"Хрустальный мир" - читать интересную книгу автора (Баллард Джеймс Грэм)

II ОЗАРЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК

Зеркала и убийцы

Спустя два месяца, описывая события той поры в письме к доктору Полю Дерену, директору госпиталя для больных проказой в Форт-Изабель, Сандерс писал:

…но более всего изумило меня, Поль, до какой степени я был готов к преображению леса — ко всем этим кристаллическим деревьям, развешенным словно иконы в пронизанных светом пещерах, к драгоценному узорочью листвы в витражных створках окон, сливающихся над головой в единую призматическую решетку, сквозь которую тысячью радуг сверкает солнце, к застывшим в гротескных позах птицам и крокодилам, напоминающим вырезанных из нефрита или кварца геральдических животных, — в самом деле впечатляющим оказалось, до какой степени я принял все эти чудеса, включив их в естественный порядок вещей как часть структуры мироздания. По правде говоря, поначалу я был ошарашен, как и всякий, кто впервые поднимается по Матарре до самого Монт-Ройяля, но после первого шока, вызванного лесом, изумления в первую очередь визуального, я очень быстро постиг суть явления, осознав, что все опасности являлись лишь ничтожной ценой, которую следовало заплатить за тот свет, которым он озарил мою жизнь. В самом деле, по контрасту все вне леса казалось мутным и вязким, выцветшим отражением этого блестящего образа, сомкнувшимся в серую сумеречную зону, напоминающую заброшенное чистилище.

Все это, дорогой Поль, само отсутствие истинного изумления, подтверждает мою убежденность, что этот иллюминированный лес каким-то образом отражает некий более ранний период нашей жизни, быть может, наши врожденные архаические воспоминания о некоем рае наших предков, в котором единство пространства и времени было запечатлено в каждом листике или цветке. Теперь уже всякому ясно, что жизнь и смерть означают в этом лесу отнюдь не то же самое, что в нашем обыденном, обделенном сиянием мире. Здесь мы всегда связывали движение с жизнью и течением времени, но из пережитого в лесу у Монт-Ройяля я вынес, что любое движение неотвратимо ведет к смерти, а время — ее слуга.

Быть может, единственным нашим достижением в роли венца творения явилось то, что мы привнесли с собой разделение пространства и времени. Мы и только мы наделили каждое из них независимым значением, своей собственной, не приложимой больше ни к чему меркой, и эти мерки нынче сковывают и ограничивают нас, словно длина и ширина гроба. Вновь слить их воедино — вот величайшая цель естественных наук, как мы с вами, Поль, могли убедиться в нашем совместном изучении вирусов в их полуорганическом, кристаллическом существовании. Они наполовину, только наполовину погружены в наш временной поток, словно пересекают его под углом… Частенько мне приходит в голову, что, исследуя под микроскопом у себя в госпитале ткани больных проказой бедолаг, мы смотрели на миниатюрную версию того самого мира, с которым мне суждено было столкнуться позже на поросших лесом склонах неподалеку от Монт-Ройяля.

Однако все наши усилия уже запоздали. Сейчас, когда я пишу вам в пустоте и покое отеля «Европа» в Порт-Матарре, у меня перед глазами лежит заметка в номере «Пари-Суар» двухнедельной давности (Луиза Пере, молодая француженка, с которой я здесь нахожусь, изо всех сил стараясь угодить переменчивым капризам вашего бывшего помощника, целую неделю прятала от меня этот номер газеты), где сообщается, что весь полуостров Флорида в Соединенных Штатах — за исключением единственно магистрали на Тампу — закрыт и что на сегодняшний день около трех миллионов жителей штата переселено в другие районы страны.

Но помимо ожидаемого снижения цен на недвижимость и сокращения гостиничных доходов («О, Майами, — невольно повторяю я, — о, город тысячи соборов, встречающих под радугою солнце»), новости об этой необыкновенной миграции людей не повлекли за собой особых комментариев. Таков уж присущий роду людскому оптимизм, наша убежденность, что мы сможем пережить любой потоп или катастрофу, и большинство из нас, пожав разве что плечами, бессознательно отвернулось от важнейших событий во Флориде, пребывая в полной уверенности, что когда наступит кризис, найдутся и пути его урегулирования.

И однако, Поль, теперь уже кажется очевидным, что истинный кризис давно позади. На последней странице того же выпуска «Пари-Суар» запрятана крохотная заметка об открытии сотрудниками обсерватории Института Хаббла в Маунт-Паломар новой «двойной галактики». Новость, лишенная всяких комментариев, уместилась в каком-то десятке строк, хотя из нее с неизбежностью следует, что где-то на поверхности Земли возникла еще одна зона — быть может, среди рассеянных по джунглям храмов Камбоджи, а может — среди населенных призраками лесов чилийских плоскогорий. А ведь всего год тому назад астрономы Маунт-Паломар выявили первую двойную галактику в созвездии Андромеды, большую приплюснутую диадему, которая, возможно, является прекраснейшим объектом во всей физической Вселенной, островную галактику М 31. Вне всякого сомнения, эти редкие видоизменения, разбросанные по миру, не что иное, как отражение далеких космических процессов огромного масштаба и размаха, впервые замеченных в спиральной туманности Андромеды.

Мы теперь знаем, что причину этих видоизменений следует искать в структуре времени. («Прикосновение времени — будто прикосновение Мидаса», — говорил Вентресс). Недавнее открытие антиматерии неминуемо предполагает существование антивремени как четвертого измерения отрицательного континуума. При встрече частицы и античастицы разрушаются не только их физические сущности, уничтожают друг друга и их противоположные временные величины, лишая Вселенную еще одного кванта из ее общего запаса времени. Именно случайные разряды подобного типа, вызванные к жизни возникновением в пространстве антигалактик, и привели к истощению временного запаса, находящегося в нашей собственной Солнечной системе.

Точно так же, как перенасыщенный раствор извергает из себя кристаллическую массу, так и перенасыщение материей в нашем континууме ведет к ее проявлению в параллельной пространственной матрице. По мере того как все больше времени «просачивается» прочь, продолжается процесс перенасыщения, в котором исходные атомы и молекулы производят пространственные повторения самих себя, субстанцию без массы, стараясь «закрепить» свое существование. Теоретически процесс этот бесконечен, и может статься, что в конечном счете какой-то один атом сумеет произвести бесконечный ряд своих повторений и наполнить таким образом собой всю Вселенную, из которой одновременно «истечет» все время, и наступит окончательный макрокосмический нуль, который не снился в самых безумных снах ни Платону, ни Демокриту.

В скобках: читая все это у меня через плечо, Луиза комментирует, что я, возможно, дезориентирую Вас, Поль, преуменьшая те опасности, которые все мы пережили в хрустальном лесу. Ну конечно же, тогда они были как нельзя более реальны, свидетельством чему служат многие трагические смерти, да к тому же в тот первый день, когда я заблудился, я ничего не смыслил во всех этих материях, все мои познания ограничивались тем, что в своей двусмысленной и бессвязной манере поведал мне Вентресс. Но даже и тогда, когда я уходил от этого расцвеченного самоцветами крокодила прямиком к наблюдающему за мной из окна мужчине в белом костюме, ружье в руках которого смотрело прямо мне в грудь…

Откинувшись на когда-то мягкую спинку одного из расшитых кристаллами просторных диванов в расположенной наверху спальне, доктор Сандерс отдыхал после своей гонки через лес. Взбираясь по лестнице, он поскользнулся на одной из покрытых кристаллами ступенек, и тут же у него перехватило дыхание. Замерев на верхней площадке лестницы, Вентресс наблюдал, как он поднимается на ноги, как рассыпаются у него под руками кристаллические плитки. Лицо Вентресса, туго натянутую кожу которого теперь испещряли пятна, напоминавшие по цвету вены, абсолютно ничего не выражало. В его устремленных вниз глазах не промелькнуло ни искорки сочувствия, когда Сандерс, пытаясь сохранить равновесие, хватался за перила. Дождавшись, когда доктор наконец добрался до лестничной площадки, Вентресс скупым жестом указал ему на пол, а сам вновь занял позицию у окна, расчистив прикладом начавшие было зарастать разбитые оконные стекла.

Доктор Сандерс стряхнул с одежды наросты инея, чертыхаясь, когда ему в руки, словно иглы, втыкались кристаллические занозы. Воздух в доме был холодным и неподвижным, но по мере того, как буря отступала, пересекая лес, процесс кристаллизации потихоньку шел на убыль. В этой комнате с высоченными потолками мороз преобразил буквально все. Создавалось впечатление, что зеркальные стекла в нескольких окнах рухнули на ковер, каким-то чудом расплавились и потом затвердели, и изысканные узоры персидских орнаментов проплывали под поверхностью стекла, словно дно какого-то благоухающего пруда из «Тысячи и одной ночи». Мебель покрывал все тот же стылый чехол, ножки и подлокотники выстроившихся вдоль стен кресел с прямыми спинками оказались изукрашены изысканными завитушками и гирляндами. Предметы в стиле Людовика XV походили на огромные осколки переливчатых леденцов, многократные отражения которых, как гигантские химеры, сверкали в граненом стекле стен.

Через противоположный дверной проем доктору Сандерсу была видна крохотная гардеробная. По всей видимости, он находился в главной спальне официальной резиденции, предназначенной для посещающих Монт-Ройяль высокопоставленных правительственных лиц или президентов горнодобывающих компаний. Комната, хотя и обставленная с большим изыском — вся мебель, казалось, сошла прямо со страниц каталогов больших универмагов Парижа и Лондона, — была лишена всякого отпечатка личности своего владельца. По какой-то причине широченная двуспальная кровать — с пологом на четырех столбиках, как догадался по пятну на потолке Сандерс, — из спальни исчезла, а всю остальную мебель Вентресс оттащил в одну сторону. Сам он по-прежнему маячил у открытого окна, глядя вниз на ручей, в котором были замурованы лодка из самоцветов и крокодил, и узенькая бородка придавала ему лихорадочный и затравленный вид. Согнувшись в три погибели над своим ружьем, он придвинулся поближе к окну, не обращая внимания на сброшенные им при этом с тяжелых парчовых занавесей куски кристаллического чехла.

Сандерс привстал, но Вентресс махнул в его сторону рукой:

— Отдыхайте, доктор. Мы здесь немного задержимся. — Его голос звучал жестче, иронические нотки, придававшие речи некоторый глянец, теперь исчезли. Он отвел взгляд от ствола своего ружья. — Когда вы в последний раз видели Торенсена?

— Владельца копей? — Сандерс показал в окно. — После того как мы бросились на поиски вертолета. Вы его ищете?

— В некотором роде. И что он делал?

Доктор Сандерс поднял воротник своей куртки, стряхнув покрывавшие ткань тонкие иглы инея.

— Он, заблудившись, как и все мы, носился кругами.

— Заблудившись? — Вентресс насмешливо фыркнул. — Этот тип хитер как лис! Он знает каждую лощину и щель в этом лесу как свои пять пальцев.

Сандерс встал и направился к окну, но Вентресс нетерпеливо отмахнулся от него:

— Держитесь-ка подальше от окна, доктор. — С внезапным проблеском былой иронии он добавил: — Пока я еще не собираюсь использовать вас в качестве подсадной утки.

Не обращая внимания на предупреждение, Сандерс выглянул наружу. Словно следы шагов по покрытой росой траве, искрящуюся поверхность лужайки пересекали темные отпечатки его подошв, постепенно в процессе кристаллизации сливающиеся с бледно-зеленой поверхностью склона. Хотя основная волна уже миновала, лес все еще продолжал стекленеть. Абсолютная тишина окаменевших деревьев, казалось, доказывала, что пораженное пространство увеличилось во много раз. Повсюду, насколько хватало глаз, царил стылый покой, словно они с Вентрессом затерялись где-то в пещерах громадного ледника. Подчеркивая близость солнца, везде сверкала одна и та же лучезарная корона. Лес превратился в бесконечный лабиринт стеклянных пещер, герметически отгороженный от остального мира и освещаемый подземными светильниками.

Вентресс на миг расслабился. Задрав одну ногу на подоконник, он критически оглядел Сандерса.

— Неблизкий путь, доктор, но его стоило пройти, не так ли?

Сандерс пожал плечами:

— Как бы там ни было, для меня его конец еще не настал: мне надо разыскать своих друзей. Тем не менее я с вами согласен — это потрясающий опыт. В этом лесу есть нечто чуть ли не омолаживающее. Вам не кажется…

— Конечно, доктор.

Вентресс повернулся обратно к окну, махнув рукой, чтобы Сандерс замолчал. На плечах его костюма неярким многоцветным палимпсестом переливался иней. Он обшаривал взглядом хрустальную растительность вдоль ручья. После паузы он сказал:

— Дорогой мой Сандерс, позвольте вас уверить, не только вы чувствуете это.

— Вы уже бывали здесь? — спросил Сандерс.

— Вы подразумеваете эффект deja vu? — Вентресс огляделся по сторонам, борода скрадывала мелкие черты его лица. Доктор Сандерс заколебался.

— Нет, в прямом смысле, — сказал он.

Вентресс не обратил на это внимания.

— Все мы бывали здесь, доктор, как вскорости поймет каждый, — если только на это хватит времени. — Последнее слово он произнес с особой, свойственной только ему тягучей интонацией, напоминающей похоронный звон колокола. Вентресс вслушался, как замирают последние отзвуки его голоса — отражаясь от хрустальных стен, словно затихающий реквием. — Но при этом я чувствую, что как раз оно-то у нас всех и иссякает, доктор, — вы не согласны?

Доктор Сандерс пытался растереть свои руки, чтобы вдохнуть в них хоть каплю тепла. Пальцы казались хрупкими и бесплотными, и он невольно оглянулся на пустой камин, раздумывая, снабжена ли дымоходом эта ниша, витиевато украшенная с обеих сторон большущими золочеными дельфинами. И все же, несмотря на морозный воздух, доктора знобило скорее от возбуждения, чем от холода.

— Иссякает время? — повторил он. — Я об этом еще не думал. И как вы это объясните?

— Неужели это не очевидно, доктор? Разве ваша собственная «специальность» не дает ключа к разгадке? Конечно же, проказа, как и рак, прежде всего болезнь времени, результат перенапряжения в попытке превозмочь эту особую среду, разве не так?

Доктор Сандерс кивал в ответ на слова Вентресса, наблюдая, как оживилось его напоминающее череп костистое лицо, стоило ему заговорить об этом предмете, который он, по крайней мере на первый взгляд, казалось, презирал.

— Это все теория, — согласился он, когда Вентресс закончил. — Это не…

— Недостаточно научно? — Вентресс откинул назад голову. Повысив голос, он провозгласил: — Взгляните, доктор, на вирусы: кристаллическая структура свидетельствует, что они не живые, но они и не мертвые, — и однако они невосприимчивы ко времени! — Он провел рукой по подоконнику и сгреб полную горсть хрустальных зерен, а затем разбросал их по полу, словно стеклянные шарики. — Мы с вами скоро им уподобимся, Сандерс, как, впрочем, и все живое. И будем не живы и не мертвы!

Под конец своей тирады Вентресс отвернулся и снова принялся придирчиво оглядывать лес. На левой щеке у него, словно далекая молния, предвещающая конец грозы, подергивался мускул.

— Почему вы ищете Торенсена? — спросил доктор Сандерс. — Из-за его алмазных копей?

— Не будьте идиотом, — грубо бросил через плечо Вентресс. — В этом лесу драгоценные камни повсюду, доктор. — Он презрительно соскреб пригоршню кристаллов с ткани своего костюма. — Если хотите, я насобираю вам алмазов Хоупа на целое ожерелье.

— Что вы здесь делаете? — ровным голосом спросил Сандерс. — В этом доме?

— Здесь живет Торенсен.

— Что? — Сандерс еще раз недоверчиво оглядел претенциозную мебель и зеркала в золоченых рамах, припоминая здоровяка в синем костюме за рулем «крайслера». — Я видел его всего несколько мгновений, но мне кажется, что все это не в его духе.

— Вот именно. Никогда не встречал такого дурного вкуса. — Вентресс кивнул сам себе. — А поверьте, как архитектор чего я только не повидал. Весь этот дом — жалкое посмешище. — Он указал на один из диванов с островерхой инкрустированной спинкой, которая превратилась в сверкающую пародию на картуш в стиле рококо, перевитый напоминающими козлиные рога гирляндами. — Людовик Девятнадцатый, не иначе…

Увлекшись остротами в адрес отсутствующего Торенсена, Вентресс повернулся спиной к окну. Глядя мимо него, Сандерс увидел, как увязший в ручье крокодил пытается приподняться на подгибающихся ногах, будто намереваясь вцепиться в невидимого прохожего. Прервав Вентресса, Сандерс показал на крокодила, но его опередил чужой голос:

— Вентресс!

Сердитый окрик донесся слева, из-за окаймлявших лужайку кристаллических кустов. Секундой позже в стылом воздухе прогремел выстрел. Вентресс, разворачиваясь, отпихнул одной рукой Сандерса в сторону, и пуля угодила в потолок прямо у них над головами, сбив вниз большой кусок кристаллической массы, который разлетелся у самых их ног мириадами одинаковых лезвий. Вентресс отпрянул назад и тут же наугад выпустил пулю в кусты. Отзвуки выстрела разнеслись среди окаменевших деревьев, оживляя их яркие цвета.

— Пригнитесь! — Вентресс, согнувшись, перебежал к соседнему окну и просунул дуло ружья между покрытыми инеем оконными стеклами. На мгновение парализовавшая его паника осталась позади, он был опять во всеоружии и, похоже, даже радовался происходящему. Он всмотрелся в сад и выпрямился, когда донесшийся издалека треск веток выдал путь отступления невидимого противника.

Вентресс пересек комнату и подошел к Сандерсу, который стоял, прижавшись спиной к стене, рядом с окном.

— Все в порядке. Он ушел.

Сандерс поколебался, прежде чем сдвинуться с места. Он оглядел обступившие лужайку деревья, стараясь по возможности остаться незамеченным. На дальнем краю лужайки застывшая в обрамлении двух дубов белая беседка преобразилась в огромную хрустальную корону. Стекла ее мозаичных окон мерцали, будто выложенные самоцветами; казалось, что за ними кто-то движется. Вентресс, однако, в открытую встал перед окном, обозревая пространство внизу.

— Это был Торенсен? — спросил Сандерс.

— Кто ж еще.

Казалось, что эта короткая стычка помогла Вентрессу расслабиться. Небрежно покачивая ружье на сгибе локтя, он расхаживал по комнате, то и дело останавливаясь, чтобы получше изучить оставленную пулей в потолке отметину. По каким-то причинам он, очевидно, решил, что в этой междоусобице Сандерс принял его сторону, — быть может, потому, что Сандерс однажды уже спас его от нападения в туземной гавани Порт-Матарре. Сандерс, правда, действовал чисто инстинктивно, что, конечно же, не составляло для Вентресса тайны. Вентресс, очевидно, принадлежал к категории людей, ни перед кем не чувствующих себя в долгу, в чем бы этот долг ни выражался. Сандерс догадывался, что на самом деле Вентресс ощутил какую-то искорку близости, проскочившую между ними во время путешествия на пароходе из Либревиля, и что он целиком основывается в своих симпатиях и антипатиях на подобных совершенно случайных моментах.

В беседке больше не было заметно никакого движения. Сандерс шагнул вперед из своего укрытия возле окна.

— А нападение на вас в Порт-Матарре — это тоже дело рук Торенсена?

Вентресс пожал плечами:

— Скорее всего, вы правы, доктор. Ну да не беспокойтесь, я за вами присмотрю.

— Вам следует быть поосторожнее — эти головорезы шутить не намерены. Если верить тому, что мне рассказал на базе армейский капитан, алмазные компании не допустят, чтобы кто-то встал у них на пути.

Вентресс затряс головой, выведенный из себя бестолковостью Сандерса:

— Доктор! Ну сколько можно искать тривиальнейшие объяснения — наверняка вы не имеете никакого представления о своих собственных мотивах! Последний раз повторяю, мне нет никакого дела до проклятых бриллиантов Торенсена — как, впрочем, и до него самого! Причина нашей тяжбы… — Он резко смолк, уставившись невидящим взглядом в окно, и на лице у него впервые проступили следы усталости. Немного рассеянно, будто беседуя сам с собой, он продолжал: — Поверьте, я уважаю Торенсена — при всей своей неотесанности он понимает, что у нас с ним одна и та же цель, а вот что касается метода… — Вентресс повернулся на каблуках. — Пора отсюда убираться, — заявил он. — Оставаться здесь нет никакого смысла. Куда вы направляетесь?

— В Монт-Ройяль, если это возможно.

— Вряд ли. — Вентресс показал в окно. — Центр бури лежит как раз между нами и городом. Единственная ваша надежда — выйти к реке и вернуться по ней на армейскую базу. А кого вы разыскиваете?

— Своего бывшего сотрудника и его жену. Вы знаете отель «Бурбон»? Это в стороне от города. Госпиталь миссии, где они работают, расположен по соседству с отелем.

— «Бурбон»? — Вентресс наморщил лоб. — Разве это наш век? Вы опять выпадаете из времени, Сандерс. — Он направился к двери. — Это старая развалина у черта на рогах. Оставайтесь-ка со мной, пока мы не доберемся до опушки леса, а потом пробирайтесь обратно на военную базу.

Осторожно нащупывая ногой каждую ступеньку, они спускались по наросшим на лестнице кристаллам. На полпути Вентресс, шедший впереди, остановился и уступил дорогу Сандерсу.

— Мой пистолет. — Он похлопал себя по спрятанной под мышкой кобуре. — Я вас догоню. Гляньте из дверей, не видно ли чего.

Пока он возвращался назад, Сандерс пересек пустой холл. Он невольно задержался среди расцвеченных драгоценными камнями колонн. Вопреки инструкциям Вентресса, ему вовсе не улыбалось красоваться в широком дверном проеме окруженного колоннами портика. До середины холла ни из сада, ни от стоявших поодаль деревьев не доносилось ни звука, и он, повернув назад, стал дожидаться Вентресса среди колонн перед красовавшейся слева от него нишей в стене, окруженный десятками своих отражений, сверкающих в стеклянных чехлах мебели и стен.

Сандерс невольно поднял руки, чтобы поймать светящиеся радуги, разбегавшиеся по краям его одежды и по лицу. Сонмы сказочных Эльдорадо, воплощенных в его облике, чередой уходили в даль Зазеркалья — о стольких своих лучезарных отражениях он, человек света, не мог и мечтать. Он изучил профиль собственного отражения и отметил, что цветные полосы смягчили резкие линии рта и глаз, размыв оставленные временем следы, задубившие его кожу не хуже проказы. На миг он показался себе помолодевшим лет на двадцать, яркий слой румян у него на щеках едва ли оказался бы подвластен кисти Рубенса или Тициана.

Переведя взгляд в сторону, Сандерс с изумлением обнаружил, что среди всех этих радужных отражений в преломленных призмами солнечных лучах скрывается и один темный близнец. Его профиль и черты лица оставались неясными, но цвет кожи напоминал эбеновое дерево с сине-фиолетовыми вкраплениями противоположного края спектра. Таящая в себе угрозу, что особенно подчеркивалось ярким фоном, темная фигура застыла, отвернувшись в сторону, словно догадываясь о воплощенной в ее облике злокозненности. В ее опущенной руке, как звезда в чаше с дарами, сиял клин серебристого света.

Сандерс резко отпрыгнул влево, за колонну, когда затаившийся в нише негр ринулся ему наперерез. Нож блеснул в воздухе, не задев лица Сандерса, и его белый луч тут же затерялся среди мечущихся вокруг обоих мужчин отражений, по которым струились разноцветные сверкающие потоки. Сандерс ударил негра ногой по руке, и ему показалось, что это один из головорезов, напавших на Вентресса среди мостков в гавани Порт-Матарре. Присев так низко, что его костлявое, заостренное лицо маячило где-то между колен, негр размахивал перед собой ножом. Сандерс попятился было к лестнице, но тут заметил огромного мулата в рубахе военного образца, который выглядывал из-за книжного шкафа в гостиной, сжимая в покрытой шрамами руке автоматический кольт. На фоне инея его темное лицо, казалось, светилось изнутри.

Прежде чем Сандерс успел крикнуть Вентрессу об опасности, над головой у него прогремел выстрел. Нырнув вниз, он увидел, что негр с ножом корчится на полу, судорожно дергая ногами от нестерпимой боли. Кристаллическая масса соскользнула со стены у него за спиной и разбилась о диван, а негр, с трудом поднявшись на ноги, как раненое животное бросился наружу. Вслед ему с лестницы прозвучал второй выстрел, и Вентресс начал спускаться вниз, оставив свою столь удобную позицию позади перил. Его напряженное лицо трудно было разглядеть за прикладом ружья, жестом он показал, чтобы Сандерс держался подальше от входа в гостиную. Мулат, прятавшийся за книжным шкафом, бросился к дверному проему и, замерев на секунду под люстрой, выстрелил; в ответ на его бритую голову с хрустальных подвесок пролился целый ливень лучей. Он крикнул что-то высокому белокожему мужчине в короткой кожаной куртке, который, повернувшись к лестнице спиной, колдовал над вмонтированным в стену чуть выше декоративного камина сейфом.

Прикрывая сообщника, мулат выстрелил в дверной проем. Человек у сейфа как раз вытаскивал с верхней полки небольшой металлический ящичек, когда Вентрессу удалось опрокинуть возвышавшуюся в холле стойку красного дерева поперек сводчатого прохода. Ящичек упал на пол, и десятки рубинов и сапфиров раскатились по полу у ног высокого мужчины. Не обращая внимания на Вентресса, который никак не мог прицелиться в мулата, он нагнулся и сгреб своими большими ладонями попавшиеся под руку камни. Потом они с мулатом повернулись и бросились к застекленным створчатым дверям, которые с легкостью распахнулись под ударами их плеч.

Перепрыгнув через свою баррикаду, Вентресс влетел в гостиную и заметался среди пузатых канапе и кресел. Когда он подскочил к окну, беглецы уже скрылись за деревьями, и ему оставалось только, перезарядив ружье оказавшимися в кармане патронами, пальнуть им вслед через лужайку.

Он повел стволом в сторону Сандерса, когда тот, переступив через поваленную стойку, вошел в комнату.

— Ну как, доктор, путь свободен? — Вентресс часто дышал, его узкие плечи подергивались от избытка нервного напряжения. — Что случилось? Он же не задел вас, а?

Сандерс шел прямо на него. Оттолкнув ствол ружья, который Вентресс все еще направлял в его сторону, он пристально посмотрел сверху вниз на костлявое лицо бородача, заглянул в его до крайности возбужденные глаза.

— Вентресс! Вы же с самого начала знали, что они тут, — вы чертовски ловко использовали меня как приманку!

Он смолк. Вентресс, не обращая на него ни малейшего внимания, рассматривал окрестности сквозь стеклянные створки дверей. Сандерс отвернулся, ощущение какого-то вялого спокойствия притупило его усталость. Он заметил поблескивающие на полу драгоценные камни.

— Вы вроде бы говорили, что Торенсена не интересуют драгоценности.

Вентресс оглянулся на Сандерса, потом перевел взгляд на пол у сейфа. Не выпуская из рук ружья, он наклонился и стал ощупывать камни, не сдвигая их с места, словно озадаченный тем, что нашел их здесь. С отсутствующим видом он опустил несколько камней в карман куртки, потом собрал остальные и распихал их по карманам брюк.

Он вернулся к окну.

— Вы, конечно, правы, Сандерс, — сказал он бесцветным голосом. — Но, поверьте, я думал о вашей безопасности. — И он отрывисто бросил: — Давайте отсюда сматываться.

Когда они пробирались через лужайку, Вентресс отстал во второй раз. Сандерс остановился и оглянулся на дом, который возвышался позади них среди деревьев, как гигантский свадебный торт. Вентресс уставился на пригоршню драгоценных камней у себя на ладони. Яркие сапфиры соскальзывали вниз и ложились, расцвечивая его следы, на искрящуюся траву, когда он вступил под темные лесные своды.