Юрий Дружников Медовый месяц у прабабушки, или Приключения генацвале из Сакраменто

1.

О свадьбе объявили на всю Калифорнию и далеко за ее пределы. Съехалось шестьсот гостей, большей частью полицейских, что нисколько не удивило местных любителей широкомасштабных празднеств. Через прежнего шерифа был приглашен бывший губернатор, он же президент Рейган с Нэнси. Они, правда, не смогли прибыть, но прислали поздравление молодоженам. Гостей приветствовал фанерный Рейган в натуральную величину. Он стоял на травке с бокалом пенистого шампанского в руке.

А я там был, мед-пиво пил, поскольку замуж вышла моя студентка. Но рассказ сей не о самой свадьбе — тут читателя ничем не удивишь: почти все через нее проходили, а некоторые любят повторять этот ритуал многократно. Почему бы и нет, если жизнь коротка и хочется вместить в себя как можно больше сильных ощущений? Вот о сильных ощущениях после свадьбы, о сладостях медового месяца и пойдет речь.

Как известно, в Америке нынче никто особо не рвется вступать в брак, кроме гостей, а в России — кроме тех, кто норовит в гости. Причем в такие гости, чтобы стать хозяевами. У нас в университете, как во многих других, действуют обменные программы. Группа американцев едет на полгода в Москву, а потом студенты оттуда являются к нам. Как вы догадываетесь, мы хорошо платим российскому университету за каждого нашего студента: за общежитие, питание, учебу и культурную программу. Кроме того, студенты везут с собой денежки — давать за то, чтобы текла горячая вода из душа, чтобы замок в комнате запирался, выкупить обратно украденный фотоаппарат или просто чтобы открыли дверь после одиннадцати вечера.

Ну, а когда к нам приезжают российские студенты, кто платит? Угадали, опять мы. У них средств нет. А поскольку экономическая ситуация в Калифорнии и, следовательно, в университете тяжелая, приходится поджиматься. Последний раз мы посылали двадцать студентов, приняли, вы уж нас извините, только двух — Марину и Любу. На большее финансов не хватило.

Теперь насчет обратно. Пока не было случая, чтобы американский студент там остался. Но однажды парнишка из Калифорнии задержался. Перед самым отъездом российские его приятели организовали прощальную тусовку. Загудел американец с аборигенами и от нехватки специального тренинга в области потребления водки по дороге в общежитие упал и очутился в вытрезвителе. А потом еще месяц лежал в больнице с отравлением всех органов.

Обычно же бывает наоборот. Поехали в Москву двадцать студентов, вернулись двадцать три, или, точнее, двадцать три с половиной. Трое обвенчались: юноша и две девушки, а одна даже успела основательно в Москве забеременеть и вскоре тут родила. А ее юный русский муж перебрался в другой штат и, как водится, с концами. Вообще-то многие из них скоро разводятся, поскольку американцы, как и некоторые другие нации, — не роскошь, а средство передвижения. И дети тут не в счет.

Но не обязательно так цинично. Бывают позитивные романтические исключения. Даже иногда вечная любовь. Ну не вечная (от этого слова веет могильным холодом), а, назовем ее прагматичней, продленная.

Когда студенты из России приезжают в Америку, то назад, вы уже догадались, уезжает лишь какой-то процент. Или, как произошло с двумя упомянутыми моими студентками из Москвы, обратно уехал ноль процентов. Веснушчатая умница Марина вышла замуж за пожилого американца, профессора японского языка, теннисиста и вегетарианца. Марина сразу попросила всех звать ее Мэри.

Едва профессор женился, выяснилось, что у Мэри на родине остались двое детей, и она за ними слетала домой. Ее без труда впустили в Америку, что доказывает: для истинной любви преград нет. Потом к профессору, для ревизии счастья дочери, прибыла в гости моложавая теща, которая, как выяснилось, до распада СССР работала освобожденным парторгом треста «Мосресторан», а после распада, по ее выражению, потеряла веру в коммунизм и хорошо заплатила тем, кто отбирал наиболее талантливых студентов для поездки в Америку.

Тут теща профессора вскоре заявила, что империализм как последняя стадия капитализма — ничуть не хуже коммунизма как последней стадии социализма, и лучше синица в руки, чем журавль в небе. Она решила остаться насовсем и искать здесь работу по специальности. Поскольку у нас в столице Калифорнии Сакраменто треста «Сакресторан» не оказалось, теща сказала, что согласна на должность секретаря партийной организации в любой ресторан. Зять ее спросил:

— Какой партии?

Она решительно ответила:

— А любой. Какой поручат. Лишь бы должность была освобожденная.

Впрочем, освобожденная должность у нее уже есть: теща.

— Мама, — просила ее Марина-Мэри, — когда заходишь в дом, скажи моему мужу «хай».

После этого, когда профессор появлялся с работы, теща говорила дочери:

— Мэри, скажи ему «хай».

— Откуда у вашей Мэри такой славный английский? — спросил я.

— С малолетства ее учила, — загордилась теща. — Предчувствовала, что понадобится. Не для алкоголика, ее первого мужа (я его, подлюгу, еще заставлю сюда нам алименты платить!), а на случай конца коммунизма.

И тогда я понял, почему профессор женился: чтобы разбогатеть на алиментах из Москвы от предыдущего мужа своей жены, само собой в рублях.

С профессором контакт слегка прервался, так как он вскоре получил постоянную позицию в другом университете и уехал с молодой женой, двумя ее испуганными дочками и молодящейся освобожденной тещей. Теща настойчиво хотела жить с ними, и тогда профессор пошел на чрезвычайный шаг. Он сказал теще, что в Америке ночью приходит полиция для проверки, не живут ли родители вместе со взрослыми детьми, что запрещено. Теща посмотрела на него в упор, подумала немного и ответила:

— Намек поняла.

И профессор снял ей неподалеку отдельную квартиру.

Коллега мне рассказал, что теща уже отпечатала себе визитную карточку, где написано: «Такая-то. Освобожденный секретарь. Теща профессора такого-то». Слышал также, что сейчас к профессору собирается мать тещи из города Тобольска. А у той пол-Сибири близких родственников, которые внезапно заинтересовались уровнем жизни в Америке.

Оставив в покое тещу, замечу между прочим, что иногда дети от прошлых браков для новых брачных контрактов с иностранцами абсолютно необходимы. Не так давно актриса Большого драматического театра вышла замуж за американского драматурга, который побывал в Петербурге туристом и влюбился наповал. Все было хорошо, кроме языка. Она совсем не говорила по-английски, а он — ни слова по-русски. Ее семилетний сын от первого брака, который ходил в элитарный детский сад с иностранным языком, стал их переводчиком и сделал своей маме предложение, которое она приняла. Потом перевел, что мама согласна. Теперь они в Америке, и сын продолжает исправно работать переводчиком между мамой и новым папой с утра до ночи. Ну, а ночью они справляются без перевода. Но это я, извините, несколько отвлекся.

Вторую студентку из Петербурга, Любу, взял в жены полицейский Патрик Уоррен из того же города Сакраменто, да не простой полицейский, а патрульный, тот, который летает на вертолете над хайвеем. Где российской гражданке познакомиться с полицейским? Ответ ясен: не упустите шанса, когда вас штрафуют. Люба только-только получила водительские права и взяла у подруги машину покататься. Когда Патрик остановил Любу за превышение скорости, оказалось, она не знала, где у машины спидометр. Он выписал ей «тикет», а вскоре нашел ее телефон в полицейском компьютере и позвонил. Люба испугалась.

— Я очень за вас беспокоюсь, — объяснил ей Патрик. — Вы уже великолепно ездите быстро, и теперь вам осталось научиться ездить медленно.

И тут Бог надоумил Любу произнести наиважнейшую в ее жизни фразу.

— Кто же меня научит? — кокетливо спросила она.

Ясно, что ответил полицейский Уоррен. Урок медленной езды продолжался далеко за полночь и закончился в спальне у Патрика. Утром он совершенно обалдел от поданного ему в кровать ароматного кофе по-турецки, который Люба приготовила, пока он спал. После завтрака закоренелому холостяку Уоррену ничего не оставалось, кроме как сделать своей гостье предложение. Таким образом, штраф, который он Любе выписал, пришлось уплатить ему самому.

Люба, должен сказать, девушка чуть простоватая, но симпатичная и вовсе не глупая. Глазки черные, щечки пухлые, и сама она, видимо, расположена к полноте; пышечка, по замечанию эксперта в этой области месье де Мопассана. И детей у нее на родине не оказалось.

Словом, в церковь вошла Люба Сиделкина, а через полчаса вышла миссис Уоррен. Поток гостей на свадьбу напоминал демонстрацию. Грузовичок, полный стеклянных сосудов для приема букетов, скоро опустел, а цветы все несли. Квартал был окружен патрульными машинами и мотоциклами. Несколько гостей приехали на боевых конях. По бокам у собравшихся свисали кобуры с револьверами, дубинки и наручники. Гости за столами, сооруженными на поляне прямо на траве, пили и переговаривались, держа в одной руке бокал, а в другой уоки-токи. Шериф разрешил даже салют из винтовок в честь такого события, а его друг, мэр города, дал приказ о фейерверке. Грянул духовой оркестр городских пожарных, и мне показалось, что от ударов тарелок, сверкающих в прожекторах, сейчас начнется внеочередное землетрясение.

Если не считать гостей из университета, невеста была самым образованным человеком в этой толпе: она почти окончила МГУ да еще прихватила полгода в университете Калифорнийском. Встретился мне на свадьбе и профессор японского языка с женой Мариной-Мэри, прибывшей поздравить подругу. Они прилетели на несколько часов, оставив детей с тещей. Профессор, между прочим, сообщил, что в теннис больше не играет, некогда, и перестал быть вегетарианцем: теща решила, что это вредно.

— Я так рада за Любу, — шепнула мне Мэри. — Ведь с ее плохим английским мало было шансов выйти замуж.

В разгар свадьбы над столами пронесся ветер. Это зависла грохочущая стрекоза, то есть полицейский вертолет, и строгий голос с неба произнес:

— Именем закона все арестованы! — голос вдруг закашлялся и, решив, что это чересчур, уточнил:— Арестованы только те, кто не любит моего друга Патрика Уоррена и Лубу Сыдэлкин.

И поскольку никого не арестовали, всеобщая любовь была разлита на поляне возле дома полицейского Уоррена. С вертолета поплыли вниз сотни белых гвоздик на маленьких парашютиках. На земле их вставляли в пустые бутылки из-под шампанского. О свадьбе передавало радио, телевидение, и знали все. Говорят, без полицейского вертолета и патрульных машин, запаркованных вокруг свадебного мероприятия, скорости на хайвее возросли до смертельного предела.

В конце этой супертусовки, где-то за полночь, когда мы с женой уже собрались тихонечко смыться, подкатился жизнерадостный молодой муж Патрик. Он долго тряс мне руку своей огромной, как ковш экскаватора, пятерней, благодаря за посещение и произнося разные другие вежливые дежурные слова. А под конец поделился радостью. Люба ему сказала (он, конечно, произносил Луба), что у нее прабабушка — грузинка, которая живет в Сухуми.

— Там же пляж лучше, чем в Лос-Анджелесе, и горы красивее, чем в Италии. — Одним словом, сказка! Я очень люблю шишки-баб. Там это называется кишлак…

— Шашлык, — подсказал я.

Он посмотрел на меня с восхищением.

— Звучит, как музыка! А главное, — продолжал Уоррен, — я собираю курительные трубки. Их у меня триста семьдесят две.

— И все курите?

— Я вообще не курю! Просто это мое хобби. У прабабушки Лубы в Сухуми, хотите верьте, хотите нет, есть трубка, которую курил сам Сталин. Может, я ее куплю или выменяю, как вы думаете? Я возьму с собой трубку, которую курил вождь индейского племени у нас в Калифорнии.

Короче говоря, они с Любой решили провести медовый месяц у прабабушки и путешествовать по Абхазии. Люба, правда, пыталась его отговорить, но глава семьи твердо стоял на своем.

— Итак, мы едем в Абхазию!

— Там ведь гражданская война, — осторожно заметил я.

Усмехнувшись, он поиграл мускулами.

— Читал об этом в «Нью-Йорк таймс». Между прочим, я окончил полицейскую академию. Но поскольку в Абхазии, возможно, есть своя специфика, я не буду там брать напрокат самолет.

Услыхав это, я понял, что моя миссия как консультанта полностью исчерпана.

Патрик и в самом деле бычок экстра-класса. Темный костюм жениха на нем, казалось, вот-вот лопнет по швам. Галстука с оранжевыми цветами едва хватило, чтобы обвить его дубовую шею. Потомок золотоискателей в нашей долине, он так и пышет здоровьем. Медицина развивается не для него, страховка ему ни к чему, — преступников надо страховать, защищая от таких полицейских. Кто-то из гостей за столом рассказал через уоки-токи, что в прошлом году жених один управился с пятью уголовниками, из которых двое — бывшие боксеры. Уоррен с вертолета, через прибор ночного видения, заметил возню у придорожного мексиканского ресторана. Воры прибрали к рукам дневную выручку. Полицейский вертолет приземлился на ресторанной автомобильной парковке. До прибытия подкрепления Патрику пришлось их слегка помять: к судье всех пятерых доставили из госпиталя.

На следующий день, закрутившись с делами, я забыл про Патрика и Любу. Шли экзамены, студенты нервничали, их напряг передавался мне. На прием стояла и сидела в коридоре очередь нуждавшихся в консультации или спешивших продемонстрировать свой глубокий интерес к русской литературе девятнадцатого века. Некоторые мудрецы ухитрялись раздобыть справку о своей умственной замедленности, чтобы писать экзаменационную работу вместо двух часов четыре.

Потом наступили каникулы, и я засел за недописанный роман.