"Память сердца" - читать интересную книгу автора (Хадсон Дженис)

Он почти удивился, когда Дженни без колебаний открыла, не задавая вопросов и не томя его ожиданием. Бретт взглянул ей в глаза и, не дожидаясь приглашения, вошел в квартиру, аккуратно прикрыв за собой дверь. Его ходьбу на костылях нельзя было назвать образцом изящества, и Дженни не смогла скрыть сострадания.

— Ты почему сбежала, Джен?

Ее губы упрямо сжались, как будто бы она принимала для себя какое-то ответственное решение.

— Не совсем понимаю, о чем ты, — ответила она с деланным безразличием.

— А тебе самой не кажется, что ты должна мне кое-что объяснить?

Она наморщила лоб, словно раздумывая или пытаясь понять суть его вопроса.

— А тебе кажется?

Бретт доковылял на костылях до столика с отошедшей в мир иной бегонией. Бедное растение тихо шуршало сухими листьями.

— Ага. Кажется. И я к этому отношусь, видимо, более серьезно, чем, насколько я вижу, относишься ты.

— Бретт…

— Да, у тебя все в порядке. Тебя не касается, что, проснувшись сегодня утром, я обнаруживаю твое отсутствие. Тебя не касается, что я весь день схожу с ума, не зная, что с тобой и где ты находишься. Затем ты приезжаешь и идешь домой, не заходя ко мне, даже не позволив по телефону, сидишь так тихо, словно покончила жизнь самоубийством. Это, насколько я понимаю, тоже не твоя проблема. — Бретт говорил тоном раздраженного, обиженного ребенка. Затем он окинул Дженни негодующим взглядом и сделал шаг к двери. — Мне очень жаль. — У самого выхода он обернулся. — Я никогда не встречал прежде такой, как ты. Считай, что, исчезнув сегодня ночью, ты преподнесла мне небольшой сюрприз. Не беспокойся больше на этот счет. Только вот полиция вряд ли сможет постоянно охранять тебя. Это тебя тоже не заботит?

Бретт оперся на костыли и протянул руку к дверной ручке, и Дженни поняла, что, если промолчит, на этом все и кончится. Тянущая боль появилась в груди и поползла вниз, к животу. Господи, Бретт не видел ее всего лишь полдня, а выглядел злым, как сто чертей! Он поправил повязку, венчающую его лоб. Теперь Дженни разглядела, что Бретт с утра небрит, что он осунулся и похудел. Щетина оттеняла его и без того бледные щеки. Еще ни один человек не занимал так много места в ее жизни. А теперь она нанесла ему обиду, он, не стерпев, ответил, и все это получалось чертовски глупо и несправедливо.

Бретт, стукнув костылями, остановился в дверном проеме, и Дженни с тоненьким противным хныканьем рванулась следом. Он оглянулся, но сквозь слезы его лицо выглядело размытым пятном, и Дженни не смогла разобраться, какие чувства сейчас испытывает Бретт.

— Бретт, я…

Она расслышала приглушенное ругательство и глухой звук удара брошенных перед порогом костылей. Через мгновение руки Бретта уже обнимали Дженни.

— Ну что произошло, маленькая? Расскажи, что случилось.

Дженни затрепетала от его голоса и крепко прижалась к его щеке. Кольцо рук Бретта было теплым и надежным.

— Я очень боюсь, — прошептала она.

— Мне тоже неспокойно, Дженни. — Бретт подошел к софе и посадил ее на здоровое колено. — Кто же может быть спокойным, зная, что за ним идет охота?

— Мне страшно не за себя, а за тебя.

— За меня? С какой стати ты опасаешься за меня?

Она привстала с его колена и обеими руками погладила небритые щеки.

— Ну и?..

— Без ну. В последнюю ночь я снова видела сон.

Он положил руки ей на плечи и мягко сказал:

— Как мне на это реагировать? Я пока не уловил связи, но мне очень жаль, если это событие смогло каким-то образом повлиять на наши отношения.

— Видимо, смогло. Бретт, вчера ты чуть было не погиб вместо меня.

— Насколько я понимаю, ты тоже подвергалась подобному риску.

— Да, но вчера не я сидела за рулем.

— Если бы не кондиционер, то сидела бы. Значит, мы оба рискуем, следовательно, каждый из нас должен быть предельно осторожен.

— Ты специально делаешь вид, что не понимаешь? Охота идет за мной. Только за мной. И я не могу допустить, чтобы ты разделял со мной опасность, — крикнула Дженни.

— Джен, я…

— Все повторяется, — добавила она более настойчиво.

Бретт повернул лицо к Дженни и бросил на нее удивленный взгляд.

— Не понял? О чем это ты?

Отвечала Дженни медленно, подбирая каждое слово и четко проговаривая букву за буквой:

— Не может быть, чтобы ты не понимал. Ты же чувствуешь, что все происходит снова так же, как раньше, не так ли?

— Ничего не понимаю!

— Врешь! Ты просто боишься признаться в этом самому себе. Происходят те же события, которые уже происходили с нами в прошлой жизни. Моди прилагает все усилия, чтобы убить Анну, но Сэз встает на ее пути. И он погибнет, защищая ее.

Бретт толкнул Дженни на софу и встал посреди комнаты.

— Ты опять решила пощекотать мне нервы беседой про переселение душ? — Он судорожно взъерошил и без того растрепанные волосы. — Господи, если ты меня слышишь! — Его голос сорвался на почти истерический крик. — Теперь ты мне расскажешь, мать твою что я — это Сэз, ты — это Анна, а Моди… он на секунду запнулся. — Кто, по-твоему, Моди? Грейс? Кэй? Моя бабушка? Хватит!

Дженни всплеснула руками.

— А что? Вполне может быть любая из вышеперечисленных, за исключением бабушки. И у той, и у дру. гой есть вполне конкретные интересы, и мне очень жаль, что ты этого не замечаешь. Не правда ли, трудновато представить себе кого-нибудь из них с топором, крушащим поздно ночью мою машину?

— Послушай, я уже устал тебе повторять, что моя книга — фантазия. Ее придумал я, я создал героев, научил их говорить, думать и двигаться!

— Может быть, не ты, а та часть сознания, которая их помнит?

— Все, что ты говоришь — дерьмо! И ты знаешь об этом! — Голос Бретта опять сорвался на крик. — Ни один мертвец еще никогда не возвращался с того света! Нет, — поправился он, — в сказках, конечно, может быть! Ты любишь читать эти чертовы сказочки? Если ты умерла…

— …то я умерла. Спасибо, я в курсе.

— Тьфу, проклятие! Дженни, назад не возвращаются! Никто!

— Кто не возвращается?

— Тот, кто умер.

— Так кто, Бретт? — Голос Дженни превратился из обычно мягкого в требовательно-повелительный, хотя она была почти уверена, что знает правильный ответ. — Отец? Твой отец?

Бретт сделал шаг назад и засунул сжатые кулаки в карман джинсов. Обычно этот жест выдавал его сильнейшее волнение.

— Что мой отец? — вкрадчиво спросил он. — Что ты знаешь о нем?

Дженни встала с софы и крепко сжала запястье Бретта.

— Пока — ничего. Но я надеюсь, что ты расскажешь мне.

Он отдернул руку:

— Не о чем рассказывать.

Дженни точно знала, что рассказать очень даже есть о чем. В противном случае Бретт не стал бы нервно передергивать плечами и впадать в истерику.

— Тогда извини, может быть, я ошиблась. Не хочу лезть не в свое дело, вернее, я-то хочу, это ты не хочешь мне ничего рассказать.

— Он умер, понимаешь? — резко ответил Бретт и через секунду добавил значительно мягче: — Он умер и ушел навсегда. Отец никогда не возвращался назад, если ты имеешь в виду это. Как, впрочем, и любой другой, когда-либо живший в этом мире.

В его голосе послышалась невысказанная боль, и Дженни поняла, что он мог бы сказать и больше. Это было настолько личным, что Бретт не хотел об этом говорить дальше.

— А как он умер? — Дженни словно слышала со стороны собственный голос.

Бретт прикрыл глаза и опустил голову, раздумывая, Тяжело и решительно вздохнув, он бросил взгляд на книжный шкаф у дальней стены, снова набрал побольше воздуха и выпалил:

— Его убили. Это сделал я.

Потрясенная Дженни не смогла вымолвить ни слова в ответ.

— Я не верю, что ты убил собственного отца, — твердо заявила она.

— Тем не менее тебе придется поверить. Лично я с трудом верю в другое — в то, что решился сказать тебе об этом. — Бретт, забыв о костылях и прихрамывая, снова подошел к двери.

Вера Дженни в нравственные качества Мак-Кормика была абсолютной, и сейчас она не сомневалась, что он не несет ответственности за смерть отца. Нужно было выяснить все до конца. Она не могла допустить, чтобы Бретт вот так просто ушел. Дженни стрелой бросилась следом:

— Нет! — Она изо всех сил схватила Бретта обеими руками.

Он же стоял на одной ноге, отчаянно балансируя и пытаясь сохранить равновесие.

— Ну какого еще черта ты хочешь знать?

— Пока ты не расскажешь мне все от начала и до конца, ты не сделаешь отсюда ни шагу! Я знаю тебя значительно лучше, чем тебе кажется, поэтому никогда не поверю в то, что ты мне сейчас наговорил.

Челюсти Бретта сжались, и он поиграл желваками.

— Ты просто не в курсе всех обстоятельств. Ты правильно сделала, убежав сегодня ночью.

— Я… Почему ты считаешь, что я сделала правильно?

Напряжение Бретта оставило его так же внезапно, как и появилось. Он тупо уставился на дверь и медленно произнес:

— Потому что я идиот.

— Нет, не надо так говорить! — Она прижалась к Бретту и почувствовала, что он холоден как лед. Сейчас ей хотелось только одного: чтобы Бретт не уходил. — Пойдем.

Он не возражал, когда Дженни подвела его к кушетке.

— Подожди здесь, — шепнула она.

По дороге к кухне она оглядывалась три раза, чтобы убедиться: Бретт на месте, он никуда не исчез. Дженни бросилась к нижнему выдвижному ящику холодильника. Прошлым летом старший брат вместе с женой собирался немного погостить у нее в Новом Орлеане. Тогда Дженни купила бутылку «Царственного Рыцаря», но поездка отложилась в последнюю минуту, и бутылка так и осталась зимовать в холодильнике. Дженни казалось, что настал подходящий момент. Она терпеть не могла, когда мужчины употребляли при ней крепкие напитки, но на Бретта это не распространялось.

Она готовила скотч, ее руки дрожали, и янтарные капли проливались мимо. Дженни вернулась назад, неся в руках высокие стаканы с позвякивающими кубиками льда. Все, происходившее здесь всего несколько минут назад, было забыто. Она смотрела в глаза Бретта и больше не думала ни о чем, ожидая, когда он сделает первый глоток. Неожиданно резким движением он залпом опрокинул в рот содержимое стакана.

— Господи, это же почти чистое виски!

— Хочешь еще?

Он благодарно взглянул и кивнул в знак согласия. Дженни наполнила его стакан, и Бретт на этот раз наполовину опорожнил его. Солнце уже почти совсем село, и сумерки наполнили комнату длинными тенями. Из спальни струился мягкий свет ночника, создавая уютный полумрак. Затянувшееся молчание начало действовать на нервы обоим, и Дженни снова попросила:

— Расскажи мне, Бретт. Расскажи все, как было.

С болезненной улыбкой он задержал наполовину пустой стакан, уже почти поднесенный ко рту.

— Она говорит: «Расскажи»! — обратился Бретт неизвестно к кому. — Она просит меня рассказать, как я убил собственного отца!

— Ну почему ты так говоришь? — Голос Дженни звучал подавленно.

— А каким еще тоном мне говорить тебе правду? — Он допил содержимое стакана.

— Может быть, ты еще скажешь, что взял ружье, приставил его к голове отца и спустил курок? Попробуй, вдруг я поверю.

Бретт тяжело закрыл глаза и уронил голову на подушку.

— Нет, это произошло значительно проще, чище и быстрее.

Столько обреченной уверенности было в его голосе, что Дженни поднесла ладонь ко рту, сдерживая испуганный крик, но крик, пусть сдавленный, все равно прорвался наружу.

Бретт приоткрыл глаза:

— Знаешь, я сам не верю в то, что решился тебе про это рассказать.

Что-то похожее на гнев захлестнуло Дженни, и как она ни старалась сдержать это чувство, оно все равно росло в ней, как надуваемый воздушный шар.

— До сих пор ты пока еще ничего не рассказал, кроме загадочных намеков, которые только раздражают своей неопределенностью. И пока я не верю во все это.

— Поверишь, детка. — Он приподнялся и взглянул в стакан, где не было ничего, кроме одинокого кубика льда. — Пуля в его голове была бы слишком милосердным исходом по сравнению с тем, что сделал его пятнадцатилетний сын. Он просто однажды не закрыл чертовы ворота в загоне и забыл сказать об этом отцу. Ты знаешь, что такое разъяренный бык весом в две тысячи фунтов?

Сколько муки и боли было в его голосе! Дженни ничего не могла ответить, язык прилип к небу.

— О Господи, Бретт! — Звук получился шипящий, с присвистом.

— Господи? А… А это здесь ни при чем. Что — Господи? Думаешь, это Господь положил моего отца в кому на полгода, перед тем как он умер? Не-е-е-т! — Его начало понемногу развозить после скотча. — Я не верю в Бога, девочка. Ни в Бога, ни в жизнь после смерти. Рай — это прекрасная мечта и сон, а ад — он здесь, на грешной земле.

Никогда Дженни не думала, что все это так серьезно и доставляет Бретту такую боль. Как же он переживал все случившееся тогда, если даже по прошествии многих лет, говоря об этом, выглядит таким раздавленным и потрясенным! Она пыталась представить себя на месте Бретта. Нет, нести груз ответственности за гибель собственного отца, постоянно жить с этой мыслью было Дженни не по плечу. И хотя отец Бретта погиб в результате несчастного случая, Дженни прекрасно понимала, что сын думает иначе и винит во всем только себя.

— Бретт… Мне очень жаль.

— Что жаль? — Он рассмеялся скрипучим смехом.

— То, что я заставила тебя вспоминать эту ужасную трагедию, что упрекала за недомолвки и… И что до сих пор ты несешь в себе эту боль.

Бретт снова положил голову на подушку. Бесцветно-блеклая улыбка, в которой были и горе, и печаль, промелькнула на его губах.

— Мне тоже жаль. Старая история, и уже ничего нельзя изменить. Очень не хотелось вытаскивать ее на свет Божий.

— И только поэтому ты ничего не говорил раньше? Я ни на секунду не сомневаюсь, что твой отец погиб в результате трагической и нелепой случайности. Я абсолютно уверена, что никто не может тебя упрекнуть в случившемся. И еще: я не понимаю, каким образом то, что произошло, связано с твоим отвращением к возможности перевоплощения в новой жизни. Неужели бы тебе не хотелось, чтобы твой отец возродился в другом образе в каком-то ином месте?

— Уверенность подобного рода разрушает личность.

Дженни хотела возразить, но так и не найдя ответа, застыла с открытым ртом.

— Я говорю о моей матери. Она была абсолютно не подготовлена к смерти отца. Когда он лежал в коме — в течение шести месяцев или чуть больше, — мать каждый день была уверена, что еще чуть-чуть и он откроет глаза, поднимется, придет домой, и все будет так же, как раньше. Никто не мог ее в этом разубедить. И когда отца не стало, она тоже как будто бы умерла.

Невыразимое горе звучало в голосе Бретта, хотя он и старался замаскировать его нарочито грубым тоном. Дженни судорожно искала, чем она может хоть немного ослабить его страдания.

— Следующие пятнадцать лет она потратила, подсчитывая каждый цент. Мать не пропускала ни одного пройдохи, который, естественно не задаром, обещал ей устроить свидание с душой умершего отца. Великий Боже, они проделывали свои шарлатанские фокусы прямо у нас в доме! И каждый раз мать была уверена, что уж теперь-то все наконец получится.

— А тебе тогда было пятнадцать, и с того времени ты несешь груз вины за его смерть!

— Да. Всего лишь за несколько недель я возненавидел этих добрых посредников, их побитые молью атласные тюрбаны и магические кристаллы из пузырчатого стекла. Когда мой старший брат окончил колледж и вернулся домой, то почти все заработанные нами деньги мать тратила на подобные фокусы всяких горе-медиумов, которых она бесконечно таскала в дом.

Ошеломленная Дженни молча гладила Бретта по голове. Она не хотела прерывать его рассказ: слишком долго Бретт носил в себе все это, а теперь, когда оно прорвалось наружу, должен непременно закончить свое печальное повествование. Каждое слово, сказанное Бреттом, доставляло ему почти физическое мучение. Она убрала руку с его шевелюры, но Бретт повернул голову и заставил пальцы Дженни снова коснуться его. Ее прикосновения, казалось, снимали сердечную боль.

— Заунывными голосами эти люди сначала готовили клиента, рассказывая, как трудно поверить в то, что отец сейчас начнет разговаривать с ней, и все благодаря их неповторимому таланту. Но нужно было знать мою мать. Она почти сразу верила этой ораве шарлатанов. «Скажи Бретту, что это не его вина. Скажи Бретту, чтобы он прекратил винить себя в моей смерти», — прогнусавил Бретт, передразнивая. — Они говорили только то, что хотела слышать мать!

Дженни улыбнулась:

— В последнем я и не сомневалась. Хотелось бы знать, что же было дальше.

Бретт тоже улыбнулся в ответ, но улыбка быстро погасла и превратилась в кривую ухмылку.

— Дальше? Дальше им надоело играть в эти игры, и они убедили мать в том, что отец пережил реинкарнацию и теперь, снова возродившись, уже не может вступать с ними в контакт. Место и время рождения они, конечно, назвать не смогли. Короче говоря, после таких сеансов мать, похоже, окончательно тронулась. После того как ее уверили в том, что она не сможет найти отца в своей следующей жизни, поскольку он уже родился снова, мать не придумала ничего лучше, чем обратиться в Ассоциацию исследований и просвещения.

— То есть в группу, изучающую физические феномены, — уточнила Дженни, продолжая гладить его.

Бретт приоткрыл глаза и кивнул:

— Да, в свое время о ней много говорили.

— Дальше?

— Почти ничего. В ассоциации она потребовала проверить всех детей, родившихся после ее «последнего контакта», на предмет соответствия кармы ребенка карме моего умершего отца, поскольку пребывала в полной уверенности, что отец должен вернуться снова, пусть даже в образе ребенка. Там ей, естественно, отказали, — в голосе послышался сарказм, — очевидно, слишком много детей родилось с того времени. То есть они просто объяснили, что не могут стучаться в каждую дверь во всей Индиане, не будучи уверенными в том, что отец родился где-то поблизости и что он родился вообще. Ты могла предположить существование такого дерьма? Ни один из них не взял на себя труд убедить ее, что отец спокойно лежит в могиле.

Он взглянул на Дженни, но она, закусив губы, предпочла воздержаться от комментариев. В его голосе было столько горечи, что Дженни уже не могла спокойно слушать.

— Я все это говорю прежде всего для того, чтобы лишний раз убедить тебя: подобные идеи рано или поздно доводят человека до безумия. Так и только так я себе это представляю.

Дженни могла возразить, но пока она, потрясенная рассказом, обдумывала, как это лучше сделать, в дверь постучали. Она нахмурилась и поднялась с кушетки. Бретт, забыв о больной ноге, прыгнул следом и преградил ей путь.

— Ты что? За тобой идет откровенная охота, а ты вот так вот запросто идешь открывать? Не смей!