"Прекрасная мечта" - читать интересную книгу автора (Лэндис Джил Мари)

ГЛАВА 11

Легким галопом Чейз скакал на запад, жмурясь в лучах заходящего солнца, величественного сияющего диска, который вот-вот должен был скрыться за горными вершинами. Всего через несколько часов начнется школьный концерт мисс Олбрайт, и Эва поймет, что ни он сам, ни все остальные там не появятся. И, конечно, она будет огорчена.

И оттого, что он из-за этого так переживал, ему было как-то не по себе.

Впереди, всего в нескольких ярдах, вырисовывался силуэт Рамона, стоявшего на коленях возле скелета очередного мертвого теленка. А неподалеку Нед при помощи веревки поймал корову, привязал ее к дереву и начал доить, чтобы облегчить боль в разбухшем вымени. Чейз поравнялся с Рамоном и спешился.

Рамон встал. Ростом он был с Чейза, его кожа стала темно-бронзовой, как будто ее основательно продубили.

– Тебе не кажется, амиго, что эти волки уж какие-то слишком сообразительные?

Чейз взглянул на труп теленка, седьмой за последние несколько дней. Окровавленные останки были сильно истерзаны. Вороны каркали на ветвях сосен, выражая недовольство тем, что люди прервали их кровавое пиршество.

– Вчера мы нашли трех мертвых телят на северном пастбище. А теперь – вот этот. Мы отравили все трупы, а нам попался всего один волчонок-недомерок.

Чейз устало вздохнул. Ему до смерти надоело гнуть спину на этой бесконечной работе, не приносящей никаких плодов. Самое скверное было то, что «Конец пути» находился в окружении нескольких самых крупных скотоводческих хозяйств в Монтане. Почти все сбережения Чейза ушли на покупку нескольких голов скота новой герфордской породы. И вот теперь целых семь телят потеряны. Он чувствовал себя измученным, как загнанная лошадь.

– Кто бы это ни сделал, выглядит чертовски похоже на нападение волков. Думаю, сомнений уже быть не может: кто-то пытается нас уничтожить. – Признавать это ох как несладко, но еще хуже то, что на этих потерях дело не остановится. И дело не в том, что ему для себя что-то нужно. Ему достаточно небольшого дохода, на который можно существовать, но он рассчитывал оставить кое-что Лейну.

– Как ты думаешь, кто к этому приложил руку? Чейз рассмеялся, но веселья в его смехе не было и в помине.

– Это может быть любой житель города, кому вдруг стукнуло в голову, что не по чину ему иметь в соседях бывшего бандита.

– Твой ближайший сосед живет от тебя в двух милях, амиго. Скорее всего, кто-то из «королей скота» зарится на твои земли.

Похлопывая поводьями о ладонь в перчатке, Чейз смотрел на тоненькую светящуюся полоску над линией горизонта – все, что осталось от солнца. Он повернулся обратно к Рамону и сдвинул шляпу на макушку.

– Обязательно предупреди ребят, чтобы они имели при себе оружие и держали ухо востро, когда уезжают с ранчо.

– А парнишка? Чейз кивнул.

– И Лейн тоже. Но я хочу, чтобы свой револьвер он носил только в пределах ранчо, и ни в коем случае не в городе. У меня такое чувство, что тот, кто все это затеял, на этом не остановится. – Он подумал об Эве и о ее поездках в город и обратно в течение последних двух недель. Сегодня ее повезет Орвил. Они, должно быть, уже выехали с ранчо.

– А ты сам как? – уточнил Рамон.

Чейз в ответ просто покачал головой. Это был ответ на вопрос помощника.

– В тот день, когда я вышел из каталажки, я поклялся никогда больше не прикасаться к оружию. И я свою клятву не нарушу.

– Даже для того, чтобы защитить свою жизнь?

– Я только дам какому-нибудь идиоту повод напасть на меня, как тот парень напал на Лейна. – Чейз нахмурился и огляделся по сторонам. Тьма вокруг сгущалась, и было так легко вообразить себе, что за каждым деревом, в каждой купе колючих кустарников притаилась опасность.

Будто прочитав его мысли, Рамон напомнил:

– Вчера сеньорита на весь вечер задержала нас на ранчо.

– Ты так и остался при своем мнении, что ее появление здесь – больше, чем случайность?

Рамон пожал плечами.

– Я уже начал было склоняться к другой мысли. Но проблемы у тебя возникли именно с ее приездом.

Больше, чем ты знаешь. Чейз тряхнул головой. В его сознании возник облик Эвы – сверкающие глаза, нежная улыбка. И острое воспоминание о том желании, которое он испытывал в ее присутствии. Все называли его вором, но вот теперь Эва Эдуарде вихрем ворвалась в его жизнь и похитила сердце.

– Кому, как ни тебе, знать, что такое бездоказательное обвинение – заметил Чейз. – Ты пять лет провел в тюрьме за преступление, к которому не имел никакого отношения.

– Тебе нет нужды напоминать мне об этом, – отозвался Рамон. – И я действительно уже начинал думать, что она ко всему непричастна, но…

– Вот и продолжай так думать, дружище. А я сам узнаю, связана ли она как-то с моим прошлым. – Если Эва действительно не та, за кого себя выдает, если она связана с людьми, которых он в свое время помог засадить за решетку, то он просто обязан выяснить всю правду.

– Но как?

Чейз вытащил выцветшую синюю банданну из кармана штанов и отер ею пот с шеи.

– Раз я должен это сделать, я прямо сейчас поеду и спрошу ее.

Тесное помещение школы – домика, состоящего из одной комнаты с высокими потолочными перекрытиями, заполнялось быстро. Эва наблюдала за вереницей горожан. Невооруженным взглядом было видно, что они совсем не похожи на ее обычную аудиторию. Не было тут ни пьяных старателей, ни залетных ковбоев, спешивших весело провести свободную ночку в городе. Фермеры, ранчеры и торговцы со своими женами. Последний Шанс не был богатым городом, но сегодня каждый нарядился в свое лучшее платье – кто в простое ситцевое, а кто и в шелковое, на которых то и дело мелькали незамысловатые украшения – то брошь, то ленточка, то кружево.

Дополнительные скамейки были сооружены и подарены школе непосредственно к концерту отцом Харолда Хиггинса, владельцем магазинчика подержанных вещей и бакалейной лавочки. Его щедрость прославлялась в хвалебной надписи, изображенной мелом на классной доске. Горожане, которые втискивались в каждое свободное местечко, оценили его работу по достоинству.

Рэйчел велела Эве, как только та пришла, занять место в первом ряду. Обведя зал взглядом, Эва сделала вывод, что, если Лейн или кто-то еще с ранчо не появятся в ближайшее время, сесть им будет просто негде. Владелица центрального магазина, Милли Карберри, приветствовала ее легким кивком, а потом повернулась и что-то зашептала своей соседке, даме очень сурового вида. Эва огляделась по сторонам.

Она заметила шерифа Маккенну, пробиравшегося через толпу. Шериф был на добрых четыре дюйма выше любого в этой комнате. На нем были те же самые кожаная безрукавка и полосатые шерстяные брюки, что и в тот день, когда Лейн затеял перестрелку посреди Мейн-стрит. Шериф смотрел в ее сторону.

Маккенна остановился у крайней скамьи.

– Мисс Эдуарде… – Держа шляпу в руках, он наклонил голову в ее сторону, а потом улыбнулся Рэйчел. – Мисс Олбрайт.

Эва увидела, как лицо Рэйчел вспыхнуло пунцовым румянцем, и она застенчиво улыбнулась шерифу. Эва могла бы дать ему чуть больше тридцати лет, вероятно, они с Чейзом были ровесниками. И не было ничего удивительного в том, что он увлекся хорошенькой учительницей.

– Присядете, шериф? – пригласила Эва, предложив ему собственное место, чтобы он мог находиться поближе к Рэйчел.

– Нет, благодарю вас. Я лучше постою у дверей, на случай, если мне придется срочно вас покинуть.

Она нахмурилась.

– Вы ожидаете каких-нибудь беспорядков?

– Ну что вы, мэм. Просто давняя привычка. – Он немного помолчал, потом понизил голос и спросил: – Как дела на ранчо Кэссиди?

Она почувствовала, как напряглись ее мышцы. Неужели это защитная реакция на любое упоминание имени Кэссиди?

– Все замечательно, шериф. Вчера вечером мы устроили маленькое песнопение. Это доставило всем массу удовольствия. – Она чинно сложила руки на коленях, как пасторская жена на общей молитве.

– Песнопение, говорите?

– Именно так.

– Хотел бы я посмотреть на это, – мягко протянул он.

– В следующий раз я вас приглашу.

– Посмотрим. – Он надел шляпу и вышел. Эва подняла глаза и заметила, что Рэйчел смотрит ему вслед.

За пять минут до начала представления стало ясно, что из «Конца пути» никого не предвидится, за исключением Орвила, который, несмотря на то, что она всячески старалась его приободрить, упорно отказывался покинуть свое «стоячее место» у задней двери.

Теперь класс был битком забит зрителями, а с самими «актерами» произошло чудесное превращение. Наряженная в воскресные костюмы, вчерашняя стайка чумазых сорванцов была прилизана, причесана, наглажена и стала походить на хор румяных херувимов. Литры масла для волос прибили буйные вихры и заставили проборы лежать как положено. И хотя большинство родителей Эву просто игнорировали, все без исключения дети здоровались с ней так же тепло, как и с Рэйчел.

Лалабелл Томпсон, одна из самых старших девочек, выглядела очень чистенько и опрятно в своем льняном платьице в оборочках. Она даже присела в реверансе и чмокнула Эву в щеку.

– Вы волнуетесь, мисс Эва? – защебетала девочка, тряхнув завитыми каштановыми волосами. – Я себя чувствую так, как будто у меня в животе живет целая стая бабочек.

Парализующего ужаса перед выходом на сцену Эва никогда не испытывала, но волнение будоражило ей кровь перед каждым выступлением.

– Кажется, я знаю, что ты имеешь в виду, – посочувствовала она. – Мне сегодня надо очень постараться, чтобы играть без ошибок.

Лалабелл схватила ее руку и крепко стиснула.

– Я знаю, что у вас все получится замечательно.

Эва поблагодарила ее, а девчушка тем временем заметила пустое сидение, которое заняла Эва.

– Кто-то из ваших родственников придет посмотреть ваше выступление?

У Эвы защемило сердце. Она понимала, что ее надежды на то, что Чейз приедет в город, были напрасными. Но невозможно было забыть выражение его темных задумчивых глаз, когда он слушал ее игру на органе вчера вечером.

Она вздохнула и покачала головой.

– Нет, моя семья сейчас очень далеко, – пояснила она. – Но мой друг Орвил привез меня в город, а теперь стоит у задней двери.

Им пришлось прервать беседу, когда Рэйчел начала собирать учеников и повела их к сооружению в передней части комнаты. Ученики повыше выстроились в ряд сзади, а самые маленькие, в основном шестилетки и семилетки, стояли впереди на небольшой подставочке, чтобы их было видно не только с первых двух рядов импровизированного зрительного зала.

– Думаю, можно начинать, – шепнула Рэйчел Эве, отдавая последние распоряжения своим питомцам. – А где Харолд?

Эва повернулась на своей вертящейся табуретке, и ей сразу бросилось в глаза пустое пространство в первом ряду, очень напоминающее дырку в щербатом рту Харолда Хиггинса.

– Он всего минуту назад был здесь, – прошептала Эва в ответ. – Я видела, как он входил со своей семьей.

И действительно, старшие Хиггинсы, окруженные толпой бабушек, дедушек, тетушек и дядюшек, уже чинно расселись во втором ряду, ожидая, когда на сцене появится их ненаглядный Харолд. Эва подобрала юбки и внимательно оглядела пол рядом с пианино, но и там не было никаких следов проказника.

Рэйчел уже начала в отчаянии заламывать руки. Она подошла ближе к хору и тихо спросила:

– Кто-нибудь из вас видел Харолда?

– Харолд намочил в штаны, а теперь прячется в раздевалке, – пропищала маленькая Нэнси Дженкинс довольно громко, так что зрители услышали.

По залу покатился смешок и те, кто слышал, начали шепотом передавать это остальным. Миссис Хиггинс, чьи курчавые огненно-рыжие волосы и унаследовал Харолд, встала с места, гордо подняла голову и величественно, насколько это было возможно в подобных обстоятельствах, прошествовала по направлению к проходу. Она выплыла из комнаты подобно грузовому пароходу. Все продолжали перешептываться между собой и болтать, пока она несколько минут спустя не вернулась, таща на буксире Харолда. Водворив свое чадо на его место в первом ряду хора, она вернулась на свое сидение. Эва обратила внимание на ангельскую позу Харолда, стыдливо прикрывавшего руками переднюю часть своих штанишек. Она закусила губу, чтобы удержаться от смеха, и бросила последний взгляд на Орвила, подпирающего собой дверной косяк.

Едва только хор затянул первую песню, она ощутила, что ее волнение сменилось горьким разочарованием. Как же ей хотелось, чтобы здесь был Чейз. Она так надеялась, что с ее помощью он снова сможет стать полноправным членом общества. За свои преступления он уже заплатил сполна, а больше ему стыдиться нечего.

До того, как она уехала с Орвилом, они с Чейзом даже не виделись. Чувствуя себя виноватой в том, что бросает всех на произвол судьбы как раз во время ужина, она приготовила громадную кастрюлю рагу и оставила ее в теплой духовке, а еще хлебцы и два яблочных пирога. Когда Орвил выезжал со двора, она оглянулась в надежде, что, может быть, к ним присоединятся Джетро, или Нед, или Лейн.

Эва забарабанила по клавишам «Поди, скажи тете Роди». Большинство детей постарались придать своим лицам приличествующее случаю скорбное выражение, когда заголосили: «И в мельничной запруде утонула, и в мельничной запруде утонула, и в мельничной запруде утонула, свалившись вверх тормашками туда».

Посреди песни она уловила какое-то движение в зале, а потом различила шорох и перешептывание. Эва повернула голову. Пальцы ее на мгновение замерли над клавиатурой, но она сумела совладать с собой, и заминка прошла незамеченной. Это было нелегко, потому что ее сердце колотилось так гулко, что едва не заглушало музыку. В дверном проеме стоял Чейз с маленьким букетиком красных, розовых и голубых полевых цветов в руках. Непрошенные слезы застилали ей глаза. Она отвернулась.

Когда пришло время для новой мелодии, она с трудом нашла нужную партитуру, и только потом подняла глаза. Чейз стоял неподвижно. Шериф Маккенна привалился спиной к стене, сложив руки, справа от Чейза, всего в двух шагах. Блюститель порядка не сводил с него глаз. Орвил улыбался во весь рот.

Эва сдерживалась, чтобы не вскочить с места, не подбежать к Чейзу и поздороваться с ним, проводить его в зал, помочь ему почувствовать себя свободно, но ей ничего другого не оставалось, как просто ждать. А Рэйчел тем временем объявляла новую песню: «Там, в долине».

Она не прикоснулась к клавишам, пока не перехватила взгляд Чейза, потом едва уловимо кивнула на свое сидение в первом ряду. Голова Милли Карберри вертелась вокруг своей оси подобно флюгеру, управляемому порывами ветра. Еще пара человек последовали ее примеру, и скоро все помещение наполнилось свистящим шепотом.

Эва заиграла громче, чтобы заглушить шум и снова обратить внимание присутствующих на детей. Озадаченная Рэйчел поверх плеча посмотрела на Эву. Проследив за направлением ее взгляда, она узнала Чейза Кэссиди, отвернулась и с удвоенным рвением начала дирижировать.

Через несколько секунд вниманием всех без исключения завладел Чейз Кэссиди. Они вертели головами туда-сюда, пытаясь одновременно слушать детей и глазеть на Чейза, чтобы узнать, что же он будет делать дальше. Наконец, когда нервы Эвы уже были в таком напряжении, что она готова была расплакаться, она подняла глаза, и сердце ее едва не выпрыгнуло из груди. Чейз медленно пробирался по проходу вперед, к сцене.

Вместо его обычной рабочей одежды сегодня на нем был щегольской костюм. Чистая белая сорочка оттеняла бронзовый загар и волосы цвета воронова крыла. Небольшой черный галстук-бабочка перетягивал ворот сорочки, а вместо обычных брезентовых штанов на нем были шерстяные брюки и сюртук. Обычный ковбойский головной убор уступил место высокой черной шляпе.

Начав пробираться вперед по узенькому проходу, он ни разу не замедлил шаг и ни разу не отвел глаз от Эвы. А она, как будто ее взгляд был путеводным маяком, ведущим его сквозь бурные воды, тоже не отводила глаз в сторону, и доиграла мелодию, не смотря в ноты. Она боялась разорвать эту ниточку, связывающую ее с Чейзом, чтобы не оставить его без защиты и поддержки.

Она не может с ним так поступить.

Несмотря на то, что их разделяло совсем небольшое расстояние, для него это был долгий и мучительный путь.

Наконец он опустился на оставленное ею свободное место на краю скамьи и неловко положил цветы на колени. Как и все остальные мужчины, сидящие в зале, он снял шляпу и положил ее на колени. Усевшись, наконец, он отвел взгляд от Эвы и уставился в какую-то точку на противоположной стене, как раз над головами детей. На его лицо падала тень, отчего оно казалось еще более смуглым.

Эва опустила глаза, но несколько мгновений спустя обнаружила, что Чейз снова пристально смотрит на нее. Ее щеки вспыхнули румянцем, и она несмело улыбнулась ему. Как бы ей хотелось, чтобы эта толпа исчезла, чтобы они снова остались наедине, хотелось поблагодарить его, сказать, что она никогда не забудет того, что произошло между ними прошлой ночью. А еще она хотела извиниться. Она даже предположить не могла, чего ему будет стоить появление на этом шумном сборище.

Когда смолкла заключительная песня, стройные ряды зрителей дрогнули. Люди стали собираться в маленькие группки и поздравлять друг друга с успешным выступлением своих детей. Некоторые пытались пробиться вперед, чтобы поблагодарить Рэйчел. Одна молодая женщина с глазами, в которых затаилась смертельная усталость, и бесцветными волосами, да еще с грудным младенцем на руках и малышом постарше, цепляющимся за подол ее ситцевой юбки, поговорила с Рэйчел и поздравила Эву. Больше никто не делал попытки заговорить с ней.

Один за другим люди подходили, рассыпаясь в похвалах Рэйчел и демонстративно игнорируя Эву. Подождав еще немного, она окончательно убедилась, что общения с ней намеренно избегают. Она поискала глазами Чейза и заметила, что тот пробирается сквозь толпу, направляясь к двери. Люди расступались перед ним, но никто не проронил ни слова, и все старались не встречаться с ним взглядом.

Эва бросилась вслед за ним и случайно заметила букет, забытый на скамье. Она схватила цветы и крепко прижала их к груди. Протискиваясь между людьми, она ускорила шаг, увидев, что Чейз исчез за дверью, но путь ей преградила Милли Карберри. Милли улыбалась, но особым добродушием тут и не пахло.

– Это было замечательное представление, мисс Эдуарде.

Раздосадованная тем, что ей помешали, Эва пыталась высмотреть, куда направится Чейз, выйдя на улицу.

– Благодарю вас, но…

– He думаю, чтобы кто-то из присутствующих видел Чейза больше одного-двух раз с тех пор, как он вернулся. Вы, должно быть, оказываете на него очень благотворное влияние, раз он осмелился показаться здесь сегодня. – Остролицая дама придвинулась ближе, разглядывая Эву с таким видом, как будто она была каким-то диковинным насекомым.

– Можно себе вообразить, как она добилась того, что мужчина побежал, куда она поманила, как щенок, – прошипел кто-то за спиной Милли.

Эва отстранила владелицу магазина и увидела высокую полную даму лет сорока, взирающую на нее с откровенной неприязнью.

Тщательно подготовив свой ответ, взвесив каждое слово и отбросив те, которые составляли ее салунный репертуар, Эва стиснула свой букет и растянула губы в ледяной улыбке.

– Там, откуда я родом, миссис Карберри, достойные леди не позволяют себе даже мыслить так вольно.

– Но я…

Трясясь от злости, Эва прошествовала мимо изумленной женщины.

У самой двери ее остановил шериф Маккенна.

– Что здесь понадобилось Кэссиди?

– Он просто не мог пропустить такое событие, как школьный концерт, шериф. Он мне сказал об этом утром.

– Если у Чейза хотя бы на лице отразится, что он собирается что-нибудь затеять, парень и моргнуть не успеет, как я упеку его за решетку.

– Я ручаюсь, что он приехал только послушать концерт и проводить нас домой.

Маккенна понимающе взглянул на Орвила, который сделал движение в сторону Эвы, как бы намереваясь защитить ее.

– Надеюсь, что так оно и есть.

Эва молча вышла. За ней семенил Орвил. Задержавшись на ступеньках крыльца, она пыталась разглядеть Чейза во мраке. Возле самого забора, между двумя деревьями, в лунном свете мелькнула его рубашка. Он отвязывал свою лошадь.

Эва обернулась через плечо.

– Я пойду за Чейзом. Встретимся у повозки, Орвил.

Подобрав юбки, она побежала к одинокой фигуре, скрывающейся в тени. Лица Чейза она не видела, но чувствовала, что он наблюдает за ней, стрелой несущейся через школьный двор. Добежав, она остановилась перевести дыхание. Затем приблизилась настолько, насколько осмелилась, страстно желая дотронуться до него, приласкать, заслонить от каждого, кто, выходя из школы, обернется или, того хуже, будет таращиться на них с неприкрытым презрением.

Он не произнес ни слова и не двинулся с места. Он стоял рядом со своей лошадью, понурив голову, держа в руках поводья, жалея, что не успел уехать, куда глаза глядят, до того, как она нашла его.. Конец комедии. Он должен чувствовать облегчение, твердил он сам себе. И хорошо, что она воочию убедилась в том, что здесь он является отверженным. Он недостоин стирать пыль с ее башмаков, не только того, чтобы она жила на его ранчо.

– Чейз? – Эва изо всех сил старалась казаться спокойной, лихорадочно пытаясь найти нужные слова. Она потянулась, чтобы коснуться его плеча, но потом отдернула руку.

Повернувшись к ней спиной, он смотрел на луну, просвечивающую сквозь ветви дуба, покрытые молодой зеленой листвой.

– Я очень виноват, Эва, – вот все, что он нашел в себе силы произнести.

Его извинение было произнесено так тихо, что она едва расслышала. Но самые чувствительные струны ее сердца были затронуты.

– Ты виноват? Это я должна чувствовать себя виноватой. В конце концов, это я уговорила тебя прийти. Мне следовало предвидеть… – Испугавшись, что неосторожно выдала себя, Эва прикусила язык. Он повернулся и уставился на нее. Его выразительные глаза были скрыты тенью, которую отбрасывали поля шляпы, но их взгляд, казалось, проникал в самое ее сердце.

– Что ты хочешь этим сказать? «Мне следовало предвидеть»? Предвидеть что?

– Я…

Он шагнул ближе, не отрывая от нее взгляда. Сердце его бешено стучало. Пальцы дрожали.

– Что, Эва? Что ты знаешь?

Она огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что их не подслушивают. У дверей школы все еще стояла кучка родителей, прощающихся друг с другом, но идти через двор пока еще никто не собирался. Не смея поднять на него глаза, она смотрела на цветы, которые держала в руках. Их стебли были так же истерзаны, как и ее сердце.

Наконец она собралась с мужеством и вымолвила:

– Я знаю, что ты вышел из тюрьмы всего год назад. – Из груди Чейза вырвался тяжелый вздох, и плечи его поникли, как будто бы на него вдруг свалилась непосильная ноша.

Он чувствовал себя так, как будто его только что вываляли в грязи.

– И как давно ты это знаешь? Она вздрогнула.

– Как давно? Он кивнул.

– С того самого дня, как Рэйчел привезла Лейна домой после того, как он сбежал.

– Прошло уже столько времени, и ты до сих пор не уехала? Ты осталась, притворяясь, будто ничего не знаешь? – Ему невыносима была мысль, что он ходил вокруг да около, мучительно придумывая, как бы ему половчее преподнести новость, что он бывший бандит, а тут оказывается, что она обо всем знала едва ли не с самого начала.

Уловив гневные нотки в его голосе, она обиделась.

– А тебе не кажется, что я тоже вправе предъявлять к тебе претензии? Ты же сам счел, что тебе лучше от меня все скрывать.

– Так было нужно. – Он никогда не оправдывался за свои поступки ни перед единой живой душой, и тем более не собирался этого делать перед женщиной, присутствие которой рядом сводило его с ума. Он отвернулся и положил руку на луку седла.

Она схватила его за плечо.

– Погоди, Чейз.

Стряхнуть ее руку он мог легко, одним движением, как назойливого комара, но ее прикосновение было таким нежным, в нем было столько мольбы, что он снова повернулся к ней. Когда он опустил глаза на ее руку, сжимающую его плечо, она отпустила его.

– Я думаю, нам не о чем больше говорить, не так ли, Эва?

– Что ты имеешь в виду?

– Все яснее ясного. Ты убедилась в том, как ко мне здесь относятся добрые жители Последнего Шанса. – Он махнул рукой в сторону школы. – Может быть, тебе лучше пока пожить у мисс Олбрайт, пока ты не подыщешь себе другую работу.

Пытаясь осмыслить, что же он все-таки за человек, она ответила:

– Мне не нужна другая работа.

– Тогда ты, наверное, чокнутая. Ни одна порядочная женщина в здравом рассудке не захочет работать на такого типа, как я.

«Ни одна порядочная женщина»! Она чуть было не расхохоталась во весь голос.

– Слушай, Чейз. Я достаточно хорошо успела узнать тебя, чтобы понять: у тебя были достаточно веские причины для того, что ты сделал много лет тому назад.

– Веские причины? Разве могут быть какие-то причины для того, чтобы связаться с шайкой воров, бандитов и убийц? Разве можно найти веские причины для того, чтобы посреди бела дня стрелять в людей? Опомнись, Эва. Если ты ждешь, что я сейчас провозглашу себя героем, наподобие Робин Гуда – то напрасно.

Когда-то, давным-давно, он считал, что веских причин у него предостаточно, но за годы, проведенные в тюрьме, он в корне изменил свое отношение. Имея эти годы за плечами, легко оглянуться назад и признать, каким идиотом он был. Да будь он сам одним из добропорядочных жителей Последнего Шанса, он устроил бы подобному типу, как он, еще более «ласковый» прием.

Стоя рядом с ним, она чувствовала, как пробегает дрожь по его телу, как клокочет в нем едва сдерживаемая ярость, и молила Бога, чтобы он подсказал ей, что нужно сказать или сделать, чтобы исправить положение. Эва оглянулась назад. Толпа у школьного крыльца уже заметно поредела. Дети визжали и гоняли в салочки при свете луны, пока их родители рассаживались по повозкам, заполнявшим школьный двор.

Он внезапно почувствовал непреодолимое желание обидеть ее, сделать больно, чтобы она поняла – он не заслуживает ни ее искренности, ни ее заботы.

– В чем дело, Эва? Уж не хотела ли ты выяснить, что прячется там, по другую сторону закона? Тебе было любопытно узнать, что из себя представляет человек, отсидевший столько лет за решеткой? Это тебя привлекало?

– Прекрати.

– Тебя возбуждает чувство опасности? – Подавшись вперед, он схватил ее за плечи. – Так ты поэтому поцеловала меня тогда? Тебе вдруг захотелось совершить какое-нибудь безрассудство, прежде чем сбежать на другое ранчо, к более порядочному хозяину?

Ему хотелось начать мучить ее еще сильнее, отбросить все правила приличия и поцеловать прямо тут, на виду у всех, напугать и унизить до такой степени, чтобы вынудить сбежать от него без оглядки.

– Нет, Чейз, пожалуйста. Неужели мы не можем обо всем поговорить, как цивилизованные люди? Ну, прошу тебя. Отвези меня домой.

Стиснув руки в кулаки, он начал сам себя уговаривать образумиться. Не отступив ни на шаг, Эва ждала ответа. Она просто была добра к Лейну, к Орвилу и ко всем остальным, и, конечно, даже к нему самому, даже после того, как узнала правду. Разве она заслуживала того, чтобы срывать на ней злость?

– Идем. – Не удостоив ее ни единым взглядом, он зашагал через школьный двор, ведя свою лошадь под уздцы туда, где Орвил поджидал возле повозки.

Эва поняла. Она поспешила следом, чуть ли не вприпрыжку, роняя по дороге цветы. Наспех подобрав их, она снова бросилась вдогонку. Решив, что сейчас самое разумное – помалкивать, она ничего не сказала, когда он вручал Орвилу свою лошадь и давал наставления быть поосторожнее в темноте.

Престарелый ковбой был рад стараться и тут же вскочил в седло.

Эва стояла у повозки, ожидая, когда ей помогут усесться. Чейз подошел с другой стороны, увидел ее и остановился. Несколько секунд он смотрел на нее, потом обошел повозку и, оглядевшись по сторонам, протянул ей руку, чтобы она могла опереться на нее.

Эва ждала, сжимая увядший букет, пока он сядет на место возницы и возьмет в руки поводья. Ей было достаточно просто сидеть рядом с ним, в полной тишине, плечом к плечу, пока он опытной твердой рукой направлял упряжку в сторону ранчо. Ведь это было так здорово – смотреть на луну, на тени, скользящие по земле, позволять легкому ветерку, напоенному ароматом молодой весенней зелени, развевать ее волосы. Она была полна решимости сегодня узнать о Чейзе Кэссиди все, во что он сочтет возможным ее посвятить.

Они уже проехали добрых полмили, когда она, наконец, осмелилась открыть рот.

– Расскажи мне, как ты угодил в тюрьму.

– Я два года был членом банды Хэнка Рейнолдса.

– Это имя мне ничего не говорит.

Он повернулся к ней, не в силах больше сдерживать свою злость.

– Ну еще бы. Ведь вы не из наших краев, мисс Эдуарде.

Хорошо, что его глаза не были видны ей – на них как раз падала тень. С нее довольно было только ощущать исходившую от него злобу. Но она покинула «Дворец», не желая больше подчиняться чужой воле, поэтому сейчас не собиралась позволять Чейзу запугать ее.

– Да, я не здешняя, поэтому мог бы с самого начала объяснить мне, что к чему.

– Нечего тут объяснять. Завтра, как только ты соберешь вещи, я велю Орвилу отвезти тебя в город.

– Ты хочешь сказать, что я уволена!

– Я хочу сказать, что ты свободна. Я заплачу тебе за работу за этот месяц. – И не смей возражать. Бери деньги и убирайся. Уезжай, пока есть еще возможность спасти твою репутацию.

Что-то он слишком сильно стремится отделаться от нее. В ее душу закралось подозрение – а не прознал ли он что-нибудь о ее собственном втором «я».

– Ты выгоняешь меня потому, что я в чем-то провинилась?

Внезапно в памяти Чейза всплыли подозрения Рамона. К чему она клонит? Чего боится? Может ли статься, что она работает на кого-то, в чьих интересах его уничтожить? Чейз выпустил из рук поводья, и повозка остановилась.

– Как это понимать, «ты в – чем-то провинилась»?

Она пожала плечами и начала ощипывать лепестки цветов.

– Ты же всерьез собирался устроить мне проверку на прочность.

Она казалась такой искренней, что он тут же устыдился, что посмел оскорбить ее даже тенью подозрения. В глубине души он никогда не верил, что она способна что-то замышлять против него. Как и он – против нее. Он вздохнул.

– Я ради тебя старался, Эва. Я не думал, что ты захочешь остаться после того, что тут произошло.

– Мне наплевать на то, что думают другие.

– А мне – нет. Когда дело касается тебя. И тебя это должно заботить в не меньшей степени.

– Не беспокойтесь обо мне, Чейз Кэссиди. Лучше позаботьтесь о себе самом и о Лейне.

– Ты сумасшедшая.

– Так любила говаривать моя матушка.

Эва подумала о том, что, может быть, лучше было бы выложить ему всю правду о том, что она вовсе не добропорядочная леди, волею случая занесенная сюда из Филадельфии, каковой поначалу представилась. Но чем дольше она смотрела на него, сидя вот тут, в чистом поле и мучаясь угрызениями совести по поводу того, что не открыла ему, что ей все известно о его прошлом, тем больше убеждалась в том, что излить сейчас свою душу – значит еще больше усложнить ситуацию.

Он был зол, а еще более – унижен. И сейчас не время признаваться в том, что она дурачила его, чтобы разжалобить потоками слез и другими атрибутами дешевенькой мелодрамы.

Это совсем выбьет его из колеи.

Он сидел, положив руку на бедро. Эва накрыла его ладонь своей. Он посмотрел на ее руку с таким выражением лица, как будто это гремучая змея, но своей руки не вырвал. Тепло его кожи ласкало и дразнило.

– Чейз, расскажи мне обо всем. Пожалуйста. Я хочу понять.

Он посмотрел на нее, такую невинную, такую сосредоточенную. Она сидела, выпрямившись, с увядшими стебельками цветов на коленях. Когда он заговорил, его голос звучал совершенно бесстрастно. Как будто он и не рассказывал историю собственной жизни.

– Я был немногим старше нынешнего Лейна, когда умерли мои родители. Мне пришлось работать на ранчо и заботиться о моей сестре Салли. Но беда в том, что Салли не была похожа на тебя. Норов у нее был крутой и упрямый. К мужчинам ее начало тянуть, едва она узнала разницу между мальчиками и девочками.

Однажды летом, когда ей было пятнадцать, она забеременела от одного из заезжих ковбоев-работников. Он бросил ее и исчез в неизвестном направлении. А по истечении положенного срока у меня на попечении были уже двое – Салли и Лейн.

Эва почувствовала, что с него немного спало напряжение. Она убрала руку, разорвав невидимую связь между ними, но не отодвинулась, продолжая касаться плечом его плеча. Чейз взмахнул кнутом, и лошади пошли шагом. Он продолжил свой рассказ.

– Однажды, когда я работал на дальнем пастбище, на наше ранчо прискакали трое. Они напали на Салли и убили ее. Но она умудрилась застрелить одного из нападавших, прежде чем сама получила пулю в голову.

– Боже мой, Чейз. – Внезапно у нее пред глазами возник облик маленького Лейна. – А как же Лейн?

Чейз судорожно вздохнул, потом прочистил горло.

– Он все видел, но замкнулся в себе и ничего мне не сказал о том, что это были за люди, как они выглядели.

Эва застонала. Не удивительно, что теперь с Лейном так трудно и что он такой легкоранимый. Чейз кивнул.

– Я похоронил Салли, взял мальчика и отвез его на ближайшее ранчо, которое принадлежало вдове по имени Огги Овенс. Я рассказал ей обо всем, что произошло, попросил известить власти и присмотреть за Лейном до моего возвращения. Я планировал догнать убийц, расправиться с ними и сразу же вернуться.

– И, будучи твоим другом, она согласилась, – закончила Эва.

Он покачал головой. Об этом ему было так же тяжело говорить, как и об убийстве Салли.

– Мы не были друзьями. – Повозка качнулась, когда колесо попало в рытвину на дороге. Их плечи соприкоснулись. Эва тут же отпрянула.

– Я был настолько охвачен жаждой мести, что оставил Лейна с совершенно чужим человеком.

– Но она, конечно же, была…

Его ответ был подобен удару хлыста, но жалил еще больнее.

– Не такой, как ты, Эва. Не доброй, не ласковой, не заботливой. Насколько я могу судить, она ужасно обращалась с Лейном. Он никогда об этом не говорил, но подросток, которого я нашел, вернувшись наконец домой, был совсем не похож на малыша, которого я оставил.

– Но он ведь был свидетелем убийства своей матери, – напомнила она.

У нее самой было бурное детство, которое многие могли счесть совершенно ненормальным, но на недостаток любви со стороны родных она никогда не могла пожаловаться. Она поежилась.

– Ты думаешь, тут еще что-то было? Огги обижала его?

– Не знаю. Она никогда не возила его в город. Когда в Последнем Шансе построили школу, Огги Овенс держала его в доме взаперти. Когда я приехал забрать его, я обнаружил его совершенно одного, грязного, голодного, больше напоминающего животное, чем человека. А сама Огги испарилась. Едва только до нее дошел слух, что меня выпустили из тюрьмы.

– Она сбежала, бросив все, что имела?

– Да у нее и не было ничего, кроме носильной одежды да покосившегося домишки. Время от времени она нанимала бродяг пасти несколько голов скота и работать в саду. Ей нечего было терять, кроме своей жалкой лачуги… и Лейна. Она продала свою землю одному из «королей скота» и исчезла в неизвестном направлении. – Он погрузился в напряженное молчание.

Эва испугалась, что Чейз снова замкнулся в себе и больше не собирается ничего рассказывать.

– Это просто счастье, что она не забрала Лейна с собой. И нечего обвинять себя. Ты же не мог предвидеть, что с ним произойдет.

– Вот поэтому мне вообще нельзя было оставлять его на произвол судьбы. А я бросил его, будто приблудного щенка. Никогда себе этого не прощу. Да и Лейн, думаю, тоже не простит. И я не могу винить его в этом.

– А ты нашел убийц твоей сестры?

Он поерзал на жестком сидении и попытался вытянуть одну ногу.

– Я ехал по их следам, которые привели меня в Вайоминг. На первой же стоянке я едва не потерял их. Жители города сообщили мне, что двое братьев Хант проезжали тут и затеяли потасовку. След я потерял, но поиски не прекратил.

В его тоне промелькнула нотка досады на самого себя, которую ему скрыть не удалось.

– Я был молод, глуп; горел желанием собственноручно отомстить за гибель Салли. Мне бы одуматься и повернуть домой, но не давала покоя одна мысль – я должен был увидеть, как они испустят дух. Я перебивался случайными заработками. Стрелял всегда хорошо. Одинокий, озлобленный, в лохмотьях – лакомая мишень для любого, кто захочет поразвлечься. И я заслужил себе репутацию лихого стрелка.

Глаза Эвы были устремлены куда-то в пространство. Его голос не выражал никаких эмоций, как будто он рассказывал о том, как он ловко прихлопывал мух, а не хладнокровно убивал людей.

Мысли ее путались. Он стрелял в людей, чтобы самому остаться в живых. Эта картина так не соответствовала тому представлению, которое она о нем составила.

– Но сейчас ты даже не носишь оружия. В отличие от остальных мужчин, живущих на ранчо. У тебя нет ни револьвера, ни винтовки.

Чейз подумал о тех долгих пустых годах, которые он провел в тюрьме штата, о бесчисленных часах, проведенных в размышлениях над своими поступками, вспомнил, что испытываешь, нажимая на курок и наблюдая за тем, как умирает человек, пусть эта пуля и выпущена в целях самообороны.

– Я дал себе клятву в тюрьме, – признался он. – Я поклялся, что никогда больше не возьму в руки оружия.

– Ни при каких обстоятельствах?

– Точно. Ни при каких обстоятельствах. Ни к чему хорошему это все равно не приведет.

– А как ты угодил в тюрьму?

– Когда я пытался разыскать Хантов, я прибился к одному типу по имени Хэнк Рейнолдс. Он водился с ними несколько месяцев тому назад. Тогда я присоединился к нему и к его шайке.

Эва пыталась переварить то, что сейчас узнала. Он, должно быть, обезумел, действовал, все еще находясь под впечатлением трагедии, которая произошла с его сестрой.

– Я готов был хоть в пекло залезть, только бы оказаться поближе к Хантам. Хэнк знал их в лицо, а я – нет. Чтобы найти их, мы прочесали добрую половину южных земель.

Впереди, вдалеке, уже замаячили туманные очертания построек ранчо. Они уже почти дома.

– И что было дальше?

– Как-то раз Рейнолдс спланировал ограбление банка. Для его банды все складывалось вроде бы хорошо, но я родился под несчастной звездой. Пока Хэнк не знал меня достаточно хорошо, чтобы полностью доверять, меня поставили на стреме, охранять лошадей. Но что-то у них там не заладилось.

Кассиру удалось удрать. Он выскочил на улицу и стал звать на помощь. Поднялась паника. По дороге из города, когда нас преследовал патруль, моя лошадь пала. Но поскольку никто из служащих банка не смог меня опознать, меня привлекли к ответственности только за соучастие.

Эву била дрожь, но причиной тому была вовсе не легкая прохлада ночного воздуха.

– Тебе еще повезло, что все так кончилось. Тебя ведь могли и повесить.

– Иногда мне кажется, что…

– Не смей так говорить, – перебила она. Похоже, он собирался заявить, что для него лучше было бы, если б его повесили. – Так что все же случилось с братьями Хант?

– Когда я уже отсиживал свой срок, в шайке Рейнолдса произошел раскол. Как-то раз он и Ханты устроили перестрелку в Коулсоне. Их всех отправили под суд. А мне предложили дать против Хантов письменные показания. Я заявил все, что знал об убийстве Салли. Ханты отрицали свою вину, настаивая, что Салли покончила с собой. Веских доказательств у меня не было. И потом, кто серьезно отнесется к показаниям человека, отбывающего срок? Ханты сели в тюрьму за менее серьезные преступления, но не были повешены за убийство.

Теперь у нее на многое открылись глаза. Чейзом двигала жажда мести. Озлобленность Лейна и его враждебность по отношению к окружающим были следствием его одиночества и пренебрежения, с которым к нему относилась его опекунша в отсутствие дяди. И мальчик хотел сам себе доказать, что чего-то стоит, и повторял дядину судьбу.

В полном молчании они въехали во двор, и Чейз подогнал упряжку к конюшне. Из темноты вынырнул Орвил и немедленно начал распрягать лошадей. Он доложил, что Рамона и остальных в пристройке еще нет, но на пастбище – тоже.

Чейз помог Эве спуститься вниз. Она уже настолько пришла в себя, что даже нашла в себе силы пожелать Орвилу спокойной ночи. Когда они входили в дом, Чейз замедлил шаг, и ей пришлось подстраиваться под его темп.

Потирая руки больше от волнения, чем от холода, она поинтересовалась:

– Куда же они все подевались? Ужин я им оставила.

Он ухватился за перемену темы и глубоко вздохнул. Надо сказать Эве, что ее старания были впустую. К тому времени, когда они достигли крыльца, он уже был в состоянии снова поднять на нее глаза.

– Они попарно объезжают ранчо.

– Ищут волков?

– Волков, или еще кого-нибудь.

Эва замерла, поставив ногу на нижнюю ступеньку крыльца.

– Похитители скота? – Эва достаточно времени провела в среде ковбоев, чтобы наслышаться о ночных воришках, которые похищают скот, перегоняют его в собственные стада и меняют клейма.

Чейз покачал головой.

– Хотел бы я, чтобы это были всего лишь воры. Кто бы ни пытался мне навредить, он преследует одну-единственную цель – уничтожить меня.