"За подводными сокровищами" - читать интересную книгу автора (Крайл Джейн, Крайл Барни)

VII На океанской отмели

Мы летели из Майами в Нассау в поисках самой прозрачной воды в северном полушарии. С высоты пяти тысяч футов мелкая вода на банке Большая Багама была невидима, за исключением тех мест, где падала тень от облака. Эта прозрачная вода была, как мы говорили друг другу, ответом на наши молитвы, связанные с желанием фотографировать. Вскоре самолет приземлился на ослепительно белой коралловой дорожке аэропорта.

Это было в апреле 1946 года, когда сезон туризма прошел и мы могли заказать лучшие номера по сниженному «внесезонному» тарифу. Мы остановились в типичной для Старого Света гостинице, привлеченные тропическими джунглями парка отеля королевы Виктории, его прохладной и изысканной атмосферой. Единственным местом в Нассау, где можно было купаться, был песчаный пляж близлежащего острова Хог-Айленд. Обследование пляжа показало, что здесь мало рифов и подводной растительности. Рыбачьи лодки, к которым мы приценились на туристском причале, стоили шестьдесят пять долларов в день. Более дешевых способов добраться на остров Роуз-Айленд, где мы надеялись поплавать и понырять среди рифов, мы не нашли. Расстроенные, мы пошли обратно в гостиницу.

Вдруг лицо Барни посветлело. Вдоль по улице, напевая и размахивая большой, по-видимому только что пойманной, еще сверкающей свежестью моря рыбой, шел босой негр-багамец.

— Откуда у вас эта рыба? — спросил у него Барни.

Мы были в Нассау и шли по Бей-стрит, но это вполне могла бы быть Куин-стрит в Оксфорде, а босоногий рыбак — студентом колледжа «Крайст Черч», шедшим с только что окончившихся дебатов в Оксфорд-Унионе. Он ответил на культурном языке с оксфордским акцентом, но с присущей багамцам медлительностью в речи:

— У меня друг, сэр, владелец лодки. Не мог ли я быть вам полезным?

— Еще как! — сказал Барни. — Проведите нас к вашему другу.

Мы последовали за ним по узкой улице, заполненной толпами багамцев — потомков африканских негров, мимо Гавернмент-хауза — резиденции местной власти, на котором развевались английские национальные флаги, мимо абсолютно черных вытянувшихся в струнку констеблей, стоящих во всем их великолепии — в белых пробковых шлемах и отделанной красной материей форме; дальше мы свернули на боковую улочку и вышли к причалам, где стояли лодки местных жителей. Здесь стояли десятки пришедших с внешних островов мореходных парусных лодок длиной в двадцать пять — тридцать футов, широких, прочно сделанных из местной сосны и красного дерева, произрастающего на острове Мадейра. Это были грузовые суда багамского торгового судоходства, совершающие рейсы между островами, количество которых достигает 600, а общая площадь суши составляет более четырех тысяч квадратных миль.

Одно из этих парусных судов выгружало груз сплетенных корней и вязанки дров из низкорослых деревьев с Внешних островов. И то и другое было доставлено в Нассау для продажи на дрова. Другое судно имело груз пустых бутылок, выловленных из воды для продажи. Третье было украшено гирляндами нарезанной тонкими, как папиросная бумага, ломтиками рыбы, которая вялилась на солнце, привязанная к такелажу. Остальная рыба, в основном ромбы с яркой окраской, плавала под палубой в садке для живой приманки. Палуба была загромождена большими, имеющими форму сердца плетеными вершами, которые как бы ожидали, пока в них посадят приманку и выбросят на рифы для ловли омаров. Еще на одной такой лодке свежевали морскую черепаху для рынка. Выгружались мешки с крабами, на берег стаскивали козла и двух визжащих поросят, а на одно судно грузили муку.

Наш проводник провел нас на первое из судов. На нем разговаривала и смеялась большая компания негров; самый черный и веселый из них оказался капитаном. Мы спросили его, не согласился бы он доставить нас на Роуз-Айленд.

— Сегодня днем у меня неотложное дело, — сообщил он доверительно, — но завтра утром, если бог позволит, я буду готов и рад взять вас с собой.

Ровно в восемь часов мы прибыли на причал. На первой лодке смеха больше не слышалось; да и людей-то совсем не было. Вчера еще веселый капитан сидел на причале, сгорбившись и грустно подперев голову руками. Парусиновые крылья его лодки были срезаны. Вчерашним неотложным делом были скачки пони, на которых капитан поставил и проиграл паруса своего судна.

В разговор включился худой сорокалетний негр с соседнего судна, с веселым взглядом, орлиными чертами лица и коротко подстриженными усиками.

— Капитан Джозеф Джонсон, — представился он. — Я вас готов доставить на Роуз-Айленд за два часа.

Он запросил фунт десять шиллингов (около пяти долларов). Мы поднялись на борт его судна «Прогресс», он поставил паруса, и мы отошли.

Между островом Нью-Провиденс, на котором стоит Нассау, и соседним Хог-Айлендом имеется глубокий пролив шириной примерно в триста ярдов. В этом проливе очень сильное течение. Когда мы отошли от причала, против нас оказалось и это быстрое течение и встречный ветер. Из-за рифов на мелководье, окружающих Внешние острова, местные парусники не имеют опускных килей; кили у них небольшие. Это замечательные суда при попутном ветре, но даже без противного течения снос, которому они подвержены, делает лавирование затруднительным. Мы ходили, меняя галсы, взад и вперед поперек пролива, но в течение двух часов отошли едва ли на четверть мили. Течение должно было держаться несколько часов в этом направлении. Переменившись, оно будет против нас при возвращении. Капитан Джо с тоской заговорил о своем доме на острове Андрос.

— А где этот остров Андрос? — спросили мы.

— С подветренной стороны, — сказал он. — И течение, и ветер будут сопутствовать нам в том направлении, и я вас доставлю туда за два часа.

В этом же духе Джо говорил и о Роуз-Айленде. Но Барни оптимист и всегда верит в желаемое. Никто из нас и понятия не имел о растяжимости багамского времени.

— Мы пойдем с тобой, Джо, — сказал Барни и заверил меня, что по виду и возрасту Джо можно предположить, что он не раз проделывал этот путь.

— Я найду для вас дом, — заявил шкипер, — замечательный дом в Фреш-Крик. Я уж позабочусь обо всем необходимом для вас, покажу вам кораллы и обитателей рифов. Я даже покажу вам Синюю Яму.

— Синюю Яму? А что такое Синяя Яма? — поинтересовались мы.

— Никто не знает, что она собой представляет, эта Синяя Яма, — сказал нам Джо. — Она полна всяких животных. Это самые большие животные, которых вы когда-либо встречали. Эта Синяя Яма спускается до дна земли. Вы не захотите спускаться в эту Синюю Яму, когда увидите тамошних зверей.

— Когда вы будете готовы туда отплыть? — осведомился Барни, и я увидела отражение Синей Ямы в его глазах.

— С восходом солнца завтра, — сказал Джо, — а сейчас мы пойдем и найдем для вас дом. При повороте мы окунули парус, и Джо направил судно обратно к причалу.

В нескольких кварталах от причала Джо провел нас по лестнице к квартире с надписью «Фотостудия Клэра». Нас встретил Рондольф Клэр — высокий джентльмен в безупречном черном костюме, белой рубашке с черным галстуком-бабочкой. Он поприветствовал нас в изысканной манере, напоминающей отдаленные времена Королевства Гаити и короля Кристофа.

— Позвольте заверить вас от всего сердца, сэр, что я с радостью предоставлю свой дом в ваше распоряжение, — сказал он, обращаясь к Барни. — Я подготовлю все необходимое к вашему прибытию. Слуги будут вас ждать. Я передам все распоряжения по радио.

Приготовления показались нам столь тщательными, что мы подумали: а сможем ли мы себе все это позволить?

— А сколько это будет стоить? — спросили мы.

— Десять долларов не будет слишком дорого для вас? Вы сможете там прожить, сколько пожелаете.

Мы с радостью согласились, и господин Клэр написал лучшим спенсеровским почерком официальный договор об аренде и подписал его. Сделка состоялась.

— Чем мы будем там питаться? — спросили мы у Джо. — Нужно ли брать с собой продукты?

— Нет, не нужно. Там вы будете иметь все, кроме свежего мяса. Если вы хотите свежего мяса, мы сходим на рынок и купим морскую черепаху, — ответил он.

Джо вывел нас из-под палящего солнца во влажную затененную прохладу оживленного рынка. Прилавки были завалены горами рыбы с яркой окраской; в не меньшем изобилии лежали мурены, скаты, крабы, омары, акулы и кальмары. В конце рынка был загончик, битком набитый морскими черепахами весом от двадцати до сорока фунтов, покрытыми замечательными панцирями, которые полируются и продаются как черепаховые щиты.

— Каретта не хуже зеленых черепах, — пояснил Джо. — Возьмите вот такую, — и он указал на подвижную черепаху весом фунтов в двадцать пять.

Продукты на Багамских островах дорогие, и черепаха обошлась нам в ту же цену, что и аренда дома. Мы оставили черепаху на борту, положив ее вверх ногами. В таком неподвижном положении она может прожить много недель, если держать ее в тени и время от времени обливать водой. Морских черепах вне воды лучше держать лежа на спине, потому что в этом положении большая тяжесть спинного панциря не давит на нее и не затрудняет дыхание.

На другой день, когда первые косые лучи солнца освещали бухту, на причалах уже было заметное оживление. Женщины на улицах уже устанавливали свои рыночные палатки из соломенных циновок, а команды судов, сделав покупки, возвращались на борт к завтраку. Капитан Джонсон уже приготовил все для нашей встречи и в нашу честь поднял американский флаг, правда звездами вниз. Он исправил свою ошибку, а затем представил нам старшего помощника, своего дядю Германа.

Судя по худому и слабому телу дядюшки Германа, а также по его высокому дребезжащему голосу, ему было более семидесяти лет. Он носил кепку, которая бы очень подошла к паре щегольских брюк «гольф». Брюки же дядюшки Германа были из старой выцветшей, засаленной материн цвета хаки. Мы надеялись, что обязанности дядюшки Германа не будут слишком тяжелыми для него, уж очень он был стар и слаб с виду.

Подняв парус, мы при благоприятном ветре и сильном течении прошли мимо красного и черного буев с проблесковыми огнями, мимо шестидесятишестифутового маяка на Хог-Айленде, а затем вышли в открытое море. Как только бухта осталась за кормой, нам представился первый сюрприз в виде вылезавшего из трюма человека.

— Это моя команда, — сообщил мне капитан Джо. — У Тома не все дома, так что не обращайте внимания, что бы он ни делал. Он никому не сделает вреда. Он хороший, меня он слушается.

Том медленно вылез из трюма. Он был похож на гориллу из джунглей Конго. У него была блестящая и черная кожа и сильно развитая мускулатура, ходил сутулясь, и его необычно длинные руки чуть ли не касались палубы. Его жесткие курчавые волосы вылезали из-под старой клетчатой кепки; он носил английскую полосатую рубашку без воротничка. Его когда-то белые брюки поддерживались зеленой веревочкой, лицо походило на недодержанный снимок, на котором были видны желтоватые белки глаз. Том смотрел на меня пристальным взглядом с непосредственностью ребенка, совершенно не отводя глаз; его ничуть не смутила моя попытка взглядом заставить его опустить глаза. Он захихикал, затем стал прыгать, потом снова захихикал, после чего принялся жевать хлебную корку.

— Том никого не обидит, — сказал Джо, — он только ворует еду. Он находился под опекой правительства, но я взял его на поруки. Он будет у меня работать, пока я буду следить за тем, чтобы он не набедокурил. Я несу за него ответственность. На берег я его не пускаю.

В это время поднялся отчаянный шум на шкафуте. Дядюшка Герман лупил Тома палкой. Том пытался украсть часть обеда, а дядюшка Герман, который, помимо обязанностей старшего помощника, исполнял обязанности судового кока, поймал его с поличным. Дядюшка Герман, уже впавший во второе детство, и Том, фактически еще не вышедший из первого, постоянно бранились, колотили друг друга и бросались разными предметами, когда их охватывала ярость.

Трюм судна напоминал шляпу волшебника. Хотя мы думали, что зафрахтовали его за фунт стерлингов в день исключительно для себя, мы скоро обнаружили, что оно битком набито зайцами. На палубу вышла рослая женщина. На ее лицо бросала густую тень соломенная шляпа с широкими полями. У нее на руках был грудной ребенок. Его черные спутанные хохолки были перевязаны двумя невероятными бантами бледно-розового цвета. Затем вышел восемнадцатилетний юноша с налитыми кровью глазами и опухшими веками. На нем была только нижняя фуфайка, и мы подумали, не проиграл ли он верхнюю рубашку на скачках, как это сделал наш первый шкипер. Юноша прилег на палубе и проспал большую часть дня. Подошвы его ног выглядели ослепительно белыми на фоне его черного, как смоль, тела. Вылез старичок с седой щетинистой бородкой, да еще мальчик лет двенадцати. Им заканчивался список пассажиров. На мальчике была надета заношенная рубашка без рукавов. Он сидел на палубе, скрестив ноги, и жевал сахарный тростник. Он постоянно смотрел на нас и скалил зубы, когда ему удавалось поймать наш взгляд. Свободной рукой он время от времени чесал себя, по-видимому сильно страдая от зуда. Трюм, из которого вышли зайцы, все же не стал пустым. Он простирался по всей двадцативосьмифутовой длине посудины и был так набит мешками муки и сахара, что трудно было себе представить, где там прятались люди.

Когда Нассау стал исчезать за горизонтом, я принялась рассматривать парус «Прогресса». Он был сделан из парусины, сплошь из заплат, вперемежку с маленькими кусочками материи, в прошлом, возможно, это были старые носовые платки, изношенные блузы или обтрепавшиеся штанины. В нем было девяносто три явных дырки, некоторые из них величиной с серебряный доллар. Земля уже исчезла из виду; мы шли с попутным пассатом поперек океанской отмели к острову Андрос. Перед выходом мы не сверились с картой и совершенно не представляли, что нам придется выйти далеко в разыгравшийся синий океан и пройти над большими глубинами. В этих местах промеры показали глубины в тысячу саженей; ветер и волна достигают здесь очень большой силы. Под воздействием ветра судно накренилось, рея стала задевать гребни больших голубых волн, вздымавшихся под нами и гнавших нас вперед. В океане мы чувствовали себя не менее одиноко, чем Колумб, и так же, как он, мы не знали, что нас ожидало впереди. Капитан Джонсон сказал:

— Том, стань за руль.

От этого спокойствия у нас нисколько не прибавилось.

Услышав команду, Том нахлобучил кепку козырьком назад, подскочил и с радостью схватился за руль. Он держал его под мышкой, как пистолет-пулемет, и шевелил пальцами ног над треснутым компасом, лежавшим на палубе неприкрепленным.

В средней части палубы стоял деревянный ящик с песком, в котором тлел огонь. Огню не давали затухнуть, и мы гадали, что бы подумали страхагенты об этой плавучей жаровне. В полдень дядюшка Герман добавил дров и стал печь хлеб. Он зачерпнул ковшиком воды из бочки, вылил ее в муку и стал месить пальцем. Затем эту смесь он стал греть в закопченном горшке для варки бобов. Вскоре появилась круглая подрумяненная пресная лепешка; вид у нее был очень аппетитным, если не вспоминать, как ее готовили. Стоило дядюшке Герману положить ее на палубу, как Том украдкой отломил кусок. Немедленно воздух огласился криками и полетели палки. Потом дядюшка Герман положил в горшок кусок рыбы и закрыл его грудой грязных тряпок, похожих на старые носки и белье. По-видимому, он собирался убить двух птиц одним камнем: стирать и готовить обед одновременно. Пока рыба варилась на пару, он засунул руку в карман брюк и достал оттуда влажную заплесневшую бумагу. Содержимое бумаги — порошок коричневого цвета — он высыпал в ржавую жестянку, добавил туда из бочки зеленоватой воды и занялся приготовлением кофе. Если сам кофе оказался бы недостаточно крепким, чтобы прогнать сон, то хватило бы одного воспоминания о его составных частях. Обед прошел с большим успехом, но я не была слишком огорчена, когда пропал мой довольно большой кусок лепешки, оставленный на минутку без присмотра на палубе. Его украл Том. Он сидел и жевал лепешку, не сводя глаз с моего лица, но я никому не пожаловалась, так как не хотела, чтобы ему попало.

Большую часть дня мы плыли по открытому океану, не видя земли. Наконец стая чаек пролетела над головой. Том приветствовал их криками.

— Чайки, чайки, смотрите, чайки.

Вскоре на горизонте выступил из моря низкий силуэт острова Андрос, увенчанный шапкой облаков. Синие волны глубоких вод заменили зеленые. На судне началось оживление — каждый нашел себе какое-то занятие. Спавший мальчик проснулся и стал откачивать воду из трюма; Том вооружился большим веслом и стал глядеть за борт в ожидании; дядюшка Герман убрал кухонную утварь и притушил огонь. Мы не могли понять причин этой суеты.

Вдруг удар. Судно килем ударилось о риф и накренилось, шкипер вытравил шкот, а заполаскавшийся парус глубоко окунул рею в воду. Судно накренилось под страшным углом. Я схватилась за мачту, уверенная, что мы перевернемся на этом одиноком рифе в трех милях от берега, где море кишело акулами. Барни потянулся за нашим надувным спасательным плотиком. Остальные, казалось, не беспокоились. Пока мы со скрежетом и ударами ползли по дну, мать меняла ребенку штанишки, а дядюшка Герман все еще убирал кухонную утварь. Увидя ужас на моем лице, капитан Джонсон сказал:

— Не беспокойтесь, с нами это случается каждый раз.

Том действовал веслом, как багром, а пассажиры тем временем перешли на подветренную сторону и помогли килю сойти с рифа. Спустя минуту мы переползли через риф, опять свободно шли под парусом по спокойной воде между рифом и берегом. Тринадцать часов спустя после выхода из Нассау в наш «двухчасовой» переход мы прибыли в хорошо защищенную от волн бухту Фреш Крик.