"Ветер смерти" - читать интересную книгу автора (Федотов Дмитрий)

Глава 4

Явившись на следующий день в редакцию, я застал там ледяное море спокойствия и равнодушия в лице пантеры по имени Лена. Меня, что называется, не видели в упор и даже под микроскопом. Такие выплески холода и раньше происходили с завидной регулярностью, как только становилось известно о моей очередной «сердечной победе», и мне по соображениям чисто утилитарным приходилось их рассеивать с помощью роз, конфет или, в особо тяжких случаях, за ужином при свечах. Удивительно, но на сей раз во мне не содрогнулась ни одна клеточка, не встрепенулся ни единый нерв. Все мое существо казалось напоенным таким спокойствием, такой уверенностью и внутренним радостным светом, что никакие злонравные стрелы ревности просто не имели возможности нанести мне даже малейший вред! И юная чертовка, наверное впервые в жизни, поняла, что настоящие чувства существуют не только в женских романах, потому что вдруг изменилась в лице, молча опустила глаза и сделала вид, будто сосредоточена на рукописи, лежащей перед ней на столе.

Я мысленно поцеловал ей ручку в знак благодарности и восхищения ее мудрым решением, потом уселся в свой угол и включил старенький верный «Пентиум-интеллиджент», с которым так любил периодически соревноваться Гриша-Колобок. Это занятие было его второй слабостью после минералки. Григорий Ефимович обладал феноменально емкой и быстрой памятью. В своей круглой и гладкой как шар для боулинга голове шеф хранил такие сведения, какие, пожалуй, не найти и во Всемирной Сети. Во всяком случае, Гриша уже несколько раз доказывал преимущество природного компьютера над искусственным, выдавая требуемую информацию на несколько секунд раньше «Пентюха». Причем каждый раз, разумеется, на спор. Проигравшая сторона обязывалась за свой счет поить пивом после рабочего дня всю нашу «уголовку», и почему-то по странному стечению обстоятельств ею каждый раз оказывался несравненный Дон Теодор к тихой радости победителя.

Я успел отредактировать пару «подвальных» заметок, когда дверь распахнулась, и в комнату прошествовал Федя Маслов, держа двумя пальцами перед собой за уголок объемистый желтый конверт. Я догадался, что это были наши с Одоевской снимки со вчерашней презентации, потому как Дон Теодор бросил пакет на свой стол и нарочито медленно вытер пальцы носовым платком. Покосившись на притихшую пантеру, я приготовился было выслушать очередную сентенцию о конечностях, произрастающих у некоторых представителей рода «гомо сапиенс» из непотребных мест, которыми оные индивидуумы совершенно не умеют пользоваться, а тем более делать профессиональные фотографии для солидного еженедельника, но произошло невероятное: Федя промолчал!

Более того, он вскрыл ножом конверт, вытряхнул снимки на стол и принялся их рассматривать. Правда, всю гамму чувств, одолевавших его при этом, Дон Теодор все-таки сдержать не смог, поэтому периодически по бесстрастному и гладко выбритому лицу заслуженного мастера пробегала судорога то ли изумления, то ли отвращения.

Тишина в комнате установилась такая, что еле слышное раньше урчание холодильника в дальнем углу стало похожим на рев взлетающего аэробуса. Последний снимок спланировал из длинных пальцев мэтра Маслова обратно на стол к своим собратьям по несчастью. Мы с пантерой замерли, как осужденные перед оглашением приговора. Но Бог, видимо, решил сегодня взять нас под свою защиту.

— Недурственно, недурственно! Весьма! — медленно изрек наконец Дон Теодор. — Кто из вас сие сотворил?

— В основном Елена Даниловна, — с готовностью отозвался я. — У нее это лучше получается.

— Пожалуй, — Федя раздумчиво повертел в руках один из снимков и продемонстрировал его нам. — Это кто?

С фотографии на нас смотрела молодая смуглая женщина с копной волнистых черных волос, уложенных в замысловатую прическу, создававшую модную среди молодежи иллюзию «след ветра». Женщина показалась мне смутно знакомой, ее можно было бы назвать красивой, если бы не резко очерченные высокие скулы и слишком узкий, почти клинообразный подбородок, и не длинные, вздернутые к вискам глаза болотного цвета, излучавшие какую-то злую иронию, что ли? Незнакомка была снята крупным планом, поэтому разглядеть, во что она была одета, не представлялось возможным.

Я в затруднении почесал кончик носа и с надеждой покосился на обиженную пантеру по имени Лена. К моему изумлению, второму за последние полчаса, на ее очаровательной мордашке не осталось и следа оскорбленной гордости. Мило улыбнувшись, конечно не мне, а Дону Теодору, она промурлыкала с самым невинным видом:

— Если я ничего не путаю, Федор Кузьмич, это — Надия Рафаиловна Саликбекова, ведущий специалист центра «Световид» по бесконтактным методам лечения.

— Текст к ней будет?

— Разумеется. Даже небольшое интервью есть о перспективах традиционной медицины. Хотя вообще-то у Дмитрия Алексеевича информации наверное побольше, он же весь вечер общался непосредственно с руководителем центра!

Сказав это, Одоевская метнула в меня такой саркастический взгляд, что стало ясно, ничего-то она не простила и не осознала, и будет отныне на моей совести еще одно загубленное женское сердце, надеюсь, последнее. Самое интересное, что в действительности между нами, выражаясь языком женского романа, ничего серьезного не было. А была девичья влюбленность с одной стороны, да почти отеческая забота с другой, редкие прогулки в парке, да дружеские «чмоки» в щечку у подъезда. И вдруг — на тебе! М-да, «чужая душа — потемки, а женская — полный мрак», как сказал один мой знакомый, когда от него ушла четвертая жена.

Мои невеселые размышления снова прервал Дон Теодор.

— А это кто на сцене? — и он продемонстрировал другой снимок.

Там, облитая светом двух софитов, в спокойной и уверенной позе стояла на помосте перед микрофоном моя единственная и желанная, Женщина с большой буквы, мое счастье и погибель!

— Это — Ирина Андреевна Колесникова, учредитель и глава центра «Световид», — я постарался ответить ровным и спокойным голосом, но не был уверен, что у меня получилось.

— Текст есть? — Маслову явно тоже понравилась эта удивительная женщина, потому что он, продолжая держать фотографию перед собой на вытянутой руке, другой рукой, не глядя, включил свою гордость полноцветный плазменный сканер, собираясь заняться компьютерной коррекцией снимка для печати.

— Н-нет, Федор, — пробормотал я, чувствуя, как наливаются краской мои бедные уши. — Но я восстановлю, по памяти.

— Не получится! — фыркнула ревнивая пантера и вызывающе покачивая бедрами прошествовала передо мной к двери.

— Это почему же? — по инерции спросил я, хотя и почувствовал подвох, и нарвался.

— Потому что у тебя в голове со вчерашнего дня сплошные междометия! и юная чертовка торжествующе хлопнула дверью.

Я выругался и полез за сигаретами, потом долго не мог найти зажигалку, а потом Дон Теодор, закончив разглядывать мои пылающие уши, глубокомысленно изрек:

— Женщина бывает не права только до тех пор, пока не начнет говорить… Что, действительно, все так серьезно?

— Серьезней не бывает, Федя, — мне наконец-то удалось прикурить, и я торопливо затянулся пару раз подряд, стараясь унять разгулявшиеся нервы.

— Ладно, как говорится, «пожуем — увидим», — Маслов уже успел отсканировать фотографию и теперь задумчиво разглядывал ее электронную копию на экране монитора. — М-да, от такой женщины, пожалуй, можно немножко сойти с ума, — и он принялся колдовать над клавиатурой, задавая параметры коррекции.

Некоторое время было тихо. Я окончательно успокоился и, докуривая сигарету, лениво следил, как дым длинными сизыми языками медленно втягивается в вентиляционную решетку. Но едва я собрался снова заняться редактированием, Дон Теодор вдруг громко сказал «ни фига себе!» и поманил меня пальцем.

— Дима, иди-ка, полюбуйся на свою ненаглядную!

— Что случилось? — у меня в животе шевельнулся холодный червячок настороженности.

Подойдя к столу Маслова, я взглянул на экран и обомлел. На хорошо знакомой фотографии вместо Ирины у микрофона стояла другая женщина — Надия Саликбекова!

— Ты зачем монтаж-то делаешь? — попытался пошутить я, стараясь отогнать нехорошее предчувствие.

— А это не монтаж, Дима! — Федор выглядел озадаченным не меньше моего. — Я всего лишь запустил программу коррекции освещения объекта, и вот результат!

— Так не бывает! — призвал я на помощь свою любимую фразу. Наверное, произошло наложение кадров, не сработала перемотка.

— Увы! Если бы это было наложение, все фоновые детали были бы смазаны, потому что при ручной съемке полностью совместить два разорванных во времени кадра невозможно, даже при полной неподвижности оператора! — Дон Теодор сказал это в своей обычной безапелляционной манере, и я почувствовал, как пол буквально уходит у меня из-под ног.

— Не может быть, — тупо повторил я мгновенно севшим голосом. — Я же прекрасно помню, что речь произносила Ирина… Колесникова, и никакой Надии даже близко не было! Я там даже не пил, Федя, ничего, кроме сока какого-то.

— Охотно верю, — невозмутимо кивнул он. — Тогда остается только одно разумное объяснение. Обе женщины достаточно похожи, издалека. И при определенном освещении, а там явно имелись софиты или еще что-то подобное, вполне можно спутать одну с другой. Кстати, какого цвета было платье на, мм-м, Колесниковой?

— Темно-синее…

— А на… второй?

— Не знаю. Я ее там вообще, по-моему, не видел. Про Саликбекову мне сказала Ирина, и то, когда мы уже уходили оттуда.

Я добросовестно пытался восстановить в памяти подробности презентации, но так и не вспомнил, где же я мог видеть эту Надию?

— Здесь получается темно-зеленое, — кивнул на экран Маслов. — По законам цветовосприятия, эти два оттенка при искусственном боковом освещении могут выглядеть одинаково. Так что, я думаю, никакой мистики тут все-таки нет, сплошная физика, но весьма эффектная однако!

Конечно же для моего рассудка объяснение Дона Теодора подходило как нельзя кстати, но вот в душе по-прежнему колыхался туман сомнения и беспокойства. В таком состоянии ни о какой творческой работе не могло быть и речи. Поэтому, поблагодарив Федора за содействие и участие, я в спешном порядке покинул родную «уголовку», молясь про себя, чтобы где-нибудь по пути не столкнуться с обиженной пантерой по имени Лена.

Однако, домой, как намеревался поначалу, я не попал, потому что в машине меня настигла трель мобильника. Звонил мой закадычный друг и товарищ Олег Ракитин, которого я не видел и не слышал вот уже целых двое суток с достопамятного «пивного воскресенья».

— Привет, котяра! Ты где сейчас?

— В пути, Олежек, я всегда в пути! — меня уже давно тянуло на философский лад, а Ракитин только ускорил этот процесс.

— А что если твой путь пройдет через «Сибирское бистро» на Новособорной? — голосом библейского искусителя спросил он.

Я внутренне содрогнулся, вспомнив свое позавчерашнее «падение» на пару с Берестом в этом известном всему городу заведении, и сказал:

— Давай лучше на свежем воздухе, «У Абрамыча» в Южном парке, например, лады?

— Договорились. Жду.

Вот такой он и есть, лучший «волкодав» управления, Олег Владимирович Ракитин, надежен, лаконичен, деловит и неизбежен — живое воплощение Правосудия и Справедливости, хотя, конечно, ничто человеческое ему не чуждо.

До летнего кафе с претенциозным названием «У Абрамыча», к богоизбранному народу, впрочем, не имевшего никакого отношения, я добрался раньше Олега. Поскольку время было обеденное, свободного столика не нашлось, и я расположился прямо у стойки с жаровней, наблюдая воочию весь процесс приготовления знаменитых сибирских шашлыков из осетрины. Ракитин появился точнехонько в тот момент, когда последние крохи моей воли растворились без следа в обильной слюне, заполнившей уже не только рот, но и изнывающий от голода желудок, и я готов был плюнуть на приличия и набросится на еду.

Олег моментально оценил мое состояние и выудил из принесенного с собой кейса запотевшую «полуторную» бутылку нашего любимого с ним пива «Старый город». При виде такого количества солидного напитка настроение мое слегка поднялось, однако сторож в голове продолжал тревожно попискивать: неспроста Ракитин вызвал меня на разговор. Поэтому я продолжал сохранять на лице невозмутимое выражение, предоставив Олегу инициативу.

— Димыч, есть интересные новости по делу «о мумиях», — Ракитин, как всегда, не стал «тянуть кота за хвост». — Учти, говорю тебе только потому, что ты попал в него с самого начала, и не в твоих интересах «сдавать» меня Матвеичу за разглашение служебной информации.

— Я похож на чукчу из анекдота, Олежек? — я постарался, чтобы возмущение мое было искренним. — Что ты накопал?

— Ты похож на кота, которого забыли побрить! Не обижайся, — Ракитин разлил по стаканам пиво, отхлебнул из своего сразу половину, крякнул от удовольствия и продолжал. — Собственно, из того, что я нарыл про наших «жмуриков», заслуживает внимания лишь один факт: оба при жизни никоим образом друг с другом не пересекались, но, тем не менее, закончили ее одинаково!

— И что, по-твоему, из этого следует? — я тоже взялся за стакан.

— Отсутствие мотива! — Олег поставил пустой стакан на стойку и многозначительно поднял указательный палец. — Очень похоже, что это — дело рук еще одного маньяка.

— Только потому, что обе жертвы имели одинаковый возраст? — я не смог сдержать ехидной улыбки, и Ракитин тут же подобрался, профессионально почуяв подвох. — Расслабься, капитан. Я имею на этот счет заключение специалиста: здесь поработал настоящий паранорм!

— А что, паранорм не может быть маньяком? — резонно возразил Олег.

— Ну-у, — я слегка растерялся и тут же разозлился на себя за тупость. — Черт! Действительно!.. У тебя просто талант разваливать красивые версии.

— Почему же? — Ракитин снова наполнил стаканы. — Вот тебе версия, достойная пера. Жил-был мальчик-паранорм, и однажды его сильно напугал или обидел плохой дядя тридцати шести лет от роду. А поскольку мальчик-то был не простой, паранормальный, он и решил, когда вырастет, извести всех нехороших дяденек в возрасте тридцати шести лет, чтобы они больше не смогли никого напугать или обидеть. Ну как?.. — и он принялся за пиво, злорадно поглядывая на меня поверх стакана.

— Скверно, Олежек, — я весьма натурально зевнул и тоже отпил пару глотков. — Как говорится, уровень ниже канализации. Думаю, даже Голливуд не клюнул бы на такую убогую идейку, не говоря уже о нашей доблестной криминальной милиции.

— Тогда предлагай свою! — неожиданно огрызнулся Ракитин.

И только тут до меня дошло, насколько он вымотан этими «висяками», или теперь уже скорее «глухарями», если учесть полное отсутствие работоспособных версий.

— Не бейте себя ушами по щекам, уважаемый, как любил говаривать товарищ Бендер! — я попытался перевести все в шутку. — Олежек, дай своим мозгам отдохнуть и ешь шашлык, а то остынет.

— Не успеет, — буркнул Ракитин, успокаиваясь, и потянулся за шампуром. — А кто тебя консультировал насчет паранорма? Уж не «аномальщики» ли из Политехнического?

— Бери выше, сам Золотарев!

— Ну да?! Как же это он снизошел до нас, простых смертных?

— Не пыли, Олег! — мне стало немного обидно за мага. — Андрей Венедиктович действительно редко отзывается на просьбы, но этот случай, по-моему, его здорово заинтересовал. А может быть даже и напугал…

— Брось! — отмахнулся Ракитин, уплетая золотистую осетрину за обе щеки. — Золотарев не из тех, кого можно напугать. Вспомни хотя бы прошлый Новый год, когда он пожар в театре в одиночку погасил, причем без воды и огнетушителей, как очевидцы уверяли…

— И все же я уверен, что наши «мумии» его сильно… озадачили что ли? — продолжал настаивать я, пытаясь поймать ускользающую догадку, но она никак не давалась. — Понимаешь, он меня перед уходом попросил обязательно сообщить ему имя этого паранорма, когда мы его поймаем.

— Если поймаем…

— Ну, да. Но ведь Андрей Венедиктович очень сильный маг, так неужели же он не смог бы вычислить этого ублюдка?

— Наверное, просто не захотел, — пожал крутыми плечами разомлевший от еды Олег.

— Да нет, я думаю, он именно не мог этого сделать!

— Почему?..

— Потому что тот сильнее Золотарева! — высказал наконец я свою догадку и торжествующе уставился на друга.

— М-да! — крякнул озадаченный таким поворотом капитан. — Но в таком случае нам его действительно не поймать?..

— А это мы еще посмотрим! — самоуверенно заявил я, но больше для Олега, чем для себя.

— Ладно, — Ракитин с хрустом потянулся и хлопнул меня по плечу, — я пошел, надо еще раз с Клоковым переговорить. Спасибо за обед. Если что надумаешь, звони на мобильный. Пока!

— Ты тоже держи меня в курсе. Привет Алене, пусть уж на меня не обижается за воскресенье, — попросил я, вспомнив наш «бурный» отдых.

— Не переживай, велено передать, что ты полностью реабилитирован! сказал Олег и быстро направился к своей служебной «Ауди».

Я же, не торопясь, расправился с остатками шашлыка, допил пиво и пешком пошел домой, благо жил буквально напротив парка.

Остаток дня я бессовестно провалялся на диване с какой-то книжкой, отключив телефон и почти забыв про свое расследование. Все мое сознание вновь было заполнено чудесным образом Ирины, и никаких путных мыслей не приходило в мою распаленную воображением предстоящей встречи голову. Это уже был, что называется, клинический случай, от которого не помогали ни «макивара», ни контрастный душ. Умом я понимал, что так не бывает, что со мной происходит нечто не совсем нормальное для взрослого человека, может быть даже, меня действительно загипнотизировали. Перед глазами все время возникало загадочное прекрасное лицо с таинственной улыбкой и искрящимися пониманием глазами и заслоняло остатки разумных мыслей, а память услужливо возвращала воспоминание удивительного, ни с чем не сравнимого, счастливого и спокойного единения. С ней?!..

На следующий день, кое-как дождавшись назначенного срока и все еще слегка робея, я переступил порог центра «Световид». Кабинет номер семь встретил меня весьма интригующей вывеской «Диагностика энергоинформационного состояния организма». Я постоял перед светло-ореховой дверью несколько секунд, зачем-то глубоко вздохнул и нажал на витую бронзовую ручку.

Ирина, строгая, сосредоточенная, в обалденном, полупрозрачном белом халатике, под которым… нет, лучше туда не смотреть!.. встала мне навстречу из-за обычного полированного стола. На нем россыпью лежали какие-то цветные диаграммы, стоял стандартный телефонный агрегат «Россия» со всеми полагающимися электронными наворотами, а рядом расположился такой же обычный офисный канцелярский комплект из матово-черного пластика с кучей разноцветных стилосов, маркеров и фломастеров. В углу тихо жужжал мощный войс-компьютер «Селигер» последнего поколения с семнадцатидюймовым плазменным монитором, в рабочем объеме которого среди виртуальных джунглей скакали хихикающие мартышки и поедали вырастающие то тут, то там виртуальные бананы и апельсины.

— Привет медицине двадцать первого века! — я постарался принять невозмутимый вид, хотя внутри все так и пело от радости новой встречи с этой удивительной женщиной, пробившей совершенно непонятным для меня образом скорлупу холостяцкого затворничества.

— Привет, знаток изнанки жизни, — лишь намек на улыбку на миг озарил ее прекрасное лицо. — Раздевайся и ложись на кушетку!

— Как, совсем? — на меня напал вдруг легкий приступ фривольности, не иначе как со страху.

— Ох, какие мы сегодня смелые! — она взглянула на меня с иронией. Нет, только до нижнего белья.

— Слушаюсь и повинуюсь. А если его нет?.. — я никак не мог остановиться.

— Не хамите, больной! — она поджала нижнюю губку и нахмурилась. По-моему, мы пока еще не в тех отношениях, чтобы…

— Понял. Раскаиваюсь. Больше не повториться! — я замешкался с джинсами, не рискуя снимать их под ее сердитым взглядом.

Ирина оценила ситуацию и отвернулась к столу.

— Ложись на спину, руки — вдоль тела. Расслабься, можешь закрыть глаза.

Я безропотно повиновался, почувствовал, что она уже стоит рядом, но подглядывать не стал, хотя очень хотелось.

— Вы лежите на спине, ваши руки вытянуты вдоль тела, ваши глаза закрыты, вы слушаете мой голос и постепенно перестаете ощущать кончики ваших пальцев.

Голос был низкий, грудной, проникающий, казалось, до самого позвоночника. Его хотелось слушать, слушать, слушать…

— Вас зовут Дмитрий, вам тридцать шесть лет, вы сотрудник еженедельника «Вестник», вы пришли на прием к врачу и теперь перестаете ощущать руки и ноги целиком…

Ощущение было странным: я как бы раздвоился. Я одновременно лежал на кушетке и стоял рядом, глядя на самого себя, хотя глаза мои были закрыты. И я действительно обнаружил, что не чувствую ни рук, ни ног. Но это знание не вызывало никаких опасений или тревоги, наоборот, оно воспринималось как само собой разумеющееся и естественное. А голос продолжал теперь как будто издалека:

— Вы находитесь в кабинете, вы носите бороду, вы водите машину, сегодня четверг и теперь вы полностью не ощущаете своего тела…

На какой-то миг возникло чувство стремительного падения, но оно тут же сменилось ощущением парения. Будто я повис в воздухе, точнее, я сам стал воздухом и мог двигаться в любом направлении, не прилагая никаких усилий. Голос исчез совсем, и осталось только чувство безмерной свободы и радости, и продолжалось это тысячу лет, и не нужно было больше ничего, и не хотелось.

— Раз, два, три! — это прогремело, как раскат грома, как приказ, которого нельзя ослушаться, как глас небесный.

Я открыл глаза, снова владея собственным телом, и увидел склонившуюся надо мной Ирину, явно уставшую и какую-то озабоченную.

— Все в порядке, — я постарался улыбнуться пободрее и беззаботнее.

— Какой сегодня день?

— Четверг. Что с тобой? — я действительно забеспокоился и сел на кушетке.

— Все нормально, — облегченно вздохнула Ирина, — ты здесь и сейчас. Знаешь, сколько ты спал?

— Спал?! Да я ведь только что…

— Два часа. Не пугайся, я использовала эриксонианский гипноз, чтобы снять возможные информационные шумы и наводки. И теперь имею полную картину твоей энергоинформационной матрицы.

— М-да, — я был несколько обескуражен, — два часа?.. И что же ты у меня нашла плохого?

— Да, в общем-то, ничего страшного, — она попыталась беззаботно улыбнуться, но тут же прикусила губу, — просто у тебя слишком уж зашлакованный организм, особенно печень и толстый кишечник.

— Неужели? И чем же это мне грозит?

— Не знаю. Может быть и ничем…

— А «может быть»?..

— Иногда последствия бывают печальными: артроз, цирроз, полипоз, болезнь Крона…

— Ладно, не пугай, — я бодренько вскочил с кушетки и потянулся за одеждой. — Скажи лучше, как мне от них побыстрее избавиться? Официальными методами или может быть чем-нибудь из твоего арсенала? — я запрыгал на одной ноге, пытаясь попасть другой в узкую штанину джинсов. — Между прочим, стул у меня регулярный, иногда даже очень. Так что, по-моему, никакие шлаки там просто не смогут застрять. А вот печень… Прикажешь отказаться от мяса и водки?

— И это тоже, — Ирина по-прежнему оставалась серьезной и сосредоточенной. — Но, боюсь, диеты будет недостаточно, — она нахмурилась, явно решая для себя какую-то сложную дилемму.

— Согласен на любые муки! — я еще раз попытался вызвать не ее милом лице улыбку. — Из твоих рук я приму даже цианистый калий!

— Не говори ерунды! — Ирина не приняла шутки, зато видимо приняла решение. — Я беру тебя на лечение, но с условием, что будешь выполнять все мои требования!

— А ты будешь выполнять мои. По части безопасности, — добавил я осторожно.

— Согласна. Только… ты не торопи меня, ладно? Мне нужно самой во всем разобраться…

Ее глаза светились таким призывом, таким желанием и сочувствием, что я отбросил все вопросы, вертевшиеся на языке, подошел и молча обнял ее за плечи. Она не отстранилась, как я мог ожидать, а вдруг уткнулась лицом в мою волосатую грудь, и я почувствовал, как что-то горячее и мокрое побежало по коже на живот.

И в тот момент я был готов сражаться за нее хоть с целым миром, хотя и не понимал причины проявления такой слабости со стороны Ирины.