"Венецианская леди" - читать интересную книгу автора (Джейкоб Мерил)

Глава 9

Колокола римских церквей звонили. Над темным куполом Святого Августа кружились голуби, вырисовывая арабески на фоне утреннего неба. Окно было широко раскрыто, и через тюлевую занавеску проникало первое теплое дыхание нарождавшегося дня.

Ручини сжимал Диану в объятиях, любуясь ее синими глазами, лаская голубую пижаму, приоткрытую на белоснежной груди, гармонично слившуюся с золотом коротких, теперь растрепанных волос.

— Диана, вы для меня прекраснее всех картин Рейнольдса и Лоренса, которыми так гордятся картинные галереи вашей страны. Меня, южанина, восхищают изящные черты вашего лица, а нежность и белизна вашей кожи затмевают для меня прекраснейшие небеса Сорренто и Амальфи. Теперь я могу признаться вам: вы покорили меня, мою гордость и мою волю. Я признаюсь в этом потому, что из мрачного существа, ревниво охранявшего свою независимость, вы сделали покорного раба. Диана, я люблю вас за то, что так долго сопротивлялся вашему очарованию. Я обожаю вас за то, что вы не поддавались мне. Вчера вечером, сидя на балконе в ожидании вас, я смотрел на звезды. Ведь мы, венецианцы, суеверны! Я глядел на звезды и думал: которая из них — моя, которая — ее? Вдруг два метеорита пересекли созвездие Лиры. Они стремились один к другому, и, казалось, вот-вот встретятся, потом сразу погасли и исчезли в вечном мраке звездного пространства. Но они почти коснулись друг друга. И этот символический поцелуй двух падающих звезд под темным покровом чудной летней ночи был для меня хорошим предзнаменованием. Я успокоился и ждал вас с миром и радостью на сердце. Я знал, что ночь принадлежит нам, и, что бы ни случилось с нами потом, мы никогда не пожалеем, что пережили ее.

Диана, опьяненная, слушала слова Ручини; прижавшись, как ребенок, к его груди, она спокойно отдавалась так долгожданному счастью. Она так часто представляла себе минуты, когда испытает радость близости с ним, что теперь растворялась в полном и чудесном ощущении физического блаженства. Она чувствовала себя такой маленькой в объятиях Ручини. Ее белокурые, растрепанные в минуту страсти волосы обрамляли лоб, на полуоткрытых губах бродила улыбка признательности. Ручини любовался ею. Его черные глаза останавливались то на чудесном рисунке рта, то на чистой линии маленького прямого носа, то на прелестном контуре груди, выглядывавшей из полуоткрытой пижамы. Ручини наслаждался собственным поражением побежденного кондотьера. С какой молчаливой радостью он касался своим загорелым телом белизны этого покорного и прекрасного тела! С какой благодарностью наблюдал, как опускались тяжелые веки Дианы, заключая в себе чудесное видение их поцелуев и объятий.

Воскресное утро было полно торжествующим перезвоном; пение колоколов как будто возвещало удивленным верующим о рождении великой любви в комнате со старинным желтым потолком. Великолепная пара! Эрос мог бы объявить теням Форума их чудесное вознесение к вершинам страсти.

Проходили часы. Леди Диана и Ручини не двигались, погруженные в сладкое забытье. У окна, колеблемая южным ветерком, тихо трепетала тюлевая занавеска, как будто вздрагивая при воспоминании о недавних ласках, и лепестки роз падали один за другим, как бы отмечая неумолимый бег часов.

Вдруг леди Диана открыла глаза и, обняв своего возлюбленного, спросила:

— Вчера вечером, дорогой, ты обещал мне рассказать все. Но твоя маска все еще не снята, и сегодня ночью я все еще любила таинственное домино из венецианского карнавала… Говори же скорее…

— Итак, мучительная минута уже пришла, и наше очарование должно быть нарушено так скоро?

— Все зависит от твоей откровенности.

— Как знать… Не предпочтешь ли ты подождать хоть немного и, отвернувшись от враждебной действительности, насладиться убаюкивающей нас иллюзией?

— Говори!..

— Женщина — извечное олицетворение любопытства, она согласна потерять свое счастье за возможность узнать его оборотную сторону. Диана, роскошное издание книги Евы, живая статуя Кановы, воскрешенная Эросом в моих объятиях! Неужели ты не боишься погрузить свои нежные руки в черную золу моего прошлого, неужели не боишься увидеть там нечто, от чего потускнеет твое солнце и что придаст горечь нашим поцелуям? Прошлое любовника — это комната Синей Бороды, где висят бесчисленные трупы его былых увлечений… прекрасные и глупые, развратные и чувственные, и ревнивые. Все они там, превращенные в мумии забвением, окаменевшие от времени, этого неумолимого чудовища, безжалостно пожирающего воспоминания. Ты не боишься приоткрыть темное убежище, полное высохших слез, пожелтевших писем и увядших грез?

— Нет, нет, я хочу знать. Пусть ты и заставишь истечь кровью мое сердце, страдать из-за тебя, мой любимый, — это высшее счастье, это печать твоего обладания!

— То, что я должен тебе рассказать, не принадлежит к области моих любовных приключений. Дело идет о женщине, но о женщине, не дающей тебе никаких оснований для ревности. Ты это сейчас поймешь.

Ручини прислонился к подушке, а Диана прижалась к его коленям. Ручини взял ее тонкую руку в свою и нежно улыбнулся ей. Диана в ответ наклонилась и протянула ему свои алые губы. Поцеловав ее, он заговорил:

— Год тому назад графиня Николетта Ручини, одна из моих родственниц, уехала из Венеции в Лондон. Николетте было двадцать лет. Она была очаровательная брюнетка с чудесным цветом лица, умное и утонченное создание. Она была девственницей, и ни одно нечистое желание не зарождалось в ее уме, несмотря на все искушения и множество поклонников. Николетта отправлялась в Лондон усовершенствоваться в английском языке и светских манерах под покровительством своей лучшей приятельницы миссис Эндрю Перкинс. Это была одна из светских львиц Лондона, женщина с прекрасной репутацией, известная своим примерным поведением.

В течение трех месяцев Николетта, гостья миссис Перкинс, проводила восхитительные дни в ее вилле в Регент-парке, в Лондоне. Жизнь улыбалась ей, и судьба устилала ее путь розами… Однажды ей представили англичанина, полковника, лет сорока, служившего во время европейской войны в Месопотамии, отдавшего свой недюжинный ум на службу английской разведки. Я хочу, чтобы вы ясно представили себе, кем был этот человек. Дилетант и артист в форме офицера генерального штаба… читающий в сердцах женщин… не правда ли любопытно? Во время великой войны мы больше привыкли сталкиваться с тонкими гастрономами, чем с тонкими психологами… Как бы то ни было, но офицер (я сейчас назову вам его имя) сделался одним из тузов второго отдела британской контрразведки на Востоке. Пятнадцать лет путешествий и долгого пребывания в Аравии, Сирии и Египте сделали его авторитетом в мусульманской политике. Ему и его другу, Лауренсу, принадлежит честь создания короля Фейсала и раскрытия заговоров националистов в Каире. Он в совершенстве владеет арабским языком и чувствует себя в большой мечети Мекки так же хорошо, как вы в лондонской гостиной. Он великий преступник, — прибавил Ручини глухим голосом.

Леди Диана задрожала при виде засверкавшего взгляда Ручини и тихо повторила:

— Великий преступник?

Но Ручини уже успокоился и безразличным тоном рассказчика, передающего вымышленный сюжет, продолжал:

— Итак, миссис Перкинс представила Николетте полковника. Вероятно, красота Николетты произвела на него сильное впечатление, так как он выразил желание увидеть ее еще раз. Через две недели он давал обед в своем великолепном дворце в честь графини Ручини… Через месяц он официально просил руки Николетты у миссис Перкинс. Но молодая графиня не питала к нему ни малейшего чувства. Он был для нее просто образованным человеком и интересным собеседником, не больше. Его остроумный цинизм морально отдалял ее от полковника, а его физический облик оставлял ее равнодушной к его попыткам ухаживать за ней. Полковник безумно влюбился в Николетту, а отказы и препятствия еще больше распаляли его страсть. И тогда-то у него зародился план. Пользуясь отсутствием миссис Перкинс, уехавшей в Дублин, он телеграфировал Николетте: «Мы приглашены на воскресенье к полковнику в его замок. Приезжайте в субботу, встретимся у него. Преданная вам миссис Перкинс». Николетта доверчиво отправилась по указанному адресу. Полковник встретил ее, окруженный слугами и убийцами. Прекрасная обстановка замка страшно понравилась Николетте, спокойно ожидавшей встречи с друзьями. Отсутствие миссис Перкинс удивило ее. Тогда вероломный полковник показал ей телеграмму, будто бы полученную из Дублина и сообщавшую, что миссис Перкинс прибудет только в воскресенье в десять часов утра.

Вечер прошел очень приятно. Полковник блистал во всеоружии своего остроумия. Николетта любовалась персидскими вазами, наполненными черными ирисами и орхидеями, и арсеналом дамасского оружия.

Ручини вдруг замолчал, леди Диана беспокойно посмотрела на него и спросила:

— А дальше?

Ручини сильно сжал нежный локоть Дианы и продолжал:

— А дальше драма разыгралась… Вы должны представить ее себе во всем ужасе. Преступление восточного сатрапа, раздирающего лилию своей грубой рукой… Николетта, обезумевшая от стыда и страдания, убежала ночью и вернулась пешком в Лондон. На другой день, не дожидаясь возвращения своей приятельницы, до сих пор ничего не знающей об этой драме, она уехала обратно в Венецию и упала в мои объятия, как раненая птичка!

Ручини замолчал, полузакрыв глаза, и, положив руку на белокурые волосы Дианы, добавил:

— Диана, полковник совершил гнуснейшее преступление, и я, Анджело Ручини, поклялся отомстить за Николетту.

Помимо воли и рассудка, леди Диана почувствовала, что разделяет желание мести Ручини, несмотря на то, что его враг был ее соотечественником. И, смело выдержав пылающий взгляд глаз, устремленных на нес, и тиски руки, сжимавшей ее локоть, она проговорила:

— Анджело!, . Вы поступаете справедливо. Я, не верящая в Бога, убеждена, что он одобрил бы наказание преступника. Я еще больше люблю вас за это желание мести и сделаю все, чтобы вам помочь.

— Если вы последуете за мной, вы пораните себя о терновые кусты моей Голгофы… Если вы боитесь запачкать руки или поранить тело, оставьте меня, пока не поздно. Я люблю вас всей душой. Если я потеряю вас сегодня, я буду жить только ради мести и, выполнив ее, умру, удовлетворенный. Я люблю вас, вы для меня все. Ваше благополучие, ваше физическое и моральное спокойствие для меня дороже моей эгоистической любви. Я еще раз говорю вам: берегитесь! Если вы захотите следовать за мной, вы должны забыть вашу родину во имя этой страсти, вы должны бесстрашно отказаться от верности вашим королям и вашему знамени и присоединиться к черному флагу, который я скоро подниму.

Ручини прижал к себе Диану и прибавил:

— Диана, мое сердце разрывается, когда я говорю тебе «уходи», и в ту самую минуту, когда я говорю тебе «уйди», мои губы призывают тебя, мои руки тянутся к тебе, мои глаза ищут твоих. Я гоню тебя и хочу, чтобы ты осталась!

Диана, растроганная, обняла шею Ручини:

— Ты частица меня самой. Ты уничтожил мое прошлое, возродил меня очистительным пламенем своей любви. Для тебя я забуду свое знамя, родину и друзей. Для тебя я изменю всему миру. Я твоя вещь, покорная и доверчивая, Анджело! Ты мой обожаемый господин. С радостью я склоняю перед тобой свою голову, никогда до сих пор не склонявшуюся.

Обнявшись, молчаливые, они слушали согласное биение своих сердец. Их измученные тела и натянутые нервы отдыхали в неизъяснимой сладости. Осторожными движениями Ручини ласкал волосы Дианы, ее лоб, прелестный овал продолговатого лица. Усталым голосом она попросила:

— Назови мне имя этого офицера. Не прерывая ласки, Ручини ответил:

— Это полковник Варрен… Лесли Варрен. Страшным усилием воли леди Диана подавила восклицание. Она закрыла глаза, сердце ее забилось с такой быстротой, что она испугалась, как бы Ручини не заметил ее волнения. Лесли Варрен… Лесли Варрен… Имя ударяло в виски в такт усиленному биению сердца, и горький привкус прошлого поднимался ко рту.

Случай, этот жестокий слепой безумец, эта ночная бабочка, бьющаяся о стены нашего существования, захотел, чтобы в эту минуту полного покоя и невыразимого счастья она услыхала через бесконечность воспоминаний имя одного из своих бывших любовников.