"«АПОЛЛОН-13»" - читать интересную книгу автора (Клюгер Джеффри, Лоувелл Джим)

4

Сай Либергот привык к неверным данным. Он не любил их. Но он привык.

Либергот, как и любой другой оператор, жил только данными на экране своего монитора. У постороннего человека светящиеся цифры, которыми был наполнен день Либергота, не вызывали никаких чувств. Но для оператора числа на мониторе означали либо, что маленькая капсула с людьми, заброшенными судьбой за четверть миллиона миль от дома, в порядке, и это очень хорошо, либо она не в порядке, и тогда это очень плохо. Если дела идут плохо, то люди в капсуле могут никогда не вернуться из космического пространства. А народы Земли захотят знать, не на твоем ли мониторе числа вели себя подозрительно, и почему ты не заметил этого раньше. Так что, когда Либергот получал неверные данные, ему и всем остальным приходилось нелегко.

Было бы неплохо знать о неприятных событиях заранее. Хотя бы уметь их предсказывать. Они могли случиться, когда космический корабль «Аполлон» скрылся за обратной стороной Луны. Они могли случиться, когда капсула «Джемини», вращаясь по орбите Земли, оказывалась вне зоны покрытия соседних станций слежения. Они могли случиться, когда капсула «Меркурий» сходила с орбиты и с визгом вонзалась в атмосферу на скорости 17 тысяч миль в час, оставляя за собой шлейф горячих, подавляющих радиосигнал ионов.

Во всех таких случаях потоки информации с корабля, прежде чем исчезнуть, превращались в бессмысленную мешанину. Цифры на экране могли означать, что давление в кабине вдруг стало снижаться, или что бак с водородом дал течь и взорвался вместе с кораблем, или что накрылись топливные элементы, или что сорвало теплозащитный экран, или что взорвались реактивные стабилизаторы. Скорее всего, это не так, даже почти наверняка, это неверные данные. А вдруг они, все же, верные? Проблема в том, что никогда нельзя быть в этом уверенным, пока «Джемини» не войдет в зону действия следящей станции, или «Меркурий» выйдет из ионного облака, или «Аполлон» появится из-за Луны.

Либергот, как и все операторы в его команде, был прекрасным специалистом. Он пришел в «НАСА» в 1964 году, а с 1968 года работал за своим терминалом Центра управления полетом в Хьюстоне. В 60-х не было лучшего места работы для ученого с такими возможностями отдать свою душу, свой разум, всего себя, чем этот большой, внушающий ужас зал.

К Либерготу стекалось все, что было связано с электрическим оборудованием и системой жизнеобеспечения. Его рабочее место называлось ЭЛЕКТРИКА. Операторы ЭЛЕКТРИКИ отвечали за энергоснабжение и системы жизнеобеспечения командно-сервисного модуля с момента запуска до посадки корабля. «НАСА» называло их ЭЛЕКТРИКА, а сам Либергот и его коллеги предпочитали называть себя «обслугой». Они единственные, кто отслеживал состояние внутренних органов корабля, его соки и газы, и, в конце концов, могли поддерживать работоспособность всего организма даже в таких условиях, в каких ничто работать не может.

За полтора года пилотируемых полетов программы «Аполлон», операторы Центра управления делали замечательные вещи, например, отрабатывали прохождение транслунной траектории, как будто ехали по обычному шоссе. Четыре раза они посылали экипажи к Луне – а дважды, на «Аполлоне-11» и «Аполлоне-12» высаживали их на Луну – и все четыре раза успешно возвращали их домой. Либергот, как и большинство людей в этом зале, работал над каждым из тех полетов и уже начинал чувствовать, что мало чего не подвластно ему и его коллегам во время запуска, лунных прогулок и посадок корабля в океан. Зимой и весной 1970 года, когда Агентство запланировало полет Джима Лоувелла, Кена Маттингли и Фреда Хэйза на «Аполлоне-13», операторы знали, что от них потребуется все их мастерство.

Как представляли себе руководители «НАСА», новая экспедиция должна стать более сложной, чем предыдущие. Экспедиции «Аполлон-11» и «Аполлон-12», первые две посадки на Луну, высаживались в двух наиболее удобных местах – Море Спокойствия и Океане Бурь. С точки зрения планирования полета эти маршруты были наиболее удобны, но для геологов они не представляли интереса – мили и мили пыли и камней примерно одного состава и примерно одного геологического возраста.

Если действительно хочешь получить настоящий материал для исследований, необходимо попасть на лунные возвышенности. Отличие геологической структуры лунных возвышенностей от низин проявлялось уже в том, что они сильнее отражали солнечный свет и, мерцая, служили маяками для исследователей с Земли. Эту загадку предстояло разрешить «Аполлону-13». Намеченное место для третьей лунной высадки называлось массив Фра-Мауро – изрезанное пространство, типа гор Аппалачи, в 110 милях к востоку от места посадки «Аполлона-12». Фра-Мауро мог принести не только интересные образцы грунта. Работа по разведке и поиску удобной посадочной площадки стала бы испытанием мастерства астронавтов и маневренности лунного модуля.

Наиболее трудной частью экспедиции «Аполлон-13» была сама доставка корабля до места назначения. Все предыдущие экспедиции «НАСА» использовали траектории свободного возврата, что гарантировало возврат экипажа на Землю в случае отказа двигателя сервисного модуля. На «Аполлоне-13» это было невозможно. Фра-Мауро был опасным местом для высадки, но еще более опасным было то, что экипажу предстояло осуществлять посадку в то время дня, когда свет от лунной поверхности был наиболее ярким.

В соответствии с полетным планом корабль должен был садиться на Луну, когда Солнце светило под таким углом, при котором тени камней и холмов Фра-Мауро исчезали, как это обычно происходит на гипсовых барельефах. А без теней астронавтам будет гораздо сложнее обнаружить всякие топографические неровности, препятствующие посадке. Надо было изменить траекторию так, чтобы экипаж прибыл к моменту, когда тени становятся длиннее – для этого требовался лишь короткий запуск двигателя на другой стороне Луны. Но любой запуск двигателя приведет к нарушению траектории свободного возврата. И если «Аполлон-13» не сможет выйти на орбиту Луны, новая траектория понесет его обратно к Земле, но корабль пролетит мимо родной планеты на расстоянии сорока тысяч миль.

Для подготовки к такой опасной экспедиции и экипаж и команда Центра управления полетом провели несчетное число часов в совместных тренировках. Самым лучшим способом является использование тренажеров. Во время типичной имитации полета зал управления будет функционировать так, как и при настоящем полете: люди за терминалами, на экранах которых полетные данные, в наушниках постоянные переговоры, большие экраны на стене зала включены и отображают траекторию корабля. Единственное отличие заключается в том, что все сигналы приходят не из космоса, а с дублирующих терминалов из комнаты за стеклом с правой стороны зала. В ней находятся администраторы имитации, или СИМСУПы. Их работа состоит в том, чтобы создавать всякие полетные ситуации, а затем отслеживать, как с ними справляются операторы. Характеристика, которую получают операторы во время таких искусственных ситуаций, сильно влияет на их будущее в Агентстве.

Как-то раз во второй половине дня, за несколько недель до намеченного старта «Аполлона-13», Либергот и остальные операторы находились за своими терминалами, отслеживая поступающие данные от тренажеров. Такой вид имитации назывался интегрированным. Это означало, что экспедиция была виртуальной, корабль был виртуальным, но астронавты были настоящими. Неподалеку от Космического Центра им. Джонсона находилось здание для тренировки экипажа, оснащенное макетами командного и лунного модулей. В этот момент там находились Лоувелл, командир экспедиции, Маттингли, пилот командного модуля и Хэйз, пилот ЛЭМа. Как при любых других имитациях и как во время настоящего полета, операторы могли слышать подшучивания друг над другом астронавтов и КЭПКОМа, но они не могли вмешиваться в их переговоры. Они могли связаться по отдельной линии связи либо с руководителем полета, который сидел за терминалом в третьем ряду Центра управления, либо с тремя-четырьмя специалистами из группы поддержки. Каждый специалист группы работал за отдельным терминалом, мог отслеживать весь полет и решать проблемы любого оператора.

В это время отрабатывалась та часть полетного плана, которая начиналась через сотню часов после запуска, когда Лоувелл и Хэйз должны были осуществить посадку на лунную поверхность в тонкостенном спартанском ЛЭМе, а Маттингли оставался на 60-мильной орбите в сравнительно удобной кабине командного модуля. В такие моменты нагрузка на ЭЛЕКТРИКУ была минимальной, так как основной корабль на орбите не совершал никаких маневров и к тому же связь периодически пропадала, когда он находился за обратной стороной Луны. Пока ваш корабль исправно функционировал, эти сорокаминутные исчезновения каждые два часа давали вам возможность немного потянуться в кресле, отвлечься от экрана терминала и обдумать предстоящие маневры.

Как-то во время отработки такого исчезновения связи Либергот обратил внимание на необычные данные на экране своего терминала: едва заметное падение давления воздуха в кабине корабля. Это изменение, не более чем короткий провал в одну сотую атмосферы, появлялось за секунду до исчезновения корабля за Луной и обнуления всех показаний. Группа поддержки мгновенно связалась с Либерготом.

– Вы видите, что творится с давлением в кабине? – спросили они.

– Да, вижу, – ответил Либергот.

– На сколько оно упало?

– Примерно на одну сотую атмосферы, не больше.

– Не больше, – согласились они, – Что вы по этому поводу думаете?

– Возможно, это ничего не значит, – ответил Либергот.

– Неверные данные?

– Да, я уверен. Так и должно быть перед потерей сигнала. А что это еще может быть?

Либергот и группа поддержки замолчали, уверенные в том, что неверные данные – это правильное объяснение. В настоящем полете такое объяснение было бы правильным. Но в этой имитации полета СИМСУПы решили, что это не так. В течение сорока минут радиомолчания Либергот и его группа ничего не знали о проблемах с кислородом, уверенные, что они видели всего лишь безобидную иллюзию. Затем корабль вышел из тени, и голос Кена Маттингли прервал тишину.

– У нас мгновенная разгерметизация, Хьюстон, – говорил он, – Давление в кабине упало до нуля. Я в скафандре. Предполагаю течь в переборке, но не уверен.

Либергот похолодел. Данные о давлении оказались верными. Это было испытание для ЭЛЕКТРИКИ, и он не прошел его. Проклятые СИМСУПы подловили его. Лоувелл, Маттингли и Хэйз были вне игры. Маттингли вдруг подкинули проблему – конечно, не в виде реальной потери давления в макете корабля, а в виде стрелки манометра на нуле – и он сделал то единственное, что мог сделать: надел скафандр, застегнул его и ждал возобновления связи. Но Либергот и группа поддержки, получившие аварийное сообщение, не сделали ничего.

Либергот ждал по внутренней связи ответа руководителя полета. Если бы руководителем был Крис Крафт, человек, возглавлявший Центр управления от «Меркурия» до «Джемини», то Либергота, как ему казалось, тут же бы отстранили. Крафт же не дурак. Ты потерял корабль, даже ненастоящий корабль, и ты теперь можешь потерять свою шкуру. Хотя в этом случае Либергот, на самом деле, не потерял корабль, но он потерял все самое ценное: сорок минут, за которые он со своей группой мог принять правильное решение для предотвращения катастрофы.

Некоторое время назад Крафт ушел с поста руководителя полета в руководство «НАСА». На его месте теперь был Джин Кранц – постриженный под «ежик», с квадратным лицом, летчик-ветеран корейской войны, пришедший в «НАСА» еще во времена «Меркурия» и выросший до руководителя полета на «Аполлоне».

Для людей в зале Кранц оставался загадкой. Командуя Центром управления со своего священного терминала, он казался человеком военным до мозга костей. Его приказы всегда были краткими и ясными. Его голос никогда не выдавал раздражения по поводу ерунды. Единственное снисхождение, которое он проявлял к себе, касалось его одежды. В течение лунных полетов, которые могли длиться днями и даже неделями, в Центре управления работали, сменяя друг друга, четыре команды операторов, каждую из которых возглавлял свой руководитель полета. Команды обозначались цветами радуги, и команду Кранца окрестили Белой командой. Кранц очень гордился исключительными талантами своих ребят, и во время полетов ввел для себя правило всегда надевать белый жилет поверх форменной белой рубашки с черным галстуком, как символ незапятнанной репутации команды. Жилет делал его более досягаемым, если не притягательным, и работавшим с Кранцем операторам нравилась такая эксцентричность их шефа. Сегодня был всего лишь тренировочный день, и на Кранце не было жилета. Но даже если бы он был, Либергот был уверен, что жилет не предоставил бы ему волшебной защиты. Весь зал управления слышал по радио голос Маттингли, рассказывающего о проблеме. И все слышали ответ КЭПКОМа «Вас понял». И все ждали, что на это скажет Кранц.

– Ладно, – сказал руководитель полета после паузы, показавшейся бесконечно долгой, – Решайте проблему.

Либергот с облегчением выдохнул. Как он знал, эта фраза Кранца означала «Я надеру вам задницу». Либергот продолжил работать за терминалом с удовольствием, смешанным в равной доле, как с облегчением, так и с благодарностью. Но спасение имитируемой экспедиции было нелегким делом. Либергот и другие операторы решили испытать малоопробованный аварийный план, в соответствии с которым ЛЭМ немедленно взлетал с поверхности Луны, стыковался с орбитальным модулем и дальше служил чем-то вроде спасательной шлюпки, в которую перебирались астронавты на весь путь до Земли. После чего они снова перебирались в командный модуль, сбрасывали ЛЭМ и входили в атмосферу. Идея спасательной шлюпки прорабатывалась со всех сторон с самого начла программы «Аполлон» в 1964 году. Несколько похожих маневров даже испытывалось в начале 1969 года, когда астронавты «Аполлон-9» выводили ЛЭМ на земную орбиту. Но никто такой вариант всерьез не рассматривал.

Кранц проводил тренировку плана «спасательной шлюпки» несколько часов, пока не убедился, что операторы и астронавты выучили аварийный протокол и, между прочим, свой урок выучил Либергот. Наконец, они закончили и приступили к отработке другой, менее фантастической ситуации. И в этом, конечно, был смысл. Только несколько недель оставалось до запуска, а надо было отработать множество других сценариев, менее вероятных, чем безжизненный командный модуль и ЛЭМ в роли спасательной шлюпки.

Экспедиция «Аполлон-13» не обещала ничего такого, что могло взбудоражить страну. К сожалению, было множество других событий, которые привлекали внимание людей весной 1970 года помимо космических приключений – какой там по счету, пятый или шестой человек ступит на Луну? 9 апреля, за два дня до намеченного старта, «Нью-Йорк Таймс» вообще не упоминала об экспедиции, посвятив всю первую полосу отклонению Сенатом кандидата от Президента Никсона в Верховный суд, судьи Дж. Харрольда Карсвелла.

Еще в прессе было сообщение о потерях в Южной Азии за последние одиннадцать месяцев; решение Массачусетского верховного суда о задержке оглашения результатов дознания Мэри Джо Копечни; представление нового изобретения – компактных женских чулок «Леггс»; откровения Пола МакКартни, что он испытывает личные трудности с другими тремя музыкантами «Биттлз», и его решение покинуть группу; открытие бейсбольного сезона под заголовком «Тигры наступают на пятки Сенаторам». Самым крупным упоминанием об «Аполлоне-13» была заметка в «Таймс» от 10 апреля – за день до полета – на странице 78, странице о погоде.

Единственное, что подогревало интерес публики, это нездоровое увлечение номером этой экспедиции. Все полеты по программе «Меркурий» использовали номер 7: «Вера-7», «Дружба-7», «Сигма-7» – в честь семерки астронавтов, входивших в отряд. Пилотируемые полеты «Джемини» начинались с «Джемини-3», но останавливались на «Джемини-12». Пилотируемые «Аполлоны» начинались с «Аполлона-7». Запланировав четырнадцатую экспедицию, «НАСА» знала, что ей придется столкнуться и с тринадцатой.

Великие устремления человечества шли бок о бок с непреодолимой привлекательностью самого стойкого суеверия. Большинство людей одобряли лицемерное и надменное «иди-сюда-я-тебя-не-боюсь». И на скафандрах даже были вышиты большие, кричащие римские цифры «XIII», которые астронавты будут носить на протяжении всего полета. За недели до полета публика развлекалась тем, что выискивала всякие другие приметы на тему числа 13, которые служили предзнаменованием катастрофы в экспедиции: полет был назначен на 11 апреля 1970 года, или 4/11/70 – сумма цифр дает число 13; запуск намечался в 1:13 по хьюстонскому времени и, что еще хуже, в 13:13 по 24-часовой шкале; если запуск пройдет нормально, то корабль входил в зону притяжения Луны 13 апреля.

«НАСА», как и Лоувелл, смеялось над этим шаманством. Что касается командира экспедиции, то он считал свое путешествие на Фра-Мауро научной экспедицией – не больше и не меньше. Здесь не было места для суеверной показухи, и он выбрал отражавший эту уверенность девиз для официальной эмблемы экспедиции. Вспоминая дни в «Аннаполисе», Лоувелл позаимствовал девиз у военно-морских сил «Ex tridens, scientia» («Из океана – знания»), и немного его изменил на «Ex luna, scientia» («С Луны – знания»). Для Лоувелла обретение новых знаний казалось самой главной причиной путешествия на Луну.

Подготовка экспедиции «Аполлон-13» шла безупречно. Как любил повторять Лоувелл, если все идет хорошо – жди беды. И за семь дней до старта заболел Чарли Дюк. Дюк был пилотом ЛЭМа в экипаже дублеров, куда входили еще командир Джон Янг и пилот командного модуля Джек Суиджерт. Дюк подхватил корь от одного из своих детей и подверг опасности заражения Янга, Суиджерта, Лоувелла, Маттингли и Хэйза. Тесты крови подтвердили, что остальные члены экипажа, в том числе Лоувелл и Хэйз, раньше уже перенесли корь, поэтому в их крови находились защитные антитела. Однако Маттингли не имел иммунитета и поэтому имел реальные шансы заболеть.

В таких случаях правила «НАСА» говорили, что потенциально больному члену экипажа нельзя доверять управление кораблем, поэтому Маттингли должен быть исключен из состава экспедиции. Лоувелл, который тренировался с этим экипажем большую часть года, пошел в атаку. Как? Вы хотите изменить экипаж сейчас, за неделю до старта из-за вероятной опасности вирусной инфекции? На брифинге с экипажем в Хьюстоне, где было объявлено решение, Лоувелл отстаивал своего пилота командного модуля.

– Каков инкубационный период для кори? – спросил командир полетного медика.

– От десяти дней до двух недель, – ответил доктор.

– Значит, он может быть здоров при запуске? – спросил Лоувелл.

– Да.

– И может быть здоров, когда мы пойдем к Луне?

– Да.

– Тогда какие проблемы? – сказал Лоувелл, – Если у него начнется жар, когда мы с Фредом будем на поверхности Луны, у него будет достаточно времени, чтобы выздороветь. А если ему не станет лучше, он может пропотеть по дороге домой. Нет лучше места, чтобы переболеть корью, чем прекрасный удобный корабль.

Полетный медик скептически смотрел на Лоувелла, ожидая пока тот не закончит речь, а потом выкинул Маттингли из строя.

Хотя Лоувелл души не чаял в своем пилоте командного модуля, его новый член команды был неплохим специалистом. В свои тридцать восемь Джек Суиджерт первоначально был известен, как первый неженатый астронавт, принятый в отряд «НАСА». В начале шестидесятых, когда имидж был все, а способности стояли на втором месте, это было немыслимо. Но когда к концу шестидесятых нравы в обществе стали свободнее, «НАСА» это сделало. Высокий, подстриженный под «ежик» Суиджерт имел устраивавшую Агентство репутацию строптивого холостяка с активной общественной жизнью. Хорошо это или нет, неизвестно, но Суиджерт сделал все, что мог, чтобы навсегда сохранить о себе такую славу. В его хьюстонской квартире были: обитое мехом кресло-качалка, пивной кран на кухне, оборудование для приготовления вина и крутая стереосистема.

«НАСА» прощало все эти менее чем правильные развлечения, так как Суиджерт был классным специалистом и уверенным в себе пилотом. Он преданно отдавал себя тренировкам в роли дублера на «Аполлоне-13», а после перемещения в основной состав, стал работать еще усерднее. За предыдущий год члены первоначального экипажа настолько привыкли друг к другу, что Лоувелл и Хэйз научились понимать нюансы и интонацию голоса Маттингли – ценное умение в те моменты полета, когда оба пилота ЛЭМа должны полагаться на приказы пилоты командного модуля, чтобы произвести безопасную стыковку. После замены Маттингли понадобилось несколько дней тренировок на тренажере, пока «НАСА» и сами астронавты не убедились в том, что новый основной состав работает столь же эффективно, как и старый.

За сорок восемь часов до старта Суиджерт был аттестован для полета. Последняя проблема, с которой столкнулись руководители полета, какую памятную табличку стоит укрепить на корпусе ЛЭМа. Дело в том, что к передней стойке модуля уже была прикручена декоративная панель с выгравированными именами трех членов экипажа. Необходимо было изменить надписи, чтобы учесть последние изменения в составе команды. Последней же проблемой самого Суиджерта было то, о чем незамедлительно подняли шумиху газеты – он забыл отправить налоговую декларацию. Последний срок сдачи был, конечно, 15 апреля, через четыре дня после запуска, когда этот конкретный налогоплательщик будет на орбите вокруг Луны. Суиджерт решил просто не думать об этом, считая, что сможет что-нибудь сделать, когда вернется домой. Маттингли же теперь был в состоянии сдать его декларацию, по причине лени Суиджерта.

Третьим членом экипажа «Аполлона-13» был пилот лунного модуля, бывший морской летчик Фред Хэйз. В свои тридцать шесть Хэйз был самым молодым из этой тройки, а его черные волосы и угловатые черты делали его еще моложе. Хотя он был женат, имел троих детей и ждал четвертого, среди друзей был известен под детской кличкой «дятел», которую он получил, исполняя роль дятла в школьном спектакле в первом классе. В отличие от Лоувелла и Суиджерта Хэйз не испытывал страсти к полетам. В космических путешествиях его интересовали научные исследования. Один из ученых «НАСА» говорил о нем «обученный дурак», имея в виду почти противоестественную любовь Хэйза к геологическому оборудованию, которое они с Лоувеллом должны были использовать для сбора образцов лунной поверхности. Вряд ли вы бы ожидали найти все эти качества в астронавтах отважных дней экспедиций «Меркурий». Но они не были удивительны для людей, на скафандрах которых были вышиты слова «Ex luna, scientia».

«Аполлон-13» стартовал точно по расписанию, 11 апреля в 13:13 по хьюстонскому времени, и три часа спустя покинул орбиту Земли, направившись к Луне (ПРИМ.ПЕРЕВ. – хронология событий и расшифровка радиопереговоров, начиная с предстартовой подготовки и до инцидента описана в Приложении 5). Для Суиджерта и Хэйза, никогда не летавших в космос, ощущения во время старта, полета по орбите и транслунного запуска двигателя были неописуемы. Для Лоувелла, в четвертый раз отправляющего в космос и второй раз на огромной ракете «Сатурн-5», это было не более чем возвращением к привычной работе. В первые сутки экспедиции лунный ветеран, занимавший теперь почетное место с левой стороны, ранее предназначавшееся Борману, в разговоре с Землей пошутил, намекая на 1968 год, мол, мы тут с Борманом и Андерсом хотим продолжить полет.

– Привет, Хьюстон, это тринадцатый – вызвал Лоувелл.

– Тринадцатый, это Хьюстон, вас слушаю – ответил КЭПКОМ.

Во всех предыдущих полетах обязанности КЭПКОМа исполняли бывшие астронавты, а не просто специалисты, никогда не сидевшие в кресле пилота. Они знали, что те три парня, которые сейчас летят в герметичной капсуле со скоростью 20 тысяч миль в час, когда-нибудь и сами будут произносить такие слова другим астронавтам. КЭПКОМом сегодня был Джо Кервин, «зеленый» новичок. Кервин никогда не был в космосе, но его имя значилось в списках будущих астронавтов.

– Мы совсем забыли, – сказал Лоувелл Кервину, – Что нового в мире?

– Ну, почти ничего, – ответил Кервин, – «Астры» выиграли 8:7 – «Храбрецы» вели пять очков на девятой подаче, но те их все равно сделали. В Маниле и других областях острова Лусон произошло землетрясение. Канцлер западной Германии Вилли Брандт, наблюдавший за Вашим стартом с Мыса, и Президент Никсон заканчивают раунд переговоров. Авиадиспетчеры все еще бастуют, но вас обрадует, что операторы Центра управления полетом пока работают.

– Спасибо им за такую любезность, – рассмеялся Лоувелл.

– Также, – продолжал Кервин, – бастуют некоторые компании грузоперевозчиков на Среднем Западе. В Миннеаполисе школьные учителя не вышли на работу. А самое приятное развлечение по всей стране…

Кервин выдержал многозначительную паузу:

– Парни, а вы заполнили свои декларации?

Суиджерт, сидевший в среднем кресле, вмешался в разговор.

– Как мне получить отсрочку? – спросил он деловым тоном. Кервин, который знал о его проблеме, рассмеялся.

– Джо, это совсем не смешно, – запротестовал Суиджерт. Все случилось слишком быстро, и мне нужна отсрочка.

Все операторы снова услышали смех в наушниках.

– Ребята, я серьезно, – сказал Суиджерт, – Я не заполнил свою декларацию.

– Тут весь зал лежит под столом, – сообщил Кервин.

– Ага, – продолжал жаловаться Суиджерт, – Может после возвращения мне придется сидеть совсем в другом «карантине», чем тот, что приготовили медики.

– Джек, мы подумаем, что можно для тебя сделать, – ответил Кервин, – Тем временем, принято решение, что форма одежды у вас – скафандры с мечами и медалями, а сегодня вечером у вас в нижнем приборном отсеке будет фильм, роли исполняют Джон Уэйн, Лу Костелло и Ширли Темпл в фильме «Полет Аполлона-13». Все. (ПРИМ.ПЕРЕВ. – см. расшифровку радиопереговоров в Приложении 5).

Лоувелла удивляло, что и экипаж и Земля занимались этой болтовней. Не будет, конечно, никакого фильма, не будет формы с мечами и медалями. Но забавные воспоминания о неторопливой жизни на борту просторного корабля военно-воздушных сил еще не стерлись в выпускнике «Аннаполиса». Типичная шутка времен экспедиций «Меркурий» состояла в том, что астронавты не залезали в свои капсулы – их туда запихивали. Космические корабли были несообразно меньше и неудобнее, а экспедиции продолжались в среднем лишь восемь с половиной часов. «Джемини», на которых начинался космический опыт Лоувелла, были вдвое вместительнее, но и экипаж состоял уже из двух человек.

Как обнаружил Лоувелл еще на «Аполлоне-8», а Хэйз и Суиджерт только сейчас, лунные корабли «НАСА» стали совсем другими. Командный модуль «Аполлона» представлял собой конус высотой три с половиной метра и около четырех метров у основания. Стены жилого отсека были выполнены из алюминиевых листов с изолирующим ячеистым наполнителем. Снаружи была стальная оболочка, еще один слой наполнителя и еще один слой стали. Такая многослойная переборка – не толще нескольких сантиметров – было все, что отделяло внутреннюю часть кабины от почти полного вакуума снаружи, где температура на Солнце доходила до поджаривающих 140 градусов, а в тени – до замораживающих минус 170. Внутри же корабля поддерживалось нормальные 22 градуса.

Три кресла астронавтов располагались в ряд и, собственно, не были настоящими креслами. В виду того, что большую часть полета астронавты пребывали в состоянии невесомости, там не было удобной мягкой прокладки. Наоборот, так называемые кресла представляли собой металлический каркас, с натянутыми на наго стропами из ткани – простая и, самое главное, легкая конструкция. Каждое кресло было установлено на разборных алюминиевых стойках, разработанных для гашения сильного удара во время посадки в океан или, в случае промаха, на землю. У подножия находились багажные отделения – типа, кладовки (Неслыханно! Невозможно представить в эру «Меркурия» и «Джемини»!) – называемые «нижний приборный отсек». Там были припасы, оборудование и навигационная станция.

Прямо перед астронавтами была установлена большая, серая, как линкор, 180-градусов ширины приборная панель. Пять сотен ручек управления на ней были специально разработаны для толстых, медленных и неуклюжих пальцев в надутых воздухом перчатках скафандров, и представляли собой переключатели, вращающиеся рукоятки, кнопки и регуляторы с щелчком. Важные переключатели, такие как включение двигателя или расстыковка модулей, были закрыты защитными крышками или замками, чтобы их нельзя было нажать случайным движением колена или локтя. Индикаторы, в основном, представляли собой шкалы, лампочки и маленькие квадратные отверстия, содержащие либо «серый флаг» либо «красно-белый». Серый флаг – это серая полоска из металла, которая показывала, что соответствующий переключатель находится в правильной позиции. Если же по каким-то причинам надо было изменить положение переключателя, там появлялись красно-белые полоски.

За спинами астронавтов, позади защитного теплового экрана, который защищал дно конического командного модуля во время входа в атмосферу, располагался восьмиметровый цилиндрический сервисный модуль. Из его задней части выступало сопло двигателя корабля. Сервисный модуль был недоступен для астронавтов, также как фургон грузовика недоступен из кабины водителя. Кроме того, иллюминаторы командного модуля «смотрели» вперед, поэтому астронавты, к тому же, его и не видели. Внутренняя часть цилиндра сервисного модуля делилась на шесть отсеков, содержащих топливные элементы, баки с водородом, электрические коммутаторы, системы жизнеобеспечения, ракетное топливо и сам двигатель. В выступе отсека номер четыре также находились бок о бок два бака с кислородом.

С другой, верхней, стороны командно-сервисного модуля располагался ЛЭМ, соединенный с вершиной конуса командного модуля герметичным туннелем. Высотой семь метров, неуклюжий, с четырьмя стойками-ногами он производил впечатление гигантского паука. На самом деле, во время первого полета с лунным модулем на борту, на «Аполлоне-9», его и прозвали «Паук», а командный модуль, соответственно, «Кокон». На «Аполлоне-13» Лоувелл выбрал более достойные имена: «Одиссей» для своего командного модуля и «Водолей» – для ЛЭМа. Журналисты иронично отмечали, будто это была дань мюзиклу «Волосы», который Лоувелл не смотрел и не собирался смотреть. На самом деле, он позаимствовал имя «Водолей» из египетской мифологии – водолей, который принес плодородие и знания в долину Нила. «Одиссея» он выбрал потому, что тот собирался обойти весь мир, и потому что словарь определял слово «одиссея», как очень длинное путешествие, изобилующее разными приключениями», хотя фразу о приключениях лучше было выкинуть. В то время как отсек для экипажа в «Одиссее» был сравнительно просторным, жилой отсек в «Водолее» был угнетающе тесным цилиндром 2 метров 35 сантиметров в ширину. В отличие от командного модуля в нем не было пяти иллюминаторов и панорамной приборной панели, а были два треугольных окна и две маленькие панели. ЛЭМ проектировался только для двух человек. И только на два дня.

«НАСА» страшно гордилось этой парой модулей и любило пускать пыль в глаза. Начиная с той триумфальной рождественской телепередачи с «Аполлона-8» два года назад, экипажи продолжали выходить в эфир, глядя сверху вниз в камеры, установленные в нижнем отсеке для оборудования, и полетные планы выделяли для этого специальное время. Этот обычай достиг своего пика популярности во время лунной высадки на «Аполлоне-11» летом 1969 года, когда телестанции по всему земному шару транслировали первую прогулку по Луне Нейла Армстронга и База Олдрина, а весь мир, затаив дыхание, следил за ней. Но ко времени полета «Аполлона-13» публика потеряла к этому всякий интерес. После двух суток полета было намечено телевизионное шоу, но ни одна из приглашенных телекомпаний не стала его транслировать. Начало передачи планировалось 13 апреля в 8:24 вечера, когда по «Эн-Би-Си» шел «Юмор с Роуэном и Мартином», а по «Си-Би-Эс» – «Здесь Люси». «Эй-Би-Си» включило в программу фильм 1966 года «Где свистят пули», а после него «Шоу Дика Каветта».

Большинство зрителей в стране не хотели замены всех этих программ на трансляцию из космоса, и даже в Центре управления специалисты проявляли к ней слабый интерес. Передача началась за полтора часа до вечерней смены, поэтому большинство операторов с нетерпением ожидали конца работы, чтобы пропустить рюмку в «Поющем колесе», салоне из красного кирпича, обставленном антиквариатом и располагающемся неподалеку от Космического Центра.

Тем не менее, «НАСА» и экипаж «Аполлона» решили продолжать трансляцию передачи на все доступные телестанции на случай, если те захотят вставить фрагменты в 11-часовые вечерние новости. Пусть хоть что-то, чем вообще ничего, подумали они. Кроме того, жены астронавтов приходят смотреть эти периодические трансляции, но никто в «НАСА» не мог им объяснить, почему обычай будет нарушен. В этот вечер операторы в Хьюстоне могли видеть Мэрилин Лоувелл с двумя из ее четырех детей, 16-летней Барбарой и 11-летней Сюзан, сидящими за стеклом наблюдательного зала позади Центра управления. Также в ожидании трансляции здесь была и Мэри Хэйз, жена астронавта, впервые полетевшего в космос.

Передача в никуда, которую смотрели Мэрилин, Барбара, Сюзан, Мэри и операторы, началась с неустойчивого, темного изображения Фреда Хэйза, плывущего по тоннелю, соединяющему командный модуль и ЛЭМ. Лоувелл держал камеру, облокачиваясь на среднее кресло Суиджерта. Суиджерт сдвинулся налево, в сторону кресла Лоувелла (ПРИМ.ПЕРЕВ. – это была вторая телепередача с «Аполлона-13», она началась в 55:14 полетного времени).

– Вот что мы собираемся для вас сделать, – говорил Лоувелл в никуда, кроме Хьюстона, – Начнем с корабля «Одиссей» и проведем вас через туннель в «Водолей». Ваш телевизионный оператор отдыхает в центральном кресле Фреда, Фред пролетает сквозь туннель, и мы хотим показать корабль, в котором нам предстоит опуститься на Луну.

Позируя перед камерой, Хэйз проплыл сквозь конус командного модуля и влетел в ЛЭМ, как в сюжете фантастического фильма путешественник пролетает через дыру в пространстве-времени в другой мир. Лоувелл медленно пролетел следом за ним.

Вот что я заметил, Джек, – сказал перевернутый Хэйз своему КЭПКОМу, – Когда в нормальном положении выходишь из командного модуля, то попадаешь в «Водолей» в обратном положении. Хотя я и тренировался в бассейне, это очень непривычно. Я как будто стою на голове.

– Классная картинка, Джим, – подзадоривал командира КЭПКОМ Джек Лусма, – Возьми-ка немного правее.

Лоувелл, подбросив себя, протолкнул свое тело в ЛЭМ и опустился ногами на большую выпуклость пола лунного модуля.

– К сведению всех землян, – сказал Хэйз, – внизу под ногами Джима располагается взлетный двигатель ЛЭМа, которым мы воспользуемся для старта с поверхности Луны. Возле корпуса двигателя – вот эта белая коробка, на которой я держу руку. Это, как раз, рюкзак Джима, который будет снабжать его кислородом и охлаждающей водой при путешествии по лунной поверхности.

– Принято, Фред, мы видим это, – сказал Лусма, – Мы получаем неплохое изображение. Да, и твое объяснение прекрасно. Как мы видим, камера Джима ориентирована нормально, так как мы привыкли смотреть. Продолжайте.

Лоувелл и Хэйз продолжили с энтузиазмом. Пока они общались с народом, большинство операторов Центра управления были заняты другими делами. По внутренней связи, предназначенной только специалистам за терминалами, шло обсуждение маневра, который предстояло выполнить экипажу после конца эфира. Возглавлял дискуссию Кранц, руководитель полетов, выступая в роли арбитра, устанавливающего приоритеты и определяющего, какие действия необходимо выполнить, а какие еще подождут. Разговоры по этому каналу связи были бы, несомненно, менее понятны зрителям, чем телетрансляция с борта корабля.

– ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, это ЭЛЕКТРИКА, – вызвал по внутренней связи Либергот.

– Слушаю, ЭЛЕКТРИКА, – сказал Кранц.

– В 55:50 мы должны включить криогенное перемешивание. Во всех четырех баках.

– Подождем, пока они усядутся в кресла.

– Принято.

– ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, это ОРИЕНТАЦИЯ, – вызвал Бак Уиллоуби, офицер по системам ориентации, навигации и управления.

– Слушаю, ОРИЕНТАЦИЯ.

– Для выполнения маневра мы должны задействовать еще две сборки.

– Вы хотите задействовать «Си» и «Ди», верно?

– Так точно.

– И отключить «Эй» и «Би»?

– Нет.

– Так, все четыре.

– ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, это СВЯЗЬ, – вызвал офицер по аппаратуре и связи.

– Слушаю, СВЯЗЬ.

– Мы должны подтвердить конфигурацию главной. Нам надо знать, в каком она режиме.

– Так, на этом остановимся.

Маневры, которые планировал для экипажа Хьюстон этими техническими переговорами, были, по существу, рутинными. Когда СВЯЗЬ говорил «главной», он имел в виду установку главной антенны сервисного модуля под определенным углом, зависящим от траектории корабля. СВЯЗЬ был обязан осуществлять круглосуточный контроль систем связи корабля, поэтому периодически проверял ориентацию. Слова о «сборках» относились к четырем сборкам реактивных стабилизаторов, расположенным вокруг сервисного модуля, предназначенным для изменения ориентации корабля (ПРИМ.ПЕРЕВ. – каждая сборка состояла из четырех реактивных двигателей, ориентированных в разные стороны). После окончания телепередачи экипажу предстояло выполнить ряд маневров, поэтому ОРИЕНТАЦИЯ хотел задействовать все четыре сборки стабилизаторов.

Следующая процедура – «криогенное перемешивание», как ее назвал Либергот – была самой рутинной из всех. В сервисном модуле располагались два бака с кислородом и два бака с водородом. Все газы находились в сжиженном, или криогенном, состоянии. Низкая температура, которая в случае с кислородом достигала минус 207 градусов, удерживала газы в состоянии так называемой сверхкритичной плотности – химически неустойчивом состоянии, при котором вещество и не твердое, и не жидкое, и не газообразное, а нечто промежуточное. Теплоизоляция баков была столь хороша, что если бы их наполнили обыкновенным льдом и оставили при комнатной температуре в 21 градус, то только через восемь с половиной лет лед бы растаял, и еще через четыре года вода нагрелась бы до комнатной температуры. Этого потребовали от разработчиков, но так как никто не собирался проводить подобные испытания, то «НАСА» поверило им на слово.

Однако настоящее чудо начиналось, когда кислород и водород выпускались наружу. Баки соединялись с тремя топливными элементами, оснащенными каталитическими электродами. Попадая в элементы и реагируя с электродами, оба газа смешивались и, благодаря достижениям химии и технологии, производили три биопродукта: электричество, воду и тепло. Таким образом, системы жизнеобеспечения корабля полностью зависели от этих газов и топливных элементов.

Хотя оба газа были важны для поддержания жизни в корабле, к кислородным бакам это относилось вдвойне, так как они, помимо прочего, содержали еще и весь запас воздуха для дыхания экипажа. Каждый из них представлял собой сферу 65 см в диаметре, содержащую 145 кг кислорода под давлением 63.7 атмосферы. В баки погружались два электрических зонда – как будто кто-то пробовал пальцами температуру воды в ванне. Один из них мог перемещаться по всей длине бака и являлся комбинацией мерной линейки и термостата, а другой, рядом с ним, состоял из нагревателя и вентилятора. Нагреватель использовался для подогрева кислорода, в случае, когда его давление будет слишком низким. Вентиляторы использовались для перемешивания содержимого по командам ЭЛЕТРИКИ не менее одного раза в сутки, так как газ, находящийся в состоянии сверхкритичной плотности, стремится расслоиться, чем делает невозможным измерение его точного количества в баке.

В то время как Либергот ожидал начала перемешивания, а другие операторы готовили очередные процедуры, экипаж продолжал телетурне по кораблю. На огромном мониторе Центра управления появилось изображение Луны молочного цвета, пробуждая воспоминания о телетрансляции с «Аполлона-8», за которой наблюдал весь мир.

– В правом иллюминаторе, – говорил Лоувелл, исполняя роль диктора, – Вы можете видеть нечто. Я попытаюсь его приблизить, чтобы лучше рассмотреть.

– Оно уже становится больше, – сказал Хэйз, – Я уже могу различать детали, хотя оно серое с белыми пятнами.

Затем Лоувелл снова повернул камеру внутрь ЛЭМа. На экране появился Хэйз, который мастерил что-то типа большой веревочной сетки.

– А теперь вы видите Фреда, занятого своим любимым делом, – объяснил Лоувелл.

– Но он же не в отсеке с припасами, так ведь? – спросил Лусма.

– Нет, припасы его второе любимое занятие, – ответил Лоувелл, – Сейчас он мастерит гамак, чтобы поспать на поверхности Луны.

– Принято. Поспать, а затем поесть.

Лоувелл оттолкнулся от Хэйза и проплыл по тоннелю обратно.

– Так, Хьюстон, – сказал он, – Ради наших зрителей мы покидаем «Водолей» и переходим в «Одиссей».

– Хорошо, Джим. Мы думаем, можно уже заканчивать. Что вы на это скажете?

– Раз вы хотите закончить, то мы не против, – согласился Лоувелл.

Завершив 27-минутное вступление перед полупустым залом Центра управления, он ослабил свой голос:

– Мы собираемся повернуть декомпрессионный вентиль.

– Принято, – сказал Лусма.

Декомпрессионный вентиль был установлен в лунном отсеке для выравнивания давлений воздуха между двумя модулями. Услышав этот диалог, Хэйз повернул рукоятку вентиля, вызвав шипение и глухой удар, потрясший весь корабль. Удерживая камеру, Лоувелл заметно вздрогнул. С начала экспедиции командир начал подозревать, что его чрезмерно буйный коллега иногда использует декомпрессионный вентиль не по прямой необходимости, получая озорное удовольствие от испуга остальных членов экипажа. На третьи сутки полета эта шутка уже начинала раздражать.

– Каждый раз, когда он делает это, – честно признался Лоувелл, – У нас сердце выпрыгивает из груди. Джек, если вы решили закончить шоу, мы готовы.

– Хорошо, Джим, – заключил Лусма, – Классная получилась передача.

– Принято, – сказал Лоувелл, – Спасибо. Экипаж «Аполлона-13» желает всем спокойной ночи. Мы готовы закрыть «Водолей» и приятно провести вечер в «Одиссее». Спокойной ночи.

И проекционный экран погас.

В Хьюстоне Мэрилин Лоувелл улыбнулась. Ее муж выглядел прекрасно, хотя и немного отощавшим, с трехдневной щетиной, а его голос звучал ровно и спокойно. Хотя он бы никогда и не позволил себе рассказать о своих проблемах в телешоу, но он вряд ли бы смог скрыть слабые признаки волнений в своем голосе. А Мэрилин не заметила никаких признаков. Ее муж был явно счастлив от полета и, как она полагала, с нетерпением ожидал его кульминации – высадки на Луну. Она же была рада, что половина пути пройдена, и не могла дождаться посадки корабля в Тихий океан. Мэрилин взглянула на свои часы, быстро попрощалась с сидевшим все это время рядом с ней офицером пресс-службы «НАСА», и они вместе с Мэри Хэйз отправились домой укладывать детей в кровать.

Внизу, в зале Центра управления, Лусма просмотрел список очередных маневров, которые должен выполнить экипаж прежде, чем ему тоже можно будет уйти. Как КЭПКОМ, он был обязан дать астронавтам передышку перед очередным этапом, и, как он полагал, несколько минут было достаточно, чтобы они уложили камеру и вернулись в свои кресла перед получением команд на криогенное перемешивание, включение реактивных стабилизаторов и настройку антенны.

Прежде чем Лоувелл мог покинуть туннель, а Хэйз – лунный модуль, операторы совместно с экипажем были обязаны немедленно приступить к своим обязанностям. На приборной панели пилота командного модуля замигала желтая лампочка тревоги, которая могла – только лишь могла – указывать на проблему с давлением в криогенной системе. В то же мгновение соответствующий сигнал поступил и на терминал Либергота. Просматривая экран, Либергот обнаружил, что сигнал тревоги был вызван падением давления в одном из водородных баков, в том самом, в котором уже происходили похожие проблемы в предыдущие двое суток. Если баки со сжиженными газами или их датчики ведут себя нестабильно, то это верный признак того, что необходимо перемешивание. Когда Лоувелл опустился в свое левое кресло, а Суиджерт устроился в центральном, Хьюстон передал инструкции.

– Вы должны повернуться вправо на 060 и ноль целых.

– Хорошо, мы сделаем это, – ответил Лоувелл.

– Проверьте стабилизатор «Си-4».

– Ладно, Джек.

– Сделайте еще одну вещь. Перемешайте криогенные баки.

– Хорошо, – сказал Лоувелл, – Мы готовы.

Как только Лоувелл приготовился к включению стабилизаторов, а Хэйз закрыл ЛЭМ и через тоннель направился обратно в «Одиссей», Суиджерт повернул выключатель перемешивания всех четырех криогенных баков. Внизу на Земле Либергот со своей командой следил за мониторами, ожидая стабилизации давления водорода, которая должна была последовать за перемешиванием.

Из всех возможных аварийных ситуаций, которые рассматривались астронавтами и операторами при разработке плана экспедиции, попадание случайного метеорита было не самой тотальной, ужасной или неожиданной катастрофой. На тех скоростях, которые имеет корабль на околоземной орбите, столкновение с крупинками поперечником в пару миллиметров энергетически эквивалентно удару мяча для боулинга на скорости 60 миль в час. Вмятина, возможно, и не останется, но в оболочке корабля может появиться небольшая трещина, через которую выйдет необходимый для жизни воздух. За пределами околоземной орбиты скорости выше, и опасность больше. В первых экспедициях на Луну об этом мало говорили, но этого боялись: неожиданного толчка, дрожания или резкого удара в переборку. Встреча в космосе двух тел – высокотехнологичного изобретения человека с обыкновенным булыжником – напоминало невероятную, абсурдную ситуацию, как если бы на поле битвы в Геттисбурге одна пуля попала в другую.

В течение шестнадцати секунд после начала криогенного перемешивания астронавты «Аполлона-13» занимались осуществлением следующих маневров и ожидали очередных команд с Земли. И в этот момент корабль сотрясся от громкого удара. Суиджерт, пристегнутый в кресле, ощутил под собой тряску. Лоувелл, передвигавшийся по командному модулю, всем телом почувствовал грохот. Хэйз, находившийся в тоннеле, увидел, как пошатнулись стены вокруг него. Ни Хэйз, ни Суиджерт такого раньше не испытывали. Да и Лоувелл не мог припомнить подобного за свои предыдущие три полета в космической пустоте.

В первый момент Лоувелл сильно разозлился. Хэйз! Это, конечно же, Хэйз со своим проклятым декомпрессионным вентилем! Один раз такая шутка может быть смешной. Но дважды? Трижды? Даже учитывая буйный нрав новичка, это зашло слишком далеко. Командир вернулся в тоннель, встретился глазами с Хэйзом и свирепо взглянул на него. Не начавшуюся стычку остановил сам Лоувелл. Глаза Хэйза были широко открыты, неожиданно большие, как блюдца. Они не были похожи на прищуренные и веселые глаза шутника. Скорее, это были глаза испуганного человека – по-настоящему и сильно испуганного.

– Это не я, – произнес Хэйз в ответ на молчаливый вопрос командира.

Лоувелл обернулся и посмотрел на Суиджерта, но ничего не понял. В его испуганных глазах он увидел такое же смятение, тот же немой вопрос. Над головой у Суиджерта, в центре приборной панели командного модуля вспыхнула желтая аварийная лампочка. Одновременно появился аварийный сигнал в наушниках Хэйза, а справа панели, где отображалось состояние электрических систем, загорелась еще одна. Суиджерт просмотрел панель и обнаружил, мгновенную и необъяснимую потерю мощности в главной шине «Б» – одной из двух распределительных систем, питающих все оборудование командного модуля. Если накрылась одна шина, то половина систем корабля уже не работают.

Эй, – прокричал Суиджерт по радиосвязи в Хьюстон, – У нас тут проблема.

– Это Хьюстон, повторите, – ответил Лусма.

– Хьюстон, у нас проблема, – повторил за Суиджерта Лоувелл, – У нас потеря питания в шине «Б».

– Вас понял, на шине «Б» нет напряжения. Так, ждите, тринадцатый, мы посмотрим, что можно сделать.

Сай Либергот слышал радиообмен и, как и остальные операторы, принялся просматривать экран терминала. Однако прежде чем он успел что-то понять, в его наушниках раздался крик:

– Что с данными, ЭЛЕКТРИКА?

Это был Ларри Шикс, один из трех специалистов команды поддержки, отвечающий за системы жизнеобеспечения и обязанный помогать Либерготу разрешать аварийные ситуации. Следом за Шиксом раздался голос Джорджа Блисса, другого инженера ЭЛЕКТРИКИ:

– У нас больше, чем просто проблема.

Либергот посмотрел на монитор, и у него перехватило дыхание. Ему казалось, что все индикаторы указывали на бак. Он не мог поверить, что это данные настоящего полета. Больше было похоже на те числа, которыми хитрый СИМСУП хотел привлечь внимание во время тренировок.

Но это была не тренировка. Самый первый и самый плохой показатель, который заметил Либергот – справа от параметров водородных баков, на которые он смотрел мгновение назад – касался двух главных кислородных баков корабля. Его монитор указывал, что бак номер два, который содержал половину всего запаса кислорода, вдруг перестал существовать. Данные просто обратились в нуль, исчезли или, как говорили операторы, убежали.

– Мы потеряли давление кислорода в баке номер два, – подтвердил Блисс.

Либергот просмотрел экран и обнаружил еще более плохие новости:

– Так, ребята, нет давления в топливных элементах один и два.

На мгновение Либергот почувствовал небольшую тошноту. В соответствии с тем, что он услышал в наушниках и увидел на экране, большая часть систем питания «Одиссея», не говоря уже о половине систем воздухоснабжения, накрылись. Диагноз был ужасным, но еще не окончательным. Существовала вероятность, что с системой в целом ничего не произошло, а случившееся вызвано отказом датчиков. Может, они просто выдали неверные данные. Это иногда случалось, и хороший оператор ЭЛЕКТРИКИ, прежде чем паниковать, должен перебрать все простые причины.

– ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, возможно, у нас проблемы с оборудованием, – сказал Кранцу Либергот, – Разрешите составить сводку.

– Разрешаю, – сказал Кранц.

Наверху, в своем все еще болтающемся и дрожащем «Одиссее», Лоувелл, Суиджерт и Хэйз не могли слышать этот разговор, но их приборная панель показывала, что все в порядке. Хэйз выбрался из тоннеля и вернулся в свое кресло. Просмотрев данные энергообеспечения, он увидел, что напряжение на шине «Б» снова появилось.

Он выдохнул.

– Так. Хьюстон, все в порядке, – передал он, – Напряжение нормальное.

Затем он немного резко добавил:

– Здесь был довольно сильный удар, который нас встревожил.

– Понял, Фред, – спокойно сказал Лусма, как будто «сильный удар» был обычным делом во время лунных экспедиций.

– Тем временем, – добавил Лоувелл, – Мы продолжаем и снова закрываем тоннель.

Спокойствие в голосе Лоувелла противоречило поспешности, с которой он говорил «закрываем тоннель». Суиджерт отстегнулся от кресла и бросился к туннелю через нижний приборный отсек. Все три астронавта думали об одном и том же: это мог быть метеорит. Поскольку командный модуль выглядел в норме, удар мог поразить ЛЭМ. Поэтому они хотели как можно быстрее закрыть люк и запечатать тоннель, чтобы помешать возможной утечке воздуха из командного модуля.

Суиджерт захлопнул люк, но никак не мог его заблокировать. Он попытался еще раз, и у него снова не получилось. Третий раз также не дал результат. Лоувелл проплыл в тоннель, отстранил Суиджерта и попытался сам. Казалось, что люк нельзя было заблокировать. После пары попыток он опустил руки и взглянул на проблему с другой стороны. Если бы целостность ЛЭМа была нарушена, то в обоих модулях падало бы давление. Если это был метеорит, то он не повредил жилые отсеки ни ЛЭМа, ни командного модуля.

– Забудь о люке, – сказал Суиджерту Лоувелл, – открой его и зафиксируй вне прохода.

Суиджерт кивнул, и Лоувелл выплыл из тоннеля и через приборный отсек вернулся на свое место посмотреть, что показывает приборная панель. Здесь его ожидала хорошая новость: в то время как в Хьюстоне уровень кислорода в баке номер два показывал ноль, на корабле он был вверху шкалы. На приборной панели Лоувелла стрелка количества кислорода в баке задралась выше некуда. Хотя это и не точное значение, но гораздо ближе к истине, чем нулевые показания кислорода на экранах ЭЛЕКТРИКИ. Лоувелл доложил радостную весть Лусме, который уклончиво ответил «принято».

В этот момент «принято» было единственным определенным ответом, который мог дать Лусма. Он полагал, проблема была не с приборами, как обнадеживающе предположил Либергот, так как это не соответствовало происходящему на корабле. Неполадки с кислородным баком, топливным элементом и шиной, технически, могли произойти одновременно, поскольку кислород из баков поступает в топливные элементы, а топливные элементы производят электричество для шины. Однако, с точки зрения статистики, это было весьма маловероятно. Кислородные баки состояли из минимального количества деталей, чтобы максимально уменьшить вероятность неисправности. Даже, если бы один бак отказал, второго было более чем достаточно, чтобы запитать все три топливных элемента. А пока работают все три элемента, обе шины тоже будут оставаться под напряжением. Вероятность отказа любого из этих компонентов составляла ноль целых и ноль-ноль-ноль и т. д. процентов. А вероятность одновременного отказа бака, двух топливных элементов и шины была еще ниже.

Положение ухудшалось по мере того, как операторы по всему Центру управления докладывали о новых нарушениях работы систем. Через мгновение после удара, потрясшего «Одиссей», Билл Феннер, офицер навигации, или НАВИГАЦИЯ, один из людей, ответственных за планирование траектории корабля, по внутренней связи сообщил, что обнаружена «перезагрузка» бортового компьютера. Так называется процесс, когда компьютер обнаружил неизвестную неисправность внутри корабля, и теперь снова осуществляет загрузку начальных данных. Учитывая, что сейчас на «Одиссее» было полно разных проблем, перезагрузка компьютера не являлась неожиданностью. Однако компьютер считал, что причина того удара, о котором доложил экипаж, находилась не снаружи, а внутри корабля. Это позволяло исключить попадание метеорита. Но если это был не метеорит, то что тогда?

Через несколько секунд после удара офицер по системам связи и оборудованию сообщил о неисправностях.

– ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, это СВЯЗЬ, – вызвал он.

– Слушаю, СВЯЗЬ, – ответил Кранц.

– Примерно тогда, когда возникла проблема, мы переключились на ненаправленную радиосвязь.

– Так. Вы говорите ненаправленную?

– Да.

– Вы можете уточнить время переключения? – спросил Кранц, а затем для большей ясности повторил, – СВЯЗЬ, определите момент переключения на ненаправленную радиосвязь.

Это следовало повторить, так как СВЯЗЬ докладывал, что таинственный удар, потрясший «Одиссей», как-то сам переключил связь с его главной антенны на четыре маленьких ненаправленных антенны, установленных вокруг сервисного модуля. Вообще-то, радио корабля не может самостоятельно переключаться с антенны на антенну, как и телевизор не может по своей воле переключать каналы.

Для некоторых людей в зале ситуация с антенной стала небольшим облегчением. Это должна была быть ошибка приборов. Если неисправности кислородного бака, двух топливных элементов и шины было еще не достаточно для такого предположения, то самопроизвольного переключения антенны было даже чересчур много. Это можно сравнить с тем, как если бы вы отдали свой новый автомобиль автомеханику, а тот сообщил бы, будто у него испорчен аккумулятор, генератор и стартер вместе взятые, и, о-го-го, шины вдруг сдулись, радиатор пробит и двери сорвались с петель. Вы, наверное, решите, что дело не в автомобиле, а в этом механике.

Кранц, более чем уверенный в этом, решил посоветоваться с Либерготом по внутренней связи.

– Сай, что ты собираешься делать? – спросил он, – Это неисправность датчиков, или что?

Лусму интересовал тот же вопрос и, освободившись от наушников, он спросил Кранца:

– Нет ли каких указаний для экипажа? Мы останавливаемся на варианте с ошибкой приборов или проблема серьезнее?

Оператора ЭЛЕКТРИКИ мучили те же сомнения.

– Ларри, ты же не веришь, что упало давление в баке с кислородом? – спросил Шикса Либергот.

– Нет-нет, – ответил Шикс, – Трубопроводы в норме, системы жизнеобеспечения тоже в норме.

Сомнения операторов, в основном, были вызваны несоответствием индикаторов на Земле и в «Одиссее». Но Лоувеллу, Суиджерту и Хэйзу было ясно, что по их данным шина и кислородные баки в норме. Если приборы не сообщают о неисправности, то зачем в нее верить?

Однако в корабле прекрасные показатели приборов, поддерживающие надежду на лучшее, начали изменяться. Хэйз, который ни на секунду не прекращал следить за приборной панелью, заметил сбой напряжения шины, и у него сразу упало настроение. На основании индикаторов «Одиссея» основная шина «Б», которая вроде бы восстановилась, снова потеряла питание. Хуже того, начало падать напряжение на шине «А». Неисправная шина, казалось, тянула за собой и другую. В то же самое время Лоувелл посмотрел на индикаторы кислородных баков и топливных элементов и получил еще худшую новость: кислородный бак номер два, который мгновение назад был полон под завязку, вдруг оказался совершенно пуст. Наибольшее беспокойство вызывали индикаторы топливных элементов: на панели «Одиссея» их показания теперь были столь же плохи, как и на мониторе Либергота – два из трех элемента совсем не вырабатывали электричество.

Показания этих последних индикаторов были плевком в душу Лоувелла. Если они не врут, то с посадкой на Фра-Мауро можно попрощаться. В «НАСА» были строгие правила насчет лунных высадок, одно из которых гласило: если у вас нет трех работоспособных топливных элемента, вы никуда не идете. Чисто технически один элемент может обеспечить функционирование корабля. Но когда речь заходит о таком важном понятии, как энергия, «НАСА» хочет иметь подстраховку, и даже два исправных элемента – это не подстраховка. Лоувелл показал Суиджерту и Хэйзу индикаторы состояния топливных элементов.

– Если они не врут, – сказал он, – посадка отменяется.

Суиджерт сообщил неприятное известие на Землю.

– У нас падение напряжения на шине «А», – передал он, – Около двадцати пяти с половиной вольт. Шина «Б» на нуле.

– Принято, – ответил Лусма.

– Топливные элементы один и три показывают «серые флаги», – сказал Лоувелл, – Но оба не дают питание.

– Мы поняли, – ответил Лусма.

– И, Джек, – добавил Лоувелл, – Кислородный бак номер два на нуле. Вы слышите?

– Уровень кислорода на нуле, – повторил Лусма.

Была еще одна неприятность, о которой размышлял Лоувелл. Уже прошло десять минут после того удара, а корабль продолжал болтаться и дрожать. Каждый раз, когда командно-сервисный модуль и ЛЭМ меняли свое положение в пространстве, для его выравнивания автоматически включались реактивные стабилизаторы. Но каждый раз корабль возобновлял качку, и стабилизаторы были вынуждены снова включаться.

Лоувелл переключил систему ориентации на ручное управление, встроенное в приборную панель справа от его кресла. Если автоматика не справляется, возможно, получится у пилота. Лоувелл собирался выровнять ориентацию корабля совсем не по эстетическим соображениям. Корабль «Аполлон» со своим ЛЭМом, напоминающим большую и неуклюжую шляпу, на пути к Луне должен был не просто поддерживать прямую ориентацию корпуса. Он еще должен был вращаться вокруг оси со скоростью 1 оборот в минуту. Это был так называемый пассивный тепловой контроль, или «ПТК», который предназначался для равномерного нагрева корпуса со всех сторон. Иначе ослепительные лучи Солнца зажарили бы его с одного бока, в то время как другой бок замерз бы в тени. Грациозную хореографию «ПТК» стабилизаторы превратили в конвульсии. Если Лоувелл не возьмет управление в свои руки, он подвергнет бока корабля реальной опасности сверхвысоких и сверхнизких температур, которые проникнут сквозь оболочку и нарушат работу чувствительной аппаратуры. Но как ни старался Лоувелл, ручное управление не помогло восстановить ориентацию корабля. Как только удавалось стабилизировать «Одиссей», он снова начинал отклоняться в сторону.

Для пилота, трижды летавшего в космос, было невыносимо испытывать такие серьезные проблемы из-за своего оборудования. Электрические системы корабля Лоувелла выходили из строя, спасительный дом в зеркале заднего вида удалялся со скоростью 2000 миль в час, а теперь он столкнулся с еще большей опасностью: что-то – и кто знает, что именно – болтало корабль туда-сюда.

Командир отключил ручное управление, отстегнулся от кресла и проплыл в воздухе к левому иллюминатору, чтобы попытаться рассмотреть, что происходит снаружи. В нем заговорил древний инстинкт пилота. Здесь, на расстоянии 200 тысяч миль от Земли, в герметичном корабле, погруженном в убийственный вакуум, все, что хотел сейчас Лоувелл – это медленно обойти корабль снаружи, осмотреть обшивку, постучать по колесам, понюхать, нет ли где течи, а потом рассказать ребятам в ЦУПе, что же идет неправильно и как это починить.

Однако он был вынужден производить осмотр изнутри через боковой иллюминатор в надежде, что удастся определить неисправность «Одиссея». Шансов на это было мало, но если получится, то результаты не заставят себя ждать. Как только Лоувелл прислонился носом к стеклу, он разглядел прозрачное белое газообразное облако, окружавшее корабль, которое образовывало радужное гало, распространившееся на мили по всем направлениям. Лоувелл глубоко вздохнул и начал догадываться, что у него большие, очень большие проблемы.

Если что и боялся увидеть в иллюминатор командир корабля, то это была утечка – примерно то же самое, что пилот самолета боится увидеть шлейф дыма. Утечку нельзя списать на сбой аппаратуры, от нее нельзя отмахнуться, как от неверных данных. Утечка означала, что нарушена целостность корабля, и он медленно и обреченно истекает кровью в космическое пространство.

Лоувелл пристально всмотрелся в растущее газовое облако. Если бы даже неисправность топливных элементов не отменила посадку на Луну, то это бы сделала утечка. В известной мере, он относился к этому по-философски. Ведь он и раньше знал, что нельзя быть уверенным в возможности посадки, пока стойки ЛЭМа не упрутся в лунную пыль. А теперь, похоже, это точно никогда не произойдет. Лоувелл осознал, что в другой раз его бы опечалил этот факт, но только не сейчас. Сейчас он должен передать в Хьюстон, где все еще продолжают искать неисправности в приборах и индикаторах, что дело не в данных, а в сияющем облаке, окружающем погибающий корабль.

– Мне кажется, – передал он на Землю твердым голосом, – что у нас какая-то утечка.

Затем, для усиления, а может и для самоубеждения, он повторил:

– У нас какая-то утечка.

– Принято, – сухим, как принято у КЭПКОМов, голосом ответил Лусма, – Мы поняли, что у вас утечка.

– Это какой-то газ, – сказал Лоувелл.

– Что ты еще знаешь? Откуда идет утечка?

– Справа от иллюминатора номер один, Джек, – ответил Лоувелл. Другие подробности ему были не доступны из-за ограниченного угла обзора. Этот короткий доклад из корабля вихрем пронесся по залу Центра управления.

– Экипаж считает, что у них утечка, – сказал Лусма по внутренней связи.

– Я слышу, – произнес Кранц.

– Вы поняли, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ? – спросил Лусма для надежности.

– Понял, – заверил его Кранц, – Так, все. Думаем, что за утечка. ОРИЕНТАЦИЯ, вы не видите ничего ненормального в своих системах?

– Нет, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

– А вы, ЭЛЕКТРИКА? Не показывают ли ваши приборы, что это за утечка?

– Подтверждаю, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, – сказал Либергот, думая, конечно же, о кислородном баке номер два. Если уровень в баке упал до нуля, а облако газа окружает корабль, то можно ручаться, что второй бак связан с тем подозрительным ударом, потрясшим корабль, особенно, если этому предшествовала такая кутерьма в показаниях приборов.

– Разрешите выделить системы, которые могут иметь отношение к утечке, – сказал Либергот ПОЛЕТ-КОНТРОЛЮ.

– Хорошо, начинайте поиск, – согласился Кранц, – Я полагаю, следует объединить усилия с вашей группой поддержки.

– Мы уже здесь.

– Понял.

В переговорах и в зале произошли разительные перемены. Никто ничего громко не объявил. Никто не сделал официального заявления. Но операторы начинали осознавать, что «Аполлон-13», чей триумфальный запуск произошел всего пару дней назад, превратился из выдающейся исследовательской экспедиции в обыкновенный аварийный полет. Когда это стало очевидно всему залу, на связь вышел Кранц.

– Так, – начал он, – Всем успокоиться. Мы должны быть уверены, что мы не растранжирим остатки электроэнергии и не потеряем топливный элемент номер два. Решайте проблему, но смотрите, не ухудшите положение необдуманными действиями.

(ПРИМ.ПЕРЕВ. – вот точный фрагмент переговоров:

ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ: – Так, всем успокоиться. У нас есть пристыкованный ЛЭМ. ЛЭМ в работоспособном состоянии, если мы хотим воспользоваться им или его системами для возврата домой. Мы должны быть уверены, что мы не растранжирим остатки электроэнергии командно-сервисного модуля, не испортим шину и не потеряем топливный элемент номер два. Так, нам надо сохранить кислород и все остальное. Похоже, у нас есть работающие стабилизаторы, но, чтобы вернуть корабль домой, нам придется хорошо поработать. Решайте проблему, но смотрите, не ухудшите положение необдуманными действиями… Хочу спросить у вас, ОРИЕНТАЦИЯ, не могли бы вы найти кого-нибудь в команде поддержки, кто бы вычислил эквивалентное изменение скорости? Нельзя ли вернуться к полученным данным и найти причину утечки?

ОРИЕНТАЦИЯ: – Понял. Мы попробуем, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ)

Лоувелл, Суиджерт и Хэйз не слышали речь Кранца, но в этот момент им не нужны были слова «Сохраняйте спокойствие». Посадка на Луну определенно отменялась, но, возможно, они не находились в непосредственной опасности. Как заметил Кранц, топливный элемент номер два был в порядке. Также и экипаж и операторы знали, что с кислородным баком номер один все в порядке. Неспроста «НАСА» оснащало свои корабли дублирующими системами. Корабль с одним элементом и одним баком воздуха, может, и не годится для посадки на Фра-Мауро, но он пригоден для возврата на Землю.

Лоувелл проплыл к центру командного модуля, чтобы выяснить количество оставшегося кислорода в баке и оценить запас времени, отведенного им аварией. Если инженеры рассчитали все правильно, то экипаж вернется домой с приличным остатком кислорода. Командир взглянул на индикатор и замер: стрелка уровня была значительно ниже максимума и опускалась прямо на глазах. Лоувелл в трансе уставился на ее медленное, жуткое движение вниз. Он вспомнил стрелку бензобака в автомобиле. Кажется странным, что нельзя заметить, как она движется – она будто застыла на месте. Но, тем не менее, она когда-нибудь опустится до нуля. А эта стрелка, определенно, двигалась!

Это шокирующее открытие все объясняло. Что бы ни случилось с баком номер два, это случилось. Бак был неисправен, или у него сорвало крышку, или он треснул по швам, или еще что-то, но независимо от причины, он уже потерян для корабля. А в баке номер один, однако, была слабая течь. Его содержимое, очевидно, утекает в космос, и реактивная сила этой утечки, без сомнения, ответственна за бесконтрольное движение корабля. Было неплохо осознавать, что как только стрелка опустится до нуля, болтание «Одиссея» прекратится. Но с другой стороны, остатки кислорода могли бы поддерживать жизнь экипажа.

Лоувелл знал, что надо предупредить Хьюстон. Изменение давления было достаточно незначительным, поэтому операторы могли еще ничего не заметить. Привычка пилота – преуменьшить опасность, говорить небрежно: «Эй, ребята, ничего не заметили в другом баке?» Лоувелл подтолкнул локтем Суиджерта, указав ему на индикатор уровня. Затем указал на микрофон. Суиджерт кивнул.

– Джек, – тихо спросил пилот командного модуля, – вы обратили внимание на давление в баке номер один?

Пауза. Может, Лусма смотрел на монитор Либергота, а может, Либергот говорил не в микрофон. Может, они уже знали.

– Подтверждаю, – сказал КЭПКОМ.

Лоувелл не имел возможности вычислить скорость утечки из бака. Но как бы ни двигалась стрелка, у них все равно оставалось примерно 145 кг кислорода на пару часов. Когда последний килограмм кислорода выйдет из бака, на борту еще останется воздух в маленьком баллоне и электричество от трех небольших батарей. Все это было предназначено для использования в конце полета, когда произойдет отделение командного модуля от сервисного модуля и до входа в атмосферу потребуется лишь немного электрической энергии и несколько глотков воздуха. Маленький баллон и три батареи могут работать только пару часов. Учитывая еще остатки в протекающем баке, «Одиссей» мог поддерживать жизнь экипажа примерно до 3 утра по хьюстонскому времени. А сейчас было 10 часов вечера.

Но «Одиссей» был не одинок. К его носовой части был прикреплен крепкий и бодрый, упитанный и заправленный «Водолей», «Водолей» без течи и без облака газа. «Водолей» мог вместить со всеми удобствами двоих, а в случае крайней нужды, если потесниться, и троих. В независимости от того, что случилось с «Одиссеем», «Водолей» мог спасти экипаж. Совсем скоро. Лоувелл знал, что возвращение на Землю потребует около сотни часов. Воздуха и энергии ЛЭМа хватит только на 45 часов – именно столько требовалось бы для посадки на Луну, стоянки там в течение полутора суток и обратного полета к «Одиссею». И это количество воздуха и энергии рассчитано только для двоих. Если появится еще один пассажир, расчетное время уменьшится соответственно. Запасы воды на лунном модуле также ограничены.

Но Лоувелл осознавал, что «Водолей» в данный момент был единственным вариантом. Он бросил взгляд через всю кабину на Фреда Хэйза, пилота лунного модуля. Из троих Хэйз лучше всех знал ЛЭМ, и дольше всех тренировался на нем. Только Хэйз сможет выжать все до конца из скудных ресурсов ЛЭМа.

– Если мы собираемся вернуться домой, – сказал Лоувелл коллегам, – нам придется использовать ЛЭМ.

На Земле Либергот обнаружил падение давления в баке номер один примерно в то же время, что и Лоувелл. В отличие от командира экспедиции, ЭЛЕКТРИКА сидел в уютном и безопасном зале Центра управления в Хьюстоне. Он еще не был готов сообщить дурное известие экипажу, и он не испытывал больших надежд по поводу корабля. Либергот повернул голову вправо, где сидел Боб Хеселмейер, офицер по системам жизнеобеспечения ЛЭМа. И в этот момент они были одной командой, оба работали над спасением экспедиции и боролись с возникшим кризисом. Либергот смотрел на Хеселмейера через пучину мигающих лампочек и аварийных данных на своем мониторе, пока тот следил за индикаторами спящего «Водолея».

Либергот с завистью смотрел на маленькие идеальные цифры маленького монитора Хеселмейера, а потом мрачно посмотрел на свой. С обеих сторон монитора были ручки, при помощи которых обслуживающие техники снимали экран во время ремонтных работ. Либергот вдруг обнаружил, что уже несколько минут, как вцепился в эти ручки. Только после того, как он заметил, что тыльная сторона рук стала совсем белой и холодной, он разжал пальцы и потряс руками для восстановления кровообращения.