"Большая пайка (Часть вторая)" - читать интересную книгу автора (Дубов Юлий)

Диссидент

К семьдесят восьмому году Виктор Сысоев уже продвинулся до старшего научного сотрудника, имел в своем подчинении группу из трех человек и занимался разработкой новых принципов построения вычислительных машин. Виктор обладал запоминающейся внешностью: густые черные волосы, черные глаза, густые брови, одна из которых была рассечена шрамом и у переносицы задиралась вверх, а под второй была родинка, из-за чего казалось, что бровь смотрит вниз. Суеверные бабушки, взглянув ему в лицо, обычно крестились. Виктор неплохо играл в бильярд, отлично плавал, любил теннис, попеременно ездил в Карелию и Цахкадзор кататься на горных лыжах.

Его родители были хорошо образованными людьми и воспитанием сына занимались всерьез. Литературу – и отечественную, и зарубежную – Виктор знал великолепно, неплохо разбирался в музыке, хотя слуха не имел, был сведущ в поэзии и многое держал в памяти. Когда собирались с девочками, Виктор читал стихи – если, конечно, имел на кого-то виды. Еще в губкинской керосинке он был капитаном институтской команды КВН, потом в Институте заведовал стенной печатью и организовывал все институтские капустники.

С Платоном Виктор познакомился в Совете молодых ученых. Как председатель Совета, Платон был вхож к директору Института, к секретарю парткома, сидел на всех важных заседаниях, ездил в Президиум Академии. Виктору же был поручен ответственный участок работы с молодыми специалистами, поэтому стихи ему приходилось читать часто.

Как попечитель молодых специалистов, Виктор следил за поддержанием одной старой институтской традиции. Институт был окружен огромным газоном, засаженным разнообразным кустарником. По легенде, много лет назад газон разбили тогдашние аспиранты, которые теперь стали профессорами, членкорами и академиками. Традиция заключалась в том, что дважды в год, в мае и октябре, все молодые специалисты заступали на двухнедельную трудовую вахту: рыхлили землю под кустами, вносили удобрения, избавлялись от старых веток и листвы. Поскольку это рассматривалось как своего рода приобщение к большой науке, ответственность за газон была возложена на Совет молодых ученых.

Полностью контролируя единственное в Институте средство массовой информации – стенную газету, Виктор, естественно, старался максимально освещать события институтской жизни. И на этом чуть не погорел.

В одном из выпусков газеты, под привычной рубрикой "Вести с полей", была помещена фотография, запечатлевшая живописную группу молодежи. На переднем плане девушка Вика возлежала на своеобразной конструкции из двух молодых специалистов и одного аспиранта из Казахстана. На заднем плане отчетливо вырисовывался центральный вход в Институт, украшенный транспарантом с надписью: "Каждая минута трудовая к коммунизму приближает нас". Подписи под фотографией не было, да она и не требовалась.

Газета была вывешена поздно вечером в среду, а утром в четверг ее на месте уже не оказалось. Обнаружилась она в кабинете старого чекиста Дмитрия Петровича Осовского, заместителя директора по режиму. Срочно вызванный с семинара Виктор обнаружил в комнате самого хозяина кабинета, секретаря парткома Лютикова, секретаря комитета комсомола Леню Донских, начальника отдела кадров Бульденко и Платона.

– Мы тут уже обменялись мнениями, – брезгливо сказал Дмитрий Петрович, не предлагая Виктору сесть и не глядя в его сторону. – Воспитанием вашим, товарищ Сысоев, я заниматься не буду, это дело коллектива и общественных организаций. Но свою позицию выскажу, а товарищи пусть решают, принять ее во внимание или как. У меня постоянно возникают замечания по содержанию стенгазеты – то полуприличные частушки напечатают, то пляжные снимочки из колхоза, но дело это не мое, и вмешиваться я не считал нужным. А теперь дошли просто до политического хулиганства. Ваше счастье, товарищ Сысоев, что имеете дело с порядочными людьми, которые это дело раздувать не намерены. И скажите спасибо, что я вашу мазню первым увидел и самолично снял. А вот выводы придется сделать. Вы ведь коллективом руководите, и в производственном, так сказать, плане, и в общественном.

Осовский на минуту замолчал. Взглянул на злополучную фотографию.

– Считаю недопустимым. Буду ставить вопрос на дирекции. По общественной линии – вот тут комсомол сидит, это их дело, а в административном, так сказать, плане надо будет решать. И еще. Кто у нас вообще занимается приемом молодежи?

– Мы только оформляем, – мгновенно отреагировал Бульденко. Подумал и добавил: – Согласно штатного расписания.

– А где в штатном расписании указано, что надо взять именно эту оторву? – ядовито поинтересовался Осовский, ткнув пальцем в изображение Вики. – Она что, незаменимый научный кадр? Или ее по длине юбки выбирали? Вернее, по отсутствию длины?

– По заявке лаборатории, – мгновенно ответил Бульденко. – И направление к нам было. Заявку писал Борис Наумыч, а направление – из института стали.

– Ну не знаю. – Осовский скривил тонкие губы. – Если отдел кадров только бумажки подписывает, то я вообще ничего не понимаю. Забывать стали, товарищ Бульденко, как должен работать отдел кадров. Посылаем запросы в институты на специалистов, а получаем... – он на секунду задумался, – а получаем, товарищ Бульденко, вот такой результат. Все-таки научный институт, с мировым именем, а не кабаре какое-нибудь. Вы, Семен Никанорович, подумайте о стиле работы. Подумайте. Давно она у нас работает?

– С марта, – сообщил Семен Никанорович. – Так что еще молодой специалист.

По закону, молодых специалистов в то время нельзя было трогать в течение двух лет.

– Ну ладно, -– сказал Дмитрий Петрович и что-то отметил в настольном календаре. – Я поговорю с Борисом Наумовичем. Он тут подал бумагу в дирекцию о дополнительном выделении для лаборатории двух штатных единиц. Надо будет рассмотреть вопрос в комплексе. А как у нас дела в подмосковном филиале?

Подмосковный филиал Института находился в тридцати километрах от Москвы и служил местом ссылки для всех тех, от кого не удавалось избавиться иным способом. Было совершенно ясно, что Борис Наумович Хейфиц, только в этом году наконец-то получивший высочайшее разрешение набирать людей в лабораторию, сдаст Вику в филиал, не моргнув глазом. Тем более если у него будет надежда на сохранение за своей лабораторией ее ставки.

– В филиале, – доложил Бульденко, – текучесть кадров. Но мы принимаем меры.

– Вот и принимайте. Вы, Николай Николаевич, – Осовский повернулся к Лютикову, – задержитесь. Остальные – свободны. Идите и работайте.

Когда все вышли в коридор, Бульденко, не попрощавшись, двинулся вниз по лестнице. Леня Донских на мгновение замялся, а потом пошел за ним. Виктор и Платон остались вдвоем.

– Это плохо, Витя, – констатировал Платон. – Что будем делать? У Виктора сильно заложило уши и закружилась голова. Беда пришла, откуда не ждали. Он отчетливо представлял себе, о чем сейчас Осовский говорит с Лютиковым. В понедельник вечером ВП вернется из Душанбе. Значит, во вторник Осовский потащит к нему газету. К четвергу – директорскому дню – уже будут готовы решения парткома и комитета комсомола. Надо думать, уже в четверг вечером появится приказ о снятии его, Сысоева, с должности руководителя группы. Наверняка начнутся проблемы с книгой. Но самое пакостное – все будут жалеть. Будут подходить, хлопать по плечу, сочувствовать, спрашивать, что произошло. Вот чего Виктор не переносил совершенно, так это жалости к себе. Если уж так сложится, он с легкостью плюнет и на положение в Институте, и на сделанную своими руками, безусловно перспективную тему, и на зарплату. Цену себе Сысоев знал и был уверен, что в любую минуту способен начать с нуля и наверстать упущенное. Но он не мог представить себе, что станет объектом сочувствия для людей, многих из которых он не уважал, а к иным относился просто с презрением.

– Пойду к Бульденке, напишу заявление, – подвел Виктор итог своим ощущениям.

– Ты рехнулся, – категорически заявил Платон. – Просто рехнулся. Ты пойми. Во-первых, подставлен Ленька. Потом подставлен я. Осовский так просто дело не оставит. Это надо ломать раз и навсегда.

– А может, придумать что-нибудь?

– Что?

– Можно сказать, что газету повесили, чтобы я на нее посмотрел, а пока я шел, Осовский ее уже утащил?

– Детский лепет. Повесили, утащил... Сам факт этой фотографии – уже криминал. И сейчас одно из двух. Либо мы эту историю выигрываем вчистую, либо весь Институт узнаёт, что нам дали по носу... Да... О чем я?.. Ага! Девку эту выгонят. Кстати, откуда она взялась?

– У Хейфица работает.

– Хорошая баба?

– Нормальная.

– Кто с ней спит?

– Никто.

– Ладно, ты просто не в курсе. С такими ногами – и никто не спит. – Платон задумался. – Давай так. Я это поломаю. У тебя все будет нормально, и девочка останется. Но ты мне твердо обещаешь две вещи. Первое – когда у тебя появится свободная штатная единица, возьмешь на нее кого я скажу. А про вторую вещь сейчас говорить не будем. Просто я приду с просьбой, и ты это сделаешь. Договорились?

– Единственное на сегодня свободное место – это мое, – напомнил ему Виктор.

– Все, забудь. Напиши на всякий случай заявление об уходе, но держи у себя. И иди домой. В понедельник я позвоню тебе и скажу, что делать.

К середине следующей недели Платон совершил чудо. Правда, материализация чуда произошла только через месяц, но в четверг на дирекции гражданской казни Виктора не состоялось, а еще через неделю-в очередной четверг – обсуждался и был положительно решен вопрос о расширении его группы с последующим преобразованием в лабораторию. Более того, группа Виктора вроде бы приобретала какой-то специфический статус – работы должны были финансироваться чуть ли не напрямую из Академии. А Осовский перестал здороваться не только с Виктором, но и с Платоном. Однако, встречаясь с Платоном в коридорах Института, поглядывал на него с опаской и как бы даже с уважением.

На самом деле Платон ничего не планировал и даже не ожидал, что результаты будут столь блестящими. Он всего лишь позвонил в Киев приятелю из института вычислительной техники, который пользовался доверием своего директора и был к нему вхож. Директор в это время находился в Москве и решал какие-то вопросы в Президиуме Академии. Платон сказал приятелю, что если его директору интересно узнать, как обстоят дела по части перспективных разработок в Институте, то он, Платон, может организовать встречу директора с ВП. Нимало не сомневаясь в успехе, он сообщил секретарше ВП о пребывании в Москве его киевского коллеги и о том, что последний хотел бы увидеться.

В то время киевский институт считался головным в Союзе по части разработки больших вычислительных машин. Соответствующие департаменты Академии и Комитета по науке и технике обращали на его работу особое внимание, а это прежде всего определяло объемы финансирования. Другие же институты, включая и Институт ВП, довольствовались крохами и, соответственно, занимались данной проблематикой в факультативном режиме. В свою очередь, киевляне, прекрасно понимая, какие силы сосредоточены в Москве, и прежде всего у ВП, очень ревностно относились ко всему, что происходило в московских кругах. Поэтому встреча двух директоров, безусловно, имела смысл. Конечно, они могли сто раз поговорить и без участия Платона, но платоновская активность послужила катализатором химического процесса синтеза.

Уже через час после приезда киевского директора в Институт ВП вызвал к себе Виктора. Можно было не сомневаться, что Осовский успел довести до ВП свою "точку зрения", но ситуация складывалась таким образом, что без Виктора – ну просто никак.

– Вот, Анатолий Сергеевич, – сказал ВП киевскому директору, – товарищ Сысоев у нас ведет эту тему, получил весьма любопытные результаты, сейчас монографию, кажется, заканчивает. Так что рекомендую.

Киевский директор пожал Виктору руку, поинтересовался, в каких изданиях публикуются его работы, спросил, когда у него в лаборатории (лаборатории!) бывают семинары, и, услышав от проинструктированного Платоном Виктора, что как раз сегодня, изъявил демократичное пожелание этот семинар посетить.

К четырем часам вечера весь сысоевский скарб, включая классную доску, был перенесен из десятиметрового чулана, в котором ютилась его группа, в просторную тридцатиметровую комнату, составлявшую часть неприкосновенного запаса ВП. Помимо киевского гостя, на семинар пришел сам ВП, пять членов Ученого совета, заинтересовавшиеся непонятной суетой, и, наконец, человек пятнадцать из молодежи, которые не могли упустить возможность посмотреть на ВП вблизи. Последним прибежал Платон. Он скромно сел сзади, достал блокнот и авторучку.

Виктор любил и умел выступать, и свое сообщение сделал с блеском. Киевлянина удалось серьезно зацепить. Когда доклад закончился, он задал Виктору серию вопросов, построенных по одной и той же схеме: "Правильно ли я понял, коллега, что вот эту проблему удалось решить?". На вопросы Виктор отвечал по-солдатски четко – да, нет, частично. Директор наклонился к ВП и стал что-то шептать ему на ухо. Виктор молча стоял у доски, аудитория тоже молчала. Киевлянин закончил шептать, ВП немного подумал, после чего сказал;

– Спасибо, Виктор Павлович, сообщение ваше интересное, и результаты весомые. Надо будет послушать вас на большом совете. Товарищи, всем спасибо. Семинар закончен. – И, взяв киевлянина под руку, увел его из аудитории.

А дальше все покатилось само собой. Около восьми вечера ВП и киевский директор вышли из лабораторного корпуса, подошли к машине гостя, о чем-то переговорили, после чего киевлянин сел в машину, а ВП вернулся обратно. Через пятнадцать минут на столе у Виктора зазвонил местный телефон.

– Что у вас там за история со стенгазетой? – спросил ВП, когда Виктор вошел к нему в кабинет и воспользовался разрешением сесть.

– Честно говоря, Владимир Пименович, – начал Виктор со всей возможной искренностью и серьезностью общественного деятеля, – мы с ребятами, конечно, зарвались. Хорошо, что Дмитрий Петрович вовремя отреагировал, а то могли бы здорово подставить Институт. Тут ведь самое главное, когда все понимают, что мы делаем одно дело. Конечно, ребята молодые, у них такого чувства ответственности еще нет, но мы с Дмитрием Петровичем...

Виктор плохо понимал, что он несет, но точно следовал указанию Платона – через слово должен упоминаться Дмитрий Петрович Осовский в чрезвычайно почтительном смысле.

ВП достаточно повидал в своей жизни, чтобы придать значение произносимым Виктором словам. Он даже не слушал, что тот говорит. Для него вопрос был ясен. Киевский коллега, похоже, всерьез заинтересовался этим мальчишкой. И сделал серьезные предложения. Так что надо просто дождаться окончания покаянной речи, а затем объявить о решении. Конечно, Осовский будет возражать. Но с этим будем разбираться потом. Так что там?

– Но свою ответственность, – закруглялся Виктор, – я, конечно, осознаю полностью. Я, Владимир Пименович, должен был все это контролировать. Атак– чуть не подвел вас, Владимир Пименович, и Дмитрия Петровича тоже. Конечно, я не собираюсь уходить от ответственности, Владимир Пименович. Я, Владимир Пименович, написал заявление по собственному желанию. Потому что Дмитрий Петрович выразил мне недоверие. И правильно поступил. Вот. – И Сысоев протянул ВП заявление.

ВП немного помолчал.

– Это преждевременно, – сказал он наконец. – Впредь попрошу заниматься клоунадами за пределами Института. Заявление, впрочем, оставьте, я посмотрю. А сейчас давайте вот что обсудим. Анатолию Сергеевичу ваш доклад понравился. Он как-то в ключе их тематики в Киеве. Мы с ним завтра хотим попасть на прием к вице-президенту, обсудить вместе перспективы сотрудничества. Может быть, сделаем совместную лабораторию.

– В Киеве? – осторожно спросил Виктор, поглядывая на свое заявление.

ВП посмотрел на него и ничего не ответил. Помолчал. Потом сказал:

– Вы ведь у меня на приеме впервые? Прошу впредь усвоить – перебивать меня не следует, вы здесь не на семинаре. И приходить надо с бумагой и карандашом. Я второй раз никому ничего не повторяю, а на память рассчитывать не советую. Вот, возьмите чистый лист, ручку и пишите. Завтра оформляйтесь на пару дней в командировку в Киев. Предварительно позвоните, – он заглянул в блокнот, – Рядовичу вот по этому телефону. С ним обсудите содержательные вопросы. Когда вернетесь, составите подробный – подчеркиваю, подробный – план работы на ближайшие полгода. Согласуете с Рядовичем, покажете нашему ученому секретарю и дадите мне на утверждение. Дайте предложения по ставкам, оборудованию – рассмотрим. Есть вопросы? Нет? Ну тогда до свидания.

Когда Виктор уже подходил к двери, ВП остановил его:

– Виктор Павлович, у вас домашний телефон есть? Продиктуйте, пожалуйста. А как зовут жену? Ну хорошо, все.

Так закончилась эта история. Через месяц Виктор был назначен исполняющим обязанности заведующего лабораторией, разместившейся в комнате, где проходил тот самый семинар, и получил в свое распоряжение две свободные инженерные ставки. Пришло время платить по счетам.

– Витя, – сказал Платон, – напиши ВП заявку вот на этого человечка. – Он протянул Виктору листок бумаги

На листке были написаны анкетные данные Вики, которая уже месяц трудилась в подмосковном филиале.

– Тоша, – развел руками Виктор, – ее же туда лично Осовский загнал. Ты понимаешь, что это невозможно?

И тут Платон – вероятно, впервые – произнес фразу, которую впоследствии, спустя годы, довелось слышать многим.

– Витя, – сказал Платон, – давай раз и навсегда условимся: слово "нет" ты мне никогда не говоришь. Я ей обещал, что она будет в Институте.

Окончательный расчет состоялся, когда Вика уже была оформлена инженером в лабораторию Виктора.

– Витюша, – проникновенно заговорил Платон, – когда был твой семинар, ну помнишь, тот самый, с киевским гостем, я очень внимательно слушал, кое-что записал, и, знаешь, у меня родилась одна мысль. Я занимаюсь сейчас одной штукой, связанной с оптимальной организацией вычислений при большом потоке задач. Там есть своя арифметика, но с ней все в порядке. Мы это делали с Сережкой Терьяном – помнишь, мы были вместе в Звенигороде? На нашей сегодняшней технике это не реализовать. По понятным причинам. На западной наверняка можно, но мне это неинтересно. А интересно вот что – чтобы эта моя задачка была встроена в машины завтрашнего дня, как раз в те, которыми ты занимаешься. Если у тебя будет хоть одно, пусть самое маленькое, возражение по существу, считай, что разговора не было. Предлагаю вот что. Собираем рабочий семинар, без начальников, только из своих ребят. Мы с Серегой рассказываем задачу. Если она годится для твоих дел, мы доводим ее до финальной стадии, а ты обеспечиваешь мне бумагу от Рядовича, что наша работа принята в качестве одной из компонент твоей машины будущего. По рукам?

Так Платон получил акт внедрения для своей кандидатской диссертации, до защиты которой оставалось четыре месяца.