"Наваждение страсти" - читать интересную книгу автора (Крейг Джэсмин)

Глава 11

Придя в себя, Шарлотта увидела, что она лежит на груде подушек в большом приемном зале. За тем, как она приходит в сознание, наблюдала стайка женщин. Шарлотта поняла, что во дворце эмира от их бдительного ока ей никуда не деться.

Первым из тумана выплыло бледное, обеспокоенное лицо леди Аделины.

– Прошу прощения, – пробормотала Шарлотта, пытаясь привстать. – Сама не понимаю, что это со мной случилось.

Тетушка подложила ей под спину подушку и протянула чашку мятного чая.

– Ты, должно быть, проголодалась. Бедняжка, ты ведь споразаранку на ногах, и у тебя за весь день маковой росинки во рту не было.

Шарлотта хихикнула.

– Боже, какое прозаическое объяснение моего обморока!

– Разве ж это обморок?! Так, минутная слабость. А теперь, я думаю, нам обеим стоит перекупить. У служанок уже давно все готово.

– И правда, я ужасно проголодалась… А как вкусно пахнет! Как вам кажется, где тут столовая?

– Прямо здесь, – криво усмехнулась леди Аделина. – Они приносят сюда столы и едят здесь. Ты когда-нибудь слышала про такие нелепые обычаи? Иметь несколько комнат для мытья и не иметь столовой! Ей-богу, мне непонятно, почему их архитекторы не съездят в Англию и не поинтересуются, как должен выглядеть приличный дом.

– Но, может, они считают свой дом вполне приличным.

В ответ на столь нелепое предположение леди Аделина лишь презрительно фыркнула. В это время какая-то малышка с копной курчавых волос и большими карими глазами вскарабкалась на колени Шарлотты и потянулась пухлой ручонкой к ее локонам. Шарлотта улыбнулась и погладила ее по головке. Турчанки одобрительно зашушукались.

– Поздравляю. Вы нашли верный путь к сердцам здешних женщин, – произнес по-французски незнакомый голос. – В Оттоманской империи все женщины обожают детей. Это здесь обязательно.

В голосе звучала откровенная горечь. Шарлотта подняла глаза и увидела худую пожилую женщину, которая грациозно опустилась рядом с ней на подушки.

– Главный евнух приказал мне составить вам компанию за обедом, – промолвила женщина, избегая взгляда Шарлотты.

Она несколько раз хлопнула в ладоши, и в комнату вошли три служанки. Две несли низенький столик, а третья – пиалы и кувшины. В считанные мгновения до блеска начищенный медный столик был накрыт. Когда на нем появилось несколько бледных, судя по их виду, плохо пропеченных лепешек, еще одна служанка поставила перед пожилой турчанкой латунный сосуд с краником и небольшую миску.

Турчанка посмотрела на Шарлотту и леди Аделину.

– Перед едой нужно вымыть руки. Служанка открыла краник, и на руки турчанке полилась горячая вода. Струйки ее стекали в миску.

– Теперь ваша очередь, – по-прежнему чуть насмешливо сказала пожилая женщина. – И не забывайте, вы должны есть только правой рукой. А левая пусть лежит спокойно у вас на коленях.

Шарлотта перевела тетушке это распоряжение, однако леди Аделина отнеслась к словам турчанки скептически:

– Ее совет имел бы смысл, если бы на столе были ножи и вилки. Но я ничего такого не вижу.

Шарлотта поспешила перевести это пожилой женщине. Турчанка явно была позабавлена.

«А нам здесь ножи и вилки ни к чему, – заявила она и, закатав рукав шелкового кафтана, обнажила руку почти до локтя.

Служанка повязала ей салфетку. Пожилая женщина наклонила голову и произнесла короткую молитву. После чего окунула правую руку в миску, стоявшую перед ней, выудила оттуда пригоршню риса, положила его на кусок лепешки и с подчеркнуто равнодушным видом принялась есть. Она использовала вместо ложки пальцы и время от времени кивком приказывала служанкам подложить в быстро пустевшую миску мясных шариков или каких-то странных ярко-зеленых овощей.

В глазах женщины, устремленных на Шарлотту и леди Аделину, плясали искорки смеха.

– В этой стране пальцы считаются самыми лучшими столовыми приборами, – пояснила она. – Прошу вас, сударыни, отведайте блюда, которые были приготовлены ради вашей услады.

Шарлотта колебалась лишь какую-то долю мгновения. А затем решила, что заполнить пустоту в желудке гораздо важнее, чем соблюсти правила этикета, принятые в Англии – стране, от которой ее отделяло около двух тысяч миль. Тетушка боролась с условностями дольше, но, в конце концов, голод взял верх, и она не устояла перед аппетитным запахом жареного мяса и горячих овощей.

– Мясо великолепно, – вежливо сказала Шарлотта, стараясь позабыть о том, что она и ее соседки по столу берут рис руками и более или менее аккуратно отправляют в рот. – Это жареный барашек?

– Да, это барашек, изжаренный на вертеле, – ответила женщина, выражение лица которой смягчилось. – Это хорошо, что вы не цепляетесь за обычаи своей страны. Так вам будет гораздо легче.

Я в свое время, увы, не проявила столь похвального благоразумия. Когда меня сюда привезли, я первые восемь дней вообще отказывалась от пищи. Тогдашний главный евнух испугался, что я умру, и насильно влил мне в горло через трубочку буйволиное молоко с медом. Впечатление было не из приятных.

– Когда вас сюда привезли… Вы хотите сказать, мадам, что вы не турчанка?

Пожилая женщина грациозно вытерла пальцы салфеткой. Она долго молчала, потом, наконец, ответила:

– Да, я родилась не здесь, а во Франции. На ее губах вновь заиграла язвительная усмешка.

– Позвольте представиться вам, сударыни. Я Мари-Клер де Сен-Мишель, дочь маркиза де Сен-Мишель Гренобльского.

Шарлотта чуть не поперхнулась рисом. Мари-Клер откинулась на подушки, явно забавляясь шокирующим эффектом, который произвели ее слова. Обретя дар речи, Шарлотта перевела тетушке, что сказала Мари-Клер. Леди Аделина, естественно, опешила. Какое-то время с ее губ слетали только нечленораздельные восклицания, затем она немного пришла в себя и пролепетала:

– Но как, скажите на милость, дочь французского маркиза могла очутиться в гареме турецкого эмира?

Шарлотта перевела ее вопрос на французский. Мари-Клер опустила взор. Казалось, она пристально всматривается в свое туманное прошлое.

– Меня взяли в плен пираты, – наконец призналась она. – Эмир Ибрагим говорит, что теперь этих пиратов разгромили, но в 1789 году они все еще были грозой Средиземного моря.

– В 1789 году? – ахнула Шарлотта. – Но ведь с тех пор прошло почти сорок лет! Неужели вы сорок лет живете в гареме? Не может быть!

На сей раз улыбка Мари-Клер была более искренней.

– Почему не может?

– Но… значит, вы покинули Францию еще до революции? Невероятно!

– Смех и грех, да? Мой отец боялся за мою жизнь и решил отослать меня к моим кузенам на Мартинику. Однако на корабль напали пираты. Недавно эмир Ибрагим навел во Франции справки о моих родственниках, и выяснилось, что мой отец, мать и все братья были приговорены робеспьеровским Комитетом общественного спасения к смертной казни. Так что в некотором смысле пираты спасли меня от смерти.

– Вы хотите сказать, что вы с эмиром… что вы были…

– Наложницей эмира? – сухо спросила Мари-Клер.

– Да. – Шарлотта с трудом проглотила слюну, чувствуя, как к горлу подкатывается комок тошноты. – Неужели вы сорок лет были его наложницей?

– Нет, я никогда не была наложницей эмира. Пираты продали меня его отцу Али Мустафе, человеку весьма преклонного возраста – ему было уже около семидесяти. Спустя пять лет Али Мустафа умер, но, слава Богу, я успела привлечь его внимание, и мне удалось забеременеть. Правда, у меня родилась девочка, но и это было неплохо. Вы скоро и сами убедитесь, что рождение ребенка – пусть даже девочки – обеспечивает женщине весьма почетное место в гареме. Так что вы должны молиться, чтобы Бог поскорее даровал вам дитя, пока эмир Ибрагим не потеряет к вам интереса.

– Что она говорит? – перебила пожилую женщину леди Аделина. – По-моему, что-то про рождение дочери, да?

Шарлотта с большими купюрами перевела на английский историю Мари-Клер. Леди Аделина с сочувствием поглядела на француженку и участливо поинтересовалась:

– Ваша дочь живет с вами?

Мари-Клер рассмеялась. Впервые за все время разговор ее позабавил.

– О нет, что вы! Она вышла замуж двадцать пять лет назад, когда ей исполнилось четырнадцать. У меня два внука, оба уже тоже женились и стали отцами семейства.

– Но почему вы до сих пор не покинули гарем? – воскликнула Шарлотта, от изумления позабыв о том, что надо быть тактичной. – Ведь отец эмира умер тридцать пять лет назад. Почему вы не вернулись во Францию?

Мари-Клер перестала улыбаться.

– А вы сами посудите, мадемуазель. Меня же продали Мустафе, отцу эмира. А рабыня не имеет права вернуться на родину даже после смерти своего хозяина. Да и потом… зачем мне было возвращаться? Дочь моя живет здесь, и нам позволяют с ней часто видеться. А порой я навещаю и жен своих внуков, вижусь с правнуками. Во Франции я никому не нужна. Все мои родственники погибли, и для меня это, наверное, даже лучше. Они вряд ли захотели бы знаться со мной – с рабыней, у которой есть незаконнорожденная дочь.

– Вы не должны так о себе думать…

– Но как еще ко мне отнеслись бы во Франции? Послушайтесь моего совета, мадемуазель. Либо наложите на себя руки до того, как эмир призовет вас на ложе, либо смиритесь со своей участью. Вы не сможете вернуться в Англию, вам суждено навсегда остаться здесь. Забудьте прошлое. Этим вы избавите себя от лишних страданий.

Шарлотту начало подташнивать. Мясо, сдобренное пряностями, и диковинные овощи, минуту назад казавшиеся вполне съедобными, вдруг стали ей отвратительны. Она впервые осознала весь ужас своего положения. Они с тетей пленницы, рабыни, которым суждено до смерти томиться в гареме эмира, в этой узорчатой, резной клетке.

– Господи, Шарлотта, да на тебе лица нет! – воскликнула леди Аделина. – Что тебе сказала Мари-Клер? Что случилось?

Шарлотта огромным усилием воли взяла себя в руки. Легкость, с которой леди Аделина назвала француженку по имени, ее потрясла. Если бы в Англии в старые добрые времена, пока «мистер Александр» еще не перевернул всю их жизнь вверх дном, тетушке сказали бы, что она будет так фамильярно обращаться к дочери маркиза, леди Аделина пришла бы в ужас. Неужели они обе скоро привыкнут к странным обычаям гарема и перестанут им изумляться?

Сердце опять сжала когтистая рука страха, но Шарлотта отогнала невеселые мысли.

– Не тревожьтесь, тетя. Ничего нового Мари-Клер не сказала, а лишь сообщила, что у нее не осталось родных во Франции.

– Революции всегда причиняют людям неприятности, – согласилась леди Аделина. По ее тону можно было предположить, что, если бы не горстка французских мятежников, Мари-Клер жила бы сейчас в Париже среди любящих, заботливых родственников.

Служанки убрали стол и принесли кувшин с теплой водой, чтобы можно было помыть руки. После чего в зал впорхнула стайка улыбчивых, приветливых женщин.

– Жизнь в четырех стенах очень однообразна, – сказала Мари-Клер, и в ее голосе опять появилась ирония. – Поэтому мы вам будем признательны, если вы развлечете нас рассказом о том, как вы сюда попали.

– Ах, я и сама толком не понимаю, – пробормотала Шарлотта. – Принц Карим Александр был ранен. Это случилось в Англии, неподалеку от нашей деревушки. Мы с тетушкой ехали в карете, а он лежал на дороге. На него напали разбойники. Мы взяли его домой и выходили.

Мари-Клер перевела слова Шарлотты турчанкам, и те взволнованно зашушукались.

– Они спрашивают, кто его выхаживал, – сухо произнесла Мари-Клер. – Наверное, ваш евнух знает секреты врачевания?

«Господи, опять эти евнухи! – вздохнула Шарлотта. – Неужели она забыла, что в Европе этого нет? Что у нас мужчины – это мужчины…»

Однако возражать не стала, а спокойно ответила:

– Нет, конечно, евнух тут ни при чем. Принца выхаживали мы с моей экономкой.

Мари-Клер долго молчала, изумленно глядя на девушку. Когда же она, наконец, заговорила, в ее голосе сквозила безмерная печаль.

– Mon Dieu, как давно я не была во Франции! Я совсем забыла, что в Европе за больными ухаживают женщины. Представляете, меня шокировало, что принц Карим видел вас без покрывала!

Француженка так расстроилась, что Шарлотта попыталась ее утешить.

– Мадам, вы были молоденькой девушкой, когда попали в плен к пиратам. Неудивительно, что, прожив столько лет в Оттоманской империи, вы переняли образ мыслей здешних жителей.

– Вам, может, это и не кажется удивительным, но я потрясена. Видите ли, я гордилась тем, что упорно не желаю перенимать верования моих поработителей. Это была пусть робкая, но попытка сопротивления.

Женщинам надоело слушать разговор, который был им непонятен, и они насели на Мари-Клер, требуя перевода. Известие о том, что принц Карим видел лицо Шарлотты, привело их в ужас.

– Они считают, что вы попали в гарем эмира по ошибке, – сказала Мари-Клер. – Наверное.

вы предназначались для гарема принца Карима.

– Я вообще не желаю быть ни в чьем гареме! – возразила Шарлотта. Голос ее звучал решительно, но на самом деле после разговора с Мари-Клер решительности у бедняжки поубавилось. – Я намерена снестись с британским послом и добиться, чтобы нас с тетушкой отправили на родину. Оттоманская империя поддерживает дипломатические отношения с нашим правительством, и наше правительство не допустит похищения британских граждан по приказу турецкой знати.

Мари-Клер дотронулась до золотой цепи, висевшей у нее на шее.

– Не льсти себя надеждой, Шарлотта. Поверь мне, надежды опасны. Войти в гарем гораздо легче чем из него выйти. Тебя удивило то, что я провела здесь сорок лет, но знай: в нашем гареме есть женщина, чье заточение длится уже не сорок, а шестьдесят лет.

– Шестьдесят?! – ужаснулась Шарлотта. – Нет, если я пойму, что мне суждено провести жизнь в этой золоченой клетке, я тут же наложу на себя руки!

– И совершишь страшную глупость, – мягко возразила Мари-Клер. – Жизнь в гареме ничуть не тяжелее, чем в других местах, нужно только научиться жить настоящим и не думать о будущем.

– Но как можно выдержать здесь шестьдесят лет?! Тут же так скучно!

– А ты уверена, что в Англии веселее?

– Ну конечно! В Англии я свободна. Я могу…

– Что ты можешь, Шарлотта? Я, конечно, не была в Англии, но во Франции до революции свобода была для девушек по большей части фикцией. А по существу их жизнь мало чем отличалась от жизни наложниц в гареме эмира. Да, наши лица во Франции не были спрятаны под покрывалом, но я ни на миг не оставалась с мужчиной наедине. И не могла беседовать с женщинами, поведение которых не одобрялось моими родителями. Нам не разрешали получать образование, которое получали наши братья, не позволяли думать самостоятельно. Девушки выходили замуж за тех, кого им выбирали родители, а нашей собственностью распоряжались родственники мужского пола, которых суд назначал нашими душеприказчиками. Попав в гарем, я поняла, что женщины во всем мире живут в клетке. Просто в Стамбуле мужчины их открыто сажают в клетку, а в Париже это искусно маскируется. Вот и вся разница.

– Может, вы, конечно, и правы, и у меня в Англии была только видимость свободы, – язвительно возразила Шарлотта, – однако мне это больше по душе. Тут даже на прогулку по саду надо спрашивать разрешения.

Мари-Клер немного подумала и сказала, пожав плечами:

– Ты помнишь старую женщину, сидевшую на возвышении? Тебя и твою тетушку подвели к ней, когда вы попали в гарем.

– Да, – кивнула Шарлотта и вдруг ахнула: – Неужели это та самая женщина, которая томится здесь в плену уже шестьдесят лет?

– В плену? Что за вздор, Шарлотта! Нассара – мать эмира Ибрагима. Она пользуется огромным почетом. Все, кто живет в гареме, ей подчиняются. А нас, к твоему сведению, здесь пятьдесят, включая служанок, престарелых женщин и детей. Нассара поддерживает в гареме дисциплину и порядок, следит за тем, чтобы детей воспитывали в духе ислама, и оберегает своего сына от семейных распрей.

– Но когда-то она была пленницей, да? Ее же украли и насильно привезли сюда!

– Да. И, между прочим, вначале моя жизнь здесь была невыносимой именно из-за нее, поскольку мы с ней соперничали: каждой хотелось привлечь к себе внимание Али Мустафы. Лишь потом, когда моей дочери исполнилось четыре года, а Али уже лежал на смертном одре, я узнала, что Нассару тоже похитили пираты. Она родилась где-то в Европе, но, то ли девяти, то ли десяти лет от роду была похищена и стала наложницей. За все годы, что я ее знаю, Нассара ни разу не говорила на каком-либо другом языке, кроме турецкого. Но мне всегда казалось, что она немного понимает по-французски. Однажды она даже случайно обмолвилась, что у нее была французская гувернантка.

– Надо же, а я думала, что Нассара всегда была к вам добра, вы же обе европейки.

– Добра? – иронически усмехнулась Мари-Клер. – Вряд ли Нассара знает, что это такое. Но она всегда справедлива и воздает здешним женщинам по заслугам. Если ты будешь соблюдать правила, ты заслужишь ее благосклонность. Если же попытаешься эти правила нарушать, твоя жизнь превратится в ад. Послушай совета той, что потратила много сил на борьбу с неизбежностью. Свыкнись с гаремной жизнью, Шарлотта. Почитай Нассару. Это облегчит жизнь и тебе, и твоей тетушке.

Мари-Клер явно смутилась, поняв, что слишком расчувствовалась. Она поспешно хлопнула в ладоши и что-то отрывисто приказала девушке, которая мигом прибежала на ее зов.

– Служанка принесет нам чаю и сладостей, а я расскажу вам об эмире и его сыне, – Мари-Клер говорила медленно, чтобы леди Аделина сумела понять ее без перевода. – Наши женщины обожают разговоры про принца Карима. Они считают его красавцем.

– Но откуда они знают, как он выглядит, если их не выпускают из гарема? – спросила на ломаном французском леди Аделина.

– До того как три года назад принц Карим уехал в заморские страны, он жил здесь, со своим отцом. А нам дозволяется подглядывать из-за ширм за торжественными церемониями, так что мы часто имеем возможность видеть мужчин, оставаясь сами невидимыми. Кроме того, женщины из гарема принца посещают баню одновременно с нами, и мы можем насплетничаться вволю. Бедняжки так тосковали, когда принц уехал!

Одна из наложниц, во всяком случае, Шарлотта приняла ее за наложницу, ибо женщина была молода, хороша собой и одета в изысканный вышитый кафтан, что-то сказала Мари-Клер, и все, кто это слышал, покатились со смеху.

– Ханна говорит, в гареме принца сегодня большая радость. Его наложницы не раз уверяли нас, что о таком любовнике, как Карим, можно только мечтать. Счастливица, которая разделит с ним ложе, познает экстаз.

Шарлотта изо всех сил старалась представить себе, как мужчина вводит женщину в экстаз, но, увы, ей не хватало ни знаний, ни воображения. Конечно, когда «мистер Александр» поцеловал ее в карете по пути в Лондон, у нее в груди что-то странно екнуло, но как может это превратиться в экстаз? Непонятно… Наверное, поцелуй должен быть более долгим… Но тогда ей будет нечем дышать…

– О чем тебе рассказывала Мари-Клер? – поинтересовалась леди Аделина, обладавшая поразительным чутьем: она всегда просила Шарлотту перевести именно то, о чем племянница предпочла бы умолчать. – Иногда она говорит так быстро, что я не понимаю.

– Все счастливы, что сын эмира после длительного отсутствия благополучно возвратился в Стамбул, – на ходу сочинила Шарлотта.

– Гм… Мы были бы куда счастливей, если бы он вообще не уезжал отсюда, – пробормотала леди Аделина. – А что она сказала раньше про какую-то шестидесятилетнюю женщину?

– Ничего особенного, – торопливо ответила Шарлотта.

– Ну а они тебе объяснили, с какой стати «мистер Александр» рыскал по Англии, угодил в лапы к разбойникам и навлек на нас такую беду?

– Нет еще, но я спрошу, – откликнулась Шарлотта, которой и самой безумно хотелось побольше узнать о принце. Она повернулась к Мари-Клер. – А почему принц Карим столько путешествовал по Европе? Его послал отец?

– Не совсем. – Довольная ролью рассказчицы, Мари-Клер поудобнее устроилась на подушках. – Пенелопа, мать принца, была самой большой любовью эмира Ибрагима. Они поженились по здешним обычаям. Пенелопа была из греческого рода Фанариотов, правившего Валахией от имени султана. То есть она считалась принцессой. Здесь, в Турции, мужчина платит выкуп за невесту, а в Греции, как и в остальных европейских странах, принято наоборот: жена должна принести мужу приданое. И Пенелопа получила в приданое большой земельный надел.

– Это была валахская земля?

– Нет, греческая. Эмир Ибрагим остался очень доволен, так как получил новые возможности для морской торговли. Когда он вступал в брак, им двигал весьма прозаический расчет, но затем вспыхнула страстная любовь. За семь лет Пенелопа подарила мужу трех дочерей, двух сыновей – это были близнецы, они умерли от кори – и, наконец, принца Карима Александра. Последние роды оказались тяжелыми, и после них она уже не могла иметь детей.

Вспомнив свой разговор с сэром Клайвом на борту корабля, Шарлотта сказала:

– А я думала, титулы в Оттоманской империи не передаются по наследству.

– Это действительно так. Принц Карим получил свой титул от родственников по материнской линии. Многие считают проявлением непозволительной слабости то, что эмир позволил Пенелопе дать сыну иностранный титул и греческое имя. Дескать, он плясал под ее дудку. А другие расценивают как слепую преданность эмира Пенелопе и то, что он послал Карима за море продолжать образование, когда принцу исполнилось шестнадцать лет. Однако я уверена, что это решение принял сам эмир, а не его супруга. Эмиру Ибрагиму хотелось, чтобы у султана были советники, обучавшиеся в Европе. Он считает, что Оттоманская империя погибнет, если в ближайшем будущем здесь не изменится политическое устройство.

– И многие члены правительства разделяют его точку зрения?

– Нет, отнюдь. Султан хочет перемен, но ему мешают устаревшие традиции. Да и потом, султану трудно узнать, что творится в мире. В каком-то смысле его свобода еще больше ограничена, чем свобода женщин в гареме. Мы хотя бы можем сплетничать, можем узнавать новости от соседок, которые порой приходят к нам в гости. Советники же султана не позволяют ему даже словом перемолвиться с людьми, которые не разделяют их старомодных взглядов. Принц Карим – один из немногих людей, не получивших религиозного образования, кто мог встречаться и беседовать с султаном. Муллы, учителя ислама, не одобряют европейских обычаев, и великий визирь не желает выпускать из рук власть.

– Принц занимает какой-нибудь пост в оттоманском правительстве?

– Он считался официальным советником султана, но я не уверена, что так будет теперь. Принц слишком долго отсутствовал. Султан прислушивается к голосу эмира Ибрагима, но великий визирь всячески старается преуменьшить его власть.

– Может, Карим покинул Стамбул по поручению султана?

– Не думаю. Общеизвестно, что он уехал из-за разногласий с отцом. Карим проучился в Европе шесть лет, но, вернувшись, все еще безоговорочно подчинялся воле отца. Правда, даже в те времена уже ходили слухи, будто бы он крестился в веру своей матери, но, приехав в Стамбул, принц Карим не отрекся от мусульманства. Он женился на девушке, которую предложил ему отец, и поселился здесь, во дворце, как принято по исламским обычаям. Вот только дома принц бывал гораздо меньше, чем бывают обычно молодожены, однако всем говорилось, что он проводит много времени у султана, докладывая ему о положении дел в Европе.

– Ну, и почему же они с отцом стали ссориться?

– Мы узнали о разногласиях принца с отцом, только когда жена Карима умерла при родах. Карим отказался взять новую жену, и между ним и отцом вспыхнули яростные споры. Они так кричали, что даже нам здесь, в гареме, было слышно. А затем вместо того, чтобы утешаться с наложницами, принц решил поехать в Грецию, во владения своей матери. Карим сказал отцу, что турки-управляющие чудовищно разорили тот край, а он снова сделает его благодатным. Дескать, хозяева земли не смеют доводить народ до голодной смерти. Принц покинул Стамбул вопреки воле отца и до сегодняшнего дня тут не показывался. Может быть, он, наконец, решил подчиниться отцу и взять новую жену. Эмир опечален тем, что его единственный сын не желает подарить ему внука.

Мари-Клер умолкла, потому что по залу внезапно пробежал возбужденный шепоток. В дверях появился главный евнух. Игнорируя взволнованных наложниц, он направился к Шарлотте и леди Аделине. При его появлении все женщины гарема встали. Он что-то тихо сказал им, после чего обратился к пожилой француженке.

Мари-Клер почтительно склонила голову и повернулась к Шарлотте и леди Аделине. В ее взгляде читалось сочувствие, смешанное с тайной завистью.

– Эмир Ибрагим призывает вас в свои личные покои, – промолвила она. – Следуйте за главным евнухом. Он подготовит вас к великой чести, ибо предстать перед нашим повелителем – это великая честь.

Шарлотта взглянула в бесстрастное лицо главного евнуха, и ей безумно захотелось упасть в обморок. Но, увы, опыт повторить не удалось; как Шарлотта ни старалась, сознание ее оставалось предельно ясным.

– Поторопись, – услышала она шепот Мари-Клер. – Не раздумывай, Шарлотта, иди – и все тут. Ты не должна заставлять эмира ждать. Леди Аделина одернула кафтан.

– Шарлотта, милая, что она теперь тебе сказала? Господи, ну почему Мари-Клер не может говорить поразборчивей!

Во рту Шарлотты пересохло, так что она с трудом ворочала языком.

– Нас хочет видеть эмир, – еле вымолвила девушка.

– Слава Богу! Давно пора! – оживилась леди Аделина. – Наконец-то нам кто-нибудь поможет выбраться из передряги, в которую мы попали из-за сэра Клайва! Вот злодей! Он мне сразу не понравился.

И не успела изумленная племянница опомниться от столь неожиданного известия, как леди Аделина набрала полную грудь воздуха, приосанилась и похлопала главного евнуха по плечу.

– Ну что, дружище? Чего ты ждешь? Веди нас к своему хозяину.