Денис Гуцко Апсны абукет[1]

Вкус войны

Я ничем не мог им помочь.

Я оставался здесь, в веселой студенческой общаге, они были там, в осажденном городе. Между нами встала война.

Эта война могла достать и меня, да не достала — пронеслась мимо махиной скорого поезда… Я сдал сессию и укладывал чемоданы. Собирался с женой в гости к отцу, на море. Включил телевизор — а пусть поговорит, — и диктор, врываясь в мою каморку на полуслове, сказал, что, по неподтвержденным пока данным, в Абхазии идут бои, что войска Госсовета Грузии…

Я бросился вниз, к телефону. Еле-еле дозвонился на вокзал, и хамоватый женский голос ответил — поезд пойдет, никакой войны нигде нету. Я вернулся в комнату, все-таки уложил чемоданы. Курил и переключал с канала на канал. Вот — другой диктор… да, в Абхазии идут бои…

Я побежал на переговорный пункт, дозвонился в Сухуми. Отец сказал: «Нет, ни в коем случае, у нас началась война». Я крикнул ему, делая голос повеселее:

— Ну ладно, приеду, как все закончится!

Мы увиделись через два года, в Саратове. Отец и его жена, Лидия Александровна (мне, стало быть, мачеха), жили там на квартире у приютивших их родственников. Они были молчаливы и смотрели как-то насквозь.

Я ничем не мог им помочь.

Между нами по-прежнему стояла война.

Это воспоминания моего отца. Я записал их.

Когда какофония черновиков уже складывалась в рукопись, я заметил, что раз за разом там, где нужно писать «он», пишу «я»… Пусть так и будет: вместо «он» поставлю «я», буду там вместо отца.

Я хочу пережить на этих страницах — вот так, слово за словом, будто день за днем, — то, что пережил он. Иногда мне кажется — больной отец до сих пор живет всем этим.

Было такое вино «Букет Абхазии».

Вино крепленое, и лично мне — не очень, но у отдыхающих пользовалось успехом. Они слетались к винному магазинчику, что стоял на углу возле моего дома… Шоколадные или еще молочные. Праздные, праздничные. Развлекали слух расейскими говорками, а бутылки из их авосек говорили: клац, клац, — совсем как столкнувшиеся камни. В глазах их был отпуск, а море ворочалось и урчало галькой… и…

Была такая война. Грянула, когда вино безумия набрало силу.

По древним технологиям ненависти оно долго бродило, крепло, заботливые невидимые руки поддерживали процесс… Настал срок — и оно разорвало наш мир, как прохудившиеся меха.

Страх.

Стыд.

Боль.

Незабываемый букет.