато улыбаясь, отец передал мне поводья и сказал:

– Сейчас прилив. Вода стоит высоко, и на мосту мне будет не справиться с лошадьми.

Я ничего не понял из его объяснений, но послушно взял вожжи, и мы медленно поехали по узкому и длинному мосту. Потом дорогу еще дважды пересекали крупные реки: сначала Ваал[11], затем – Нижний Рейн, и каждый раз отец почему-то отдавал поводья мне.

Когда мы миновали Утрехт и ехали уже по Северной Голландии, примерно в пятнадцати километрах от Амстердама, Аркадий окончательно передал мне вожжи.

– Передай матери, что мой помощник весь день будет следить за вашим домом и охранять вас. А вечером я вас навещу.

Сказав это, Аркадий буквально растворился в тумане.

К дому я подъехал ранним утром. Солнце только-только позолотило края багровых облаков. Воздух был прозрачным и холодным. Когда я остановился и привязал лошадей к ограде нашего дома, от них валил густой белый пар. Не успел я сделать и шагу, как входная дверь резко распахнулась.

Звук этот был похож на выстрел из ружья. Я поднял голову. На пороге стояла мама: босая, в домашнем халате. Ни слова не говоря, она бросилась ко мне и крепко прижала меня к груди. Только тогда она громко всхлипнула, веря и не веря в мое возвращение.

Больше минуты мы так и стояли обнявшись, потом мама отстранилась и, по-прежнему молча, стала внимательно меня разглядывать: глаза, лицо, все тело и, наконец, руки. Она долго смотрела на них, после чего медленно, словно неохотно, повернула их ладонями вверх. Заметив порез на кончике левого указательного пальца, мама не то застонала, не то вскрикнула, и у нее подкосились ноги.

Я успел подхватить ее, не дав упасть на раскисшую землю.

– Не бойся, мама. Все хорошо, – тихо проговорил я. – Меня спас мой отец.

– Твой отец?

Ее лицо напряглось и исказилось гримасой ужаса и боли.

– Аркадий? – спросила она.

Я кивнул.

Мама взяла меня за руку и твердо сказала:

– Пойдем в дом. Нам надо поговорить.

Я обнял ее за талию, и мы двинулись к крыльцу. На пороге я увидел полностью одетого Абрахама, а позади – Герду. Ее темные волосы ниспадали все на ту же шелковую ночную сорочку, сразу напомнившую мне о нашем полночном свидании.

Герда не сказала мне ни слова. Ее большие глаза были полны радости и слез. Я чувствовал: она едва сдерживалась, чтобы не броситься мне на шею. Это не укрылось от Брама, и лицо брата мгновенно помрачнело.

Мы посмотрели друг на друга. Глаза брата были полны боли, а еще я прочел в них упрек. Теперь я не сомневался: он все знает!

Но потом лицо Брама смягчилось, став таким же, как всегда. Передо мною опять был мой надежный и любящий брат. Он сорвался с места, подбежал и обнял меня.

Не знаю почему, но страдания матери я перенес спокойнее, чем его объятия. Здесь я не выдержал и заплакал. Слезы текли у меня по щекам, а я смотрел через плечо Брама на обычно бледное лицо Герды, сейчас порозовевшее от стыда и радости. Я не смел встретиться с нею глазами.

Как и мама, Брам внимательно оглядел меня с головы до пят. Увидев коляску и двух ладных лошадей, он покачал головой и прошептал:

– Откуда все это? И вообще, что с тобой приключилось, Стефан?

В его голосе не было ни осуждения, ни раздражения, только забота и обычное спокойное любопытство.

Одной рукой я обнял его (я радовался, что между нами не возникло отчуждения), другой – маму, и мы втроем поднялись на крыльцо.

– Думаю, вы сочтете меня сумасшедшим, – предупредил я.

– В таком случае ты будешь не первым, – тихо ответил мне Брам и выразительно кивнул в мамину сторону.

Наверное, он хотел пошутить, однако мама не улыбнулась.

– Я была бы только рада, если бы эту правду можно было объяснить с позиций здравого смысла, но, к моему величайшему сожалению, Брам, это не так.

Мне было нечего добавить, и я молча чмокнул Герду в щеку – таким невинным приветствием мы обменивались всегда. Но сейчас оно лишь добавило мне душевных терзаний. Ну почему мы должны таиться? Почему этот короткий и вполне благопристойный поцелуй лишь разжигает воспоминания о той ночи? Я опустил глаза, иначе и Герде, и Браму они сказали бы слишком много.

Мы прошли в кухню. Герда поднялась наверх, сказав, что ей нужно проведать малыша. Естественно, то был просто удобный предлог. По правде говоря, мне не хотелось, чтобы Герда слышала мой рассказ, ведь я и так уже доставил ей немало бед. К тому же у нее чрезвычайно восприимчивая натура, и я опасался, что нарушу хрупкое эмоциональное равновесие, в котором она пребывала последние четыре года.

Выпив несколько чашек крепкого кофе, я поведал маме и Браму о своем странном путешествии в Брюссель и обратно. Правда, материалистические воззрения, привитые мне с детства, возобладали, и я не стал упоминать ни о чем сверхъестественном. В моем изложении это происшествие выглядело так: мой спаситель, который оказался сильнее похитителя, оглушил последнего и в бессознательном состоянии затолкал его в чемодан, предварительно выбросив оттуда содержимое. Я ни словом не обмолвился ни о ритуале, ни о том, что таинственный незнакомец назвался моим отцом. Мне вообще не хотелось вдаваться в подробности, все эти события вполне закономерно начали обретать черты кошмарного сна, вызванного изрядной дозой хлороформа.

Но едва я назвал имя своего спасителя – Аркадий Дракул, – Брам порывисто вскочил, чуть не выронив чашку. Половина кофе выплеснулась на белую скатерть. Брат и мама переглянулись, потом она обратилась ко мне:

– Стефан, не надо ничего умалчивать. Этим ты не защитишь ни нас, ни себя. Все, о чем тебе поведал Аркадий, – правда. Я давно знала и о существовании Влада, и о договоре. Пока ты отсутствовал, я попыталась обо всем рассказать Браму, но, похоже, он до сих пор не верит. Стефан, прошу тебя, опиши еще раз, что случилось с тобой, и ничего не утаивай. Это очень важно.

Нехотя я исполнил мамину просьбу. Брам слушал очень внимательно. Он ни разу не перебил меня, на его лице не мелькнуло даже тени недоверия. Но, хорошо зная брата, я представлял, какая яростная борьба происходит сейчас у него внутри. Такова уж особенность Брама: чем сильнее он встревожен, тем спокойнее держится.

Закончив рассказ, я тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула. Только сейчас я почувствовал, насколько устал. Брам еще какое-то время сидел неподвижно, затем, обратившись к нам обоим, спросил:

– И что нам теперь делать?

– Скрыться!

Мама произнесла это слово непререкаемым тоном. Ее отливающие серебром волосы разметались по плечам, лицо пылало, озаренное пламенем, полыхавшим у нее в душе. Передо мною была не пожилая, измученная женщина, а та юная и прекрасная, которую когда-то любил порывистый и страстный Аркадий Дракул.

– Мы должны покинуть дом и разъехаться в разные стороны. Только это нас спасет. Если же мы останемся здесь, Влад превратит каждого из нас в орудие расправы над остальными.

Брам тяжело встал и воззрился на нас с мамой возмущенным взглядом. Долго сдерживаемое раздражение наконец прорвалось наружу.

– Ты предлагаешь совершенно дикие вещи. Я не собираюсь из-за какого-то бреда бросать работу, дом и расставаться с близкими мне людьми. Не знаю, что за помутнение нашло на вас обоих. Остается лишь надеяться, что оно не окажется затяжным!

Он повернулся и вышел, и коридор наполнился эхом твердых, решительных шагов. Потом громко хлопнула входная дверь.

Я не знал, кто из них прав и как нам быть дальше. Я уронил голову на ладони, чувствуя, что сейчас усну прямо за кухонным столом. Мама за руку, как малыша, отвела меня в мою комнату. Словно заболевший ребенок, я позволил себя раздеть и уложить в постель. Мама села рядом. Ее нежные пальцы приятно холодили мой пылающий лоб.

– Я поступала гадко, скрывая от вас с Брамом правду. Ты вправе ненавидеть меня за то, как с тобой обошлись. Но только я одна могу поведать тебе всю правду. Слушай...

Она рассказала мне такое, чего я себе и вообразить не мог и о чем по соображениям безопасности не рискну писать на страницах дневника. Мамина исповедь поставила меня перед выбором, и, когда я его сделал, мы оба заплакали, объединенные общей бедой.

Потом мама ушла, но я не мог спать. Я должен был облегчить свое истерзанное сердце и записать хотя бы то, что можно доверить бумаге. Когда я закончил, солнце уже вовсю сияло на небе.

Молю только об одном: чтобы помощник Аркадия действительно охранял наш дом в эти часы. Мои силы на исходе. Теперь спать. Спать...