"Державы Российской посол" - читать интересную книгу автора (Дружинин Владимир)17С Франческой не соскучишься. Притомится в игре аморной, снимет с гвоздя цитру, начнет вызванивать музыку – то плясовую, то жалобную, от коей рыданья подступают к горлу. Иной раз собьется, наморщит переносицу, поправит себя: – Нет, тут форте… Форте, аллегро, адажио – слова знакомые, однако пальцы Франчески, исторгающие звуки, сообщают им значение особое, неизведанное. Однажды раскрыла малую книжицу – с ладонь величиной – и стала читать вирши. Красиво, но понятно не все. Поета, именем Петрарка, писал, оказывается, по-тоскански. Франческа сама не знала некоторых слов. Ведет меня Амор, стремит Желанье, Зовет Привычка, погоняет Младость, И, сердцу обещая мир и сладость, Протягивает руку Упованье. Борис слыхал до сих пор вирши духовные, вирши хвалебные – на взятие Азова, – а такие не попадались. Сии именуются сонеты, по четырнадцать строк, ни одной меньше, ни одной больше. Почему? – Потому что сонеты, – ответила Франческа. Вроде заговора, подумал Борис. Число содержит тайну. Подлинно заговор, имеющий цель приворожить сердце. Борис чувствует, как звучит в нем сонет. – Амор был или нет? – спросил он вдруг. – Амор? – Ну да, бог Амор? – Смешной ты. – Попы его не признают. Все же странно… – Что странно? – Ну как же… Амора нет, а дела аморные есть. Петрарку, может, сожгли, а они все равно есть. – С чего ты взял! – смеялась Франческа. – Вовсе его не сожгли. – Вот видишь. Древние люди верили же в Амора. – Верили. – Наверно, и нам надо верить, – решил Борис. Яснее выразить мысль он не мог. Рядом мерцали, благоухали плечи Франчески. Язычок светильника дрожал, тени одевали ее и раздевали. Где-то за пределами царства Амора неслось время. Отшумел карнавал, раскидав по мостам, улочкам смятые машкеры, ленты, оторванные пуговицы. Лагуна вздувалась, поднимая гондолы к окнам, ветер осыпал Венецию первой снежной порошей. Настал год 1698-й. Не за горами конец ученья, конец житья за границей, а следственно, и разлука. – Увези меня во дворец к царю! – говорит Франческа. – Там красивые дамы? Красивее меня? – Глупая. Нужна ты ему… От Толстого слышно: царь в Голландии, строит корабли, как простой работник. Квартирует в домишке кузнеца, ходит в красной рубахе, в войлочной шляпе. Бражничает с матросами в таверне. С ним постоянно его любимец, сын московского конюха, приближенный к особе царской паче всех родовитых. Алексашка Меншиков, кто же еще! – Российский флот откуда возьмется? – продолжал Толстой. – У венециан корабли не займешь. А если супротив султана в одиночку стоять, тогда как? – Мириться надо! – крикнул Аврашка. – Ты султана спроси, – обернулся Борис. – Увидит, что мы одни, – захочет ли? – Судишь верно, – одобрил Толстой. – Наперво Азов обратно стребует. Лопухин не унялся: – Пропади он, Азов! – Ты Азов не трожь, – обозлился Борис. – Ты, что ли, там сидел, таракан запечный? Класс навигацкой школы огласился криками. Жирная Аврашкина рожа лоснилась нестерпимо. Борис замахнулся. Толстой обхватил его сзади. В тот день Борис, прежде чем вернуться в палаццо Рота, кружил по городу, унимая смятение. Подставил горсть струе фонтана, по-весеннему теплой, обрызгал горевшее лицо. На мосту Риальто, оседланном лавками, окликали прохожих звездочеты, гнусавили в медные трубы: – Стойте, синьор! Стойте, прелестная синьора! Посоветуйтесь со звездами! Сухонький старичок в колпаке пронзил Бориса взглядом, спросил, в какой день, какого месяца и года достойный комендаторе родился. Труба, приставленная к уху Бориса, засипела: – Рожденный под Близнецами характер имеет деликатный, незлобивый, отличается состраданием к ближнему и щедростью. Старец подал гороскоп – ломкий, серый листок, шершавый от глубокой печати, потом предложил таблицы – комендаторе сам вычислит свое будущее, Борис, словно околдованный, послушался. Вспоминая колючие глаза чернокнижника, ежился. Не уронить ли в канал бесовские письмена? Что же будет? До сей поры звезды указывали Борису лишь место корабля в море, позволяли прочертить курс. Ныне он ждет от небесных путеводителей большего. Знакомыми действиями математики вычисляет углы схождения и разлета планет, бег Солнца, пересекающего за год все двенадцать созвездий зодиакального круга. Волнуясь, стольник записывает мерцающий, из великой дали идущий язык богов. «В сем году бежит доброе управление Юпитера и Солнца. Рожденный будет возвышен до чину гораздо высшего». Ни ему, ни Франческе не предрекают боги опасностей, не видят помех любви. Гадает Борис и на царя, с коим связан родством глубочайшим, – знак Близнецов, похоже, над обоими. Доброе управление звезд должно распространяться и на Петра Алексеевича. И точно, боги благоволят ему. Руки Франчески тянутся к Борису, замыкают его в волшебном кольце. Родимые пятнышки – будто отражения небесных фигур, заглядевшихся на женскую красоту. Можно ли, блаженствуя в храме Амора, не верить богам! |
||
|