"Каприз дочери босса" - читать интересную книгу автора (Джеймсон Бронуин)

Глава 12

Джек неторопливо продолжал целовать ее, а перед мысленным взором Парис одна за другой появлялись яркие картинки. Идеальный дом Джека. Их дети и собачки. Ее новообретенные сестры, весело препирающиеся с ней у кухонной раковины.

Он нес ее в постель, и она млела от силы его рук, властности, с какой он прижимал ее к сердцу.

Вместе они опустились на простыни, и долго, необычайно долго он только и делал, что целовал ее с неспешной нежностью, пока ей не начало казаться, что он касается ее души, и она вынуждена была отодвинуться, чтобы не задохнуться от безмерности собственной любви. И только тогда он дотронулся до нее большими умными руками, скользящими по шелку и по коже. Но Парис уже перестала понимать, где кончается одно и начинается другое.

— Я дал обещание не спешить, — прошептал Джек ей в шею, распахивая халат. Губы тронули ее горло, учащенное дыхание коснулось сосков, язык изучил пупок.

Каждое прикосновение поражало новизной открытия, словно он обнаруживал новый диапазон чувств, мог проникать сквозь кожу глубже и глубже. В те места, о существовании которых она и не подозревала.

Она поспешно начала раздевать Джека, горя от желания коснуться его, прижаться грудью к груди, сердцем к сердцу.

— Медленно, — напевал он у ее губ. — Медленно. И снова целовал. Целовал и целовал, пока Парис не затрясло как в лихорадке. И тогда он лег рядом, позволяя ее ладоням скользить по его длинной, жесткой спине, кончикам ее пальцев — находить скрытые места, прикосновение к которым исторгало хриплые выдохи из его легких, сводя его с ума.

— Прекрати!

И она прекратила, потому что не хотела, чтобы он сходил с ума, даже по ней. Необходимо сохранить ему здравый рассудок, чтобы он не упустил ничего из того, что скажет она кончиками пальцев и губами или жарким искрящимся взглядом, ни единой вещи из того, что выразить словами невозможно.

Он спустился вниз по ее телу, тепло его рта оказывалось одновременно везде, мучая ее продуманностью, даря так много и все равно недостаточно. Его жадные губы то сдерживали свою жажду, то внушали безумное по своей силе неистовство, то успокаивали, то поощряли и призывали еще чуть-чуть потерпеть.

Потом она ощутила неожиданное прикосновение его волос у себя между ног и задрожала от желания и любви. Но поцелуй — в запретное! — сразу прервал дрожь, сотрясающую тело А он уже ласкал ее все сильнее, и восторг трепетал и переливался в ее теле как жидкое серебро. Она стиснула руками простыню, стараясь сдержаться, не желая блаженства без его вторжения.

О, как болезненно билось в ней желание сказать ему об этом, но он уже пропал, отодвинулся, нащупывая джинсы, и сожаление стерло с ее губ какие-либо слова. Вдруг они оказались рядом, обнаженные, с горячей кожей. Он медленно поднял ее руки, их пальцы переплелись.

— Сейчас, — прошептал он, когда их взгляды встретились. И она открылась ему навстречу, и он опустился на ее тело.

Почему никогда раньше она не испытывала такого изысканного наслаждения? Потому что оно существовало только здесь, в этом месте, именно с этим человеком.

Их тела слились, она изогнулась и обхватила его ногами, затягивая глубже в себя, в тот восхитительный жар, исходящий из глубины ее тела.

— О, да, — шептала она, изгибаясь под ним, словно ища блаженства, уже окружающего их мерцающим ореолом. Он ответил гортанным выкриком, который мог быть и мольбой, и молитвой одновременно. Она приподнялась, следуя за ним в медленном танце, царапая его ногтями, пытаясь найти твердую опору для кружащихся в бешеном водовороте ощущений.

Он застонал, звук родился глубоко в груди, разрастаясь, и внезапно тело его забилось в судорогах, обрушилось на нее всей своей тяжестью, заражая и ее своими стремительными движениями.

Она прижалась к нему, удовлетворенная, потому что наконец-то смогла выразить свои ощущения не словами, а своим телом и своим сердцем.

Поздним утром Парис разбудил звонок телефона.

Спрятав лицо в подушку, она нащупала трубку, лежащую у кровати, потащила было ее к уху, но услышала низкое бурчание мужского голоса, правда, не из молчащего аппарата у нее в руке. Она перекатилась на спину и сфокусировала внимание сначала на широких плечах, вздымающихся на другой стороне кровати, а уж после на сотовом телефоне у его головы.

— Без проблем. В пятницу предварительная оценка…

Парис рухнула на подушку. Воскресное утро, а он вскакивает с постели для деловых переговоров, забыв, что существуют выходные и праздники. Совсем как отец.

Боль осознания не была чем-то неожиданным, скорее оно все время жило в ее мозгу, ожидая удобного случая, чтобы получить подтверждение своей правоты. Она всегда знала, с первой встречи с Джеком, что он за человек. Неделями следила за ним, всякий раз отмечая, что живет он только для работы. Знала, что он не тот, в кого ей следовало влюбиться, но что поделаешь, если именно так она и сделала — из глупого упрямства, в нелепой, тщетной надежде. Люди, подобные ее отцу, никогда не меняются.

Матрас скрипнул, ее плеча коснулась шероховатая рука, потом губы. Тело ее откликнулось немедленно.

Оно требовало продолжения. Хотело, чтобы его руки забрались под одеяло. Несмотря на то что они много раз были вместе за последние двадцать четыре часа, ее тело никак не насытится. А о своем сердце она даже думать не желает.

— Проснулась? — пробормотал Джек где-то рядом с ее ухом. Он так был поглощен своими переговорами, что не заметил ее возни с телефоном.

— Почему бы мне не проснуться? Если ты, конечно, не считаешь, что я глухая.

Рука соскользнула с ее плеча. Парис непроизвольно задрожала. Ей вдруг стало очень холодно.

— Это Кей Джи, — сказал Джек. — Прилетел вчера.

Она обернулась. Он сидел на кровати спиной к ней. По спине разбегались царапины, знаки ее страсти и обладания, знаки, которые исчезнут очень скоро.

Непонятный страх охватил ее. Она провела рукой по царапинам, потянулась к Джеку, но он в этот момент наклонился за джинсами, и ее рука упала, не достав до него.

— Приглашает нас на ланч.

— Нас? — Парис выпрямилась.

Раньше, чем ответить, Джек натянул джинсы.

— Я же у тебя.

Парис закрыла глаза.

— Ну и как он отреагировал на новости?

— Похоже, ничуть не удивился. Велел тебя привезти.

Пружины матраса зазвенели, он встал. С металлическим лязгом застегнулась молния на джинсах.

— Повезешь меня, как посылку?

Он что-то невнятно проворчал, то ли отвечая, то ли выражая недовольство.

— Твоя рубашка в ванной. — Парис снова открыла глаза, когда он вернулся в комнату, разглаживая на себе измятую рубашку. Нахмурился, заметив оторванные пуговицы.

— Забыл совсем. — Оставив рубашку расстегнутой, присел на кровать. Подождал, пока ее взгляд не встретится с его взглядом. — Я так понимаю, ты не рвешься повидать отца?

— Прямо сейчас? С тобой? — Выражение лица Парис говорило за нее.

Уголок его рта приподнялся в слабой усмешке.

— Когда-то нам придется встретиться с ним. Теперешний момент ничем не хуже всякого другого.

Она отвернулась, стараясь подыскать оправдание для инстинктивной потребности нырнуть под одеяло и хорошенько зарыться в глубь постели.

Он перехватил ее, мягко повернув лицом к себе.

— Тебе придется это сделать, Парис. Пора научиться противостоять ему.

— Я и так могу.

— Ну да. Можешь позволить ему потрепать тебя по головке и прервать на полуслове. Достаточно, Парис.

Ты никогда не заслужишь его уважение, пока не поставишь его в известность, что такое положение вещей тебя больше не устраивает.

— Я заслужу его уважение, если он узнает, что последние три недели я провела, затаскивая тебя в постель?

Парис откинулась на спинку кровати, освободив свой подбородок из плена, но Джек не пожелал понять намек, взял ее руку и переплел свои пальцы с ее.

— Если он узнает, что три последние недели ты провела, планируя специальную рекламную кампанию для его проекта.

Уверенности у Парис не прибавилось. Вера в собственные силы родилась в ней совсем недавно и была еще слишком уязвима, чтобы испытывать ее отцом.

То же самое происходило и с чувствами к Джеку. Вчера она была уверена в них — и в постели, и позже, когда они разговорились. Под покровом сверкающего плаща любви она смогла сказать, чего хочет. Сегодня же она столкнулась с реальностью, и ей нужно время, чтобы немного разобраться, прежде чем делать публичные заявления.

— Я не хочу сегодня, — решила она.

— Думаешь, я хочу? — Он повернул ее ладонь, поиграл пальцами. Меж бровей появилась крохотная морщинка. — Он попытается использовать это, чтобы отговорить меня.

Что?

— Отговорить… от чего? — Парис тряхнула головой.

— От ухода из фирмы. Кстати, это один из вопросов, который мне хотелось обсудить с тобой. — Он поднес ее руку к губам и поцеловал пальцы. Неожиданность ласки сжала сердце, на минуту отвлекла. Но мы не слишком много разговаривали, верно?

Хм, говорили они не так уж и мало, только о прошлом. Очень ловко уклоняясь от тем, касающихся будущего.

— Когда ты принял решение?

— Я всегда планировал уйти — с того момента, как начал работать. У меня все расписано. Двенадцать лет на то, чтобы впитать здесь лучшее и самое нужное, и создание собственного бизнеса до тридцатилетия.

Парис мысленно проделала вычисления.

— Тебе уже тридцать два.

— Точно. Я позволил Кей Джи уговорить меня задержаться дольше, чем рассчитывал.

— Как это ему удалось?

— Предложил единоличное управление Лендингским проектом — делом моей мечты. Он знал, что я не смогу отказаться.

— И после окончания строительства ты волен уйти?

— Мы сошлись на этом.

У Парис по телу ползали мурашки. Вот почему отец вызвал ее домой, свел их. Она не знала, как он попытается использовать их взаимоотношения, но что попытается — это точно.

— Если он тебя снова не отговорит, — медленно произнесла она.

— Ничто из того, что он может предложить, уже не повлияет на мое решение.

Хотелось бы ей иметь его уверенность. Слишком часто приходилось наблюдать отца в азарте совершения сделки, чтобы усомниться в его способности манипулировать людьми.

— Ты никогда ничего не говорил об уходе. В конторе об этом молчат. Твои сестры тоже.

— О моих планах знают только Кей Джи и те, кто работает непосредственно со мной. Мне не по душе такая секретность, но босс настоял.

— А когда отец настаивает… — несмотря на все старания, в голосе Парис прозвучала явная горечь. Он крепко, до боли, сжал ей пальцы, вынуждая взглянуть на себя.

— Немного не так. При уходе мне потребуется его хороший отзыв. Он может способствовать моему делу или разрушить его.

— А почему ты не присоединился к Меннингам?

Джек поглядел на нее так, словно сама мысль его ужаснула.

— Их роль в моей жизни и так слишком велика. Не хватало еще с ними работать. А почему ты спрашиваешь?

— Просто подумала, раз уж ты работаешь в той же области… — Ее голос прервался.

— Я начинал там, сразу после школы. Тогда в деле были только я и отец. Еще во время обучения мы успели сто раз поругаться. Не могли вместе работать, понимаешь?

Парис не понимала. Она никогда не ругалась со своим отцом, не потому, что не хотела, — характера не хватало. А может, он никогда не считал, что в ее жизни есть хоть что-то, ради чего стоит спорить.

— О чем вы спорили?

— О направлении развития, расширении дела. Отец был строителем, и этим все сказано. Его амбиции не шли дальше того, чтобы построить хорошие дома.

Кто угодно может это делать. Меня же интересовала застройка целых кварталов, вписывающихся в природный ландшафт.

— На веки вечные?

— Черт, нет! Но строить очередные многоквартирные башни я не хочу. Лендинг — нечто иное. Он требовал разностороннего подхода. Я собираюсь заняться подобными стройками на окраинах, только не такими масштабными.

Парис услышала возбуждение в его голосе, заметила блеск в глазах. Она вскочила на ноги, потянула следом смятую простыню. Зачем ей его амбиции, будущее, расписанное на сто лет вперед, полностью подчиненное работе.

— Эй, ты куда? — крикнул он ей в спину.

— В ванную, если вы не возражаете, — на ходу сообщила она.

— Задержись на минутку. — Парис не остановилась, и Джек поймал ее уже в ванной, развернул к себе. — Если у тебя есть что-то на уме или мои слова огорчили тебя, то выкладывай немедленно.

— Ничего. Забудь.

— Мы договаривались. Честно, помнишь? — Она попыталась вывернуться, но он перехватил руки, цепляясь теперь не за простыню, а за голые плечи, удерживая в ловушке между его телом и дверью ванной, в ловушке своих вопросов. — Обиделась, что я ухожу от Грентемов?

К ее собственному удивлению, глаза начали наполняться слезами. Парис хотелось быть сильной, спокойной и собранной. Она решилась сказать правду:

— Ты напомнил мне одного человека, которого я слишком хорошо знаю.

— Кого? — Джек глядел на нее, явно не понимая.

Она хрипло расхохоталась. Короткий взрыв безрадостного веселья.

— Всего лишь моего отца!

— Думаешь, я похож на твоего отца? Думаешь, я такой же? — Он поборол изумление, тряхнул головой. — И когда ты пришла к своему блестящему заключению?

Парис повыше подтянула простыню и задрала подбородок.

— Ты когда-нибудь слышал его историю? — спросила она. — Как он начинал?

— Не имел чести.

— Даже не зная, ты повторил ее в точности.

Он облокотился о раковину, прищурился.

— Способный юнец, полный честолюбивых планов, ссорится с отцом и со скоростью тысяча миль в секунду удирает покорять мир. Он добился своей цели до тридцати лет, но знаешь что? Всегда появлялась новая цель. Новая высота. Следующая, требующая очередных усилий и жертв, доказательств его состоятельности.

— Но… Но со мной все не так.

— Нет? — Парис поправила простыню. — Не желаешь ли выслушать дальше? Часть, посвященную семье? У него были жена и дочь — единственная дочь, как ты понимаешь, потому что он недостаточно часто бывал дома, чтобы успеть завести еще одного ребенка. Всегда находился проект, куда более важный, дело, гораздо более неотложное, встреча, которую нельзя пропустить.

Раньше, чем он успел опомниться, жена ушла, дочь выросла, а знаешь, что самое печальное?

Мускул на его щеке дернулся.

— Он не знал свою дочь. Должно быть, любил — все так говорили, — потому что он покупал ей все, что, по его мнению, она могла бы пожелать. Проклятье! Денег-то у него было навалом, так что он мог себе это позволить. — Парис помедлила, стараясь отдышаться, проглотить горький комок в горле. — Возможно, он и сейчас ее любит, но ничего не знает о ней: о чем она думает, что ей нравится, какая она. — Прижав руку к груди, она пыталась немного ослабить боль. — Какая она внутри, там, где это действительно важно.

— Думаешь, я ничего этого не знаю? — Джек оттолкнулся от раковины и обнял ее. Наклонился, заглядывая прямо в лицо. — Я тоже там был, помнишь?

Парис отшатнулась. Его руки упали с ее плеч.

Пусть не прикасается к ней, не говорит таким вкрадчивым голосом, заставляя поверить себе.

— Я знаю, чего тебе недоставало, Парис. И могу дать это тебе. Все, чего ты хочешь.

Может ли? Да знает ли он, что нужно, чтобы заполнить пустоту ее души? Поверить ему так легко! А потом — сидеть дома, ожидая его после четырнадцатичасового рабочего дня, привыкнуть к отсутствию внимания, выслушивать извинения. Устать от оправданий, стать холодной и бесстрастной, как мама.

Она повела плечами, скрывая дрожь, выпустила из рук простыню. Та соскользнула вниз, обнажив грудь.

Его взгляд непроизвольно проследил движение, и он тут же пожалел об этом. Насупившись, Джек поспешно отвернулся.

Парис улыбнулась, надеясь, что улыбка выглядит не такой уж натянутой, и позволила простыне окончательно упасть.

— Да, Джек. Ты можешь дать мне именно то, что мне и требуется.

Его лицо напряглось.

— Я имел в виду другое, и ты прекрасно все понимаешь.

Парис поглядела на него сквозь ресницы, подчеркнуто медленно выпрямилась, сделала несколько шагов. Проходя мимо него, нарочно задела его бедром, на мгновение задержалась.

— Думаю, мне надо принять душ.

Она включила горячую воду и, подождав, пока температура установится, шагнула под низвергающийся поток.

Джек заблокировал все мысли о ее провокационных движениях. Сосредоточился на изучении плиток кафеля как раз над ее правым ухом, потряс головой.

— Нет, принцесса. Тебе от меня требуется не это. Переведя взгляд немного левее, теперь сквозь пар он мог увидеть ее глаза.

— Это ложь, и мы оба знаем об этом.

Он почувствовал себя очень сильным, достаточно сильным, чтобы ступить прямо под душ, упереться руками в мокрые плитки по обе стороны от ее головы, позволяя горячему потоку обрушиваться на его голову, плечи и рубашку, целовать ее прямо в дрожащие губы.

— Я не твой отец. Я люблю свою работу, возможно, слишком много работаю, но только потому, что серьезно отношусь к своим обязанностям. Выполнять свои обязанности дома я считаю не менее важным.

Он помедлил.

— Вчера ты сказала, что доверяешь моему чувству ответственности. Это как громом меня поразило, Парис. Я не считаю, что слова были случайными. — Он отклонился назад, тихо спросил:

— Так что случилось с твоим доверием?

Она затравленно глядела на него, горло трепетало.

Он не вынесет, если она сейчас заплачет.

— Я приму душ в офисе, не потому, что мне так нравится, просто там у меня есть рубашка, сухая и с пуговицами. — Схватив с вешалки полотенце, Джек набросил его на голову. — А потом пойду к боссу и выслушаю все, что он имеет мне сказать. Подозреваю: говорить он будет о тебе или о чем-то вкупе с тобой.

Послушаю, сдержу свой гнев и вежливо откажу, потому что не желаю видеть, как он тебя использует. Я хочу, чтобы ты была там, Парис, ведь тебя это касается не меньше. Мое будущее тебя касается. Подумай и пересиль себя. Хватит твоему отцу обращаться с то-, бой как с вещью.

Он крепко поцеловал ее в губы.

— Еще одно: больше никаких разговоров о всего лишь сексе. Вопрос закрыт.