Джек Скиллингстед
Мертвые миры

Через неделю после моего восстановления я поехал за город. В машине я включил на полную громкость музыку Аарона Копленда. Щебеночно-асфальтовая проселочная дорога свернула в лес. Был конец лета. На моем "Мицубиси" замелькали солнечные блики. Я чувствовал себя нормально, но сколько это будет продолжаться? Именно это, решил я, и надо выяснить.

Я ехал очень быстро, но собаку сбил не из-за этого. Даже если бы я ехал медленнее, то все равно не успел бы вовремя остановиться. На повороте я свернул на край дороги, где над ней нависли клены, и вдруг - откуда ни возьмись, эта овчарка. Пес стоял прямо посреди дороги, высунув язык, словно долго и быстро бежал. Тормоза, сцепление, паническое вращение руля. Машину тряхнуло.

Я выключил музыку и какое-то время сидел в полной тишине, если не считать почти неслышного урчания мотора. В зеркале заднего вида я видел пса - он лежал посреди дороги.

Я сглотнул, пару раз глубоко вдохнул, отпустил сцепление и медленно выключил мотор.

Дверца мягко отворилась - вверх и в сторону. В машину ворвался легкий ветерок, я услышал пение птиц и журчание ручейка.

Я прошел по дороге к тому месту, где лежал пес. Он был жив. Услышав мои шаги, он повернул морду и оскалился. Я остановился в нескольких ярдах от него. Он завыл, на губах появилась кровавая пена. Задние лапы у него были сломаны.

- Спокойно, - сказал я.

Пес заскулил. Больше он не скалился, даже когда я подошел еще ближе и положил руку ему на голову. Ладонью я ощущал его короткую жесткую шерсть.

Грудь у пса вздымалась, он то ли хрипел, то ли кашлял. На дороге были пятна крови. Я спокойно смотрел на все вокруг; я снова впадал в эмоциональное оцепенение - утром я сознательно не принял таблетку.

В этот самый момент появилась женщина.

Я услышал, как она продирается сквозь кустарник. Потом она закричала: "Бадди! Бадди!"

- Сюда, - ответил я.

Она выскочила из зарослей, в руках у нее был красный нейлоновый поводок. На вид лет тридцать пять, короткие светлые волосы, блузка без рукавов, шорты цвета хаки и высокие сапоги. Она потрясенно застыла, затем подбежала к нам.

- Бадди! Ох, Бадди!

Она встала на колени, из голубых глаз ручьем текли слезы. У меня в груди все напряглось. Я хотел сохранить это ощущение. Интересно, оно естественно или это просто остаточный эффект после приема лекарства?

- Простите меня, - промолвил я. - Он стоял прямо на дороге.

- Я сама отстегнула поводок, - ответила она. - Вина моя.

Она не переставая гладила пса, а тот положил морду ей на колени, словно собирался заснуть, потом снова закашлялся кровью. Она гладила его и плакала.

- Здесь есть поблизости ветеринар? - спросил я.

Она ничего не ответила.

Бадди вздрогнул, дыхание у него остановилось; это был конец.

- Надо убрать его с дороги, - сказал я.

Женщина взглянула на меня, и в глазах ее было что-то ожесточенное. Она сказала:

- Я заберу его домой.

Она с трудом попыталась взять огромную овчарку на руки, с вытянутыми лапами пес был почти с нее ростом.

- Позвольте мне помочь вам. Можно положить его в машину.

- Я справлюсь.

Она, спотыкаясь, двинулась вперед; задние лапы пса безжизненно волочились по земле. Женщина остановилась, поправила пса и исчезла в лесу.

Я вернулся к машине, взялся за ключи. Рука сама потянулась к бардачку, но я тут же отдернул ее. Я снова становился Глазом, частью Резервуара. Но принимать лекарство я больше не собираюсь - пусть будет, что будет. Хочу узнать, осталось ли во мне что-либо человеческое.

Я запер машину и отправился вслед за женщиной в лес.

Она ушла недалеко. Я скоро наткнулся на нее - она сидела на земле и плакала, прижимая к себе пса. Она посмотрела на меня и сказала:

- Помогите мне, пожалуйста.

Я отнес пса к ее дому, расположенному примерно в ста ярдах от дороги. С каждым шагом тело пса становилось все тяжелее.

Дом был современный, восьмиугольный, весь застекленный, стоял он на большой зеленой лужайке, которую совсем недавно подстригли. Мы подошли к дому сзади. Женщина отворила деревянную калитку, и я вместе с псом зашел во двор. Дальше мне было нельзя - я ощущал это руками, спиной. Женщина дотронулась до моего плеча и сказала:

- Пожалуйста, еще чуть-чуть.

Я кивнул, сжал зубы и приподнял мертвого пса. Женщина подвела меня к сараю, где хранились инструменты. Там я наконец положил пса. Она накрыла его зеленым брезентом и закрыла дверь.

- Я сейчас вызову кого-нибудь. Мне так не хотелось, чтобы Бадди остался в лесу, на дороге, ведь там много других зверей.

- Я понимаю, - ответил я, хотя на самом деле начинал уже впадать в то странное состояние, когда мое "я" отделялось от всех человеческих эмоций и ощущений.

- Пройдите в дом, там можно умыться, - предложила она.

Я взглянул на руки.

- Хорошо.

Я умылся в ванной. Рубашка у меня оказалась в крови, и женщина настояла на том, чтобы выстирать ее. Я вышел из ванной в одной футболке; она успела загрузить мою рубашку вместе со своими грязными вещами в стиральную машину и вызвать команду по надзору за животными. Сама она тоже переоделась в костюм голубого цвета. Мы сидели в большой, солнечной кухне; женщина предложила мне чай со льдом, и мы тихонько попивали его из высоких стаканов. Я чувствовал привкус лимона и ледяную свежесть чая. Простые ощущения.

- Пес давно с вами?

- Около восьми лет, - ответила она. - Вообще-то, он принадлежал моему мужу.

- А где ваш муж?

- Он умер два года тому назад.

- Извините.

Она немного странно смотрела на меня, и я вдруг подумал что она понимает, в чем дело, кто я такой. Люди часто каким-то образом угадывали. Я хотел подняться.

- Не уходите, - попросила она. - Подождите, пока не приедут за Бадди. Пожалуйста.

- Вы и сами справитесь.

- Я уже давным-давно сама ни с чем не могу справиться. Вы даже не сказали мне, как вас зовут.

- Роберт.

Она протянула руку через стол и пожала мою.

- Меня зовут Ким Фам, - сказала она. Я чувствовал ее мягкую, прохладную кожу, лимонную свежесть ее дыхания, видел, как увлажнились ее глаза.

- Вы Глаз, - сказала она.

Я отдернул руку.

- И сейчас вы не приняли лекарство, так?

- В общем-то, это и не лекарство никакое.

- А что же это?

"Ложь", - подумал я, но сказал другое:

- Оно помогает восстанавливать некоторые функции организма. Его в шутку называют виагрой для эмоциональных импотентов.

Она даже не улыбнулась.

- Я знаю все эти шутки, - ответила она. - Мой муж работал аналитиком по обработке данных проекта Тау Бу. Эти шутки совсем не смешные.

Я не мог вспомнить фамилию Фам, но в проекте участвовало много аналитиков, которые так или иначе обрабатывали данные.

- А почему вы не хотите принять свою виагру или как там вы ее называете?

Я пожал плечами.

- Может, у меня аллергия.

- Или вы не верите, что эмоциональная и когнитивная реальность соответствует той, которую вы знали. До того, как попали в Резервуар.

Я смотрел на нее во все глаза. Она взяла стакан с чаем и отпила немного.

- Я читала о вас, - сказала она.

- Правда?

- Не именно о вас, а о Глазах как о психологическом феномене.

- Не забудьте про мистическую сексуальность.

Она отвела взгляд. Я заметил, как напряглись мышцы у нее на шее, как покраснела кожа у волос. Я пытался сконцентрировать внимание, но чувствовал, что ускользаю из реальности.

- Быть Глазом - это не совсем то, что представляют себе обыкновенные люди, - сказал я.

- А что же это?

- В действительности это намного страшнее.

- Расскажите мне.

- Резервуар на самом деле идеальная изоляционная камера. Отсутствие гравитации, полная сенсорная дезактивация. Тело облеплено всевозможными датчиками. Непосредственно в мозг вводят проводник. Это вы, возможно, знаете. Но вот чего вы не знаете. Подобная процедура убивает человека. Становясь Глазом, человек в буквальном смысле слова отдает свою жизнь.

Я говорил и говорил, это помогало мне удерживать сознание на происходящем. Но вряд ли такое состояние можно поддерживать долго.

- Вам помогают функционировать в Резервуаре, но на поток световых частиц, тахионов, растрачивается не только ваше сознание. Все ваше существо, ваша суть. И каким-то таинственным образом где-то между Землей и роботом-приемником, который находится на расстоянии пятидесяти световых лет, поток сбрасывает все, кроме самых непосредственных ваших ощущений. Вы становитесь неким щупальцем, не просто Глазом, но и рукой, языком, ухом. Вы вселяетесь в механизм, который был запущен в космос задолго до вашего рождения, пересылаете назад по потоку тахионов эти данные вместе с вашими собственными мыслями, а аналитики вроде вашего мужа должны бесконечно в этом разбираться. Потом вас возвращают, но на самом деле возвращаетесь не вы, а это самое щупальце. Вам говорят, что специальные препараты восстановят химический баланс вашего мозга, дадут новую силу вашим познавательным способностям. Но на самом деле это ложь. Вы мертвы, и больше ничего.

Тут появился грузовик команды надзора над животными, и я, воспользовавшись этим, попрощался и вышел из дома. Мир прямо-таки разваливался на части. Люди отделялись от земли, по которой шли. Дерево, дверная ручка, закатывающиеся зрачки. Отдельные части, составляющие хаотичное и бессмысленное целое.

У ограды я обернулся и увидел, что Ким Фам смотрит мне вслед. Она была похожа на стакан чая со льдом, на мертвое тело пса, на прохладный пруд на четвертой планете, вода в котором дрожала подобно ртути, когда я дотрагивался до нее сенсором.

Я сел в автомобиль, но, хотя сумел найти свой "Мицубиси", совсем не был уверен, что смогу им управлять. Перед глазами были тысячи отдельных деталей: сплавы, пластики, провода и вспомогательные механизмы; я ощущал какой-то сложный смешанный запах.

Слева у самого уха раздался стук. Толстое стекло, голубые глаза, череп, обтянутый кожей. Я воспринимал все, но ничего не понимал. Глаза куда-то пропали, потом раздался голос:

- Примите вот это. - Слоги, паузы, еще слоги. Горький привкус.

Восстановление.

Я заморгал, мир на время снова обрел гармонию.

- С вами все в порядке? - Ким сидела рядом со мной в автомобиле.

- Да, все в порядке.

- Вид у вас был, как у больного с кататоническим синдромом.

- Который сейчас час?

- А как вы думаете, который сейчас час?

- Я первый спросил.

- Почти семь.

- Черт побери.

- Я собиралась поехать в город. Даже не представляла, что вы до сих пор тут сидите.

Я протер глаза.

- Боже, как я устал.

- Где вы живете?

- У меня прекрасная маленькая квартирка на территории Проекта.

- Вы сможете туда доехать?

- Да, но не хочу.

- Почему?

- Меня могут больше не выпустить.

- Вы это серьезно?

- Не совсем.

- Вас не поймешь.

- С Бадди все в порядке?

- Да.

Я посмотрел на нее - передо мной сидела привлекательная женщина со светло-голубыми глазами, на вид около тридцати пяти.

- Пойдемте ко мне. Тем более что вы забыли свою рубашку.

- Точно, - ответил я.

Я поставил машину в гараж и спрятал ключи под защитным козырьком. Машину мне дали на Проекте, но исключительно с рекламными целями и для дневных поездок. Считалось, что Глаза должны во всем поддерживать репутацию учреждения.

В доме была комната для гостей с двухспальной кроватью и окном, в который врывался освежающий ветерок. Я снял ботинки, прилег на кровать и прислушался, не сняла ли она трубку телефона, не набирает ли номер Проекта. Она ведь должна знать людей, которые там работают, и их телефонные номера. Бывшие коллеги ее мужа. Я закрыл глаза, убежденный, что когда снова открою их, то увижу перед собой типа из группы безопасности Проекта.

Но все получилось иначе.

Когда я открыл глаза, комната была освещена теплым светом лампы, в дверях стояла Ким.

- Здесь ваши таблетки, - сказала она и показала мне небольшую серебристую коробку.

- Все в порядке. До завтра мне они не понадобятся.

Она внимательно взглянула на меня.

- Правда, - сказал я. - Я принимаю одну в день.

- А что бы случилось, если бы я не нашла вас?

- Сидел бы до тех пор, пока меня не нашел бы кто-нибудь другой, а если бы так никто и не нашел, то проторчал бы там до Судного дня. Моего, по крайней мере.

- Вы это имели в виду, когда сказали, что люди, работающие на Проекте, больше не выпустят вас?

Я хорошенько обдумал ответ.

- Никакой явной угрозы нет. Они хотели бы использовать меня еще. По-моему, им очень нужны позитивные результаты.

- "Результаты равны вложениям", - так говорил мой муж.

- Верно.

Я сел на кровати, потер руки - несмотря на то, что в доме было тепло, я покрылся гусиной кожей.

- Как он умер? - спросил я.

- Опухоль мозга. Просто ужасно. К концу его постоянно мучили боли. Его держали на сильных лекарствах. Он даже меня перестал узнавать. - Она отвернулась. - Боюсь, что после его смерти я сама оказалась на грани отчаяния. Но сейчас я чувствую себя сильнее.

- Почему вы живете здесь совершенно одна?

- Это мой дом. Если надоест, есть еще небольшой коттедж на Кэннон Бич в Орегоне. Но я привыкла к одиночеству.

- Привыкли?

- Похоже, что оно преследует меня всю жизнь.

Это вызвало новые вопросы, и за чашкой кофе в гостиной я задавал их один за другим. Ее родители погибли в автомобильной катастрофе, когда ей было четырнадцать лет. Ее воспитала тетка, но отношения были натянутыми.

- Я чувствовала себя не племянницей, а, скорее, обузой.

Потом был мистер Фам и опухоль мозга. Когда она закончила, что-то внутри меня заскулило и стало проситься наружу, но я не давал выхода эмоциям.

- Иногда мне кажется, что уж лучше бы я стала Глазом, - сказала Ким.

- Поверьте, это не лучше.

- Почему? - Мы сидели на одном диване, она развернулась ко мне, подогнув под себя одну ногу; глаза у нее горели, лицо было оживленным.

- Я уже говорил: вам пришлось бы умереть.

- Я думала, вы говорите не буквально.

Я покачал головой и пошлепал по набедренному карману брюк, где лежали мои таблетки.

- Я весь в этих таблетках, - сказал я. - Тот самый "я", с которым вы сейчас разговариваете. Но это не тот "я", каким я был перед тем, как попал в Резервуар. - Я глотнул кофе. - Официальная версия ничего подобного не говорит, это моя личная теория.

- Теория несколько невротическая.

- Да, пожалуй.

- Мне даже кажется, что вы и сами-то не верите в это.

Я пожал плечами.

- Это ваше право.

Какое-то время мы сидели молча.

- Иногда тут действительно становится очень одиноко, - сказала Ким.

- Да.

Спальня оказалась приятнее, чем гостиная. Она погасила свет и набрала "прозрачность № 3" для стен и потолка. Ощущение было такое, словно лежишь в лесу под открытым небом, над тобой сверкают миллиарды звезд, а вокруг раскачиваются ветки деревьев. Я дотронулся до ее обнаженного живота, потом поцеловал в губы. Время так сладостно замедлилось, но потом снова сжалось, подобно часовой пружине, и принялось отсчитывать секунды - тик-так, тик-так.

Мы лежали на спине и смотрели вверх, руки и ноги все еще были переплетены. Звезды незаметно кружились. Разглядеть Тау Бу я не смог, да и бог с ней.

- Зачем же тогда ты это сделал? - спросила она.

- Потому что мне было хорошо. И тебе, по-моему, тоже.

- Я не о том. Почему ты захотел стать Глазом?

- А-а… Я хотел увидеть то, что никому другому увидеть не дано никогда. Хотел летать так далеко, как никогда не сможет летать обычный человек. Глупые амбиции. Все это немного смешно.

- Ну и как, стоило того?

На меня нахлынули воспоминания: мрачное аквамариновое небо четвертой планеты, ощущение тяжелой азотной атмосферы. Эти пруды с ртутью. Но еще я вспомнил и то, как от меня отрывали мою индивидуальность, мою личность, и как мне казалось, что я читаю обо всех этих чудесах или смотрю их на картинках, но стоило мне не принять таблетку, как я тут же погружался в хаос и все становилось реальным, но бессмысленным.

- Нет, - ответил я, - не стоило.

- А мне это кажется бегством, - сказала Ким.

- Можно и так сказать.

Утром я поцеловал ее обнаженное плечо, она еще спала. Потом провел пальцами по ее руке, остановился на белых шрамах на запястье. Она проснулась и отдернула руку. Я поцеловал ее в шею, и мы снова занялись любовью.

Мне совершенно не хотелось возвращаться на территорию Проекта или сообщать о себе, как того требовали правила.

- Оставайся здесь, - предложила Ким.

Это звучало прекрасно. С утренней чашкой кофе я проглотил дневную дозу индивидуальности. Я делал это каждое утро, когда просыпался рядом с Ким. Иногда мы засыпали, забыв затенить стены и потолок, и тогда я просыпался с неприятным ощущением, что мы спим на улице. Один раз мне почудилось, что за мной следят, и когда я открыл глаза, то увидел, что с лужайки за нами наблюдает олень.

Я чувствовал себя здоровым и в некотором роде счастливым - чувства эти были мне раньше незнакомы. Я всегда был одиночкой. История Ким очень походила на мою собственную, с некоторыми отличиями. В какой-то степени это привело меня на проект Тау Бу. Но две недели с Ким Фам, я был неодинок. В моем мире появилось нечто новое, и мне это нравилось. Но иногда у меня появлялось такое же чувство, как в тот раз, когда я решил, что проснулся на улице, и за мной внимательно следил дикий зверь.

Однажды утром (это было последнее утро) я проснулся в нашей необычной спальне и увидел, что Ким плачет. Она повернулась ко мне спиной и уткнулась лицом в подушку. Плечи ее слегка вздрагивали. Я погладил ее по волосам.

- Что случилось?

Она ответила приглушенным голосом, не поднимая лица от подушки:

- Я больше не выдержу расставаний.

- Эй…

Она повернулась ко мне, глаза ее покраснели от слез.

- Это правда, - сказала она. - Я больше не выдержу.

Я крепко обнял ее, так мы встретили восход солнца.

За завтраком я открыл маленькую серебристую коробочку. Оставалось только три таблетки. Я взял одну и запил ее крепким кофе. Ким уставилась на открытую коробку, но я быстро закрыл ее.

- Почти кончились, - сказала она.

- Да.

- Роберт, ты был неправ. Эти таблетки вовсе не ты. Они помогают тебе чувствовать, вот и все. Нельзя же все время жить в страхе.

Я смотрел в чашку с кофе.

- Послушай, - сказала она. - Когда-то я завидовала Глазам. Никакой боли, никакого одиночества, никакого страха. Жизнь без всех этих дурацких чувств и переживаний. Но я ошибалась. Это не жизнь. Жизнь - это то, что у нас сейчас.

- Значит, надо достать еще таблетки. - Я улыбнулся.

Но такие таблетки в простой аптеке не купишь. Волшебное лекарство, возвращающее человеку индивидуальность, можно было получить в одном-единственном месте: на Проекте. Я решил, что поеду туда в тот же день; какой смысл ждать, пока все таблетки закончатся.

Ким крепко ухватилась за меня, - так хватаются за столб во время урагана.

- Я поеду с тобой, - сказала она.

- Тебя не пропустят за ворота.

- Ну и что. Я подожду снаружи.

Мы поехали на ее машине. Она припарковала ее на другой стороне улицы. Мы неловко обнялись прямо в машине. Я чувствовал, как на нас смотрит охранник.

- Ты мне почти ничего о себе не рассказывал, - сказала она. - А я выложила тебе все, что наболело в душе.

- Наверное, у меня ничего не наболело.

- Тогда ты бы не был человеком.

- Обещаю, что выложу все начистоту, когда вернусь.

Она не хотела отпускать меня, но я уже настроился. Я показал охраннику свой пропуск, он пропустил меня. Я обернулся и помахал рукой Ким.

- Хорошенькая, - заметил охранник.

Я сидел в пустой комнате. Коробочку с лекарством у меня забрали. "Опрашивал" меня молодой человек, который вел себя как автомат: задавал вопросы, сверял мои ответы со своими данными. Где я провел последние две недели? Почему не вышел на связь с Проектом? Ощущал ли я чувство подавленности, беспокойства? На некоторые вопросы я отвечал, на другие нет.

- Я приехал за таблетками, - сказал я. - Обещаю, что в следующий раз буду сообщать о себе.

Мужчина проводил меня в больничное крыло. Там я прошел подробный и бессмысленный медицинский осмотр. Пока обрабатывались результаты некоторых анализов, со мной присел поговорить помощник директора проекта Орли Кэмпбелл.

- Так значит, наш заблудившийся ягненок вернулся в стадо, - сказал он.

Орли был высоким мужчиной с мягким лицом и первыми признаками растущего живота. Мне он не нравился.

- Бэ-э, - проблеял я.

- Все тот же Бобби.

- Да, все тот же. Когда я смогу выйти?

- Это не тюрьма. Ты можешь уйти отсюда в любой момент.

- А как насчет таблеток?

- Ты их получишь, не волнуйся. Но ты должен пройти еще один сеанс, ты ведь знаешь.

- Знаю.

- У тебя дурные предчувствия? Я просмотрел твои данные. У тебя, похоже, депрессия.

- Никакой депрессии.

- Правда? Хотел бы я сказать то же самое о себе.

- Который сейчас час? Сколько времени я нахожусь здесь, Орли?

- Не так долго. Бобби, почему бы опять не потрудиться? Если хочешь перед этим еще недели две расслабиться, то ни каких проблем. Просто не забывай сообщать о себе. Это ведь тоже часть работы. Ты знал обо всем, когда шел на это.

Я думал о Ким, которая ждет у ворот. Там ли она еще? Хочу ли я, чтобы она была там? Я чувствовал, что мое сознание растворяется.

Орли продолжал улыбаться.

- Думаю, что я готов, - ответил я.

Месяц в Резервуаре - это очень долго. Конечно, будучи Глазом, человек уже не замечает хода времени. Весь мир его чувств и ощущений находится в дальней точке тахионной привязи. Я видел романтизированные иллюстрации этого состояния. На одном конце беспечный мечтатель, на другом - трудящийся робот. Между ними по эфемерному лучу света идет поток данных. Абсурд. Жизнь в человеке поддерживается внутри венными вливаниями, искусственно сохраняется водный баланс, искусственно удаляются шлаки. Специальное устройство высасывает данные. Все довольно жестоко.

В больничном крыле я провел несколько дней. Мне дали мои таблетки и пообещали давать столько, сколько будет необходимо. Я подписался на максимальное время в Резервуаре, в случае преждевременного возвращения у меня будут серьезные и необратимые повреждения головного мозга.

Мой длительный сеанс в Резервуаре помог Проекту получить отрицательный ответ на самый главный вопрос: четвертая планета была мертва.

Теперь у меня будут деньги и полная свобода в будущем, если, конечно, она мне понадобится. Я часами читал, думал о теплых странах. Ким Фам тоже стучалась в двери моей памяти, но я не открывал их.

Спустя неделю после моего возвращения я настоял на том, чтобы меня выпустили из больничного крыла. Никто даже не спорил. Я отработал свое. Когда я выходил из здания, ко мне подошел Орли. Я шел пошатываясь, ноги совсем ослабли. Вещи я нес в сумке через плечо. Орли взял меня за руку и крепко пожал ее.

- Удачи тебе, - сказал он. - Что собираешься делать в первую очередь? Маленькая "конфетка для Глаза"?

Я был настолько слаб, что даже ударить его не мог. Вид у него был мрачный и усталый, сам я чувствовал то же самое. Я ничего не ответил ему, и он продолжал:

- В последний раз ты путешествовал неподалеку от дома, да? Эта Фам оказалась настойчивой. Приезжала сюда каждый день в течение двух недель. Хорошенькая, но старше других. Думаю, что со временем молодые будут утомлять тебя.

Его самодовольная улыбка решила дело. Я набрался сил и решимости и ударил его по лицу. Из носа у Орли потекла кровь.

У ворот я нашел такси. По инерции я включил панель возможных пунктов назначения. Но вместо того чтобы ехать в аэропорт, я постарался вспомнить дорогу, и вскоре мы подъехали к дому Ким.

У дома был заброшенный вид, или мне так показалось. Многое зависит от настроения, а у меня оно было самое что ни на есть мрачное. Проект Тау Бу наложил на меня отпечаток безысходности. На четвертой планете нет никакой жизни, как, впрочем, и на всех других, которые до сих пор исследовали Глаза человечества. Когда несколько десятилетий назад был запущен аппарат-приемник, все лелеяли большие надежды. Но пока известная нам часть вселенной не подавала признаков жизни, а из-за этого наша родная Земля воспринималась одинокой, брошенной, даже обреченной.

Окна в доме Ким были темны. Я постучал, подождал, потом снова постучал. Я знал, где она прятала запасной ключ - на крючке под задним крыльцом.

В доме было тихо. Везде лежал слой пыли. Я прошел по пустым комнатам, словно призрак.

Ее не было.

Я представил себе все способы - страшные, жуткие, - при помощи которых она могла покинуть этот мир. Конечно, никаких подтверждений, что она именно так и сделала, не было. Пустой дом совсем не означает оборванную жизнь. Возможно, я слишком возомнил о себе. Но меня одолевало мрачное предчувствие. Ведь я видел белые шрамы у нее на запястьях.

Я сел на ковер на полу большой спальни. Я все еще был слаб после Резервуара. Меня мучил голод, но это было не важно. Я отдался во власть времени, пусть рассасывает напряженный узел у меня в груди. На улице стемнело, я сделал стены и потолок прозрачными, лег на спину и погрузился в неспокойный сон усталого человека.

Недостаток пищи снижает эффективность действия препарата. Утром, когда я открыл глаза, на улице было еще темно. Я чувствовал, что сознание начинает ускользать. Таблетки были у меня в сумке, но я не очень-то хотел их вытаскивать. Зачем все это? Можно пустить все на самотек, стать нитью этого ковра, стеклом, пульсирующей кровью моих собственных вен. Почему бы и нет?

Я лежал спокойно, не двигаясь и постепенно терял связь с действительностью. Небо потихоньку начинало светлеть, приближался рассвет. В какой-то момент оно приобрело такой знакомый голубой оттенок. Ким обнимает своего мертвого пса, в глазах ее столько ожесточения. "Я справлюсь".

В горле у меня застрял комок, я никак не мог его проглотить. И перевернулся. Может, я тоже справлюсь. Может быть. Я потянулся к сумке, в голове становилось совсем пусто. Я засмотрелся на движения собственной руки: кости обтянуты мягкой плотью, по которой течет кровь, подушечки пальцев касаются жестких нитей ковра. Время шло. Я встряхнулся, дернулся вперед, схватил сумку и забыл, что же такое важное хотел с ней сделать. Потом какой-то проблеск - я вспомнил, дотронулся до коробочки с лекарством, выкатил одну таблетку на ковер, подполз к ней на животе, рассеянно подмечая все вокруг себя - маленькая желтая таблетка на ковре. Потом высунул язык, лизнул ее и проглотил.

Одна таблетка для восстановления индивидуальности.

Постепенно я пришел в себя, снова меня окружал обычный земной мир. Голодный желудок замедлял процесс. Наконец я поднялся на ноги. Сначала еда. В шкафу на кухне я нашел несколько засохших крекеров. Пища богов. Потом подошел к раковине, выглянул в окно и увидел гараж. Я перестал жевать, рот у меня был забит непережеванными крекерами - словно раскрошенным картоном. Я думал о веревках, таблетках, бритвах. Но ведь есть еще и выхлопные газы.

Я подошел к гаражу, как-то странно, неровно дыша. Мне пришлось даже остановиться, чтобы набраться духу и войти.

Я открыл дверь.

В гараже на две машины стояла одна. Мой "Мицубиси" на том же месте, где я его оставил. Я открыл незапертую дверь, сел в машину и поискал ключи под защитным козырьком. Они упали мне на колени, а вместе с ними записка. От Ким.

Она ничего не писала о самоубийстве, не прощалась.

Jack Skillingstead. Dead Worlds (2003)