Рэй Брэдбери Ведьмин закут

Был стук в дверь, яростный, истовый, неукротимый стук, рожденный из безумия, страха и жажды быть услышанным, выбраться на волю, найти спасение. Был грохот кулаков по невидимой притолоке, были глухие удары, толчки, рывки, скрежет! Чем#8209;то острым царапали по деревянной филенке, выковыривали загнанные по самую шляпку гвозди. Были сдавленные крики в чулане, и неразборчивые мольбы, и зов на помощь, а потом тишина.

Тишина была тягостнее и страшнее всего прочего.

Роберт и Марта Уэбб сели в кровати.

— Слышал?

— Вот опять.

— Это на крыльце.

Теперь тот, кто стучал, и молотил, и лихорадочно обдирал в кровь пальцы, и рвался к свободе, погрузился в молчание, словно прислушивался, чтобы определить, придет ли помощь в ответ на мольбы и стук.

Зимняя ночь наполнила дом снежным молчанием; оно запорошило все комнаты, занесло полы и столешницы, завалило ступеньки.

Вскоре стук раздался снова. А потом…

Тихий плач.

— На крыльце.

— Нет, в доме, где#8209;то внутри.

— Думаешь, это Лотта? Но дверь#8209;то не заперта.

— Лотта постучалась бы обычным манером и все. Нет, это не она.

— Кто же еще? Она ведь звонила.

Оба посмотрели на телефон. Если поднять трубку, в ней слышалась только зимняя тишина. Телефонные линии не работали. С тех самых пор, когда в близлежащих городах начались беспорядки. Так вот, в трубке теперь можно было услышать разве что собственное сердцебиение.

— Можно у вас пересидеть? — надрывалась Лотта за шестьсот миль от них. — Всего одну ночь!

Не успели они ответить, как в трубку хлынули шестьсот миль тишины.

— Лотта была на грани срыва. Ручаюсь, она вот#8209;вот будет у нас. Скорее всего, это она и есть, — сказала Марта Уэбб.

— Исключено, — отозвался Роберт. — Я по ночам и не такое слышал. Не приведи Господь.

Они лежали в нетопленой спальне фермерского дома, затерянного на просторах Массачусетса, в стороне от главных дорог, вдали от городов, над неприветливой речкой, у кромки черного леса. Декабрь прошел половину студеного пути. Воздух рассекло белым запахом снега.

Им не лежалось. При свете коптилки они свесили ноги и сидели на краю кровати, как над пропастью.

— Внизу никого нет и быть не может.

— Но звуки такие, будто кто#8209;то помирает от страха.

— Да ведь нынче все живут в страхе. Не зря же мы с тобой обосновались подальше от городов, беспорядков и прочих мерзостей. Сил больше нет терпеть прослушки, аресты, налоги, выходки безумцев. Не успели мы найти убежище, как от знакомых отбою не стало. А теперь еще вот это… Эй! — Он мельком взглянул на жену. — Ты никак струсила?

— Не знаю, что и сказать. В призраков я не верю. Как#8209;никак, на дворе тысяча девятьсот девяносто девятый год, и я еще из ума не выжила. Во всяком случае, смею надеяться. Где, кстати, твой револьвер?

— Он нам не понадобится. Не спрашивай почему. Не понадобится — и точка.

Каждый взял в руку по коптилке. Еще месяц — и в белых бараках позади дома заработает маленькая электростанция, начнется подача энергии, но пока суд да дело — они передвигались по ферме, как привидения, в неверном пламени масляных ламп и свечей.

На лестничной площадке они помедлили. К тридцати девяти годам оба сделались в высшей степени осмотрительными.

Из вымороженных комнат на первом этаже доносились рыдания, мольбы и стоны.

— Этой бедняжке, видно, совсем туго пришлось, — сказал Роберт. — Жалко ее, хотя одному Богу известно, кто она такая. Пойдем#8209;ка.

Они сошли по ступеням.

При звуке их шагов плач сделался еще громче. Кто#8209;то с тупой обреченностью бился в невидимую дверь.

— Ведьмин закут! — выдавила Марта Уэбб.

— Скажешь тоже!

— Точно тебе говорю.

Остановившись в длинном коридоре, они всматривались в уголок под лестницей, где еле заметно подрагивала обшивка стен. Но теперь рыдания утихли, словно плакальщица вконец обессилела или отвлеклась на что#8209;то другое; а может, она испугалась голосов и начала подслушивать. Зимняя ночь молчала; муж с женой затаились, подняв перед собой беззвучные огни коптилок.

Наконец Роберт Уэбб сделал шаг вперед и обшарил стену в поисках секретной кнопки или потайной пружины.

— Пусто, — объявил он. — Как#8209;никак мы в этом доме прожили без малого полтора месяца; под лестницей — обыкновенный чулан, вот и все. Помнишь, нам еще агент говорил, когда оформляли купчую: в чулан невозможно проникнуть без нашего ведома. У нас…

— Молчи!

Они прислушались. Тишина.

— Она ушла. Если это была живая душа. Вот чертовщина, ведь эта дверь стоит запертой с незапамятных времен. Теперь уж никому не ведомо, как она открывается. По сути, здесь и двери#8209;то нет. Просто обшивка отстала от стены, и это местечко облюбовали крысы, вот и весь сказ. Они и топочут, и скребутся. Так ведь? — Он повернулся и вопросительно посмотрел на жену, которая не сводила глаз с тайника.

— Что за вздор, — отозвалась она. — Крысы, слава Богу, не плачут. Мы же слышали голос и мольбы о помощи. Я сперва подумала: Лотта все#8209;таки добралась. Но теперь#8209;то ясно: это была не она, а кто#8209;то другой, кому тоже некуда деваться.

Марта Уэбб вытянула руку и провела дрожащими пальцами по старой кленовой панели.

— Как бы открыть этот чулан?

— Разве что ломом и кувалдой. Только не сегодня.

— Ой, Роберт!

— Не приставай. Я устал.

— Мы же не можем ее бросить — неровен час…

— Она затихла. Послушай, я еле на ногах стою. Завтра встану пораньше и вышибу эту дверь к чертовой матери, договорились?

— Договорились. — Она чуть не плакала.

— Одно слово: женщины, — бросил Роберт Уэбб. — Что ты, что Лотта. Одна другой лучше. Как только она переступит порог — если доберется, — тут будет сумасшедший дом.

— Лотта никому зла не делает!

— Может, и так. Только пусть язык придержит. Сейчас не время бить себя в грудь: я, мол, за социализм, за демократию, за гражданские свободы, против абортов, за шинфейнеров,[1] за фашистов, за коммунистов — мало ли, кто за кого. Тут целые города исчезают с лица земли, а потому люди ищут козлов отпущения, вот Лотте и приходится стрелять с бедра, чтобы ее не размазали по стенке. Теперь, будь она неладна, в бега ударилась.

— Если ее поймают — бросят за решетку. А то и убьют. Скорее всего, убьют. Нам с тобой повезло: запас провизии есть, сидим и в ус не дуем. Слава Богу, мы все просчитали заранее; как чувствовали, что грядет и голод, и резня. Хоть как#8209;то себя обезопасили. А теперь нужно обезопасить Лотту, если она сюда прорвется.

Роберт, помолчав, направился к лестнице.

— Меня и самого уже ноги не держат. Надоело радеть за других. Взять хотя бы ту же Лотту. Но уж коли появится на пороге — ничего не попишешь, спрячем и ее.

При свете коптилок они поднимались в спальню, окруженные дрожащим белым ореолом. В доме стояла тишина снежной ночи.

— Господи прости, — бормотал Роберт. — Терпеть не могу, когда женщины льют слезы.

Мне начинает казаться, будто плачет целый мир, добавил он про себя. Целый мир погибает, и молит о помощи, и мучится своим одиночеством, а чем тут поможешь? Если живешь на ферме? В стороне от главных дорог, у черта на рогах, где кругом ни души, а потому нет ни глупости, ни смерти? Чем тут поможешь?

Одну коптилку они оставили зажженной, а сами укутались в одеяла и слушали, как ветер бьется в стены, как скрипят балки и деревянные полы.

Не прошло и минуты, как снизу донесся вопль, потом треск древесины и незнакомый дверной скрип; с лестничной площадки потянуло сквозняком, по всем комнатам застучал дробный топоток, разнеслись исступленные рыдания, а вслед за тем стукнула входная дверь, в дом ворвалась свирепая вьюга, шаги переместились на крыльцо и затихли.

— Слышал? — вскричала Марта. — Я же говорила! Прихватив единственную горящую лампу, они сбежали по лестнице и едва не задохнулись от ударившего в лицо ветра. Ведьмин закут был распахнут настежь; дверные петли ничуть не пострадали от времени. Тогда муж с женой посветили в сторону крыльца, но увидели только безлунную зимнюю тьму, белые покровы и горы; в тусклом луче мельтешили стаи снежинок, которые падали с высоты прямо на перину, устилавшую сад.

— Была — и нету, — шепнула Марта.

— Да кто она такая?

— Этого мы не узнаем, разве что она снова явится.

— Нет, больше не явится. Гляди.

Когда они опустили коптилку пониже, на белой земле обозначилась тонкая бороздка шагов, уходящая по мягкому покрову куда#8209;то вдаль, в сторону черного леса.

— Выходит, здесь и впрямь была какая#8209;то женщина. Но… как это понимать?

— Бог ее знает. А как понимать все остальное в этом сумасшедшем мире?

Они еще долго изучали эти следы, а потом, окоченев от стужи, переместились с порога в закуток под лестницей, где теперь зияла дыра, и направили свет в разверзнутый ведьмин закут.

— Да это просто клетушка, даже чуланом не назовешь. Ой, смотри#8209;ка…

Внутри обнаружился убогий скарб: видавшее виды кресло#8209;качалка, домотканый коврик, оплывшая свеча в медном подсвечнике и старинная потрепанная Библия. В нос ударил запах плесени, мха и засушенных цветов.

— Выходит, здесь прятали живых людей?

— Точно. Давным#8209;давно здесь прятали тех, кого называли сатанинским отродьем. На них велась охота. Охота на ведьм. Таких судили, а потом отправляли на виселицу или на костер.

— Ну и ну, — приговаривали оба, разглядывая крошечную келью.

— Значит, ведьмы отсиживались тут, а охотники, обыскав дом, уходили ни с чем?

— Вот#8209;вот, так оно и было.

— Роб…

— Что?

Марта подалась вперед. Она побледнела и не могла отвести глаз от убогого, щербатого кресла#8209;качалки и от выцветшей Библии.

— Роб, а этот дом… он очень старый? Сколько ему лет?

— Думаю, лет триста будет.

— Неужели так много?

— А что тут удивительного?

— В голове не укладывается. Несуразица какая#8209;то…

— Не пойму: ты о чем?

— Об этом доме. Такие постройки стояли целый век. Потом еще один век. И еще. Да ведь здесь можно потрогать прошлое! Только руку протяни! Интересно, неужели можно и ход времени нащупать пальцами? А ну как я сяду в это кресло и затворю дверцу — что будет? Эта безвестная женщина… долго ли она томилась взаперти? Как сюда попала? Уж сколько лет прошло. Непонятно все это.

— Эк тебя занесло!

— А ты вообрази, что твоя жизнь в опасности: умирать#8209;то никому неохота, а за тобой погоня, ты молишь Бога, чтоб тебя не поймали, и тут находится добрая душа, которая прячет тебя, сатанинское отродье, за такой дверцей, а между тем преследователи уже обыскивают дом, их шаги все ближе, ближе… разве ты не захочешь отсюда вырваться? Чтобы бежать, куда глаза глядят? Чтобы найти другое место? А может, и другое время? Если хорошенько попросить, то в таком доме, простоявшем не один век, можно укрыться даже в другом году! А вдруг… — она запнулась — здесь как раз?…

— Да ну тебя, — отмахнулся он. — И впрямь несуразица какая#8209;то!

Но несмотря ни на что, какое#8209;то едва уловимое движение внутри каморки заставило обоих почти одновременно вытянуть руки перед собой, чтобы погрузить их, из чистого любопытства, в невидимую реку. Казалось, воздух чуть качнулся в одну сторону, потом в другую, дохнул теплом, потом холодом, мелькнул лучом света и так же внезапно погрузился в темноту. Оба это чувствовали, но не могли выразить словами. В чулане менялась погода: то зимняя стужа, то быстротечное лето. Конечно, так не бывает, но ошибки быть не могло. Под кончиками пальцев, скрытая от глаз, текла невидимая, как само время, река из теней и солнца, прозрачная, как горный хрусталь, но спрятанная пульсирующей тьмой. Казалось, опусти руки чуть поглубже — и тебя затянет в неодолимую круговерть времен года, засосет в этот крошечный, непостижимо малый омут. Эти мысли проносились в голове каждого из двоих, почти ощущались кожей, хотя и не облекались в слова.

Охваченные тревогой, они отдернули и прижали к груди ледяные, но успевшие загореть руки, а сами неотрывно смотрели вниз.

— Чертовщина, — шептал Роберт Уэбб. — Одно слово — чертовщина!

Он попятился и еще раз вышел на крыльцо, но снежная ночь уже почти заровняла бороздку следов.

— Никого, — выговорил он. — Пусто.

В этот самый миг на подъезде к дому вспыхнули желтые фары.

— Лотта! — воскликнула Марта Уэбб. — Наконец#8209;то! Лотта!

Фары погасли. Роберт и Марта устремились во двор, навстречу бегущей к ним женской фигурке.

— Лотта!

Растрепанная, с затравленным взглядом, она бросилась к ним в объятия.

— Марта, Боб! Господи, я уж не чаяла вас разыскать! Сбилась с дороги. За мной погоня. Идемте скорее в дом. Простите, что разбудила среди ночи. Как же я рада вас видеть! Ой, чуть не забыла — надо спрятать машину. Вот, держите ключи.

Роберт Уэбб кинулся отгонять машину за дом. На обратном пути он удостоверился: колеи постепенно заметало снегом.

Вскоре все трое уже сидели тесным кружком и не могли наговориться. Роберт Уэбб все косился на входную дверь.

— Прямо не знаю, как вас благодарить, — взволнованно повторяла Лотта, устраиваясь в кресле. — Вы ведь сами рискуете! Но я вас не обременю #8209; перекантуюсь пару часов, пережду опасность. А потом…

— Сиди, сколько надо.

— Нет, долго нельзя. Они не отстанут! В городах пожары, убийства, голод. Бензина нет — приходится воровать. У вас, кстати, не найдется лишку? Мне бы только до Гринборо дотянуть, там сейчас Фил Мередит, он мне…

— Лотта, — прервал Роберт Уэбб.

— Что такое? — Она затаила дыхание.

— Ты случаем в окрестностях никого не видела? Бегущая женщина тебе не попадалась на дороге?

— Опомнись! Я летела как сумасшедшая! Хотя… Женщина?… Да, верно! Я ее чуть не сбила. А в чем дело?

— Как тебе объяснить…

— Она не опасна?

— Нет#8209;нет.

— Ничего, что я к вам нагрянула?

— Все в порядке. Сиди спокойно. Мы кофе сварим…

— Погодите! Надо проверить!

Они и глазом моргнуть не успели, как Лотта подбежала к порогу и на дюйм приоткрыла дверь. Хозяева стали у нее за спиной и увидели вдалеке свет автомобильных фар, который помигал на пригорке и нырнул в долину.

— Это за мной, — прошептала Лотта. — Сейчас будет обыск. Господи, куда же мне деваться?

Марта и Роберт переглянулись.

Нет, только не это, думал Роберт. Избави бог! Абсурд, мистика, нелепость, жестокое совпадение, как в страшном сне, издевка, злая ирония, насмешка судьбы! Только не это! Сгинь, роковая случайность! Не приходи, как поезд вне расписания. И по расписанию тоже не приходи. А ты, Лотта, приезжай лет через десять, ну, через пять, а лучше через год, через месяц, через неделю, и попроси убежища. Ну, хотя бы завтра! Только не приноси в каждой руке по случайности, как слабоумное дитя, не появляйся сразу вслед за прежним ужасом, не испытывай нас на прочность. Я ведь не Чарльз Диккенс, который прослезился и забыл.

— Что#8209;то не так? — спросила Лотта.

— Да вот…

— Негде меня спрятать?

— Вообще#8209;то есть одно местечко.

— Куда идти?

— Сюда. — Не помня себя, он медленно развернулся.

Они направились по коридору к полуоткрытой дверце.

— Что это? — спросила Лотта. — Тайник? Значит, вы устроили?…

— Он здесь с незапамятных времен.

— Лотта покачала дверцу на петлях.

— Не заклинит? А вдруг меня найдут?

— Не найдут. Сработано на совесть. Закроешься изнутри — комар носу не подточит.

Где#8209;то в зимней ночи взревели автомобильные двигатели; дальний свет выхватил дорогу, полоснул по темным окнам дома. На дворе ветер ощупывал заснеженные следы: одна дорожка уходила вдаль, вторая шла к крыльцу, а колеи от шин исчезали на глазах.

— Слава богу, — шепнула Марта.

Вой сирен уже слышался за ближайшим поворотом; машины затаились, уставившись на неосвещенный дом. Через некоторое время они с рокотом двинулись в метель, к заснеженным холмам.

Вскоре свет фар исчез вдали; рев моторов умолк.

— Повезло, — сказал Роберт Уэбб.

— Нам — да, а ей — нет.

— Кому это?

— Той женщине, что выскочила из нашего дома. Ей спасенья ждать неоткуда. Кто#8209;нибудь ее непременно заметит.

— И то правда; я и не подумал.

— Документов у нее нет, а как же без удостоверения личности? Она сама не ведает, в какую передрягу попала. Что будет, если ей придется объяснять, кто она такая и как очутилась в этих краях!

— Верно, верно!

— Храни ее Господь.

Они вгляделись в снежную тьму, но так ничего и не увидели. Кругом царила неподвижная тишина.

— Никому спасенья нет, — сказала Марта. — Куда ни кинь, спасенья нет.

Задерживаться у окна долее не имело смысла, и Роберт с Мартой, протиснувшись под лестницу, постучали в ведьмин закут.

— Лотта! — позвали они. Дверца даже не шелохнулась.

— Лотта, можно выходить!

Ответа не было: ни вздоха, ни шепота. Роберт застучал в дверь костяшками пальцев:

— Эй, ты там?

— Лотта!

— Открывай!

— Вот дьявольщина, заело!

— Подожди, Лотта, мы тебя вызволим. Теперь#8209;то что!

Чертыхаясь, Роберт Уэбб стал молотить кулаками по стене, а потом скомандовал: «Поберегись!», отступил назад и что есть мочи пнул ногой в стену — раз, другой, третий. Под яростными ударами древесина начала крошиться в щепки. Пробив дыру, он рванул на себя деревянную обшивку.

— Лотта!

Не сговариваясь, они пригнули головы и заглянули в тесный чулан.

На шатком столике мерцала свеча. Библия куда#8209;то исчезла. Кресло пару раз бесшумно качнулось, а потом остановилось как вкопанное.

— Лотта!

Каморка была пуста. Только свеча по#8209;прежнему мерцала на столике.

— Лотта! — позвали они.

— Тебе не кажется?…

— Все может быть. Старый дом — и есть старый дом… очень старый…

— Неужели Лотта… она?…

— Не знаю, не знаю.

— Так или иначе, она в безопасности! И на том спасибо.

— В безопасности, говоришь? А куда она пойдет? Разодета в пух и прах, надушена, юбка короткая, туфли на высоком каблуке, шелковые чулки, кольца с бриллиантами, губы накрашены, брови выщипаны — она в безопасности? В безопасности! — передразнил Роберт, вглядываясь в разверстую дыру.

— А что тут такого? Он глубоко вздохнул.

— Женщина с такими приметами? Не она ли пропала в городке под названием Салем[2] в тысяча шестьсот восьмидесятом году?

Держа вырванный кусок обшивки на вытянутых руках, он прикрыл ведьмин закут.

Усевшись под лестницей, они скоротали в ожидании эту долгую, холодную ночь.