"АПОЛЛОН-13" - читать интересную книгу автора (Лоувелл Джим, Клюгер Джеффри)

1

27 января 1967 года

Джим Лоувелл был на ужине в Белом Доме, когда сгорел его друг Эд Уйат.

На самом деле, это был не совсем настоящий ужин: несколько бутербродов, апельсиновый сок и безвкусное вино на длинных столах в Зеленом Зале. Просто солнце уже село, а формально в тот день Лоувелл еще не ел и время было близко к ужину.

Эд Уайт не сгорел в прямом смысле этого слова. Он отравился дымом прежде, чем огонь добрался до него. Самое позднее, за пятнадцать секунд до появления открытого пламени он со своим командиром Гасом Гриссомом и астронавтом-новичком Рождером Чаффи стал жертвой попавших в легкие ядовитых испарений. В конце концов, такой исход был лучше. Никто не знает, насколько горячо было в кабине корабля, но, учитывая атмосферу из чистого кислорода, скорее всего, не меньше 700 градусов (ПРИМ.ПЕРЕВ.- здесь и далее температура указывается по шкале Цельсия). При такой температуре медь накаляется докрасна, алюминий плавится, а цинк горит пламенем. У Гаса Гриссома, Эда Уайта и Роджера Чаффи, состоявших всего лишь из кожи, волос, мяса и костей, не оставалось никаких шансов.

В момент катастрофы Джим Лоувелл не мог этого знать. Вскоре он узнает, но тогда - не знал. В тот момент у Лоувелла была конкретная работа, которая состояла в том, чтобы ходить туда-сюда, общаться и пожимать руки. Вокруг собралось много важных шишек, поглощавших бутерброды и напитки, а Лоувелл должен был приветствовать каждого из них. Полученное по почте приглашение было весьма специфично в отношении этой части его работы:

«Зеленый и Синий Залы для индивидуальных встреч и рукопожатий с послами», - говорилось в нем. Там не было сказано: «Вы приглашены сюда на ужин». Вместо этого там было написано: «Вы приглашены для развлечений». Не более многословно там было сказано: «Имейте в виду, Вы приглашены работать на публику».

Конечно, Лоувеллу было не впервой принимать участие в таких ужинах, поэтому прямота приглашения его не удивила. Это было почти то же самое, что астронавты называли «посидеть в кабаке»: приезжал сенатор штата или коммерсант, которые хотели, чтобы на приеме крутились космонавты, и «НАСА» посылала на вечеринку одного или двух членов космического отряда позировать для фото и, вообще, поулыбаться. Для этого годились все астронавты, но Лоувелл был особенно хорош. Рост - 180 см, вес - 77 кг, по представлениям шишек Среднего Запада он являл собой легендарный образ астронавта, с которым можно щелкнуться на фото и пополнить фотогалерею на стене своего кабинета. Этим вечером возможностей для фото будет предостаточно. В приглашении указывалось начало мероприятия 17:14 (на самом деле было написано 5:14), а завершение - не позднее 6:45. Было неясно, что Белый Дом хотел достичь дополнительными 60 секундами, но Лоувелл и остальные астронавты должны были отработать на публику ровно 91 минуту, на которые их пригласили, и лишь потом можно было насладиться Вашингтоном.

По правде говоря, если бы Лоувеллу захотелось провести полтора часа в кабаке, то Белый Дом был не самым худшим местом. На ужине присутствовал Линдон Джонсон, любивший подобные тусовки типа пожрать-поболтать, и Лоувелл двинулся вперед, чтобы поздороваться с Президентом. Они уже встречались пару месяцев назад, когда Лоувелл и его пилот-напарник Баз Олдрин были приглашены на президентское ранчо для вручения медали и приветственной речи в честь их посадки в Атлантический океан на космическом корабле «Джемини-12» - это был десятый успешный полет маленького корабля.

В самой глубине своего сердца Лоувелл подозревал, что медали могло и не быть. Он так думал, но никому об этом не говорил. Не из-за того, что полет не был выполнен на отлично - он был выполнен на отлично. Не из-за того, что им не удалось выполнить все полетные задания - задания были даже перевыполнены. Просто, во время всех девяти предыдущих полетов тоже были выполнены почти все задания, и если бы не был накоплен опыт космических полетов всех «Джемини» с 3 по 11, то «Джемини-12» никогда бы не состоялся. Джонсон, однако, очень любил волнующие истории, а этот последний полет «Джемини» был раскручен в прессе в таком духе, что Лоувелл безо всяких усилий посадил свой двухпилотный космический корабль с непилотируемым модулем «Эйджин», как будто загнал на парковку «Понтиак», а Баз выполз наружу и взгромоздился на корпус «Эйджин», как маленькая птичка на спину носорогу. Эти статьи внушали Президенту чувство удовлетворенности своей многомиллиардной космической программой. Не успели Лоувелл и Олдрин приводниться в океан, как Джонсон созвал фотографов и репортеров и выставил их героями на церемонии открытия небольшой больницы в южном Техасе.

После этого Лоувелл проникся к Джонсону теплыми чувствами, зачислив себя в его самые горячие поклонники. Даже если бы сегодня здесь и не было Президента, все равно стоило посетить этот прием. Целью вечера было празднование подписания широко обсуждаемого документа с прозаическим названием «Соглашение о межгосударственных принципах освоения космического пространства». Лоувелл понимал, что это соглашение было не столь значительно, как, например, Версальский договор или Соглашение о контроле над ядерным вооружением. О таких соглашениях дипломаты обычно говорят: «Хоть что-то надо было написать на бумаге».

Космос требовал установления границ. С тех самых пор, как наши предки провели на земле первую линию в первой населенной саванне, появились государства, жадно расширяющие свои границы. Все началось с круга вокруг костра, потом зона расширилась до побережья, затем границы проникли на три мили в океан. За последние 10 лет, с началом эры космонавтики, трехмильная зона превратилась в 200-мильную, и уже не вглубь, а вверх. И теперь нации переживали, как же нарисовать эти границы в столь экзотическом месте, как космос.

Из подписанного более чем пятью десятками стран Соглашения следовало, что в космосе нет границ. Среди его положений было и такое, которое гарантировало, что космическое пространство всегда будет оставаться немилитаризованным, что ни одна страна не сможет объявить какую-либо земную орбиту своей собственностью, и что никто не будет захватывать земли на Луне, Марсе и любой другой планете, которую когда-либо достигнут человеческие корабли. Для Лоувелла и других астронавтов более важным, однако, был пункт 5 Соглашения - статья, гарантирующая безопасное возвращение космонавтов. Это положение говорило, что любой астронавт или космонавт, сбившийся с курса и приводнившийся в чужой акватории или приземлившийся на чужом пшеничном поле, не будет захвачен спецслужбами страны, территорию которой он нарушил. Более того, он будет считаться «посланником человечества» и должен быть «быстро и безопасно возвращен в страну регистрации его космического судна».

К отбору астронавтов на сегодняшний ужин «НАСА» подошло со всей тщательностью. Кроме Лоувелла, дважды совершавшего пилотируемые полеты по программе «Джемини», здесь был Нейл Армстронг, пилот-испытатель, ветеран «НАСА». Десять месяцев назад его одиночный полет на «Джемини-8» чуть не закончился катастрофой, когда один из реактивных стабилизаторов вдруг понес его южнее, раскрутив корабль с бешеной скоростью 500 оборотов в минуту, чем вынудил операторов прервать полет и посадить его в первое попавшееся место - море, океан или пруд. Здесь был и Скотт Карпентер, чей полет на «Меркурии» пять лет назад едва не закончился бедой, когда он слишком долго забавлялся на орбите со своими астрономическими экспериментами, а потом неверно настроил возвратный двигатель и приводнился в Атлантический океан в 250 милях от спасательной команды. Пока военно-морские силы преодолевали это расстояние, он болтался на волнах в своей спасательной шлюпке, грыз сухари из пайка и осматривал горизонт в поисках корабля, страстно желая, чтобы это оказался корабль со звездно-полосатым флагом.

И Армстронг и Карпентер оба могли воспользоваться защитой Соглашения во время своих полетов, и, без сомнения, «НАСА» думало об этом, когда посылало их на ужин. Присутствие двух других членов делегации, Гордона Купера и Дика Гордона, трудно было объяснить - похоже, кто-то в «НАСА» просто позвонил первым попавшимся астронавтам.

Сразу после начала приема Джонсон быстро, без былой учтивости, поздоровался с Лоувеллом, и астронавт пошел перекусить к буфетному столу, по пути обозревая сборище высоких гостей. Здесь было целое море работы: Курт Уолдхейм - из Австрии, посол Патрик Дин - из Великобритании, Анатолий Добрынин - из Советского посольства, Дин Раск, Аверелл Гарриман и Артур Гольдберг - со стороны Соединенных Штатов. То, что здесь было так много геополитиков льстило законодателям с Капитолийского Холма. Здесь присутствовали лидер сенатского меньшинства Эверетт Дирксен, сенатор Альберт Гор из Теннеси, сенаторы Юджин МакКарти и Уолтер Мандейл из Миннесоты, а также другие шишки, которые сами добились себе приглашения.

Лоувелл собирался уже двинуться в толпу, когда увидел стоявшего справа Добрынина. Среди астронавтов советский посол имел хорошую репутацию. Он был прекрасным знатоком американской и советской космических программ, классным парнем с хорошим знанием английского, а в целом, человеком, который совсем не вписывался в образ представителя социалистической державы. Лоувелл пожал ему руку.

– Господин посол? - сказал он, - Джим Лоувелл.

Посол растянул губы в улыбке:

– А, Джим Лоувелл. Рад встретить вас. Вы э-э-э…

Незаконченная фраза Добрынина, конечно, означала, что Лоувелл должен подсказать «астронавт», после чего Добрынин закивает и непринужденно улыбнется, как бы говоря: «Да, да, я знаю кто вы. Я просто забыл это английское слово». Лоувелл подумал, что можно было бы сказать «биржевой маклер», «скульптор» или «профессиональный борец», и Добрынин отреагирует точно так же.

– Астронавт, господин посол.

Добрынин ответил немедленно:

– Да, вы один из тех, кто недавно вернулся из космоса. Прекрасный полет, реальное свершение.

Лоувелл выразительно улыбнулся:

– Мы очень стараемся не отставать от вашего народа.

– Может быть, однажды мы больше не захотим соревноваться, - сказал Добрынин, - Может, это Соглашение - первый шаг к общему миру.

– Мы, конечно, тоже на это надеемся. Было бы прекрасно, чтобы когда-нибудь все человечество совместно осваивало Луну.

– Я не знаю, буду ли я тогда еще послом, - сказал дипломат, - Но я не удивлюсь, если вы будете среди тех, кто ступит на Луну.

– Ради этого я и работаю - сказал Лоувелл.

– Удачи вам, - с этими словами посол пожал Лоувеллу руку и пошел очаровывать других.

Лоувелл развернулся и заметил Хьюберта Хамфри, который был поглощен общением с Карпентером и Гордоном. Приблизившись к ним, он услышал характерно гнусавый голос вице-президента в его характерно подкупающей манере.

– Это историческое Соглашение, поворотный пункт в истории, - говорил Хамфри, когда Лоувелл подошел к ним, - Все выигрывают от него, даже те страны, которые не имеют своих космических программ, поскольку теперь мировые державы не смогут милитаризовать космическое пространство вокруг Земли.

– Астронавты всегда считали, что это великая идея, - сказал Карпентер, повторяя не только генеральную линию «НАСА», но и от всего сердца веря в нее сам, - Долгое время существует дух товарищества между американскими астронавтами и российскими космонавтами. Мы всегда считали, что мирное исследование космоса намного важнее интересов каждой отдельной страны.

– Много важнее, - согласился Хамфри.

– А вот то, что астронавтов волнует больше всего, - сказал Лоувелл, влезая в разговор, - так это вопрос безопасности. Хотелось бы осознавать, что можно пролетать над любой страной, даже над страной противника, и быть уверенным, что получишь радушный прием, если придется прервать полет.

– Это один из самых главных пунктов Соглашения, - ответил вице-президент, - безопасность экипажа.

Астронавты беседовали с Хамфри всего пару минут - поставить галочку, что посланцы «НАСА» хорошо выполняют свою работу, и чтобы остальные гости тоже могли пообщаться с вице-президентом. Трое мужчин уже были готовы разойтись, чтобы оказать знаки внимания остальным посетителям, как Лоувелл вдруг опечалился. Разговор о безопасности астронавтов снова вытащил беспокойные мысли из глубины его души.

– Когда сегодня на Мысе началась предстартовая подготовка? - спросил он у Гордона.

– Рано утром, - ответил Гордон.

Лоувелл посмотрел на свои часы: был седьмой час.

– Значит, они скоро закончат, - сказал он, - Хорошо.

Беспокойство Лоувелла имело веские основания. На сегодня «НАСА» запланировало полномасштабную тренировочную предстартовую подготовку первого полета космического корабля «Аполлон», который должен был состояться через три недели. Если все шло, как надо, то сейчас трое астронавтов находятся в герметичных скафандрах, пристегнуты к ложементам и закрыты за люком командного модуля в атмосфере из чистого кислорода под давлением 1.1 атм. Лоувелл сам участвовал в подобных испытаниях несчетное число раз при подготовке полета «Джемини-12», его двухнедельного полета на «Джемини-7» и двух других экспедиций «Джемини», в которых он был членом экипажа дублеров. В самой процедуре тренировочной предстартовой подготовки не было ничего опасного. И если спросить об этом в Агентстве, то и они бы сказали, что ничего плохого не ожидали.

Беспокойство вызывал, конечно, не экипаж. Командир Гас Гриссом летал в космос по программе «Меркурий» и по программе «Джемини» и проходил эти процедуры много раз. Пилот Эд Уайт тоже летал на «Джемини» и был еще более подготовлен. Даже пилот-новичок Роджер Чаффи, который никогда не бывал в космосе, прошел через серьезные тренировки. Нет, беспокойство вызывал сам корабль.

«Эдсел» - такое прозвище дали космическому кораблю «Аполлон» самые благодушные критики (ПРИМ.ПЕРЕВ.- это марка автомобилей «Форд» 50-х годов выпуска, оказавшаяся самой большой неудачей американской автомобильной промышленности). А космонавты считали, что он даже хуже, чем «Эдсел». «Эдсел» громыхал, но громыхал довольно мило. «Аполлон» был явно опасен. Во время проектирования и испытания корабля сопло его гигантского двигателя - того, который должен был вывести корабль на лунную орбиту, а также работать на обратном пути - это сопло разлетелось на кусочки, когда инженеры попытались запустить двигатель. Во время испытания на приводнение жарозащитная оболочка корабля раскололась, в результате чего командный модуль погрузился на дно заводского испытательного бассейна, как наковальня стоимостью в 35 миллионов долларов. Только одни специалисты по жизнеобеспечению уже зафиксировали 200 отдельных поломок, а всего не корабле их насчитывалось около 20 тысяч. Во время одного из заводских испытаний возмущенный Гас Гриссом насадил лимон на командный модуль и ушел прочь.

А сегодня утром, по слухам, подобных неисправностей было выше крыши. Большую часть дня Уолли Ширра - ветеран «Меркурия» и «Джемини» и командир экипажа дублеров, которая заменит Гриссома, Уайта и Чаффи, если с теми что-нибудь случится - прогоняли одни и те же тесты со своей командой - Уолтом Каннингемом и Донном Эйселом. Когда эти трое выползли из корабля, все потные и усталые после шестичасового сидения, Ширра дал ясно понять, что ему не понравилось увиденное на испытаниях.

– Я не знаю, Гас, - сказал Ширра, когда он позже встретился с Гриссомом и руководителем программы «Аполлон» Джо Ши в комнате отдыха экипажа на Мысе Кеннеди, - Я не могу указать ни одну конкретную неисправность, но мне как-то не по себе. Понимаешь, он не звонит.

Фраза «корабль не звонит» - это самые тревожные слова, которые один пилот-испытатель мог сказать другому пилоту. Этот термин происходил от аналогии с колоколом, который внешне выглядит нормально, но его поверхность имеет трещину и поэтому, когда по нему ударяет колокольный язык, он издает плоский звук вместо резонансного звона. Как говорят космонавты, уж лучше знать, что корабль развалится на куски при старте, или знать, что отвалится сопло стартового двигателя, или что стабилизаторы отвалятся - по крайней мере, знаешь, что конкретно надо ремонтировать. Но корабль, который «не звонит», может повести себя тысячью коварными способами.

– У тебя нет больше вопросов? - спросил Ширра у своего коллеги, - А то мне надо идти.

Гриссома, конечно, смутил этот отчет, но он отреагировал на предупреждение Ширры с удивительным спокойствием.

– Я буду иметь это в виду, - произнес он.

Как многие знают, проблема состояла в том, что у Гаса была своеобразная «лихорадка»: он мечтал пилотировать этот корабль. Он понимал, что на корабле есть неполадки, но, ведь, пилоты-испытатели и нужны для того, чтобы найти и устранить неполадки. И даже если существовала неисправность, которую предполагал Ширра в своем докладе, все еще было не столь просто. Входной люк «Аполлона» представлял собой трехслойный пирог, больше предназначенный для обеспечения прочности корабля, чем для быстрого спасения. Внутренний слой люка был снабжен сервоприводом и рукояткой с шестью запорами, которые укреплялись на стенках модуля. Следующий слой был еще более сложным: он содержал конусные кривошипы, ролики, тяги, центральный замок и двадцать две защелки. Перед самым стартом весь корабль покрывали плотно прилегающим огнестойким покрытием для защиты от аэродинамических повреждений во время взлета. Это покрытие сбрасывалось после выхода на орбиту. Оно представляло собой дополнительный барьер между экипажем внутри и спасателями снаружи. В самом лучшем случае астронавты, работая вместе со спасателями, могли удалить все три слоя люка примерно за 90 секунд. В худших условиях это могло занять много больше.

Стоя в Зеленом Зале Белого Дома, Лоувелл посмотрел на свои часы. Через полчаса испытания должны закончиться. Он очень желал услышать слова, что его друзья уже вне корабля.

На атлантическом побережье Флориды, в тысяче миль к югу, тренировочная предстартовая подготовка шла не очень хорошо. С того момента, как около часа пополудни члены экипажа были пристегнуты ремнями в своих ложементах, космический корабль «Аполлон» начал оправдывать самые худшие ожидания критиков проекта. Когда Гриссом первым присоединил свой скафандр к системе подачи кислорода командного модуля, он доложил о «кислом запахе», попавшем в его шлем. Запах вскоре рассеялся и специалисты по системам жизнеобеспечения пообещали, что они посмотрят это. Немного погодя, да и в течение всего дня, астронавты столкнулись с похожими проблемами в системе связи с наземными службами. Передатчик Чаффи работал более-менее хорошо, Уайта - с перерывами, а Гриссома - шипел и трещал, как детская рация во время грозы.

– Как же вы собираетесь разговаривать с нами, когда мы будем на Луне, если у нас не получается это на площадке у блокгауза? - прорвался голос командира сквозь треск помех. Специалисты пообещали посмотреть и эту неисправность.

В 18:20 по флоридскому времени предстартовый отсчет достиг времени «Т» минус 10 минут и его временно остановили, пока инженеры возились с проблемами связи и некоторыми другими неисправностями. Как и во время реального запуска, происходящее контролировалось и с Мыса и из Центра пилотируемых полетов в Хьюстоне. Протокол предписывал флоридской команде вести предстартовый отсчет до момента запуска корабля и только после того, как сопла стартового двигателя покинут башню, передать управление в Хьюстон.

Во Флориде подготовку помогали вести Чак Гэй, руководитель испытаний, и Дик Слэйтон, один из семи астронавтов программы «Меркурий». Еще до того, как получить шанс слетать в космос, Слэйтона оставили на земле из-за нерегулярного сердцебиения. Но он пытался извлечь выгоду из своего положения, став руководителем отряда астронавтов - по существу, Главным астронавтом - и потихоньку добиваясь возвращения летного статуса. И не было лучше астронавта от природы, чем Слэйтон: когда в тот день начались проблемы со связью, он попросил, чтобы ему разрешили самому полезть в корабль, устроиться в нижнем приборном отсеке у ног экипажа и оставаться там до возобновления предстартового отсчета, пока он лично не убедится в исправности системы. Однако руководитель испытаний отклонил эту идею, и Слэйтону пришлось сидеть перед терминалом со Стью Русой, связистом с кораблем, или КЭПКОМом (ПРИМ.ПЕРЕВ.- наименования постов полетных операторов выделены заглавными буквами; расшифровки названий и расположение постов в зале управления полетом см. в Приложении 4). Наблюдателем в Хьюстоне, как и в большинство дней, был Крис Крафт, заместитель руководителя Центра пилотируемых полетов, руководитель полета всех шести экспедиций «Меркурий» и всех десяти «Джемини».

Крафт, Слэйтон, Руса и Гэй - все вместе старательно выполняли программу подготовки. Больше половины дня экипаж просидел в своих тяжелых герметичных скафандрах в креслах, которые не были предназначены для длительной нагрузки - они были разработаны для невесомости во время полета. Через несколько минут предстартовый отсчет должен был возобновиться, чтобы завершить тренировочную программу, после чего экипаж должен был покинуть корабль.

Но этого не произошло. В 18:31, когда еще не возобновился отсчет, специалисты, следившие за видеомонитором командного модуля, увидели резкое движение в иллюминаторе люка - тень быстро двигалась поперек экрана. Наблюдатели, привыкшие к осторожным и просчитанным движениям хорошо обученного экипажа во время обычной тренировки, уставились на экран. Остальные же, у кого не было мониторов, или кто был вне похожей на строительные леса вышке, окружавшей «Аполлон» с его 68-метровой ракетой-носителем, ничего не заметили. Моментом позже с вершины ракеты проскрипел голос:

– Пожар на борту! - это вызывал по рации член экипажа, новичок Роджер Чаффи.

Находившийся на вышке специалист-механик Джеймс Гливс услышал это в своих наушниках, вскочил и побежал по направлению к Белой Комнате - так называется отсек, ведущий с верхнего уровня вышки в космический корабль. В блокгаузе специалист по связи Гэри Пропст мгновенно взглянул на левый верхний монитор, соединенный с камерой в Белой Комнате и подумал - только подумал - что он мог видеть какую-то яркую вспышку в люке. Дик Слэйтон и Стью Руса, сидевшие за терминалом КЭПКОМа и просматривавшие полетный план, взглянули на монитор, и им показалось, что они увидели пламя вокруг швов люка корабля.

На соседнем терминале помощник руководителя полетов Уильям Шик, отвечающий за ведение журнала наиболее важных событий в ходе предстартовой подготовки, немедленно посмотрел на часы и в соответствии со своими обязанностями записал: «18:31, пожар в кабине».

«Пожар в кабине!» - прокричал Эд Уайт в свою рацию - и его слова эхом разнеслись вниз по вышке. Полетный медик взглянул на свой терминал и увидел, что сердцебиение Уайта сильно подскочило. Офицеры по системам жизнеобеспечения посмотрели на свои мониторы и обнаружили, что детекторы перемещения фиксируют сильное движение внутри корабля. На вышке Гливс услышал шипение, исходящее от командного модуля - как будто Гриссом открыл кислородный вентиль, чтобы сбросить давление на корабле, а точнее - как будто кто-то пытался потушить пожар. Неподалеку специалист по системам Брюс Дэвис увидел выброс пламени сбоку корабля возле питающего кабеля, которым судно соединялось с наземными системами. Мгновением позже огонь уже танцевал вдоль самого кабеля. На своем мониторе в блокгаузе Пропст мог видеть огонь за люком. Сквозь языки пламени он также видел пару рук - должно быть принадлежавшие Уайту - тянущиеся к консоли, чтобы нащупать что-нибудь.

– Мы в огне! Вытащите нас отсюда! - кричал Чаффи, и его голос ясно звучал на единственном исправном радиоканале. Слева от экрана Пропста в люке появилась вторая пара рук, видимо Гриссома. Дональд Бэббит, директор стартовой площадки, чей стол находился всего в нескольких метрах от корабля на самом верхнем уровне вышки - восьмом - крикнул Гливсу: «Давай, вытащим их оттуда!» Так как Гливс ринулся к люку, Бэббит повернулся, чтобы взять свой аппарат связи площадка-блокгауз. В следующее мгновение из боковой части корабля произошел большой выброс дыма. А под ним из вентиляционного отверстия уже вылезали языки пламени.

Гэй, руководитель испытаний, из блокгауза вызывал астронавтов четким командным тоном: «Экипаж, на выход». Нет ответа. «Экипаж, вы можете немедленно покинуть корабль?»

– Выбивай люк! - крикнул Пропст, не обращаясь к кому-либо конкретно, - Почему они не выбивают люк?

Из дыма на вышке кто-то прокричал: «Она сейчас взорвется!»

– Очистить уровень - приказал еще кто-то.

Дэвис развернулся и побежал в направлении юго-западной двери вышки. Крид Джорней, другой специалист, бросился на землю. Гливс осторожно попятился от корабля. Бэббит оставался за свои столом, намереваясь вызвать блокгауз по своему устройству связи. На земле панель контроля систем жизнеобеспечения записала давление в кабине в 29 фунтов на квадратный дюйм, то есть две атмосферы, а температура зашкаливала. В этот момент космический корабль «Аполлон-1» - флагман американской лунной программы - с треском, ревом и выбросами ужасного жара треснул по швам, как старая поношенная шляпа, повергая свои внутренности в ад. Прошло всего 14 секунд с первого крика о помощи Чаффи.

За пару метров от командного модуля «Аполлона» Дональд Бэббит ощутил всю силу взрыва. Ударная волна подбросила его, а жаром обдало так, как будто кто-то открыл дверь гигантской печи. С корабля на него падали липкие расплавленные шарики, прожигая лабораторный халат до рубашки. Бумаги на его столе обуглились и скрутились. Неподалеку Гливс был отброшен назад от оранжевой аварийной двери, которую он только что приоткрыл и которая была спроектирована так, чтобы открываться внутрь, а не наружу. Дэвис, шедший от корабля, почувствовал обжигающий ветер за спиной.

За терминалом КЭПКОМа в блокгаузе Стью Руса неустанно пытался вызвать экипаж по радио, пока Дик Слэйтон собирал медиков. «Всем на площадку» - скомандовал им он - «Там нужна ваша помощь». В Хьюстоне бессильный Крис Крафт видел и слышал этот хаос на вышке и совершенно не мог понять, что же происходит на борту одного из его кораблей.

– Почему они не вытаскивают их оттуда? - говорил он своим операторам и специалистам - Почему никто не может туда войти?

За терминалом помощника руководителя испытаний Шик записал в своем журнале: «18:32, начальник площадки приказал помочь экипажу покинуть корабль».

На восьмом уровне вышки Бэббит вскочил из-за стола, побежал к лифту и встретил специалистов по связи. «Сообщите начальнику подготовки полета, что у нас пожар!» - крикнул он - «Мне нужны пожарные, медики и оборудование». Затем Бэббит вернулся назад и прихватил Гливса и системных специалистов Джерри Хоукинса и Стивена Клеммонса. Начальник площадки не мог видеть разрушений корабля и понимал, что обшивку корабля вскрыть невозможно. Поэтому оставался только один способ добраться до экипажа. «Срывайте люк» - закричал он помощникам - «Мы должны их вытащить»

Четверо мужчин схватили огнетушители и бросились в валивший из корабля черный дым. Вслепую применяя огнетушители, они только немного сбили пламя, но им мешал густой дым и плотное облако ядовитых испарений. Мужчинам пришлось ретироваться. Позади них, на питающей подстанции системный специалист Л.Д.Рис нашел сумку с противогазами и принес их задыхающимся людям. Гливс попытался удалить защитную ленту, которая активировала маску противогаза, и обнаружил, что она такого же цвета, как и остальная часть противогаза и ее не различить в этом дыму. («Надо об этом доложить, чтобы исправили к следующему разу. Надо не забыть об этом доложить» - подумал он). Бэббит активировал и надел свой противогаз, но обнаружил, что дышать в нем невозможно: вокруг лица образовался вакуум, притягивая резину к лицу. Сбросив маску, он попробовал другой противогаз, но тот работал не намного лучше первого.

Бросаясь в дым, члены команды стартовой площадки боролись с болтами на люке, сколько им позволял жар, дым и неисправные противогазы. Затем они выползали наружу, задыхаясь и хватая спасительный чистый воздух, пока их дыхание не восстанавливалось настолько, чтобы продолжить попытку. По нижним этажам вышки распространялись слова о пожаре наверху. На шестом уровне специалист Вильям Шнайдер услышал крики о пожаре над головой и побежал к лифту, чтобы подняться на восьмой уровень. Однако двигатель не заработал и Шнайдер кинулся к лестнице. По пути он обнаружил, что огонь опустился до 6-го и 7-го уровней, достигнув сервисного модуля. Схватив огнетушитель, он тщетно распылял углекислый газ в дверь, ведущую к реактивным стабилизаторам модуля. Ниже, на четвертом уровне, специалист по механике Вильям Мэдкалф услышал крики об аварии и бросился в другой лифт для подъема на восьмой уровень. Достигнув Белой Комнаты, он открыл дверь и остолбенел от вида стены огня, дыма и задыхающихся людей. Он сбежал вниз по винтовой лестнице на следующий уровень и вернулся с противогазами. По прибытии он встретил перепачканного в саже, с широко открытыми глазами Бэббита, который кричал:

– Двух пожарных, быстро! У меня экипаж внутри! И я хочу вытащить ребят!

Мэдкалф сообщил по рации на пожарную станцию Мыса, что нужны пожарные машины на стартовый комплекс номер 34. Ему ответили, что три бригады уже выехали. Когда Мэдкалф протиснулся в Белую Комнату, там уже четверо сновали к кораблю и от него, пытаясь с неисправными противогазами в густом дыму отвернуть болты на люке. Гливс был почти без сознания, и Бэббит приказал ему уйти подальше от командного модуля. Хоукинс и Клеммонс были ненамного лучше. Бэббит посмотрел назад в Комнату, вызвав двух других, более свежих специалистов и вернулся с ними в облако дыма.

Прошло еще несколько минут, прежде чем люк был открыт, да и то лишь частично - сантиметров на пятнадцать сверху. Но этого было достаточно, чтобы из щели выбросилась последняя вспышка пламени и дыма - пожар сам по себе погас. Бэббит выломал люк несколькими толчками и сбросил его внутрь кабины между оголовьями ложементов и стеной. Затем, изнуренный, он отошел от корабля.

Специалист по системам Рис был первым, кто проник в горловину сгоревшего «Аполлона». Он робко просунул свою голову внутрь и сквозь мрак увидел мигающие аварийные лампочки на приборной панели, да как слабый свет прожектора пробивался на командирское место. Кроме этого он не увидел ничего, включая и экипаж. Но он что-то слышал. Рис был уверен, что он что-то слышит. Он наклонился и ощупал середину ложемента, где должен был находиться Эд Уайт, но нашел лишь сгоревшую ткань. Он снял свой противогаз и крикнул в тишину: «Есть здесь кто-нибудь?» Нет ответа - «Есть здесь кто-нибудь?»

Риса отвели в сторону Клемонс, Хоукинс и Мэдкалф, которые принесли фонари. Трое мужчин осветили внутренность кабины, но их слезящиеся от дыма глаза не увидели ничего, кроме пепла в ложементах пилотов. Мэдкалф пошел прочь от корабля и натолкнулся на Бэббита. Он задыхался.

– Внутри ничего не осталось - сказал он начальнику площадки.

Бэббит ринулся в корабль. Все больше людей толпилось вокруг корабля, и его внутренность освещалась сильнее. Когда его глаза понемногу привыкли, Бэббит, несомненно, что-то увидел внутри. Прямо перед ним был Эд Уайт, лежащий на спине, с руками, протянутыми к люку. Слева был виден Гриссом, немного повернувшийся к Уайту. Его руки тоже были протянуты к открытому люку. Роджер Чаффи все еще оставался в темноте, и Бэббит предположил, что он был пристегнут к ложементам. Аварийная инструкция требовала, чтобы командир и пилот открывали люк, а новичок оставался в своем кресле. Чаффи без сомнения терпеливо ждал - теперь уже вечно - пока его старшие товарищи закончат свою работу.

Сквозь толпу прокладывал себе путь к кораблю Джеймс Бёрч из пожарной станции Мыса Кеннеди. В отличие от остальных Бёрчу уже приходилось видеть подобные зрелища. И специалисты, обслуживавшие эти машины - достижения научной мысли - теперь отступали на почтительное расстояние от человека, принимавшего на себя командование, когда ошибка в одной из машин несла гибель.

Бёрч протиснулся сквозь люк в кабину и в неведении остановился над Уайтом. Он осветил обугленную приборную панель и паутину свисавших с нее опаленных проводов. Прямо под собой он заметил ботинок. Не зная, жив ли экипаж, не имея времени на тщательные поиски, он схватил за ботинок и стал сильно тянуть. Неостывшая масса покоробленной резины и ткани осталась в его руках, обнажая ногу Уайта. Тогда Бёрч стал хлопать руками выше по ноге, чувствуя лодыжку, голень и колено. Форма частично сгорела, но кожа под ней не пристала. Бёрч очистил кожу, ожидая увидеть ожоги, из-за которых, как он знал, кожа могла слезть, как у ящерицы. Однако эта кожа была нетронутой. Все тело было нетронутым. Огонь был очень сильным и очень недолгим. Этот человек задохнулся в дыму, а не погиб от огня. Берч со всей силы потянул Уайта за ноги, но сдвинул его всего на пару десятков сантиметров и так и бросил его лежать в кресле. Пожарник отпрянул к люку и снова окинул взглядом безжалостную печь, в которую превратилась кабина. Два тела по бокам выглядели так же, как и Уайт, и Бёрч знал, что каждый, кто был в этой кабине еще 14 минут назад, несомненно, погиб. Он покинул корабль.

– Они все погибли - тихо сказал Бёрч - Пожар потушен.

Для проведения тщательного расследования катастрофы через несколько часов прибыли фотографы и специалисты, составившие подробное описание места трагедии, включая положение каждого переключателя в кабине. Они закончили часа в 2 ночи. Через 13 часов после начала фатальных испытаний экипаж «Аполлона-1» опустили на лифте и у подножия вышки передали скорой помощи.

Празднование подписания Соглашения о космическом пространстве закончилось по расписанию, ровно в 6:45 вечера. Как и все приемы в Белом Доме, этот подошел к концу, почти незаметно. Президент без фанфар удалился из зала. Незаметно были убраны со столов еда и напитки. После чего публика медленно потянулась к выходам. Со стороны это было похоже на то, как будто возросшее давление в одном конце зала заставляло людей устремляться в противоположный конец. Незадолго до семи пятеро астронавтов уже стояли на Пенсильвания-Авеню и пытались перехватить у туристов редкое в это время свободное такси. Скотт Карпентер отправился в аэропорт - у него были дела в другом городе. Лоувелл, Армстронг, Купер и Гордон, которые прибыли сюда на самолете «НАСА» могли не возвращаться в Хьюстон до завтра. Они уже заказали себе комнаты в гостинице «Джоржтаун» на Висконсин-Авеню.

С тех пор, как в 1962 году Уолли Ширра приехал в Вашингтон, чтобы получить медаль и рукопожатие от президента Кеннеди за свой девятичасовой полет на «Меркурии», эта гостиница была неофициальным местом для многих чиновников «НАСА», посещавших столицу. Гостиница была расположена достаточно далеко от оживленных мест, что давало желанное уединение пионерам космоса, и была достаточно новой и комфортабельной, чтобы хорошо отдохнуть. Коллинз Берд, ее первый и единственный владелец, построил здание в строгом колониальном стиле, кровати с балдахинами, плетеные из тростника кресла-качалки, соответствующая обивка и драпировка. Каждый из пяти обитаемых этажей был оформлен в своей собственной цветовой гамме: второй этаж - голубой, третий - золотой, четвертый - красный, пятый - бирюзовый, шестой - черный, белый и серый. Сегодня астронавты будут ночевать на бирюзовом этаже - не самый лучший выбор для Магелланов 20-го столетия - просто, когда Агентство бронировало номера, других не оказалось в наличии.

Еще до того, как Лоувелл, Армстронг, Купер и Гордон вернулись в гостиницу, Берд уже знал о несчастье. Боб Гилруф, директор Центра пилотируемых полетов, и еще один гость с сегодняшнего приема появились в отеле с опустошенными лицами. Гость беспомощно прохаживался перед столом, за которым работал хозяин, а Гилруф звонил по телефону в Хьюстон и говорил о том, что случилось на стартовой площадке номер 34.

– Что-то не так, господин Гилруф? - спросил его Берд.

– У нас несчастье, Коллинз, - хмуро ответил Гилруф, - Большое несчастье.

– Я могу чем-то помочь?

Гилруф сказал, что ничем и удалился. Когда астронавты зашли в свои номера, у каждого на телефоне мигала красная лампочка вызова. Лоувелл позвонил в вестибюль и ему сказали, что надо связаться с Центром пилотируемых полетов и сделать это немедленно. Он набрал полученный номер и услышал незнакомый голос - то ли чиновника, то ли администратора, то ли офицера по связям с общественностью программы «Аполлон». На заднем фоне слышались звонки телефонов и приглушенные голоса.

– Сведения все еще отрывочные, - сказал ему человек, - известно, что на площадке 34 вечером был пожар. Сильный пожар. Экипаж, возможно, не выжил.

– Что значит «возможно»? - спросил Лоувелл, - Так они выжили или не выжили?

Мужчина запнулся:

– Экипаж, возможно, не выжил.

Лоувелл закрыл глаза:

– Кто еще знает об этом?

– Те, кому положено, знают. Прессе ничего не сообщали. Иначе они набросятся на Агентство с вопросами. Вам настоятельно рекомендуется не показываться, прежде чем вам все объяснят.

– Что означает «не показываться»? - спросил Лоувелл.

– Не покидайте отель сегодня. Даже не покидайте свои номера. Если вам что-нибудь понадобится - звоните администратору. Если захотите есть - вызовите обслугу в номер. Нам не нужна утечка информации.

Лоувелл в изумлении вскочил. Он знал Гриссома, Уайта и Чаффи много лет и дружил с каждым из них, но особенно с Уайтом. Пятнадцать лет назад, когда Лоувелл был курсантом из «Аннаполиса» (ПРИМ.ПЕРЕВ.- Военно-морская академия в Аннаполисе, который расположен недалеко от Вашингтона) и присутствовал на учениях авиации в Филадельфии, он встретил близкого по духу кадета из Вест Пойнта, чье имя он не сумел тогда запомнить. По традиции военных игр противники должны были обменяться импровизированными подарками на следующей за играми вечеринке. Лоувелл дал кадету одну из запонок со своей лётной формы - то, что оказалось под рукой - а кадет из Вест Пойнта ответил взаимностью - подарил свою армейскую запонку, после чего молодые люди расстались.

Лет через десять, когда Лоувелл вступил в отряд, он рассказал эту историю астронавту Эдду Уайту. Челюсть Уайта отвисла. Это именно он был тем Вест Пойнтским кадетом и сам много раз за прошедшие годы рассказывал эту историю своим знакомым. Он, как и Лоувелл, продолжал хранить ту запонку. Оба астронавта стали закадычными друзьями. Гриссом был незнаком Лоувеллу, но его репутация пилота-ветерана программы «Меркурий» была хорошо известна в отряде астронавтов. Как и все остальные, кто знал Гриссома, Лоувелл испытывал глубокое уважение к достижениям этого человека и восхищался его мастерством. Чаффи не был так известен. Астронавт из третьего отряда, пилот-новичок, у него было мало оснований для работы с любым из людей, летавших по программе «Джемини». Однако «НАСА» включило Чаффи в программу «Аполлон» и это говорило о многом. Что более важно, однажды Гриссом обратился к своему ученику как «гениальный парень». А это значило многое.

Как и все остальные астронавты, Лоувелл вышел из комнаты и рассеянно бродил по холлу бирюзового этажа. Гордон и Армстронг тоже разговаривали с Хьюстоном. А Куперу, как старшему группы и одному из семи астронавтов программы «Меркурий», позвонил сам конгрессмен Джерри Форд, высокопоставленный республиканец, член комитета Белого Дома по вопросам космоса.

– Вы слышали? - спросил Лоувелл.

Остальные трое кивнули.

– Что за ужас там случился?

– Что за ужас? - сказал Гордон, - Корабль накрылся, вот что. Его давно надо было выкинуть на помойку.

– Их жены знают? - спросил Лоувелл.

– Им еще не сообщили - ответил Купер.

– Кто возьмется рассказать им? - спросил Армстронг.

– Майк Коллинз где-то недалеко, - сказал Лоувелл, - Пит Конрад и Эл Бин могли бы. Дик на Мысе, но его жена дома, неподалеку от дома Гаса, - он запнулся, - Какая разница, кто им расскажет?

Внизу в вестибюле Коллинз Берд получил последние известия о катастрофе на Мысе. Хозяин неофициальной гостиницы «НАСА» знал то, что этой ночью будет нужно астронавтам с пятого этажа, попросил портье открыть номер 503 с удобным залом, где пилоты могли бы посидеть и поговорить. Лоувелл прошел туда вместе с остальными, позвонил на кухню, заказал ужин и, самое главное, виски. Скорее всего, завтра придется лететь в Хьюстон на опознание и аварийные совещания. Тем не менее, весь вечер был в их распоряжении, и они будут делать то, что обычно делают солдаты космоса, когда погибает член их узкого круга. Они будут обсуждать, как и почему это случилось и, конечно, они будут выпивать.

Посиделки затянулись до самого утра. Астронавты обсуждали будущее лунной программы, делали прогнозы, удастся ли полететь на Луну до конца десятилетия; говорили об обиде на «НАСА» за слишком поспешное продвижение лунной программы, что и привело к этой катастрофе; о гневе в адрес «НАСА» за постройку этого куска дерьма и за отказ прислушаться к тем астронавтам, которые говорили своим боссам из Агентства, что надо потратить больше денег и переделать корабль.

Когда выпивка закончилась и встало солнце, разговор тоже заглох, а астронавты совсем согласились, что если Гриссому, Уайту и Чаффи и была уготована героическая смерть, то уж точно не от пожара на площадке, запертыми в кабине незаправленного корабля. Если Вы собираетесь погибнуть, то лучше это сделать на ракете, штопором врезающейся в атмосферу Земли, или управлять падающим на Землю космическим кораблем, или застрять на орбите с неисправным двигателем, или оказаться в безвыходном положении на поверхности Луны. Может, и не почтительно было так говорить, особенно в ту ночь, но астронавты считали, что смерть на Земле была самым худшим вариантом.

Гас Гриссом, Эд Уайт и Роджер Чаффи были похоронены четыре дня спустя 31 января 1967 года. Гриссома и Чаффи должны были предать земле со всеми воинскими почестями на Арлингтонском национальном кладбище. Уайта, по его завещанию, следовало похоронить там, где и хотел быть похороненным его отец, в его альма-матер, в Вест Пойнте. Церемонию прощания с астронавтом первого отряда Гриссома и астронавтом третьего отряда Чаффи посетило много чиновников, включая и Линдона Джонсона. Джим Лоувелл и остальные астронавты второго отряда вместе с леди Берд Джонсон и Хьюбертом Хамфри поехали в Вест Пойнт. Лоувелл прилетел в академию Вест Пойнт на «Т-38» вместе с Фрэнком Борманом, его командиром во время полета «Джемини-7». После их двухнедельного полета в капсуле «Джемини», выполненной в форме анчоуса, они ни разу не встречались, но сейчас они большей частью молчали. Борман предложил вспомнить погибших пилотов, Лоувелл рассказал ему историю о запонках, а потом каждый захотел побыть в тишине.

Из двух сегодняшних церемоний, прощание с Уайтом было явно более простым. Похороны происходили в старой кадетской часовне, где присутствовало около девятисот человек. После службы Лоувелл, Борман, Армстронг, Конрад, Олдрин и Том Стэффорд подняли гроб на постамент, и после прощальных слов Уайта опустили в бетонную могилу.

В Арлингтоне все было пышнее. В сопровождении Президента, с пролетом истребителя «Фантом» над головами, с оркестром, горнистами, салютной командой и почетным караулом, выставленным вокруг могилы, с Гриссомом и Чаффи простились, как будто с губернаторами. Гроб с телом ветерана программы «Меркурия» Гриссома несли Ширра, Слэйтон, Купер, Карпентер, Алан Шеппард и Джон Гленн. Чаффи опустили в могилу летчики из авиации и члены его третьего отряда астронавтов. Президент Джонсон пробормотал слова сочувствия над их могилами. Его соболезнования были встречены весьма прохладно, ведь он был одним из тех, кто в последние годы вогнал космическую программу в нездоровый и безрассудный, галоп. Отец Чаффи, узнав Президента, когда они встретились над могилой, окинул его коротким взглядом, кивнул и снова отвернулся. Родители Гриссома вообще не смотрели в глаза Техасца.

Ораторы, конечно, чрезвычайно восхваляли достижения астронавтов. Гриссом был назван «пионером» и «одним из героев космической эры». Аналогичными почестями был осыпан Эд Уайт из Вест Пойнта. Только панегирик по Чаффи вызвал, как показалось, натянутые аплодисменты. Новичок в отряде астронавтов еще не летал выше, чем обычный пилот авиации, поэтому оды в честь ушедшего астронавта были скорее не в честь того, что он сделал, а в честь того, что он мог бы сделать.

По крайне мере, один человек в Арлингтоне знал, что Чаффи уже достиг больше, чем многие другие. Стоя среди монументов, Уолли Ширра вспоминал ту неделю в октябре 1962 года, когда он приехал Белый Дом для награждения медалью. Церемония оказалась заметно более формальной, чем аналогичные церемонии первых астронавтов. Не только из-за того, что пропала новизна программы «Меркурий», а скорее, потому что Президент Кеннеди думал о другом. Недавние разведывательные полеты над Кубой обнаружили на полях сахарного тростника ракетные шахты и пусковые установки и, самое главное, межконтинентальные баллистические ракеты. Хотя Ширра не мог этого знать, но когда он в тот момент стоял с женой и дочерью в Овальном Кабинете, другой пилот на другом разведывательном самолете взлетал в небо и держал курс на вражеский остров Кастро для сбора дополнительных сведений для Президента. Пилотом того самолета и был Роджер Чаффи.

Ширра тихо попрощался с астронавтом, который никогда не был в космосе. Он, действительно, был гениальным парнем.