Андрей ДЫШЕВ ОТХОДНОЙ МАНЕВР

1

— Хватит врать, нет у тебя никакой жены, — сказала она, внимательно рассматривая книжные полки, безделушки и бутылки в стеклянном шкафу.

Я стоял посреди комнаты в халате, не успев как следует вытереться. Под ногами на ламинированном паркете растекалась лужица. Лучи заходящего солнца, нанизавшие на себя окно, отражались в ней. Она меня раскусила. Обычно бывает наоборот. Мужики, желая пофлиртовать, снимают обручальные кольца и божатся, что холостые. Глупость несусветная! Зачем давать женщине пустую надежду? Я, чтобы не брать грех на душу, всегда вру, что женат, что у меня куча детей и брак мой незыблем, как пирамида Хеопса.

— Зачем обманывал? — она повернулась ко мне, подбоченилась и чуть склонила голову набок. Пучок желтых волос прикрыл оголенное, с веснушками, плечо.

— Слушай, что ты от меня хочешь? — спросил я, плюхнулся на диван и положил ноги — крепкие волосатые ноги — на журнальный столик, на котором стояли бутылка коньяка, два бокала и тарелка с виноградом.

— Замуж, — ответила она и поджала и без того узкие губы. — А ты думал, что мне переспать не с кем? Что ты вот такой единственный и незаменимый плейбой?

Я с пониманием кивнул и потянулся за бутылкой. — Тогда ты не по адресу.

И где были мои глаза, когда я от скуки решил немного поболтать с ней? Ведь страшненькая, никакого эстетического удовольствия смотреть на нее! Мы летели из Владикавказа, и наши кресла были рядом. Когда приземлились и получили в багажном отделении сумки, я пригласил ее к себе поужинать. «Сегодня не могу, завтра», — с многообещающим кокетством ответила она. «Нет, завтра не получится, — ответил я. — Завтра жена из отпуска возвращается».

Мы приехали ко мне, но интерес к попутчице почему-то стал стремительно угасать. Она была напряжена, скована, а ее быстрые мышиные глазки с завидной скоростью осматривали аскетическое убранство моей холостяцкой берлоги. Я попросил ее постелить на диване и пошел в душ. И вот чем она занималась, пока я блаженствовал под холодными струями воды, — вынюхивала, женат я или нет!

— Ты наглый, хорошо откормленный кот, — охарактеризовала она меня и с гордым видом устремилась в прихожую. И надо же было именно в этот момент позвонить телефону! Я не успел встать, как моя гостья схватила с подоконника трубку и тоном хозяйки, которую отвлекли от важных домашних дел, произнесла:

— Аллеу! Вам кого?

— Дай сюда! — потребовал я и протянул руку, но конопатая стервоза, не выпуская трубку, попятилась в прихожую.

— Кирилла? — с деланным возмущением вопросила она, словно хотела выяснить, что за наглец смеет водить конфиденциальные дела с ее законной собственностью. — А он в ванной. Ненадолго — мыть-то особенно нечего. Перезвоните через две минуты.

Она опустилась на корточки, затолкала трубку в мой ботинок, подхватила свою дорожную сумку и вышла из квартиры. От грохота захлопнувшейся двери задрожали стекла в окнах.

Я с облегчением вздохнул, вытянулся на диване во весь рост и подложил под голову кожаную подушечку. Какое блаженство быть одному! Какое счастье таит в себе одиночество! Если бы не тягостные воспоминания о поездке на Кавказ, то я чувствовал бы себя на вершине блаженства, когда и тело, и дух расслаблены, спокойны и умиротворены.

Я человек впечатлительный, несмотря на то что жизнь меня изрядно потрепала и я не раз испытывал леденящее дыхание смерти. И во всем виновато мое излишне богатое воображение. В любой драме мне всегда видятся нечеловеческие муки и страдания. Потому, наверное, я возвращался с Кавказа совершенно разбитым, выжатым, опустошенным и бездумно приклеился к первой попавшейся дамочке. В другом случае на подобную глупость меня бы не потянуло. Целый месяц с группой добровольцев я вел поисковые работы на леднике Джанлак, который нежданно-негаданно сорвался со своего вечного пристанища. Никто до сих пор не знал точно, сколько людей было погребено заживо, сколько автомобилей смял, покорежил и расплющил чудовищный ледяной каток, но мое богатое воображение нарисовало леденящую душу картину и старательно отобразило детали трагедии. Я словно наяву видел, как с невыносимым грохотом ледяные глыбы падают на дорогу, с легкостью корежа легковушки и автобусы, и заглушают вопли и визг людей, и летят в пропасть тяжелые машины, словно игрушки, и кто-то погибает сразу, под многотонным прессом, превратившись в кровоточащую лепешку, а кто-то, заваленный многометровой толщей битого льда, продолжает жить. Погруженные в полный мрак и звенящую тишину, они истошно кричат из глубоких холодных недр и постепенно сходят с ума…

Но надо возвращаться к реальной жизни, надо входить в курс дел, погружаться в старые проблемы и снова осознать себя директором частного детективного агентства. Я вышел в прихожую и вытряхнул из ботинка телефонную трубку. Хорошо, не отправила ее в унитаз.

Я проверил последний входящий номер. Звонок, на который ответила конопатая, был от Ирины. Она звонила с работы. Как не вовремя! Интересно, что Ириша подумала? Надо немедленно ей позвонить, что-то сказать… Сделать это сию же минуту мне помешало какое-то странное чувство. Детское, неразвитое чувство, словно я в чужом доме нечаянно разбил вазу, но признаться в этом не спешил. Набрал номер Никулина, который оставался за меня, пока я долбил лед на Кавказе.

— Болею, — ответил Никулин гнусавым голосом и громко закашлялся. — Температура, сопли.

— Я пришлю тебе дагестанского коньяка, — пообещал я. — Будешь натирать им пятки.

— Шутишь? — прохрипел Никулин. — Это тебе пора уже и пятки, и еще кое-что натереть. Ирина целый месяц с ума сходила, ждала от тебя звонка. Металась по конторе как полоумная, слез не скрывала: «Где он? Почему не звонит? А вдруг его завалило?» Трудно было позвонить, чудовище?

Я неудачно сострил в ответ, что, мол, каждый день отправлял ей письма, но почта, наверное, запаздывает

— В агентстве как? — сменил я тему, но Никулин по крутой дуге снова перешел на прежний курс:

— В агентстве как обычно. Преступники падают в обморок при виде нашей таблички. Мыши со всех сторон обгрызли мышеловку. Мухи сошли с ума, массово кидаются на окно и кончают жизнь самоубийством. Дело о вымогателе буксует… А вот нервы у Ирины ни к черту. Ты хоть бы пожалел девчонку. Никто ж не просит тебя в любви ей изъясняться, мог бы хотя бы парочку эсэмэсок отправить: жив, здоров, дою коров…

— Пожалуй, я пришлю тебе не коньяк, а «Момент», — не вытерпел я. — Заклеишь себе рот и сразу перестанешь кашлять.

Мы с Никулиным привыкли к подобной манере общения, но еще ни разу я не кидал трубку, не попрощавшись. Достала меня эта Ирина! Ну в чем, в чем я виноват перед ней? Обещал позвонить? Да, обещал, но на леднике я работал, как раб, и мне было не до звонков. У меня из головы не выходили несчастные люди, чья жизнь оборвалась так страшно и трагически. А Ирина, подумаешь, волновалась за меня! Это ее проблемы. Я же не виноват, что у нее нервы ни к черту.

Я ходил вокруг телефонной трубки, как сапер вокруг мины неизвестного производства. Браться за нее или не стоит? Или все-таки рискнуть?

— Я сегодня не приеду, — сказал я Ирине, как только услышал ее тихий, бессильный, не отражающий никаких чувств голос.

— Правильно! — вдруг с неожиданной твердостью ответила Ирина. — И не надо! Отдыхай. Что тебе здесь делать?

— Понимаешь, я неважно себя чувствую.

— Я так и поняла!

Я знал, что если в нашем разговоре возникнет хотя бы короткая пауза, Ирина немедленно положит трубку.

— Работа была адская, — сказал я, надеясь пробудить в Ирине сострадание, заложенное в каждой женщине генетически. Прижав трубку к уху плечом, я потянулся к бутылке, плеснул себе в бокал. — Но откопали только два обломка машины да несколько стволов деревьев… Алло, ты слушаешь меня?

— Слушаю.

— Пробурили три шахты, но резко потеплело, и в двух обрушились стены. Потом приехали спецы из эмчеэс и запретили продолжать поиски до следующей осени. Я чувствую себя выжатым как лимон. Сил никаких.

— Естественно. Тебе надо обязательно сходить в поликлинику.

Раньше она бы сказала: «Хочешь, я приеду к тебе и побуду с тобой?» Сейчас же старательно показывала, как холод безразличия сковывает ее душу. Голос выдержанный, ровный, в нем сквозит насмешка. Нет, не насмешка, скорее, презрение. Но ведь я не слепой, я вижу ее насквозь, я знаю, что она очень соскучилась по мне.

Я положил трубку и выпил коньяк. Может, в самом деле, сходить к психиатру? Трубка вдруг пронзительно запищала в моих руках. Глянул на дисплей, где высветился номер. Опять Ирина! Не дай Бог скажет: «Хочешь, я приеду к тебе и побуду с тобой? »

— Я совсем забыла, — произнесла она тем же подчеркнуто холодным тоном — значит, можно вздохнуть с облегчением, она вовсе не собирается приехать, — звонил какой-то мужчина, спрашивал тебя..

Мурашки по коже от такого голоса! Словно электронная подсказка в боевых самолетах: «Убери шасси!», «Аварийный остаток топлива!» Раньше Ирина говорила со мной другим голосом. Ей запросто можно было работать на киностудии и озвучивать красавиц в постельных сценах. Мне все время казалось, что Ирина нарочно разговаривает со мной неким особым, волнующим тоном, разбавляя слова томным дыханием, делая головокружительные паузы между фразами. О, именно эти паузы впечатляли меня больше всего! Это ж надо уметь так молчать!

— И что этому мужчине надо было? — спросил я, пытаясь догадаться, зачем она мне позвонила.

— Он не сказал, но очень настойчиво просил твой домашний адрес и номер мобильного телефона. Если он еще раз позвонит, дать?

— Не надо! Предложи ему свою помощь. Скажи, что ты такой же частный детектив, как и я…

— Нет, ему нужен только ты. К тому же я больше не частный детектив.

— То есть? Как это понимать? А кто же ты?

— Я ухожу.

— Куда, Ириша?

Она ответила не без удовольствия:

— На руководящую и более высокооплачиваемую должность.

Вот это номер! Такого поворота событий я не ожидал. Видимо, Ирина крепко обиделась на меня.

— Что ж, это твое право, — ответил я. — Хотя такие решения нельзя принимать сгоряча…

— Только, пожалуйста, не надо давать мне советы, — оборвала меня Ирина. — Мое дело предупредить тебя.

— О чем предупредить, Ириша?

— Второй день под окнами офиса стоит машина.

Черная «девятка» с тонированными стеклами. Скорее всего, из нее следят за твоим агентством.

«Твоим агентством»… Детский сад какой-то! Отдавай мои игрушки и не писай в мой горшок. Наш разговор закончился. Ирина предоставила мне возможность послушать короткие гудки. Буженина из свиного окорока, который я, следуя старинному рецепту, натер солью, перцем и базиликом, подгорела в духовом шкафу. Я выставил дымящийся противень на подоконник и распахнул окно. Все будет хорошо. Все вернется в прежнее русло. Никуда Ирина не уйдет. Потому что не может жить без меня, этакого единственного и незаменимого плейбоя.