"Подземный левиафан" - читать интересную книгу автора (Блэйлок Джеймс)

Глава 21

Проникая в комнату сквозь забывшие о шторах окна, солнечный свет ровно и мощно бил Уильяму в глаза. Было восемь утра. Ночь прошла непередаваемо скверно. Ветер еще не утих, но при свете дня скрежет жестких как жесть пальмовых ветвей уже не казался таким всепроникающим. Уильям вспомнил, что ночью ему снились кошмары. Однако разобраться, что ему приснилось, а что он в действительности увидел через выходящее на задний двор окно, было невозможно. Все, что он помнил, представлялось ему до странности реальным.

Он совершенно не был настроен провести целый день в заброшенном доме. С визитами домой должно быть покончено до рассвета, но будь он проклят, если откажет себе в чашечке кофе. Он был полон отваги и желания рискнуть головой. Эдвард, если узнает об этом, будет ругать его на чем свет стоит, но с'estlavie, как говорят французы. Он запрется и не станет отвечать на телефонные звонки. В случае появления опасности он всегда сможет снова перебраться через забор и спрятаться у Кунца.

Прежде чем выйти наружу, Уильям провел несколько секунд перед дверью черного хода, рассматривая дом Пембли. Во дворе и в окнах никого. Приотворив дверь, он пулей вылетел наружу, пригнулся и побежал к забору. У забора Уильям выпрямился, заглянул к себе во двор и, убедившись, что все спокойно, забрался на кучу кирпичей, спрыгнул по ту сторону и сразу же нырнул в дверь сарая-лабиринта. Не стоило испытывать судьбу. Выглянув наружу, он наконец направился к черному ходу дома, но по пути остановился, чтобы заглянуть под вяз. На траве под вязом уже созывала к себе первых утренних мух кучка собачьих фекалий.

Сердце в груди Уильяма дало сбой и заколотилось в два раза быстрее, частью от ярости, частью от страха. Вверху на ветках вяза не было и намека на ночную лебедку. Конечно, этого и следовало ожидать. Они обо всем позаботились, все продумали до мелочей. Лебедка наверняка сейчас невинно ржавеет в траве по ту сторону живой изгороди. Внезапно опомнившись, Уильям повернулся и заторопился в дом.

Утро тянулось невыносимо. Он пытался читать, но не мог. Тогда он попробовал писать, но и это оказалось напрасной тратой времени. На бумаге не оставалось ничего, кроме невразумительной ерунды, смятые листки с перечеркнутыми первыми абзацами, содержащие только невнятные намеки и смутные обещания, один за другим летели в корзину для бумаг. Уильям бродил по дому, заглядывал в шкафы, включал лампы и тут же выключал их снова. Большую часть времени он провел у окна, раздумывая о возможных выходках своей соседки. Чтобы его не заметили снаружи, Уильям по-особому занавесил окна. Гибискус не особенно разросся, и двор миссис Пембли был виден превосходно, однако смотреть там было не на что. Миссис Пембли, забыв про обычный утренний обход лужайки, не баловала соседа своими появлениями. Лишь раз она на минутку показалась на крыльце, бросив своему псу монументальную кость — с виду ни дать ни взять вареная голова ее муженька, со смехом подумал затаившийся за шторой Уильям. Развернувшись, старуха снова скрылась в недрах своего жилища. Уильяму это совсем не понравилось. Это было неестественно. Что-то определенно затевалось.

Около полудня Уильям устроился в своем зеленом кресле и задремал. Неожиданно вздрогнув, он проснулся, совершенно не помня о том, что именно его потревожило какой-то звук или смутная угроза. Сосредоточив внимание на шумах, доносящихся с улицы, он прислушался. Его ухо различило скрежет и лязг опускаемого борта кузова. Уильям поднялся из кресла, подошел к окну и — хлоп! — Ямото был тут как тут, снова суетился с секатором для бамбука и корзиной для скошенной травы, трудолюбиво приседал на корточки перед невысокой посадкой бегоний, отделяющей на небольшом промежутке двор Уильяма от двора Пембли.

Уильям ощутил, как ярость закипает в нем с новой силой. Остаток кошмарного сна, образ мчащегося по ветру Ямото в развевающихся брюках возник перед ним необычайно ясно. Он содрогнулся и принялся мерить шагами гостиную. Маленький Эдвард Сент-Ивс, пристроившись на его плече, давал ему ценные наставления, взывая к здравому смыслу и лучшим чувствам. Уильям махнул рукой и сбил кроху на пол.

— Я знаю, они что-то затевают, — отчетливо произнес он.

Потом снова остановился перед окном. Мощной треугольной тяпкой Ямото рыхлил грядку с цветами на стороне Пембли, все время находясь в опасной близости к бегониям Уильяма. Пусть только посмеет срубить хоть один оранжевый бутон…

Терпению любого человека есть предел, подумал Уильям.

— Главная часть отваги — выдержка, — пропищал ему на ухо тонкий, изводящий голосок.

— Выдержка! Слышать больше не хочу о выдержке. Кроме того, я ненавижу клише. Ты только посмотри на это — он подрубает цветам корни. Бегонии не вынесут такого варварского обращения. Грубый азиат!

Уильям в ярости заметался по комнате. Маленький Эдвард куда-то сгинул. Ну и пусть себе проваливает. Здесь вопрос чести. Перчатка давно брошена, настало время Уильяму подобрать ее и как следует отходить ею Ямото по физиономии. Кстати, и старуху тоже. Прошлой ночью их дерзость достигла невиданных высот.

Однако теперь Уильям был осмотрителен. Он хорошо помнил урок, преподанный ему тюбиком зубной пасты. Неторопливость и осторожность — вот что теперь станет его девизом. Ямото наверняка проведет в саду еще не менее часа. Есть время подготовиться. Разыскав в кладовой старый рюкзак, Уильям отнес его на кухню и первым делом положил в него половину палки салями. Следом за колбасой в рюкзак отправились банка консервированных персиков и открывалка. Отыскав в кухонном шкафу пачку соленых галет «Орео» вместе с несколькими картонными упаковками изюма и яблоком он прибавил это к припасам.

Достав квартовую флягу, Уильям наполнил ее водой, нашел фонарик — конечно, не такую булаву, к которой он привык, но все-таки достаточно тяжелый, чтобы с его помощью внушить толику уважения разнообразным врагам — и, наконец, один из знаменитых шахтерских шлемов с фонариком из магазинчика военно-морских излишков. Это был шлем Лазарела, но профессор его поймет. Все равно на борту батисферы шлем Лазарелу не понадобится. Уильям отнес потяжелевший рюкзак, флягу с водой и шлем к двери черного хода. Подумав немного, он принес и уложил в рюкзак книгу Пен-Сне, компас и один из маленьких карманных фонариков-карандашей Филлипа Мэйса. Закинув рюкзак за плечо, он вышел из дома, свернул за сарай и, перебравшись через забор, отнес рюкзак во двор пустующего дома Кунца. Исход дела мог быть самым неожиданным, и, возможно, придется уносить ноги без оглядки.

Занявшись упаковкой рюкзака, он почувствовал, как жизнь вновь обретает внутренний стержень. Теперь он готов ко всему, ко встрече с любыми врагами. Сейчас он покажет этому Ямото. С лужайки Пембли отчетливо доносился треск косилки. Просто выскочить из дома и предстать перед хитрым садовником — не самое лучшее решение. Именно эту ошибку он допустил во время их последней схватки, когда был побежден обычным садовым шлангом. Сейчас ему необходимо отстоять свои права не только в собственных глазах, но и в глазах закона. Но и это легко достижимо. Он обязательно что-нибудь придумает. А как только точный удар будет нанесен и связь между Фростикосом и Ямото выявлена, он, Уильям, будет оправдан, а необходимость побега из лечебницы доказана. При наличии объективных доказательств уже никто не решится вешать на него ярлык «параноик». Эдвард наверняка согласился бы с таким решением.

Выскользнув на парадное крыльцо, Уильям распластался по стене дома, стараясь стать невидимым. Осторожно повернув и высунув голову, он проверил, чем занимается садовник. Ямото беззаботно гнал свою косилку через лужайку. Резко развернувшись у границы участка Пембли, азиат двинулся в обратном направлении. Уильям пригнулся, быстро перебежал к кустам и затаился. Как только Ямото завершил очередной заход и снова повернулся спиной, Уильям бросился вперед и оказался около грузовичка садовника. Когда азиат вместе со своей косилкой в очередной раз повернулся к нему лицом, Уильям уже был надежно укрыт от его раскосых глаз кузовом машины, а еще через минуту, стараясь действовать тихо, он забрался в кабину грузовичка, где ничком растянулся на сиденье.

Часто и взволнованно дыша, скорее от волнения, чем от беготни, Уильям пошарил рукой под сиденьем. Там он не обнаружил ничего, кроме весьма уместных пружин. А что он рассчитывал там отыскать? Переносную рацию? Пистолет? Чемоданчик врача? Неожиданно рука Уильяма наткнулась на книгу. Он быстро вытащил ее наружу. Книга была написана иероглифами. Уильям не мог даже разобрать, где у страниц верх, а где низ. Начиная раздражаться, он швырнул книгу на пол кабины, в пыль.

— Так вот почему он не может говорить как мужчина, — пробормотал он, играя Гекльберри Финна, и открыл бардачок. Оттуда на пол хлынул каскад всевозможных мелочей. Поворошив высыпавшиеся предметы рукой, Уильям рассмотрел их: пачка сигарет, карамелька, карта города, пачка бумажных носовых платков, пара маленьких тюбиков с горчицей и кетчупом, шариковая ручка, еще одна книга, орехи и болты. И ничего, что могло бы стать уликой. Ничего предосудительного, как выразился бы адвокат. Ничего, кроме маленькой деревянной резной коробочки, вероятно палисандровой, с золотой рыбкой в самой середине крышки — рыбкой, изогнутой, как одна из половинок инь и ян. Уильям открыл коробочку. Внутри были таблетки, аспирин «Байер» на первый взгляд. Уильям положил один из белых кружков на язык. Вкус у таблетки был горький.

Вполне возможно, что таблетки только с виду напоминали аспирин. Организации, подобной мафии Хан Коя, с ее возможностями не составляло труда изготовить из морфина или героина фальшивый аспирин. Все дело было в золотой рыбке — это был знак. Для человека случайного такая рыбка не значила бы ничего. Но для Уильяма и для любого знакомого с закулисными секретами, с интригами и тайными уловками Хан Коя… Уильям засунул коробочку в карман. Приподнявшись на локте, он взглянул на лужайку перед домом Пембли.

К его огромному облегчению, Ямото все еще был занят стрижкой газона. Уильям усмехнулся. «Черт возьми!» — подумал он. Жалко, что он не захватил из дома картофелину, чтобы затолкать ее в выхлопную трубу грузовичка. Сам бы он спрятался в кустах и следил оттуда. Вот Ямото начинает заводить машину, а мотор все время глохнет. Садовник вылезает из кабины на тротуар, чешет в затылке и открывает капот. На вид двигатель совершенно исправен. Машина издевается над своим хозяином. Крайне озадаченный Ямото бродит вокруг грузовичка, заглядывает под кузов, дергает всякие ручки, что-то тихо приговаривая. На своем крыльце появляется миссис Пембли, спускается к грузовичку, складывает на груди руки и принимается вслух сочувствовать. И у садовника, и у старухи наконец возникают подозрения, они пугаются. Жалобно озираются по сторонам. Неужели здесь побывал Уильям Гастингс? Неужели он, невидимый, как ночной призрак, подходил к дому Пембли? Неужели это именно он расстроил их коварные планы проникновения к центру Земли?

Миссис Пембли трясет головой. Ямото заламывает руки и падает позади грузовичка на колени, в ужасе уставившись на торчащую из выхлопной трубы картофелину, перекрывшую отток отработанных газов, полностью парализовав работу двигателя. Садовник начинает выковыривать картофелину из трубы. Миссис Пембли изумлена и сбита с толку, она спрашивает садовника, откуда в его выхлопной трубе взялось это инородное тело. Неожиданно старуха и садовник замирают, парализованные ужасом. Позади них в кустах раздается шорох. На тротуаре появляется Уильям Гастингс в костюме и при галстуке, с улыбкой на устах. Он кланяется злополучной парочке, осведомляется о здоровье добермана. В нескольких словах предлагает коренное усовершенствование помочей и лебедки, приспосабливаемой к вязу. Садовник и старуха ошарашены его появлением — Ямото стоит с глупым видом с картофелиной в руке, миссис Пембли при виде пришельца разворачивается и в панике спасается бегством в свой дом. Уильям достает и показывает Ямото улику — резную коробочку. «Аспирин?» — спрашивает он азиата. Ямото бледнеет.

Живо представив себе эту картину, Уильям хихикнул. Если он сейчас поторопится, то вполне еще может успеть разыграть мизансцену от начала до конца. Он поднял голову и посмотрел на потолочную обивку кабины. В дешевом кожзаменителе темнело не меньше миллиона мельчайших дырочек, они ровными рядами шли от края до края. Вполне возможно, что это были вовсе не дырочки, а маленькие точечки.

— Аспирин? — грозно вопросил Уильям, качая головой и пуча глаза.

Ужасный крик, раздавшийся за дверцей, заставил его вжаться в сиденье — то был короткий, полный смертельного ужаса вопль человека, увидевшего нечто сверхъестественно кошмарное. Вскочив, Уильям врезался головой в потолок кабины. Через открытое окно на него смотрел Ямото, побелевшие губы садовника беззвучно шевелились, он весь дрожал. Казалось, азиат видит перед собой не живого человека в кабине собственной машины, а истерзанный труп в кустах.

— Ха! — выкрикнул Уильям, уже оправившись от первоначального шока. Взмахнув коробочкой с золотой рыбкой, он ткнул ею в нос Ямото.

— Так вот чем ты занимаешься? Что это — героин, морфий? Отвечай! Что ты знаешь о Хан Кое?

Ямото, размахивая перед собой руками, словно исполняя какой-то ритуальный танец, отпрянул от машины. Уильям уперся рукой в приборную панель, подхватил книгу Ямото и с силой швырнул ее в окно вслед хозяину. Ничего другого в голову ему не пришло. То же самое он проделал и с барахлом на полу. Нагреб полную пригоршню и в ярости метнул все это на лужайку. Он им покажет, как делать из него дурака. Распахнув дверцу кабины, он ногой выпихнул остатки имущества Ямото в сточную канавку. Миссис Пембли уже маячила на своем крыльце. Если она еще в своем уме, там она и останется.

Ямото бросился к своим инструментам. Он был разоблачен. Таблетки в коробочке сыграли свою роль — Уильям сразил ими садовника наповал. Впрочем, разговор сейчас шел не о ставках по десять центов на бейсбольном матче. Ямото был в отчаянии и готов на все. Уильям выскочил из кабины грузовичка и вскарабкался в кузов. Наступив на стволики, срезанные секатором для бамбука, он пошатнулся и чуть было не вывалился через борт наружу. Ублюдки! Ругаясь последними словами, он принялся топтать и ломать тонкие, с мизинец, суставчатые стебли. Подхватив одну из бамбуковых палок, он метнул ее словно копье в кусты. Неподалеку воинственно размахивал тяпкой Ямото. Уильям громогласно расхохотался, подхватил из кузова полный скошенной травы мешок, перевернул и вытряс его на мостовую, потом приподнял и перевалил через низкий задний борт машинку для стрижки живой изгороди, обрушив ее вниз, — желто-красное устройство с грохотом рухнуло на асфальт и осталось там лежать, с виду лом ломом. Уильям испустил победный клич. Повернувшись, он проорал что-то невразумительное Ямото, который, как заметил Уильям, близко подходить не решался. Ухватившись за борт грузовичка, Уильям лихо спрыгнул вниз, оступился и упал, но прежде чем Ямото успел налететь на него со своей тяпкой, снова очутился на ногах.

Расправив плечи, он сделал несколько шагов к крыльцу Пембли. Полностью уничтоженный Ямото в страхе выронил свое оружие в траву. Миссис Пембли что-то пыталась бормотать и определенно напрашивалась на неприятности.

— Вы что же, — заорал на нее Уильям, — думаете, я не знаю, чем вы там занимаетесь со своей псиной?

Развернувшись, миссис Пембли влетела в свой дом как ракета, с грохотом захлопнув за собой дверь. Через секунду она снова появилась в окне. Пока Уильям скакал по ее цветам, Ямото бессвязно причитал и даже пытался слабо протестовать. Основательно вытоптав цветник, Уильям снова повернулся к дому старухи.

— Чтобы духу вашей собаки на моей лужайке не было! — проорал он. Все стройные, веские и обидные спичи, которые он репетировал в течение минувшей недели, от злости вылетели из головы. Выдернув одну из бегоний с корнем, он разорвал ее в клочья и бросил в Ямото.

Уильям почувствовал усталость. Уничтожать грядку полностью не имело смысла — этим он ничего не достигнет. Неожиданно он совершенно растерялся. Ситуация снова вышла из-под контроля. Он опять проиграл. Эдвард был прав с начала до конца, бессмысленно отрицать это. Но у него оставалась палисандровая коробочка. Приведшая Ямото в такой ужас. Он и сейчас отчетливо видит это в глазах азиата — отчаяние. Ямото хотел вернуть коробочку. Проломившись сквозь живую изгородь, Уильям оказался на своей территории.

— Я еще вернусь! — крикнул он на прощанье, уже понимая, что общее впечатление испорчено. Никаких подобающих ситуации серьезности и достоинства. Проскользнув в сарай-лабиринт, Уильям перебрался через задний забор, подобрал рюкзак и флягу с водой, нахлобучил на голову шахтерский шлем. Когда через пять минут он спускался по стальным скобам в канализационный тоннель, никто за ним не гнался.

К тому времени как дядя Эдвард и профессор Лазарел вернулись из Гавиоты на грузовике со снятыми бортами и стоящей в кузове на бронзовых опорах загадочной батисферой, полиция успела приехать и уехать дважды. Полицейские допросили Джима. Он находился в школе и ничего не знал. Полицейские заявили: ими обнаружены доказательства того, что Уильям Гастингс взломал дверь пустующего дома напротив и жил там в течение нескольких дней. Джим ответил, что слышит об этом впервые. Все это время он считал, что его отец уехал в Северную Калифорнию, пожить там на лоне природы. Полицию это уже не интересовало. В комнатах дома Кунца они обнаружили обертки от гамбургеров, а мальчик-разносчик в закусочной Пита «Высший класс» опознал фотографию Гастингса. Они хорошие детективы и собрали достаточно доказательств, будьте уверены.

Но Уильям Гастингс снова исчез — вероятно, скрылся в канализации. «Кем этот псих себя воображает? — спрашивали они. — Болотным Лисом, Робином Гудом, сражающимся с грозящими покою планеты инопланетными пришельцами?»

Появившаяся следующим утром в «Таймс» статья, изобразив происшествие в юмористических красках, особое внимание уделила подробностям выходок Уильяма, между прочим подчеркнув его дружеские отношения с Расселом Лазарелом, пилотом батисферы, намеревающимся предпринять очередную попытку покорить земное ядро. О недавнем фиаско Джона Пиньона было сказано вскользь. Автор статьи заявлял, что в редакцию было доставлено письмо от самого Уильяма Гастингса, написанное весьма связно и не без изящества на вырванном из какой-то старой книги последнем чистом листе. По словам нашедшего письмо, это странное послание, в котором подробно излагался план исследования внутреннего мира, было свернуто в тонкую трубочку и просунуто наружу сквозь отверстие в крышке канализационного люка, находящегося прямо перед дверями редакции «Таймс». Тщательно обыскав близлежащий район канализационных сетей, полиция никаких следов беглеца не обнаружила. Гастингс снова растворился в подземельях, как бестелесный дух.

В письме, кроме того, имелось несколько непечатных обвинений в адрес известного в городе психиатра, а также упоминались некие подземные не то озера, не то моря, используемые китайскими наркоторговцами для доставки товара на джонках. Обитающих якобы в затонувших галеонах и барках на дне подземных озер водяных людей Гастингс непонятным образом увязывал с подводным скоплением человеческих костей, не так давно обнаруженным рыбаками, а также с эласмозавром, со слов профессора Лазарела, виденным им в глубинах океанической впадины близ Пало-Верде, и таинственной летающей субмариной, замеченной у оконечности острова Каталина. Редакция «Таймс» поздравляла Гастингса. Как бы ни было, он доказал, что на самом деле совершенно безопасен. Что он такого сделал — растоптал грядку с цветами на лужайке соседки? Что касается легких телесных повреждений, нанесенных им с помощью фонаря служащему лечебницы, то на это тоже имелся ответ — вместе с письмом Гастингс вложил в конверт ксерокопию заключения, где ему предписывалась лоботомия, которую должны были произвести в той самой лечебнице, откуда он через неделю сбежал. Врач Гастингса, по непонятному совпадению вовлеченный в историю с подземоходом Пиньона, разрушившим канализационный тоннель, разыскивается, чтобы быть допрошенным полицией.

Прочитав о письме Уильяма, Эдвард расстроился. Но после того как он перечитал статью еще раз, его мнение существенно изменилось. Было ясно, что Уильям каким-то образом умудрился сделаться героем местных хроник. Причем каждый его шаг был хорошо продуман. Его не принимали всерьез, но не будь письма, его судьба была бы предрешена, потому что бесконечно скрываться он не мог.

Но кто сказал, что Фростикос боится огласки? Хан Кой безусловно предпочитал держаться в тени. Возможно, Ямото действительно был как-то связан с доктором. Не изменившись в лице, Эдвард хладнокровно согласился оплатить садовнику ремонт изувеченного оборудования и восстановление цветника — миссис Пембли. Раздувать кровную вражду смысла не было. Гораздо лучше было сделать все возможное, чтобы прекратить ее. Но терпение миссис Пембли иссякло — она поместила в газету объявление о продаже дома и собиралась переезжать. Сносить выходки Уильяма она больше не желала. Эдварду было нечем крыть. Если честно, ответил он ей, он и сам не рад своему шурину.

Как бы там ни было, Эдвард не жалел, что они берут Уильяма с собой в батисферу. Его шурин неким странным образом превратился в своеобразное связующее звено между всеми ними. Кроме того, даже под страхом смертной казни Эдвард не смог бы объяснить, откуда под вязом время от времени появляются собачьи испражнения. Если в конце концов окажется, что во всем виноват Гил Пич, снабдивший соседского пса антигравитационным устройством, он ничуть этому не удивится.

Было составлено расписание, и один из экземпляров должен был сейчас лежать у Уильяма в бумажнике. Гил особенно настаивал на том, чтобы время в расписании проставили с точностью до минуты. Они стартуют с наименьшим отливом, когда вода отступит на шесть футов. Если волна будет не слишком высокой, Сквайрс сможет удержать свой буксир на месте. По всем возможным прогнозам море обещало быть спокойным и тихим. Почему так важен был критический момент отлива, Эдвард понять не мог. Гил ответил, что дело здесь в разности давлений в машине Иеронимуса и системе привода Дина. Вот если бы им нужно было двигаться в другом направлении, например лететь, тогда требовался бы высокий прилив. Всего лишь физика и законы лучевого движения. Эдвард кивнул и поверил на слово. Батисфера будет спущена на воду завтра точно в три часа дня. Если Уильям не успеет к этому времени, его ждать не будут. Условие было жестким. Кто не успел, тот опоздал.

Проснувшись среди ночи, Эдвард долго не мог понять, что его разбудило. Это мог быть и сильный гулкий удар, и выстрел, и выхлоп автомашины. Кроме того, ему казалось, что он слышал перезвон колокольчиков, внезапно стихший. Уже совершенно проснувшись, он поднялся и сел в постели, потом встал и на цыпочках вышел в коридор. Звук донесся с улицы, и потому не было никакой необходимости хвататься за старую саблю в ножнах, но, как и Уильяму фонарь, сабля давала Эдварду ощущение неуязвимости.

Перед домом у самого тротуара белым призраком стоял грузовичок мороженщика. Темное лицо водителя в кабине было повернуто к дому. Это был Джон Пиньон. Лазарел предупреждал, что Пиньон может сорваться, что в результате похода, столь позорно закончившегося в канализации, он может подвинуться рассудком. Им всем, прибавил Лазарел, нужно быть теперь особенно внимательными. Эдвард включил на крыльце свет. Грузовичок заскрипел стартером, заглох, снова попытался завестись, дернулся и покатил по улице вперед. Эдвард погасил на крыльце свет и, возвращаясь в кровать, ломал голову над тем, что занесло Пиньона в их края в такой час. Если он хотел испортить батисферу, то просчитался — аппарат был надежно заперт в гараже Ройкрофта Сквайрса. Профессор Лазарел и Гил Пич сторожили батисферу, и Эдвард был уверен: если Гил решил, что с ней ничего не случится, то так оно и будет.

Ровно в восемь утра зазвонил телефон. Эдвард уже проснулся и, лежа в постели, думал о грядущем путешествии. У него было странное чувство, словно ехать ему предстояло куда-нибудь за границу, в страну, языка которой он не знал, в страну, где говорить он ни с кем не мог, а машины ездили не по той стороне дороги или вообще вверх колесами. Неожиданно безрассудство их планов заставило его похолодеть. Они вверяли свои жизни Гилу Пичу. Его способности и возможности не вызывали сомнений, но в то же время не вызывала сомнений и его эксцентричность, его пугающе-непроницаемое внешнее спокойствие. Зря мы решили взять с собой Джима, подумал Эдвард. Если неймется, подвергайте опасности собственные жизни, но не жизнь Джима. Он сказал об этом Уильяму, тот обещал поговорить с Джимом и поговорил. В результате Джима все равно брали. Гилу плыть было обязательно — без него все теряло смысл. Он отправится в любом случае — с ними или без них. Что делать, думал Эдвард, лежа на спине, в жизни порой приходится рисковать. Первые две сотни футов они будут висеть на тросе «Герхарди». Если устройство Гила окажется работоспособным, они отцепят трос и продолжат спуск. Если ничего не получится, Сквайрс должен будет вытянуть их. «Но до этого не дойдет», — пронеслось у Эдварда в голове. По каким-то необъяснимым причинам он не мог представить себе свою жизнь после сегодняшнего дня, по крайней мере жизнь в «верхнем» мире. Эдвард явственно ощущал, как воронка путешествия засасывает его безвозвратно.

Звонил Уильям Ашблесс. Он был как-то необычно развязен — выразил свои сожаления по поводу того, что, расставшись с Эдвардом на острове Каталина, с тех пор не имел возможности повидаться. Их приключение угнетающим образом повлияло на него, сказал он. Всему виной его отвратительный артистический темперамент. Он поднялся на утес и несколько дней медитировал среди холмов, питаясь ягодами и орехами.

— Мы видели, как ты улетел на субмарине, — ровным голосом проговорил в трубку Эдвард, несколько приукрасив истину. — И говорили с Бэзилом Пичем и знаем, что ты шантажировал его Гилом и пытался склонить к сотрудничеству. Ты продал нас всех несколько раз. Возвращайся обратно в постель.

— Я никого не продавал! — завопил в трубку Ашблесс, прежде чем Эдвард успел дать отбой. — Кто, по-твоему, рискуя головой, пронес Гилу «Аналог»? Кто навел его на мысль вернуться на вашу сторону? Кто, по-твоему, узнал, что в действительности произошло с Реджинальдом Пичем? Я поэт, художник, и всегда был им. Я понимал, что Уильям видит мир гораздо яснее, чем вы все вместе взятые, и сказал об этом парнишке Пичу. Если бы Уильям не пришел за ним, я сам бы это сделал. Почему, как ты думаешь, меня не было на борту левиафана?

— Потому что, — устало отозвался Эдвард, — ты знал, что без Гила «крот» никуда не годится. Ты узнал о способностях Гила гораздо раньше всех нас. Могу поспорить на что хочешь. Ты просто выжидал, гадая, в чьем же распоряжении эти способности в конце концов окажутся. Так вот — Гил теперь с нами, но у нас нет места для пассажиров.

— Подожди! — закричал Ашблесс, но Эдвард уже повесил трубку. Ждать дольше не было времени. Чтобы собрать снаряжение и запереть дом, у него оставалось меньше часа. Один раз, около 9:30, Эдварду почудилось, что он слышит неподалеку колокольчики грузовика мороженщика, но, выглянув на улицу, он ничего не заметил. Джим был уверен, что видел чью-то голову, выглянувшую из-за заднего забора. Сначала он решил, что это был отец, но, через минуту заглянув за забор, не нашел там никого.

Ровно в одиннадцать они ехали вчетвером в грузовике с батисферой по автостраде Пасадина. Ройкрофт Сквайрс катил следом за грузовиком на своей маленькой «Остин-Хейли», которая, к огромному облегчению хозяина, так и не научилась летать или двигаться со скоростью света, вопреки доброжелательному предложению Гила усовершенствовать ее. Соблазн, конечно, был, но, немного подумав, Сквайрс пришел к выводу, что летать с такой скоростью ему, в общем-то, некуда.

Всю дорогу Эдвард искал в зеркальце заднего вида тень преследователя — белого грузовичка. Долгое время ничего похожего не замечалось. Свои подозрения он держал при себе и с Гилом ими не делился, так как не знал, как тот отреагирует на имя Пиньона. Кроме того, Эдвард не хотел, чтобы Гил превратил Пасадину в морское дно. Чем обычнее они будут держаться и чем меньше внимания окружающих привлекут к себе, тем лучше, в особенности если учесть, что до спуска батисферы еще целых четыре часа. Тем более что никаких признаков соседства Джона Пиньона не наблюдалось. Возможно, всему виной его воображение, решил Эдвард.

Но не успел он успокоить себя, как, пересекая Пасадина-авеню, заметил борт белого грузовичка с крытым кузовом: вынырнув из переулка, тот пристроился за ними через несколько машин. На мгновение машины закрыли белый грузовик. Что теперь делать — наддать, пытаясь оторваться, или, наоборот, притормозить и посмотреть, кто сидит в кабине грузовичка за рулем? — ломал голову Эдвард. Так ни на что и не решившись, он продолжал ехать вперед, пересек бульвар Лонита и свернул к Уильмингтону, время от времени поглядывая на белый призрак в зеркале заднего вида.

Заметивший его волнение Лазарел очень быстро смекнул, в чем дело и, уставившись в зеркало, принялся следить за мороженщиком, а один раз, на въезде с автострады Харбор на мост Винсент Томас к острову Терминал, профессор многозначительно взглянул на Эдварда и поднял бровь. Эдвард пожал плечами. Гил сидел с непроницаемым лицом, углубленный в свои мысли. Джим читал «Дикий Пеллюсидар», настраиваясь на путешествие. Когда они начали перегружать батисферу на буксир Сквайрса, белого грузовичка поблизости видно не было.