"Опыт предпринимателя" - читать интересную книгу автора (Довгань Владимир)

СПОРТ, БОЛЬ, ПОБЕДА

Для болельщиков спорт – это прежде всего зрелище, яркий, радостный праздник. Они не подозревают, какой нечеловеческий труд, сверхусилия скрываются за парадным фасадом. В этой главе я расскажу о многом, приоткрою изнанку большого спорта, но начну именно с праздника.

...Солнечный летний день, слепящая водная гладь, соревнования по гребле на байдарках. На дистанцию выплывает стайка лодок-«одиночек». Ритмично движутся весла, на брызгах вспыхивает радуга. Зрители на трибунах громко приветствуют своих любимцев.

В байдарках – красивые, загорелые парни: могучие торсы, рельефные, совершенные мышцы, нарядные майки. Среди этих ребят и я – безусый юноша, мастер спорта СССР, член молодежной сборной Союза по гребле Владимир Довгань.

Вот легкие суденышки подровнялись на линии флажков, спортсмены замерли в напряженном внимании. Старт! Разом ударили весла, вода вскипела, и вокруг байдарок повисли огромные шары, сотканные из капель, ветра, солнца. Лодки рванулись вперед, к победе, к моей победе! Я знаю, что вновь буду первым, что аплодисменты, гимн, золотая медаль, слава достанутся мне. Так было много раз, и так будет сейчас!

Эти события незабываемы. Массовый спорт семидесятых-вось-мидесятых годов оказался самым главным, добрым и светлым моим воспитателем. Земной поклон всем тренерам, которые со мной занимались! Уверен, что такой же благодарностью переполнены сердца миллионов соотечественников. Именно спорт ставил нас на ноги, делал сильными, крепкими, стойкими, позитивными, компанейскими людьми.

Мой спортивный стаж начался с авиамоделизма. Этот вид спорта захватил меня еще в классе пятом или шестом. Я дружил с Юрой Архиповым. Он был чуть старше меня и ходил в клуб авиамоделистов «Альтаир». Дома у него я видел чертежи и много моделей самолетов. Даже не верилось, что он сделал их своими руками.

Один раз он затащил меня в свой клуб, и я сразу полюбил этот уди­вительный мир «всамделишных» полетов, волнующей авиационной красоты, точной, кропотливой работы.

Авиамоделизм представлял собой огромную сеть клубов, в которых занималось очень много мальчишек Это был первый шаг в авиацию. Помню плакат на стене: «От модели – к планеру, с планера – на самолет!».

Нам настолько нравилось моделирование, что во время каникул мы нередко оставались в клубе на ночь и работали, работали, работали... Один изготавливал планер, другой – боевую машину, третий вытачивал красивые обводы гоночных моделей. Меня волновали чудесные краски и совершенные формы летательных аппаратов. Я с удовольствием вдыхал запахи клея, эмалита, которым покрывалась готовая модель. Приятно пахло даже двигательное топливо, состоящее из этилового спирта, касторового масла и керосина.

С большой любовью вспоминаю руководителя нашего клуба. Он был доступен и отзывчив, как отец, и находил время для каждого. Ребята то и дело подходили к нему Виктор Иванович, объясните, Виктор Иванович, покажите! Он управлял нами настолько тонко, ненавязчиво, что мы не ощущали никакого давления. Наш руководитель создал очень дружный коллектив. В клубе царила светлая, творческая атмосфера.

Ребята быстро взрослели, становились целеустремленными, грамотными: кто-то готовился стать космонавтом или летчиком, кто-то -инженером. Младшие всегда находили у старших помощь и поддержку, дельный совет, подробное объяснение. Позанимавшись в клубе год-два, мы уже умели чертить, конструировать, создавать новые формы, работать по металлу, управлять самолетами. Мы познавали механику, изучали двигатели, осваивали азы самых разных ремесел.

Больше всего мне нравилось работать с легчайшими материалами. Например, обтягивать шелком крылья и фюзеляжи. Сначала приклеиваешь тонкую и гладкую ткань, потом смачиваешь ее спе­циальным раствором, и она натягивается, как кожа на барабане. Я с удовольствием вытачивал разные детали – нервюры и элероны из бальсы – самого легкого дерева в мире, невесомого, как пух, и в то же время прочного. Я знал, что бальса растет где-то в тропиках, что из нее был сделан знаменитый плот «Кон-Тики», и держать ее в руках, обрабатывать было невыразимо приятно.

Мною двигало сильнейшее желание сделать лучшую модель в мире. Я испытывал азарт, ощущал какую-то внутреннюю гонку. Хотелось не идти, а лететь вперед. Но авиамоделизм предполагает множество тонких операций, требующих терпения, аккуратности. Я вздыхал: как медленно сохнет клей! Приходилось промазывать места соединения помногу раз, потому что клей был тоже особый, сверхлегкий и должен был высыхать тонкими слоями.

Это было удивительное время. Сегодня я отчетливо вижу, что мы тогда строили не только авиамодели, а в первую очередь себя, свои личности. Непоседы вроде меня учились усидчивости. Медлительные ребята, наоборот, начинали шевелиться быстрее. Занятия пронизывал дух творчества, целеустремленности, здорового соперничества. Каждый день и час походил на праздник теплая атмосфера, добрые шутки, забота друг о друге. Чтобы уйти домой попозже, мы нередко устраивали ужин в мастерской – собирали по десять-двадцать копеек, кто-нибудь из ребят бегал в магазин, покупал две-три буханки белого хлеба и большую банку яблочного повидла. Мы весело поглощали, запивая водой, незатейливые бутерброды. Что может быть приятнее – пообедать в кругу хороших друзей!

Дома, естественно, у меня тоже появились чертежи и модели. Я отдавал им все свободное время, и комната пропиталась особенным запахом клея и красок...

Потом начинались тренировки с моделями, нужно было испытывать, доводить их. Это было тоже увлекательное дело. Самолет летает по кругу около двадцати метров в диаметре. Спортсмен стоит в центре и через тонкие проволоки-корды управляет моделью. Мое сердце от радости готово было выскочить из груди, когда стремительный ревущий самолетик послушно менял высоту, выписывал разные фигуры!

Не обходилось и без смешных происшествий. Если модель ока­зывалась неисправной, ее останавливали при помощи обычной шапки, которую кто-нибудь ловко бросал на пропеллер. Мотор глох, и машина с минимальными поломками приземлялась.

И вот однажды моего дружка Юру Архипова попросили остановить модель. Он снял свою шапку, стал прицеливаться, но в последний момент испугался низко летящего самолетика, отвернулся, нагнулся, и модель угодила ему точнехонько в мягкое место. Конечно, ничего, кроме легких ушибов, он не получил, а мы так и покатились по траве стадиона, смеялись до слез.

Без шуток не проходило ни дня. Неизменным успехом пользовалась такая: тайком намазывался клеем чей-нибудь стул. А когда увлекшийся работой мальчишка садился, а потом не мог встать, наш подвальчик сотрясался от дружного хохота. Но никто никогда не обижался. Настолько дружелюбная была атмосфера, настолько мы были сплочены, что не было ни склок, ни злости.

Я бы еще долго занимался авиамодельным спортом, все мне в клубе нравилось, но неожиданно, не знаю, по какой причине, его закрыли. Помню, что нам, мальчишкам, было очень обидно и горько, когда наш подвал оказался на замке. Заниматься моделизмом на дому, без преемственности знаний, без базы, без специальных материалов, которые с огромными сложностями добывались в разных местах, было, к сожалению, невозможно. Конечно, мы по инерции продолжали мастерить самолеты и планеры. Но это уже не было спортом – с соревнованиями, разрядами, дружной командной работой, а перешло в разряд хобби.

Путь в летчики мне был заказан из-за зрения, и я в конце концов оставил авиамоделизм. Но все, что ни делается, – к лучшему. Я открыл для себя восхитительный мир гребли на байдарках, наполненный солнцем, ветром, водяными брызгами, мир крепких мускулов, железной воли и волнующих побед.

Зачем я пошел в гребцы? Объясню этот шаг с высоты сегодняшнего понимания. В школе я был изгоем, потому что не вписывался в пе­дагогические рамки, гвоздем, который торчит из доски и всем мешает. Молот образовательной системы то и дело обрушивался на меня. Добрым словом могу вспомнить только учителя истории. Это был удивительно добрый и теплый человек, единственный за все школьное время, кто хорошо ко мне относился, поощрял меня, хвалил.

Чтобы остаться самим собой, мне приходилось полностью отвергать то, что навязывалось школой. Эта борьба требовала больших затрат сил моих учителей. Мне было особенно несладко. Я оказался между молотом и наковальней: с одной стороны меня прессовала школа, с другой – давили родители.

Мир спорта стал убежищем от школы и родителей. Я садился в лодку и плыл туда, куда хотел. Это было то благословенное место, тот храм, где я мог естественным способом быть в мире с собой, общаться с друзьями, природой. Гребля дала мне возможность вырваться из ада, в который попал затравленный и забитый мальчишка, чтобы каждую тренировку вдыхать свежий воздух свободы и доказать всему миру, что я не изгой, что я – чемпион, я – большой человек.

Помню, какую радость и гордость вызывали во мне заметки в газетах о достижениях нашей команды, о моих собственных победах, о том, что я стал чемпионом области, потом России и, наконец, добился успеха на Всесоюзных соревнованиях. Эти заметки были моим ответом школе, всем людям, которые не хотели видеть во мне личность, пытались подогнать под единый стереотип. Но я не хотел быть таким, как все, я сопротивлялся, и спорт стал полем моего сопротивления.

Гребля позволила выплеснуться моему фантастическому чес­толюбию, тщеславию, мощнейшим амбициям. Это был мой мир, который я создал, мир больших, сильных людей, серьезных целей, великих возможностей.

Сейчас я понимаю, что это была всего лишь игра, но она позволяла добиваться славы, успеха, золотых медалей, ездить по всей стране и миру, давала счастье победы, свободу, известность. Я расстался с тусклым, однообразным мирком, который духовно убивал меня, и шаг за шагом поднимался на большие высоты. Я бредил Олимпийскими играми, видел себя олимпийским чемпионом, и иной карьеры в то время не представлял. Гребля превратила каждый день в праздник.

Кроме того, спорт оказался хорошим средством борьбы с комплексами. Я был очень стеснительным подростком. Мне приходилось долго собираться с духом, чтобы попросить продавщицу в магазине показать ту или иную вещь. Я не решался спросить у прохожих на улице, который час. Я был средоточием неуверенности в себе, которую внушала мне система. Ни в школе, ни дома никто никогда не говорил мне: «Ты – большой человек, ты – сможешь, дерзай!».

Только от тренера я впервые услышал ободряющие слова, прозвучавшие волшебной музыкой: «Готовься к победам, ты – прирожденный чемпион!». Именно спортивные тренеры показали мне путь на Олимп: «Там золото, там слава – вперед! Ты не такой, как все, ты талантливый, ты добьешься!».

Гребля оказала решающее влияние на мое «я», дала мощные толчок к развитию. Она закалила мой характер, научила переносить огромные нагрузки, заставила упорно стремиться к высшей цели: к первенству в городе, области, России, Советском Союзе, – к лидерству в мире! То, чего не дали школа, родители, дворовые друзья, преподнес главный мой учитель – спорт.

В спорте я увидел идеальную модель жизни. Первое место – это все: золотая медаль, триумф, уважение, слава. Вторая и третья ступени дают лишь малую толику благ. Остальные – четвертая, пятая сотая, тысячная вообще мало что значат. Каждый спортсмен понимает: да, на пьедестале три места, но первое есть первое, и оно всегда одно.

Я воочию представлял, как мои соперники по всему Советскому Союзу, по всему миру до седьмого пота тренируются, каждый день жертвуют в пользу спорта чем-то очень важным – образованием, здоровьем, личной жизнью, девушками, семьей и готовятся выложить за победу все силы. На пьедестале только три места, остальные ступени никому не интересны.

Работая в жару и мороз, терпя лишения все триста шестьдесят пять дней в году, ты знаешь, что если не будешь первым, вторым или третьим, то тебе грозит бесславие, безвестность. И все решается за минуты. Объясняй потом, что у тебя сломалась лодка, что ты неделю назад переболел ангиной, что дул не тот ветер, или была высокая волна, или случайно попал мазут на весло и оно вхолостую скользнуло по воде...

Людям интересен только победитель. Вокруг него крутится мир. В честь него поднимается флаг, исполняется гимн. Он получает шанс участвовать в соревнованиях более высокого ранга. Первый из тысячи тысяч получает все, остальные – ничего. Торжество победы, наслаждение славой, успехом, гордость, переполняющая сердце, – счастливый удел чемпиона. О проигравших забывают мгновенно.

Естественно, в начале занятий греблей таких мыслей у меня не было. Я и не подозревал, что, записав меня в секцию, тренер Татьяна Ерипашева полностью изменила мою жизнь. Ни о каких великих трудах и перспективах она речи не вела, поскольку хорошо знала, что мальчишками движет только сиюминутный интерес и возможность выплеснуть неудержимую энергию. И действительно, первое время главным в секции для меня было то, что здесь можно купаться сколько хочешь. Пришел на тренировку пораньше – накупался. После тренировки – опять в воду, набалуешься, наиграешься досыта.

Поначалу не было никаких нагрузок. Полгода учишься держать равновесие в лодке, пытаешься плавать ровно и не переворачиваться. Потом осваиваешь азы техники. Работа перемежается с игрой, общением в замечательной компании сверстников и ребят постарше. Ты целый день на природе – горячее солнце, волжская вода в бликах, мягкий, освежающий ветер, сказочные облака... Это времяпрепровождение было мне по душе.

Но постепенно спорт втягивал нас, заполняя сознание и душу. На какой-то стадии появились первые уколы честолюбия: «Почему его похвалили больше, чем меня? Почему он был быстрее, чем я? Почему он едет на сборы, а меня не берут?».

Попасть на сборы было чрезвычайно престижно. Сильнее всяких слов действовал пример старших ребят, которые разъезжали по всему свету, носили красивую форму, имели талоны на питание и даже – о, чудо! – получали какие-то деньги!

И вот ты полностью ввинчиваешься в этот удивительный, очень яркий, трудный, эмоциональный мир. Ты уже спортсмен! Больше для тебя не существует ни телевизора, ни друзей во дворе, ни школы, ни кино, ни родителей, ни любимой девушки – ничего, кроме непрерывных тренировок и соревнований. Только спорт -огромные нагрузки, бешеный ритм жизни!

Мы тренировались не только в благодатную летнюю пору, но и в дождь, холод, в темноте. Мы очень рано вставали и трудились допоздна, потом топали пешком десять километров от гребной базы до города, потому что автобусы уже не ходили.

Сборы представляли собой тренировки на износ. По утрам нас поднимали, когда нельзя было оторвать голову от подушки, когд; ты еще не отдохнул. Затем зарядка, кроссы, работа с отягощения ми, с железом. Одна тренировка, вторая, третья – день пролета; мгновенно. Вечером в совершенном изнеможении падаешь в постель. Завтра, послезавтра и всегда – то же самое.

Сейчас уже, конечно, сгладились острые впечатления от страшных перегрузок, забылась боль от стертой до крови кожи, ушли и прошлое переживания от несправедливостей, обид. Свойство памяти таково, что больше помнятся не долгие месяцы напряженных тренировок, а короткие минуты побед, наслаждения, славы Но именно адская каждодневная работа обеспечила наше становление, совершенствование, непрерывный рост. Именно она формировала и оттачивала нашу работоспособность, умножала физические и духовные силы, повышала выносливость. Мы становились лидерами!

Я вошел в юношескую сборную команду Советского Союза по гребле – триумф, счастье и, одновременно, – огромная ответственность, и острейшая конкуренция! Представьте: из многих тысяч гребцов во всех республиках и регионах необъятной страны отобраны самые крепкие, выносливые ребята. Все жаждут успеха, горят желанием проявить себя, покорить мир, бороться за лавры чемпиона, и в том числе за деньги, квартиру, почести...

Я – член сборной Союза! Но это не только честь, но и неимоверные нагрузки, полное самоотречение! Все наше время – сплошные тренировки. Разница лишь в том, что одну часть года мы тренировались по летнему варианту, а другую – по осенне-зимнему.

Сначала познакомлю вас с осенне-зимним режимом. Подъем в шесть утра. Если это поздняя осень или зима, то на дворе еще темная ночь. Не хочется, не только вставать, но даже шевелиться. Тело наполнено многодневной усталостью, невозможно шевельнуть ни рукой, ни ногой. Ты весь разбит, все болит, мышцы ноют.

Но через силу начинаешь двигаться: одно движение, второе, третье... Поднимаешься, натягиваешь одежду, которая часто оказывается непросохшей, влажной, и выходишь на улицу.

Построение. Тренер сообщает план на день: что делаем, в какой последовательности, какой должен быть пульс. Начинаем с разминки. Первое – бег на десять километров в хорошем темпе. Мы -гребцы, для нас главное – плечевой пояс и спина, но тренеры нагружают наши ноги. Ты должен и на разминке бороться, выкладываться. Ни срезать дистанцию, ни сбавить темп – за нами непрерывно следят несколько тренеров. В конце они отмечают, кто за кем пришел. На отставших могут поставить крест.

...На завтраке съедаешь столько, сколько нормальному человеку хватило бы, наверное, на неделю. Но ты с утра потратил уйму калорий и поедаешь неимоверное количество мяса, сметаны, орехов, меда и других питательных продуктов.

Смотрю на часы: о, еще тридцать минут до первой тренировки! Что делают все гребцы? Бросаются в номер, мгновенно раздеваются догола и укладываются в постель. Даже двадцать-тридцать минут сна – великое благо. Во сне восстанавливаешься гораздо быстрее. Я до сих пор сплю только обнаженным, потому что белье мешает телу дышать, мешает восстанавливаться.

Член сборной команды в принципе не мог сойти с дистанции. Считалось, что если он в состоянии прервать рядовую тренировку, то наверняка подведет команду на соревнованиях, во время предельных нагрузок. Бывали жуткие сцены, когда у кого-то из ребят от перенапряжения начинала идти носом кровь. Никто и не думал останавливаться. К концу дистанции все было в крови – и одежда, и лодка, зато мужество гребца – вне сомнений.

После «десятки», как правило, – занятия со штангой, или плавание, или работа на тренажерах – в зависимости от плана. За тренировку со штангой гребец выжимает общий вес от двадцати до сорока тонн. Например, ложишься с тридцатикилограммовым «железом» на скамейку и по команде тренера ровно за две минуты выжимаешь его от груди сто двадцать раз. Один жим – это два движения, полсекунды вверх, полсекунды вниз. «Железо» имеет инерцию, и спортсмены, чтобы уложиться в норматив, позволяют штанге ударяться о грудь, чтобы она гасила ход и упруго отскакивала от грудной клетки.

Потом переворачиваешься на живот, и уже снизу за те же две минуты сто двадцать раз подтягиваешь штангу весом сорок килограммов. Далее без передышки берешься за гири. Загрузил одну группу мышц, потом другую, третью, четвертую... Упражнения идут потоком, нет возможности расслабиться, передохнуть. Но это только затравка – малые тяжести. Затем до седьмого пота, до звона в висках, до бесконечности упражняешься с тяжелым «железом». И когда небо уже кажется с овчинку, звучит команда грузиться в автобусы. Едем в гостиницу, на завтрак...

Напомню, это только разминка. При этом многие ребята, и я в том числе, перевыполняли задания тренера. Например, выжимали штангу по сто тридцать – сто сорок раз за две минуты. По физической подготовке я всегда был в нашей юношеской сборной лидером.

После короткого сна снова встаешь по будильнику. Без насилия над собой не подняться: тело по-настоящему не отдохнуло, мышцы скованы. Снова построение, получаем задачи на первую тренировку. Обычная норма для гребца на байдарке – проплыть за три часа тридцать километров. Это непрерывная работа. Ты не останавливаешься ни на секунду, накручиваешь на лодке круг за кругом. В этом режиме спортсмены делают восемьдесят-девяносто гребков в минуту. Каждый взмах весла означает перемещение двадцати пяти килограммов груза на метр-полтора. Выходит, гребец сдвигает гору за одну тренировку!

И в голову не придет остановиться, передохнуть. Если ты сломался, значит, ты слабак, на тебя нельзя надеяться. Наоборот, идет страшная рубка: все рвутся вперед, все хотят себя проявить, показать выносливость, работоспособность. Сознание на дистанции выключается. Гребешь на воле, на нервах. Вперед ведет установка: «Я обязан, я не отстану, я не имею права бросить». Гребешь, обливаясь потом, скрипя зубами, срывая дыхание. Главное, доказать: ты – в лучшей форме, ты -железный боец!

Тело, правда, частенько напоминало нам, что мы сделаны из того же теста, что и все люди. С наших, отнюдь не железных задних мест не сходили кровавые мозоли. Гребцы сидят на деревянных скамьях-слайдах и, как велосипедисты, постоянно переносят упор с одной ноги на другую. В минуту таких движений делается восемьдесят-девяносто. Весь день – сплошное трение тела о дерево, причем трение с мощным усилием. Гребца всегда можно опознать не только по сильным плечам и могучему торсу, но и по стертому заду.

Здесь была нужна взаимопомощь. Вот приходит с тренировки, шагая в раскоряку, мой друг Олег Филиппов и обращается ко мне с деликатной просьбой продезинфицировать рану. Спускает брюки, а сзади у него – кровавое месиво, просто мясо, как то, что покупаем в магазине. Времени мало, через несколько часов очередная тренировка. Хватаю йод и начинаю прижигать рану. Олег голосит от страшной боли, просит подуть на это мясо, чтобы не так драло. Дую, чего не сделаешь для друга!

Пройдя экзекуцию, Олег снова натягивает спортивную одежду и идет на тренировку, снова садится в лодку и проделывает эти восемьдесят, девяносто, сто движений в минуту, не давая зажить истертой коже, истерзанным мышцам.

Как выглядело мое тело? Наверное, точно так же. Я тоже кричал, когда меня мазали йодом или зеленкой, и умолял подуть на больное место.

В зимнее время к обычным трудностям добавлялся собачий холод, который бывает только на воде. Зимой мы уезжали на сборы в Краснодар. Там есть теплоэлектростанция, которая выбрасывает теплую воду в так называемый пруд-охладитель. Это большое озеро, связанное с рекой Кубань, и оно никогда не замерзает.

На улице минус восемнадцать, сильный ветер, а мы продолжаем тренироваться. Надеваешь на себя кучу одежды, весло обшиваешь двумя полиэтиленовыми мешками, чтобы защитить руки от ветра и ледяной воды. Волна, ветер, холод! Мокрое лицо обжигает морозный ветер. Через считанные минуты и гребец, и лодка покрываются ледяным панцирем. Одежда превращается в ледяную коробку. Весло утяжелили килограммы льда. Но мы как ни в чем не бывало отрабатываем полтора или два часа на воде. Подвигом это мы никогда не считали: обычный рабочий момент. Физические нагрузки были настолько велики, что сырость и переохлаждение отступали на второй план.

Но до поры до времени. Однажды в такую погоду у меня разорвался правый пакет. Мало сказать, что рука начала превращаться в ледышку. Чтобы представить себе, что я испытал, намочите свою руку ледяной водой и подставьте под обжигающий морозный ветер. При этом вновь и вновь смачивайте ее, поскольку грести на байдарке с сухими руками невозможно.

Хорошо, что мои мученья заметил Олег Филиппов. Он подплыл и, ни слова не говоря, засунул мою руку себе под одежду. Его потное, горячее тело грело, как печка. Вскоре я вновь мог держать весло, и мы двинулись к базе, до которой было километра полтора.

В обычном состоянии мы отмахали бы это расстояние за несколько минут, но нам приходилось останавливаться, чтобы снова и снова отогревать руку.

Пока мы доплыли до базы, поставили лодки, прошло не менее получаса. В гостинице я уже готов был выть от боли: рука покрылась волдырями и выглядела, как ошпаренная.

Что я только ни делал: подставлял под холодную воду, смазывал мазями, но боль не отпускала. Другой человек бросился бы в больницу, там сделают перевязку, дадут обезболивающее... Но спортсмены не такие, как все. Вот-вот начнется очередная тренировка. Я шью новый пакет и спешу к своей байдарке.

Краснодар памятен еще и отсутствием нормального жилья. Не­замерзающий водоем привлекал тьму гребцов со всех концов страны. Были забиты не только гостиницы, но и все свободные площади в общежитиях заводов, профтехучилищ и т.д. Оставался обычный частный сектор. Тренерам тогда разрешалось тратить наличные деньги из расчета рубль-полтора за койку в сутки. На что можно было претендовать с такими средствами?

Мы размещались в курортном поселке на окраине города в домишке деревенского типа. Не было ни бани, ни душа. Чтобы получить побольше денег, хозяева ставили в шестнаддатиметровую комнату не меньше восьми кроватей. Мы с большим трудом могли между ними протиснуться. Здесь не только спали, но и сушили спортивные доспехи. Одежда, мокрая от воды и пота, висела на спинках коек и на веревках, протянутых над головами. Дышать было просто нечем: форточку не откроешь, поскольку отопление почти не действовало.

Но никто не роптал и даже не обращал внимания на жуткие условия. Физические нагрузки были настолько велики, что обстоятельства, принял ты душ или нет, сухая н тебе одежда или мокрая, особой роли не играли. Натягиваешь холодный, мокрый спортивный костюм, делаешь резкую пробежку, чтобы разогреться, садишься в лодку и – вперед! – только свистит в ушах ледяной ветер.

...После первой тренировки мы, полностью обессиленные, вы­валиваемся из лодок на понтон и лежим, как тюлени. Отдышавшись, пьем специальный белковый коктейль с глюкозой и аскорбиновой кислотой. Затем – срочно в столовую. Обильный, высококалорийный завтрак уже сгорел в организме, и снова сосет под ложечкой. Набрасываешься на обед и сметаешь со стола все, что ни дадут, -огромное количество пищи.

В запасе до следующей тренировки – час двадцать. Снова в долю секунды раздеваемся, ложимся под одеяла и мгновенно проваливаемся в сон. Страшные перегрузки научили нас использовать любую передышку, чтобы вернуть силы. Рассчитываешь сон до минуты, до долей минуты. Если бы силы лучше всего восстанавливались в танцах, мы бы танцевали. Мы делали бы все что угодно, чтобы быстрее приходить в форму.

Эта школа мгновенного расслабления и засыпания помогает мне и сегодня. Когда я захочу отдохнуть, например, при длинном авиаперелете, или освежить силы посреди трудной и длительной работы, то я усну без проблем в любых условиях. Словно внутри есть особый процессор, и ты программируешь его: есть полчаса на сон, чтобы снова быть в хорошей форме. Чик! – щелкаешь выключателем и засыпаешь даже при полном дискомфорте. Сознательно истязая себя перегрузками, мы не должны были допустить срыва. Однако, стремясь к наивысшей работоспособности, гребцы нередко переходили опасную грань. И тогда организм, эксплуатируемый за красной чертой, включал защитную реакцию – в виде одной или нескольких болезней.

А после соревнований спортсмены на два-три месяца гарантированно превращались в калек: повышенное давление, тахикардия. Если бы нам, мощным парням, красе и гордости гребного спорта, пришлось в этот момент проходить призывную медкомиссию в армию, нас просто забраковали бы. Конечно, постепенно организм восстанавливается, но рубцы и шрамы остаются на всю жизнь. Не случайно среди профессиональных спортсменов нет долгожителей.

Я часто называю соревнования и даже тренировки «боем». Как на войне, мы были готовы к любым жертвам, ради победы отдали бы и жизнь. Случалось, в нечеловеческой борьбе за первенство люди доводили себя до остановки сердца, и это не считалось безумством! Если у кого-то возникали проблемы со здоровьем, то он думал не о послаблениях в спортивном режиме, а о том, как обмануть медицинский контроль и выйти на тренировку или соревнования. Вероятность смерти от сверхнагрузок просто не бралась в расчет.

В этом – жестокая логика спорта высших достижений: победа любой ценой! Поэтому профессиональный спорт – это и полностью изношенные, изуродованные организмы, масса печальных последствий на всю жизнь. В спорт уходят с детства. Помните об этом и постарайтесь учесть все обстоятельства!

...И снова гремит будильник. Вперед, на вторую тренировку: проплыть двадцать километров. Все то же самое, только еще труднее, потому что ты в этот день уже выложился, отработал зарядку, первую тренировку, а организм не успел восстановиться. Гул в ушах, туман в глазах. Каждый гребок, каждый вдох и выдох отдаются ударом в висках. Задыхаешься, не чувствуешь тела, но не имеешь права сойти с дистанции. Гребцы подтрунивают над собой: мол, отмахать эти двадцать километров – все равно что в муках нарожать полную лодку колючих ежей.

Но в том-то и дело, что только в этот момент, когда гребешь через «не могу», когда полностью выложился, и начинается подъем духа, укрепляется характер, развиваются мышцы, нарастает мощь сердечно­сосудистой и дыхательной системы. Поэтому хочешь не хочешь, но ради будущих успехов, ради рекордов ты должен ежедневно входить в состояние предельных нагрузок, перешагивая через барьер «не могу».

Финиш! Причалив к понтонам, вываливаемся из лодок и растя­гиваемся на деревянном настиле. Поднять нас не может никакая сила. Дождь ли, холод – мы, как бревна, лежим на мостиках. Впрочем, и эти минуты не теряются. Специалисты по спортивной медицине, обслуживающие сборную команду, уже подключили разные приборы, измеряют наше давление, пульс.

На ноги нас ставит проснувшееся чувство жуткого голода. За ужином вновь без разбору поглощаем невероятное количество всевозможной пищи, жидкостей.

Все, программа дня полностью выполнена. Казалось, можно бросаться в нирвану беспробудного десятичасового сна, но впереди еще была пытка телевизионными новостями.

В то время наша страна была насквозь политизированной. Все должны были разделять курс партии, быть в курсе текущих политических событий, иметь моральную устойчивость. Ради этого всех нас усаживали смотреть вечернюю программу «Время», наполненную скучными официальными новостями: съезды, пленумы, визиты, переговоры... Никто из нас уже ничего не соображал, все сидели и дремали с закрытыми глазами. Тренеры прекрасно понимали, что нам эта телепередача не впрок, но должны были выполнять установки партии о политическом воспитании спортсменов. И только после окончания программы «Время» мы с конским топотом неслись спать.

Летняя тренировка сильно отличается от зимне-осенней. Летом отрабатывается скорость, взрывная сила. На день назначалось по пять тренировок Они короче, продолжаются полтора-два часа и проходят на таком подъеме, кураже, что больше и не выдержишь.

Дело в том, что первые тридцать-сорок секунд после старта мышцы расходуют кислород, который есть в крови. А тот, который мы вдохнули, работая веслом, еще не дошел до мускулов. Начинается кислородное голодание. Задача летней тренировки – научиться выжимать из организма все возможное вплоть до того момента, когда откроется второе дыхание, когда начнет усваиваться свежий кислород.

Ускорение длится тридцать секунд, минуту, полторы. Кажется, немного. Но только спортсмены знают, что это такое. Это работа на износ. Минуты летней тренировки в состоянии кислородного голодания даются труднее, чем часы осенне-зимней.

План тренировок составляется так, чтобы ты взорвался серией ускорений, а в перерыве успел максимально восстановиться. Например, планируется серия из десяти ускорений по пятьсот метров, или двадцати ускорений по двести пятьдесят, или тридцати ускорений по сто метров. Лето есть лето – солнце печет, жарища, а ты, распаренный, как в бане, должен мобилизоваться и сделать рывок, так называемый спурт. Сознание отключается, гребешь в каком-то горячем тумане.

Только слышишь удары весла и голос тренера: «Осталось тридцать секунд!», «Осталось двадцать секунд!», «Осталось десять секунд!» В последние секунды напряжение достигает предела. Невозможно это описать, надо самому пройти такое испытание. Каждая секунда – это год, каждые десять секунд – это целая жизнь в условиях диких нагрузок

Сердце гребца при спурте делает двести двадцать – двести тридцать ударов в минуту. Это в четыре-пять раз больше, чем во время отдыха, втрое больше, чем в период обычной работы.

Вдумайтесь: три удара сердца в секунду! Много раз в день ты до­водишь сердце, сосуды, легкие, нервную систему до нечеловеческих нагрузок. За каждую тренировку теряешь два-три килограмма веса. А таких тренировок в день у тебя пять. И так все лето!

Летняя жара на воде еще страшнее, чем на суше. Вода сильно нагревается и отражает солнечные лучи. Температура воздуха над поверхностью водоема повышенная. Гребцы поджариваются и сверху, и снизу. Еще и поэтому спортсмен теряет так много воды. Будь то завтрак, обед или ужин, набираешь стаканов восемь различных напитков. Все надо обязательно выпить, иначе кровь станет настолько густой, что остановится сердце.

Не было ни единой проблемы, перед которой спасовали бы гребцы. Однажды я, как и все товарищи, прошел испытание плохим питанием. Было это в Самаре, тогда Куйбышеве, где я нес срочную военную службу в спортивном клубе армии номер шестнадцать. В этом СКА-16 мы два сезона жили на дебаркадере, который стоял на Волге, и тренировались от ледохода до ледостава. Кормили нас в столовой Первого хлебокомбината, что на Хлебной площади. Не знаю почему, но пища там была настолько плохая, что у многих болел желудок. Могли дать тухлое мясо, испорченные молочные продукты. И было там столько мух, что в воздухе от них было черно. Они, конечно, попадали в тарелки.

Первые два-три дня ужасные кушанья не лезли в горло, отвращали от еды тучи назойливых насекомых и антисанитария. Но потом мы, оголодав на тренировках, начали поглощать жуткие супы и котлеты, хладнокровно выбрасывая из тарелок мух. А я, помню, еще шутил: мол, тому, кто прошел столовую Первого хлебокомбината, не страшны никакие испытания. Никто из нас не пытался разобраться, почему столовая работает так плохо, не хотел навести порядок. Мы были настолько увлечены своим делом, что на недостатки общепита просто не обращали внимания.

Каждый спортсмен ведет свой календарь, иначе начинаешь путать выходные и будни. Зачеркиваешь карандашом каждый прожитый день. Каждый из них – это победа воли, терпения, трудолюбия, это новые возможности тела и духа. Выковывается характер, крепнет воля.

Спортсмены растут не только победами, но и проигрышами. Я отчетливо, до секунд помню, как в Краснодаре проиграл гонки на первенство России. Вот я выбираюсь из лодки, убитый поражением. Как робот, кладу весло, переодеваюсь... Боль, разочарование, страшная обида, бешеная злость – прежде всего, конечно, на себя. По щекам катятся слезы. К этим соревнованиям я готовился целый год: потратил уйму сил, проплыл на тренировках тысячи километров, перелопатил океан воды! А ведь должен был не просто выиграть, а победить легко, без напряжения – на тренировках показывал фантастическое время. Но подул неблагоприятный ветер, подвел инвентарь, и все насмарку: я проиграл!

Неимоверный стыд: хоть сквозь землю провались! Я не мог по­казаться на глаза тренеру, товарищам по команде. Но именно в этот момент ты растешь и понимаешь, что должен еще больше работать, потому что проигрыш – это вызов судьбе, твоему «я». В конце концов берешь свой спортивный дневник, ручку и ставишь перед собой новые рубежи на полгода, год, ищешь слабые места, придумываешь эффективные методики, как сработать лучше, результативнее.

Впрочем, это всеобщее правило: во время падений растут не только спортсмены, но и все люди.

Я вспоминаю свою телевизионную передачу «Формула успеха», которую я вел на первом канале, интервью со многими известными людьми. Я спросил Владимира Якбвлевича Ворошилова, одного из мэтров нашего советского и российского телевидения: «Что вас сделало сильным?». Он ответил: «Поражения, разгромы, неудачи, изгнание с телевидения, непонимание, неприятие публики... Именно благодаря им я стал сильнее!».

Также и в бизнесе. Предприниматель становится сильным, когда он провалился, когда что-то не получилось. Неважно, что подкосило твой бизнес: дефолт, инфляция, рост цен на сырье, удорожание банковских кредитов, недобросовестность партнеров. Мир к этому равнодушен. Главное, чтобы ты нашел в себе силы идти вперед, делать больше. Ты учитываешь все причины провала, и -вперед, вперед, вперед! Я не сетую на свои проигрыши, неудачи, катастрофы, а благодарю судьбу за эти уроки. Именно они сделали меня сильным, сформировали мой характер победителя.

И, конечно, лидеру, как воздух, нужны триумфы. Они поднимают его к звездам. Победа – это не просто зафиксированный наивысший результат, но и признание заслуг спортсмена, дань славы, почета, уважения. Без этого нельзя идти вперед. Помню пьянящие лавры триумфа, когда мы – лично я и команда – в тяжелейшей борьбе выиграли гонку на тысячу метров и стали чемпионами России. Это одна из самых трудных дистанций, требующая от гребцов одновременно и выносливости, и скорости – противоположных качеств.

И вот я на высшей ступени пьедестала. Я – чемпион! Ощущение величайшего счастья, ты паришь над землей, обнимаешь всех людей и кажешься себе богом! Ты – властелин мира, а золотая медаль – символ всех сокровищ Вселенной. С первых, особо торжественных тактов гимна в честь моей победы пробила дрожь. Я не мог сдержать слез...

Конечно, это длится недолго. Процедура чествования и награждения, поздравления тренеров, товарищей по команде, болельщиков, радость, ликование, объятия занимают минуты или десятки минут. Но ради ярких, невероятно красивых переживаний стоит потратить годы на тренировки, пролить море пота. Плата чрезвычайно дорогая, сверхвысокая, но минуты счастья, триумфа этого стоят!

Этих ощущений, к сожалению, не может дать работа в учреждении, банке, на заводе. Зная, насколько возвышает человека триумф, я завел традицию чествования авторов высших достижений в нашей компании. Это происходит в огромном зале, в лучах прожекторов, под торжественную музыку. Как звездам спорта и искусства, нашим лучшим работникам стоя аплодируют их коллеги – десятки тысяч людей. Души триумфаторов взлетают под небеса! Настоящие спортсмены – большие люди. Нисколько не удивляюсь, что в городе Тольятти именно гребцы добились заметных успехов в бизнесе, органах власти и управления, общественных организациях. Даже тот, кто имел несчастье попасть в криминальные структуры, не потерялся и стал боссом.

Стремление к лидерству в нас стало инстинктом. После того, что люди выдержали на тренировках и соревнованиях, после триумфов и поражений, после жестких уроков работы в команде ты просто не можешь не быть первым.

В перегрузках, в сверхусилиях выковываются крупные личности, возникает командный дух. Ты, конечно, прежде всего борешься сам за себя, за свои личные рекорды, за свою славу, но одновременно решаешь и общую задачу, выступаешь в команде за свой город, область, спортивное общество или клуб и так далее, до мирового уровня. А когда гребешь в «двойке», «четверке», то даже излишне объяснять, что победить можно только в команде.

К соревнованиям в «четверках» я относился серьезно и трепетно. Здесь выкладываешься гораздо больше, чем в «одиночке» и даже «двойке». Колоссальная ответственность: ты не можешь сделать гребок слабее, чем другие гребцы, потому что четыре человека работают на одну победу. Нагрузка – дай Боже! Скорость у «четверок» выше, поэтому и темп возрастает: сто десять – сто двадцать ударов в минуту. Дистанция -десять километров. Это тридцать минут бешеных нагрузок Если волной, например, неудачно развернет лодку, то те, кто плывет следом, не остановятся. Лодки соперников разрежут твою байдарку на части, и это в порядке вещей. Треск, шум, поломанные весла, ссадины, синяки – на это никто не обращает внимания. Вся команда заряжена на успех. Идет неистовая, остервенелая борьба. Это большая школа командной работы: ты категорически и однозначно не имеешь права сделать меньше других!

Многолетняя работа в коллективе дает очень много. Когда люди борются вместе, возникает совершенно другой дух, абсолютно иной масштаб отношений, новый уровень понимания и уважения друг к другу. Тренируясь в Краснодаре, я представлял своего соперника во Владивостоке – лучшего из лучших – и мысленно всегда боролся с ним. Я точно знал, что он готовится и не спит, и я отрывал время от сна для дополнительных тренировок. При этом нами двигал один энтузиазм – в те времена за победы нам никто не платил. Это сейчас к успеху и славе прилагаются деньги и реклама. Но раньше ничего этого не было. Только моральные стимулы.

То и дело тайком от тренера мы увеличивали число тренировок. Вдвоем-втроем договаривались и, пока все спали мертвецким сном после изнурительного дня, кромешной ночью убегали на гребную базу. На один из участков водной трассы падал свет от фонарей прибрежной дороги, и мы, пользуясь этим, проплывали дополнительно по пять-десять километров. Потом – бегом обратно. Времени принимать душ не было. Потные прыгали в постель, спали час-полтора и вместе со всеми как ни в чем не бывало выходили на утреннюю зарядку. Втайне от наставников потренироваться, поработать больше, чем другие, было для нас высшим шиком.

Мы были заряжены на соперничество. Это касалось даже самых плевых, бытовых ситуаций. Например, мы постоянно соревновались между собой за то, кто займет лучшее место в самолете, поезде, гостинице. Технику «забивания» удобных мест мы довели до совершенства. К примеру, четыре человека забегают в купе поезда, каждый за долю секунды оценивает обстановку: какое место удобнее, лучше. И тут же на понравившуюся полку летит сумка или кепка: «Чур, место мое! Полка забита!». И все это со смехом и шутками, без злобы. Внутри команды непрерывно шла очень жесткая, напряженная и честная борьба, никогда не было подлости, мелочности. А если вывихи все же бывали, мы быстро их исправляли. Коллектив – отличный воспитатель.

Хочу рассказать, как еще мальчишками в спортлагере в Тольятти мы проучили одного жадного, неприятного паренька. Летом все время хотелось пить, и мы вскладчину покупали разные соки в трехлитровых стеклянных банках: яблочный, томатный, грушевый, виноградный -благо, выбор был большой. Растущие организмы требовали усиленного питания, и к сокам мы всегда добавляли печенье.

Парень этот никогда ничего в общий котел не вносил и был себе на уме. В лагере он оказался случайно: успехами не блистал, и взяли его запасным. От тренировок этот товарищ отлынивал, поэтому у него была возможность еще и по девчонкам побегать. Их в спортивном лагере было много: и фигуристки, и легкоатлетки, и велосипедистки.

Он всегда приходил в комнату последним, когда мы, намаявшись за день, уже выключали свет и засыпали. Утром, смотришь, -ни сока, ни печенья, все наш приятель съел и выпил. У нас поначалу даже раздражения особого не было, так. подшучивали над ним. Но потом он так достал всех своей жадностью, что на третью или четвертую неделю столь беспардонного отношения к окружающим наша тройка решила дать урок хаму.

Вечером все помочились в трехлитровую банку от сока и поставили вместе с печеньем туда, где она обычно и стояла. И легли спать. Среди ночи проснулись от таких воплей, ругани, нытья, что поняли: педагогический эксперимент идет по плану. Результат превзошел ожидания. Наш запасной больше себя по-хамски не вел и первым отдавал свои деньги или талоны на питание на общие нужды.

Конечно, к подобным мерам мы прибегали крайне редко. Если человек недостойно себя вел, мы могли объявить ему бойкот, то есть не разговаривали. Этого было достаточно. В спортивной мясорубке, в круговерти неимоверных нагрузок просто не оставалось места для обид и мелочных разбирательств. Драк вообще не было. За три года, кажется, произошел всего один конфликт с кулаками, и то потом ребята очень быстро помирились. Атмосфера была хорошая, чистая. Все у нас было по-доброму, по-взрослому. Мы с ранних лет вели себя, как большие, настоящие люди.

Спорт с его честным соперничеством формирует обостренное чувство справедливости. Почему в бизнесе я так строг и даже жесток к тем, кто хитрит, ловчит, ищет ношу полегче? Это у меня в крови со времен спортивной юности. Не терплю людей, которые только делают вид, что работают, в то время как другие трудятся на пределе возможного. Такие ловкие ребята – настоящие предатели.

Кто-то скажет, что я слишком строг. Мол, огромное число людей желает вкладывать поменьше, а получать – побольше, и это естественно. Я устроен по-другому, я – максималист. Во главе команды единомышленников я иду к великим, глобальным целям. Без дружной и крепкой команды я – романтик-мечтатель, полководец без войска. Только сообща, единым сверхусилием можно взять червонное золото мирового первенства, получить огромный суперприз.

Поэтому нашу фирму я вижу как большую, совершенную лодку: мы все дружно гребем, выкладываемся, чтобы добиться успеха и славы. Это касается абсолютно всех – менеджеров, юристов, бухгалтеров, сбытовиков, дизайнеров, грузчиков, кладовщиков, охранников... Все работают на общую цель. И если кто-то ловчит, имитирует работу, то этот человек лишает нас большой победы, убивает наше дорогое время, отбрасывает всю команду назад, крадет золото чемпионов!

Если вы устремлены в заоблачную высь, то должны считать даже слово «хорошо» негативным. Многие недоумевают: «Почему судьба ко мне так несправедлива, ведь я живу честно, я все делаю хорошо?». Представьте, что вы – спортсмен и все делаете всего лишь на «хорошо». Вы никогда не станете чемпионом, даже не добьетесь третьего места!

Награды в жизни отстают на одну ступеньку от заслуг. Для того, чтобы жить хорошо, надо делать все на «отлично». Хочешь заработать много денег, сделать открытие, иметь успех в семье, обществе, завоевать уважение людей – надо трудиться суперотлично и быть только первым. Нужно делать то, чего не могут другие, иметь лучшие результаты во всем: в финансах, правовых вопросах, логистике, качестве, производстве. Везде нужно быть «номер один», на всех Олимпах – первым! Только тогда можно быть уверенным в масштабном успехе.

Гребли мне было мало. Конечно, гребец на дистанции борется, подвергает себя экстремальным нагрузкам. Но я хотел большего -познать бой в прямом смысле этого слова – и мечтал еще и о боксе как о спорте «настоящих мужчин». Теоретически это было просто. Спорт в то время был массовым. У нас в Тольятти пойдешь по улице – найдешь несколько спортивных школ и клубов. Записался – и занимайся на здоровье. Затрат для тебя – никаких. Вопрос был только в том, как совместить два вида спорта.

Мои действия ускорил случай в молдавском городе Бендеры, где у нас были сборы. Местный парень, намного старше меня, в котором играла дурная сила, к чему-то придрался, зажал меня в углу и очень квалифицированно отлупил. Меня мучила огромная обида, что я не мог дать, как следует сдачи. Едва я вернулся в Тольятти, прямо с самолета, не заходя домой, помчался вступать в секцию бокса с одной мыслью: научиться драться, поехать в Бендеры и отомстить обидчику.

Но в секции во мне узнали известного гребца и попросили, чтобы на занятия боксом дал согласие мой тренер по гребле. Поскольку об этом нельзя было и думать – я был профессиональным спортсменом и показывал очень высокие результаты, то мои планы о спорте «настоящих мужчин» и вендетте в Бендерах пришлось отложить.

В бокс я пришел после смерти брата, когда все мои планы сломались и пришлось оставить греблю. Я должен был поддерживать родителей и безотлучно находиться в Тольятти. Но настолько много было в сердце боли, злости, ненависти к несправедливому удару судьбы, что эти сильнейшие чувства требовали выхода в боевой схватке. Меня, конечно, приняли. Физически я был подготовлен прекрасно. Сердце, дыхание, мускулатура – все у меня было на высшем уровне, бойцовских качеств, выносливости не занимать. Тренер быстро в этом убедился.

Впрочем, новый наставник с первого дня не относился ко мне как к новичку. Он, видимо, был хорошим психологом и понял, что мне срочно нужен бой как средство от негативных эмоций, от горя, которое переполняло меня. В первый же день моей боксерской практики он поставил меня работать в паре с опытным противником. Этот парень, кстати, бывший хоккеист, шутить не собирался. Я на первой же минуте пропустил очень ловкий и сильный удар справа в челюсть.

Я устоял на ногах, но на какой-то миг все померкло – я потерялся во времени и пространстве. Впервые в жизни полностью отключился! Никогда не забуду: открываю глаза и вижу мир будто через зеленое стекло – все призрачное, цвета травы, как в инфракрасном бинокле...

Потом, вспоминая первую боксерскую схватку, я пришел к мысли, что умирать легко, что не стоит бояться смерти, потому что переход в иное пространство происходит мгновенно.

...Но на ринге философствовать некогда. Придя в себя, я изловчился и нанес спарринг – партнеру прямой удар в голову, в лоб. В него я вложил всю свою немалую гребцовскую силу. По тому, как боксер-хоккеист зашатался, как неестественно закатились его глаза, я понял, что он тоже увидел зеленый мир.

День за днем я тренировался, колошматя снаряды, мешок. Тренер, видя мое настроение, часто назначал спарринги. Обливаясь потом на ринге, нанося и пропуская удары, я притуплял боль моей трагедии. Голова, живот, корпус – все познало тяжесть перчаток противников. Это было некое самоистязание. При этом я, конечно, ощущал рост духа. Бокс – это преодоление себя, единоборство со своими страхами, защитными

инстинктами, превращение тела в супероружие.

Мне нравится выражение: добро должно быть с кулаками. Не согласен с заветом: если тебя ударили по левой щеке – подставь правую. Если тебя оскорбляют, унижают твою семью, близких, ты обязан драться до последнего, иначе превратишься в раба. А бокс как раз – сильнейший, совершеннейший вид единоборств.

Меня радовали мои успехи на ринге, но появилось и беспокойство. На лекциях (я тогда учился в политехническом институте), во время домашних занятий я чувствовал, что голова не только шумит, но и болит. Конечно, этого следовало ожидать. Бокс – спорт экстремальный. Сила удара боксера-тяжеловеса достигает восьмисот килограммов. Если на голову не раз и не два обрушивается такая нагрузка, то немудрено, что она заболит. Да и тело страдает. Любой боксер-профессионал с годами начинает жаловаться: ноют мышцы, суставы, напоминают о себе все ушибы и переломы. Даже я, позанимавшись незначительное время, начал чувствовать неладное.

Когда я служил в спортроте, в ходу были шутливые прозвища, которые шли от предмета занятий: «велики» – велосипедисты, «железки» – штангисты. А вот боксеров называли «пробитыми», имея в виду состояние их голов. Однажды в праздничной новогодней речи замполит высказал такое пожелание: «Надеюсь, что в следующем году наших боксеров перестанут звать „пробитыми“. Конечно, мы разразились хохотом. Как боксеров ни называй, суть дела не изменится: их головы – уязвимое место.

Я вынужден был признать, что бокс больше отбирает, чем дает. Поскольку голова была мне особенно нужна, я перешел на другой вид единоборств – каратэ. Это самый умный, интеллигентный спорт, наполненный духовностью и философией.

Я познакомился с ним еще в советские времена, когда занятия каратэ были запрещены, а редкие энтузиасты изучали его подпольно. Я объясняю этот запрет тем, что тоталитарному режиму нужны были люди унифицированные, послушные, ставящие на первое место интересы коллектива. А философия единоборства, в частности школы «Шитокан каратэ-до», делает ставку на индивидуальность, силу духа, развитие личности. Каратэ учит быть большим человеком, большим воином. А может быть, все гораздо проще: власти опасались злоупотреблений боевыми искусствами.

Как могут чесаться кулаки у сильного, умелого бойца, я испытал во время срочной службы. Первый год был для нас звездным. Мы победили в соревнованиях по гребле на первенство Вооруженных Сил, взяли все «золото». У нас началась замечательная жизнь: нам часто давали отпуска, спортивные сборы проходили на шикарных турбазах. Это нас и погубило. Мы зазнались, расслабились, стали меньше тренироваться и на второй год, в Ростове, в тяжелой и жестокой борьбе потеряли все титулы.

В то время в ЦСКА действовало неумолимое правило: побежденную команду расформировывали, а спортсменов отправляли дослуживать по разным частям, в захолустье. Помню, приказ об этом поступил в мой день рождения, когда мне исполнилось двадцать лет. Мы отметили круглую дату в кафе. Веселья не было, поздравления перемежались словами прощанья. Мы точно знали, что расстаемся надолго, если не навсегда.

Уныние – это еще полбеды. В новой части, находившейся в лесу под Казанью, меня ждал настоящий ад: агрессия, злоба, унижения, издевательства, постоянные драки. Мне повезло еще, что я был рослым и сильным и меня сразу приняли в свою компанию спортсмены – земляки из Тольятти, два Александра: штангист Воробьев и боксер Огольцов.

Я недоуменно спрашивал: что вы делаете, зачем деретесь? Но Воробьев, старослужащий, знаток армейской жизни, надо мной посмеялся: «Подожди, пройдет пара месяцев, и ты начнешь лупить всех направо – налево!». К сожалению, Воробей оказался прав. Ужас и проклятие армии оказались в том, что я начал драться еще раньше, через месяц. Иначе о меня начали бы вытирать ноги.

Боевой учебы и других полезных занятий у нас не было. Един­ственное, что мы для себя сделали, – отремонтировали спортзал и стали проводить тренировки по боксу. Кроме того, мы ежедневно часами сидели в курилке. Этот способ убить время меня даже радовал. При нас могла начаться драка, кого-то били, окунали в унитаз, но это уже не было событием.

Наша троица никогда не пасовала перед опасностью. В схватках мы были страшны и свирепы. Буйства сдерживал только страх перед тюрьмой и дисциплинарным батальоном, да и то не всегда.

Однажды вечером мы сидели в курилке, мечтали о дембеле, играли на гитаре. Заходит солдат-первогодок по фамилии Карпека – все лицо в крови. Такой был неуклюжий паренек, который никак не вписывался в суровую действительность. Такие часто встречаются: непронырливые, нешустрые, слабые. Над ними постоянно издеваются, начиная с детского сада. А уж в армии-то они обязательно попадают под пресс негодяев и подонков.

У нас лирическое настроение, сидим с гитарой, добродушные, веселые, с голыми торсами, в армейских трусах по колено, кирзовых сапогах. Каждый – косая сажень в плечах, сильные, крепкие воины. Огольцов спрашивает у рыдающего мальчишки: «Ну, Карпека, доложи, что произошло?». Бедолага боится сказать: в армии не принято жаловаться. Тогда Воробей, просидевший на гауптвахте 108 суток в году, пригрозил: «Давай, выкладывай, а то я тебе тоже наваляю, будешь знать!».

Солдатик со слезами рассказывает, что он был в кухонном наряде, накрывал столы. На одном столе у стройбатовцев не оказалось куска масла. Подозрение пало на Карпеку, хотя украсть это масло он никак не мог. Ему эта крамольная мысль даже в голову не

28могла прийти, настолько он был запуган. А стройбатовцы взяли и избили парня, отыгрались на нем.

В армии не принято заступаться за молодых – сам выживай! Но в тот раз мы загорелись праведной местью и бросились бить обидчиков Карпеки. Представьте картину: три коротко постриженных амбала в одних трусах с устрашающими воплями несутся по плацу, клацая подкованными сапогами.

Врываемся в казарму и устраиваем побоище. Конечно, избиение Карпеки было только поводом выместить на ком-то нашу собственную злость и ненависть, выплеснуть на других все гадкое, что накопилось в нас за время службы. Драка была своеобразным лекарством от царящего вокруг кошмара.

Стройбатовцев было сотни две, а нас только трое. Но мы были здоровенные лбы, на голову выше большинства противников. На нашей стороне были внезапность и дерзость нападения, боевой азарт и ощущение правоты. Несчастных сковал ужас перед опытными, свирепыми бойцами, не знающими пощады.

Мы устроили форменное избиение младенцев: стройбатовцы начали в ужасе выпрыгивать из окон. Плохо пришлось тем, кто не успел. Наши пудовые кулаки крушили их, как отбойные молотки. Поле боя покрылось перевернутыми, искореженными кроватями. В воздухе мелькали тумбочки, табуретки. Жутко кричали и выли пострадавшие.

Кто дрался, знает жуткое упоение боя: адреналин перехлестывает через край, бушуют звериные инстинкты, глаза налиты кровью. Беда была рядом – увечье или труп.

Мы с Огольцовым одумались. Драться больше не хотелось. Можно было не сомневаться, что стройбатовцы больше не тронут ребят нашей батареи. Но Воробьев останавливаться не хотел и напал на паренька совершенно другой весовой категории, раза в три легче. Борьба была неравной: два-три мощных удара рукой и ногой – и несчастный рухнул на пол. Но Воробьеву все было мало, сила его ударов нарастала. Мы с Огольцовым, разгоряченные боем, поначалу смеялись над неуемным другом. Но после стало не до смеха, парень уже еле дышал. Я заглянул в лицо Воробьева: глаза бешеные, звериные, пена по краям рта.

Я понял, что с земляком не все ладно, нужно его оттаскивать. Мы схватили его за руки, но он вырвался и опять набросился на бездыханного парня. Тогда мы вдвоем прыгнули на взбесившегося штангиста и скрутили его. Я держал его за волосы и сжимал горло, но даже так Александр пытался напоследок хотя бы ногой достать свою жертву.

...Мы занимались единоборствами в укромных местах – на лесных полянах, в оврагах, подвалах до или после работы и, конечно, по выходным. Мы получали наслаждение и счастье, фантастический заряд энергии от занятий.

Тренеров и литературы по каратэ не было, мы собирали знания по крупицам. Каждый спортсмен старался внести свой вклад. Один пообщался с китайцем, другой выудил что-то у корейца, третий добыл переводную книгу, перепечатанную на машинке, четвертый усвоил какие-то приемы, коды, стойки, которые показал ему моряк дальнего плавания. Все это вносилось в общую копилку с воодушевлением и вдохновением. Наверное, мы вели себя как люди, изголодавшиеся по новой философии.

Тренировки мы всегда проводили в живописных местах. Однажды занимались на дне огромного оврага. Размытые водой откосы вздымались на высоту пятиэтажного дома. Овраг заканчивался обрывом, далеко внизу – Волга. На краю обрыва мы отрабатывали статические позиции: поднимали ногу и максимально долго держали ее на весу. Несколько человек стоят одной ногой на этой высоте, на самой кромке, а другая парит над бездной. Только трепещут на теплом летнем ветру наши черные кимоно и штаны-бананы. Острое, волнующее чувство высоты, полета, опасности! Фантастическая красота! Глянешь вниз – катится великая река, повернешь голову вверх – несутся облака.

На любом занятии была точка счастья, эйфории. После тренировок мы еще долго ощущали подъем: каждый преодолел страх, боролся, стал сильнее! Вот идет толпа заряженных, подтянутых парней со спортивными сумками, все чувствуют себя воинами, бойцами, и все поют! Это состояние не купишь за деньги, его надо пережить, поэтому прохожие глядели на нас, как на ненормальных, качали головами. А мы были как бы и не на улице родного Тольятти, а где-то далеко, высоко!

Главной частью тренировок была работа в парах. Несмотря на подпольный характер этого вида спорта, мы часто устраивали со­ревнования. Навсегда запомнил тревожное ощущение перед боем: а вдруг тебя покалечат, а если будет очень больно? Этот трепет, вибрация перед боем ни с чем не может сравниться. Как только наносится первый удар, это чувство исчезает.

Особенно большая вибрация возникала при встречах с незнакомыми партнерами. Однажды перед поединком я поторопился сказать себе: «Ну, все, этот меня покалечит!». Мой будущий противник выглядел очень внушительно. Свирепый такой, плечистый, мускулистый, со шрамами от пуль, явно бывший спецназовец из «горячих точек». Выхожу на спарринг – и неожиданно легко пробиваю оборону, добиваюсь победы.

Мы еще много раз встречались с бывшими десантниками, спецназовцами и убедились, что их устрашающий вид – это чаще всего декорация. Эти ребята в схватке оказывались просто детьми. Видимо, за время срочной службы трудно сделать из новобранца профессионального бойца, особенно если он до армии не отдал долгие годы спорту.

Да и не сила важнее всего в схватке, а интеллект и дух. Настоящий боец больше похож на вдумчивого шахматиста, который пытается разгадать замысел противника, ведет бой по определенному плану. Бой -это борьба идей, комбинаций, и время на их разработку есть.

Зрителям кажется, что бой – это вихрь, автоматическая работа рук и ног, думать, анализировать некогда. На самом деле это жизнь в другом времени, замедляющемся в сотни раз. Работает прежде всего голова, и борьба заключается в том, кто кого передумает, перехитрит, переиграет. После боя, даже спустя большое время, можно в памяти прокрутить этот поединок, как пленку, в замедленном виде. Явственно виден каждый кадр!

Самые важные схватки помнятся много лет. Опишу подпольный всесоюзный турнир, который проводился у нас в Тольятти. Сюжеты некоторых американских боевиков строятся на том, что на какой-нибудь остров съезжаются бойцы разных школ и ведут поединки не на жизнь, а на смерть. Что-то подобное было и у нас. Созваниваются ребята из разных областей и республик, договариваются о месте и времени, готовятся...

Я тогда работал на Волжском автомобильном заводе мастером. На подготовку отводился месяц. Я беру отпуск и каждый день провожу по две тренировки. Бесконечное повторение одних и тех же приемов, бои в спарринге, пот, кровь. Задача – победить лучших бойцов и остаться живым, непокалеченным.

И вот этот день настал. Местом турнира был избран просторный спортзал одного из техникумов на окраине Тольятти. Все выглядит, как в детективе: приезжие бойцы, все с сумками для доспехов, входят в зал по два, по три человека. Нет такого спортсмена, который знает всех. Собирались по цепочке: один звонил другому, другой – третьему, и так далее. Все собранные, мобилизованные, даже угрюмые, и это усиливает впечатление, будто впереди бой не на жизнь, а на смерть.

Все ближе поединки. Двери зала уже заперты. Спортсмены пе­реодеваются, разминаются. Разнообразные стойки, техники. Белые, черные, красные кимоно. Компания колоритная: коренастый, абсолютно лысый представитель Таджикистана, рядом – стройный и гибкий джигит с Кавказа, за ним – великан-сибиряк... Все такие разные по национальности, школе, весу, возрасту.

Собирается совет матча. Он принимает единые правила поединков: не бить в пах и по глазам, работать в «накладках» или «блинчиках», то есть тонких перчатках, без обуви. Никаких ограничений во времени, борьба до победы. Это или боевой удар, или удушающий захват, или нокдаун, или нокаут. Если рассечена бровь и кровь заливает глаз, то это тоже означает, что бой завершен.

Обычно схватка начинается мягко и заканчивается жестокими ударами, жуткими травмами, кровью. Бой есть бой. Люди борются, чтобы победить, а победы не может быть, пока кто-то не проиграет, не получит травму. Иначе не будет азарта, духа настоящего боя.

Растет предчувствие схватки, возвышается дух атаки. Это и воля к победе, и ненависть к врагу, и страх, и жажда триумфа. Все чувства, вся энергия собираются вместе и поднимаются на огромную высоту.

На эту подпольную встречу собрались очень сильные борцы. Когда ты вступаешь в схватку со знакомыми партнерами, то знаешь их сильные и слабые стороны, знаешь, от кого чего ждать, а здесь – полная неизвестность. Каждый может оказаться сильнее, может победить тебя. Чуть-чуть растерянности, чуть-чуть страха.

Это вовсе не паника, а начало перехода в другое состояние, в котором время замедляется, в котором ты как бы видишь бой и себя со стороны. Ты перестаешь быть самим собой, тело и дух вырастают многократно. Многие ощущения в этот момент пропадают, ты находишься в пустоте и тишине, слышишь только свое дыхание и удары сердца. Ты – великан, смотришь сверху на себя самого и можешь выйти из своего тела.

Это испытываю не один я. Более того, мастера единоборств умеют искусственно вызывать состояние легкой прострации, спокойствия и концентрации духа. Боец обязан подавить эмоции: ненависть, боль, страх, удивление, восторг.

Стоит дать волю страстям, например, возненавидеть противника, как ненависть заблокирует разум, и ты проиграешь. Стоит пустить в свою душу страх, и ты проиграешь. Стоит разволноваться, и ты проиграешь. Мозг должен выдавать точные ходы и комбинации – волнение вредит. Бой не простит даже микроскопическую заминку, смятение. Тысячная доля секунды определяет, кто победит, кто проиграет. Кратчайший миг становится вечностью в этой борьбе.

И вот целый зал охвачен этим состоянием. Предчувствие боя растет поминутно. Бойцы готовятся к схваткам. Чтобы избежать опасных травм, наматывают бинты на кулаки, на подъемы ног. Вот ты уже полностью готов и переполнен боевым чувством. Только ради него одного стоит идти на поединки!

Если существуют прошлые жизни, то я был полководцем в Древней Элладе. В решительные моменты я вижу одну и ту же картину: яркое, горячее солнце, выжженные горы, две армии друг против друга на склонах, блики от доспехов и мечей. Слышу звон оружия, ржание коней, боевые кличи. Я знаю, я уверен, что мое войско одержит победу! Я -великий воин!

Полководец остро, как никто, чувствует: именно сейчас падет жребий, наступит момент истины, молнией сверкнет откровение, на чьей стороне судьба. Конечно, это касается только решительных моментов жизни, настоящих схваток, а не показных бесконтактных «боев», которые больше похожи на танцы, балет. Бойцы попрыгают, поделают эффектные движения и под аплодисменты зала -красиво же! – удалятся в раздевалку. Но это не имеет ничего общего с настоящими единоборствами, где ты реально победил или проиграл, а поражение часто означает боль и кровь.

Возможно, травма, которую ты получишь сегодня, будет убивать тебя всю жизнь, сделает калекой, умственно неполноценным, и ты после этого будешь работать только на врачей. Пропустив один-два удара в голову, ты можешь поставить на себе жирный крест. На кону – твоя карьера, здоровье, жизнь. Крайний риск – условие настоящей схватки. Ставки предельные, потери – больше некуда, призы – самые дорогие.

Разминка длится минут пятнадцать-двадцать, потом все разбиваются по парам и объявляются спарринги. Победил – выходишь в следующий тур, проиграл – выбываешь из соревнований.

Началось! Первый бой для меня оказался таким легким, что я его даже не запомнил. Не отложился в памяти соперник, не взволновала победа. Совсем другой оказалась вторая схватка, когда мне выпал жребий сражаться с очень сильным парнем. Он был выше меня на четверть головы, абсолютно накачан. На что мой рост немал и телосложение нехлипкое, но против меня изготовился к схватке настоящий монстр, стальная машина для убийства!

В оставшиеся минуты взвешиваю ситуацию. Так как преимущество в росте и весе на стороне противника, мне выгоден бой на средней и ближней дистанции. Силовые приемы тоже могут не пройти, потому что передо мной – скала. Значит, мое преимущество в скорости. Далее, действовать против него ногами – глупо, потому что он огромный, кроме того, нога движется в два раза медленнее, чем рука. Пока поднимешь ногу, он тебя прибьет руками, расстреляет, как из автомата.

Объявляют мою и его фамилии: бой! Полная концентрация! Я уже не я, а суровый воин, которому нужна победа любой ценой.

Первые движения, первые удары. В бою не чувствуешь боли. Ад­реналин полностью защищает от болевых ощущений. Только фиксируешь, как после особенно мощного удара противника ты отключаешься на долю секунды.

Я начинаю бой неудачно, пропускаю удар справа в область зубов. Яркая вспышка в глазах. Двойное ранение: лопаются губы и десны. «Никакой злости, никакой ненависти! – призывает внутренний голос. – Ты спокоен, ты – озеро гладкой воды!».

Годы занятий греблей воспитали во мне недюжинную выносливость. Чувствую, мне надо еще немного продержаться и потом давить, нападать со всех направлений. Так и есть, прошло минуты полторы-две, и мой противник, этот монстр железный, обмякает. Реакция чуть замедлилась, появилась одышка, в движениях – некоторая вялость. Пот пробился сначала под мышками, затем на лице, потом потек ручьями...

Понимаю: мое время близко! Замышляю маневр – пройти мимо него с левой стороны, нанося удары и одновременно блокируя. Это мне всегда удается. Когда противник стоит к тебе правым боком, ты чуть заходишь за него и раскручиваешь по часовой стрелке. Красивая, мощная комбинация, которую я подсмотрел у одного пожилого бойца.

Все делается в одном стремительном движении, по касательной. С левой стороны я должен обойти гиганта и нанести ему правой рукой, как молотом, разящий удар сверху. Называется он «уракен». Далее – блок, два удара – в челюсть и печень, подсечка и – финиш! Но если монстр разгадает эту комбинацию, то другой у меня нет. Тогда останется изнурительная борьба.

Мастер единоборств должен решить судьбу поединка одним разящим ударом и не затягивать бой. Именно это и попытался сделать противник. Мощно, с разворота он бьет меня ногой в живот. Я проворонил этот крепчайший пинок! К счастью, в тот миг мой брюшной пресс был просто стальной. Удар только отбросил меня, но не сбил с ног.

Итак, я пропустил два серьезнейших тумака, не считая других, послабее, оставивших ссадины. Ладно, тем более что боль придет только после схватки. Бой продолжается: один выпад сменяется другим, удар -блок, наступление – отступление... Смотреть со стороны – клубок тел, мельканье рук и ног. Но мы оба – спокойные шахматисты, обдумываем каждое движение, потому что ход времени в бою замедляется в сотни раз.

Готовлюсь к решительной атаке. Я уже знаю слабые места защиты монстра, представляю, как взломать его оборону. Вот мой противник чуть больше положенного опустил руку, и я очень удачно нанес левой рукой прямой удар в голову, так называемый джеп. Попал как раз в лоб, и это на доли секунды вывело партнера из строя.

Затем прошел еще один мой джеп. Выносливость на моей стороне -противник измотан. Вот он, подходящий момент! Я делаю резкий скользящий выпад слева, параллельно его курсу, и в высоком прыжке наношу уракен. Монстр вскидывает правую руку. Поздно: я ее накрываю своей правой и резко, мощно бью в челюсть с левой стороны. Он готов, осталось добить великана! Правой поражаю его печень, затем подсекаю... Я победил!

В этот момент я не испытывал никакой радости. Навалилась нечеловеческая усталость не столько от физических перегрузок, сколько от предельной концентрации воли, напряжения мысли, поскольку именно они являются главным ресурсом бойца. Поверженный противник приходит в себя. Помогаю ему подняться. Мы обнимаемся. Меня официально объявляют победителем. Финиш!

Отхожу в сторону, опускаюсь на скамейку, стягиваю майку – она мокрая от пота и крови. Разбинтовываю руки, обтираю тело, промокаю кровь. И только теперь приходит боль. Заныли разбитые губы и десны, многочисленные ушибы и ссадины. Свело от боли ногу, смотрю – сильно повреждена надкостница, придется похромать! Терпимо, могло быть хуже.

Удел бойцов – вступать в схватки, обмениваться ударами, залечивать раны, снова биться. Бывало, отделают так, что мать родная не узнает. Однажды я пропустил тренировку, прихожу на очередную и вижу: в раздевалке сидит какой-то дядька с огромными синяками, опухшим лицом. Я подумал, что это очередной гость: к нам часто приезжали спортсмены-подпольщики из других городов. И слышу знакомый голос: «Ты что, не узнаешь? Это же я!». Да это же Сергей Блинов, только совершенно неузнаваемый! Оказалось, он пропустил удар между бровей. А там есть такая точка, от воздействия на которую лицо мгновенно опухает, лоб вздувается, под глазами появляются отеки.

Александр Булдынский, самый первый работник в моем первом частном предприятии, получил на тренировке травму позвоночника и мучился потом годы. Мы упражнялись в лесу, на поляне. Партнер провел бросок, и Александр в падении ударился о подвернувшийся камешек...

Мы к подобным вещам относились спокойно, как к неизбежному злу. Ведь даже совсем безопасные действия, вроде хождения по тротуарам, иногда заканчиваются трагично: упадет на голову сосулька, занесет на пешеходную дорожку машину.

...Состояние бойца, мобилизованного воина постепенно уходит, я возвращаюсь в свое обычное тело, в нормальное состояние, где есть страх, боль, волнение, страсти. Над болью, усталостью, из-мотанностью возвышается торжество большой победы. Я взял верх в поединке, который мог закончиться плачевно для меня.

Я еще имел силы понаблюдать за другими боями. Видел, как плохо моему проигравшему сопернику, еще не отошедшему от нокаута. Поникшие плечи, смотрит в пол. Никакой ненависти к нему я не испытывал, наоборот – глубокое уважение к врагу, который совсем недавно мог меня покалечить. Он был серьезным, настоящим противником.

Он уже не кажется монстром и даже стал чуть меньше ростом. Стальная машина, сгусток убийственной энергии, превратилась в смертельно усталого и даже чуть жалкого проигравшего мужчину. Грозный, исподлобья бойцовский взгляд стал просто хмурым. Мои удары были тяжелыми, но побеждено прежде всего не его тело, а самомнение, честолюбие – дух противника.

Я счастлив, я ликую! Да, я тоже крепко побит: хромаю, каждый шаг дается с болью, рот наполняется солоноватой кровью, которую я непрерывно сглатываю, тело в ссадинах, царапинах, синяках. Я бесконечно горд собой: я стал выше ростом, сильнее, мужественнее. Я -победитель!

На следующий день мы с моим приятелем Александром Ереминым, тоже бойцом, отправились в городскую баню. Успели к открытию, людей почти не было. Вообще, я любитель попариться с утра. Мы разделись и долго смеялись: у меня на животе красовался совершенно четкий, как на плакате, синий след босой ноги. И как я выдержал такой удар?

Я входил в парилку с ощущением, будто меня пропустили через мощную молотилку. У Александра закрылся глаз от огромного кровоподтека, распух разбитый нос. Но мы от души веселились и без конца шутили по поводу того, почему каждый так хорошо отделан. Мы были счастливые победители. Александр на этом турнире тоже одолел двух противников и был безумно горд.

Разбитые губы и десны мучили недели три. Горячее, холодное, острое, соленое нельзя было взять в рот. Посиневшая, надувшаяся надкостница не заживала больше Месяца. Но все это было неважно. Впереди были новые бои, большие победы!

Занятия единоборствами мне нравились безумно. Очень импонируют обряды, сопутствующие борьбе. Заходишь в зал и обязательно должен сделать поклон. Им ты как бы освящаешь это место, входишь в другой мир. Заканчивая тренировку, ты тоже кланяешься – в знак благодарности тому, что поработал в команде, получил знания, удовольствие. Это уважение к залу, тренеру и товарищам, самому спорту.

Каратэ заставило меня задуматься о том, как управлять внутренней энергией – увеличивать, концентрировать ее в нужные моменты. Великие мастера единоборств доказали, что возможности человека безграничны. В истории были случаи, когда старики-китайцы наносили удары ногой силой до пятнадцати тонн. Когда они ходили по земле, земля под ними продавливалась на пять-десять сантиметров. Если они садились, их не могли сдвинуть с места десять человек!

В конце концов я самостоятельно нашел закон, которому подчиняется внутренняя энергия: чем больше отдашь, тем больше получишь. Я давно уже щедро, безоглядно расходую все силы тела и души, вычерпываю их до дна. Тело, сердце, душа, может быть, с помощью высших сил, сами находят, откуда почерпнуть новую энергию: из Космоса, от Земли-матушки, от людей.

Действие этого закона может испытать каждый. При этом важно отдать все до самой последней капельки, а затем немного потерпеть, переболеть, и из пустоты, из ничего возникнет огромное количество энергии. Отдавая и делясь, ты словно расширяешь невидимое отверстие, через которое потраченные ресурсы, умножившись, возвращаются к тебе.

Спорт – это огромный мир, в котором я нашел абсолютно все, что искал. Четыре вида спорта, которыми я занимался, – мои великие учителя. Авиамоделизму я благодарен за то, что он поднял мои глаза к небу, заставил думать о высоте, научил конструировать, творить руками. Благодаря этому я сегодня смогу спроектировать и построить планер, легкий самолет и отправиться в полет на этих аппаратах.

Гребля сделала меня трудолюбивым, выносливым. Научила ставить большие цели и достигать их, подарила триумф. Я стал думать и действовать как большой человек, как чемпион, лидер. Благодаря этому спорту я умею управлять временем, ощущаю, ценю и использую малые доли секунды.

С боксом я преодолел страхи, превратился в хладнокровного бойца. Спасибо ему за победы и поражения, за счастье полнокровной жизни, бескомпромиссной борьбы.

Каратэ-до усовершенствовало мое мышление, помогло увидеть мир более полно, в новых взаимосвязях. Я поднял свой дух, закалил волю. Открыл секрет внутренней энергии и научился управлять ею.

И, наконец, в спорте я получил колоссальное наслаждение, познал огромную радость бытия, счастье общения. Это были очень светлые дни: замечательные ребята, великолепные тренеры.

Я бесконечно благодарен наставникам – Виктору Даниловичу Болтунову, Владимиру Константиновичу Долгову, Виктору Яковлевичу Блохину, рано ушедшему от нас, и многим другим людям, учившим и воспитывавшим меня. Их большие сердца, огромные знания, необыкновенная душевная щедрость, спортивные и педагогические таланты, сила и честность вели меня вверх по крутой лестнице жизни.

Множеству мальчишек открыли они окно в яркий, великолепный мир, пробудили честолюбие, научили трудиться, бороться, соревноваться, не бояться трудностей. Они решали грандиозную задачу воспитания здорового, сильного поколения, чистого от алкоголя, сигарет, наркотиков.

Ныне ситуация другая. В массовом спорте страна, к сожалению, сдала позиции. Но я верю, что положение восстановится, и мы с вами, дорогие читатели, примем в этом участие!