"Пламя страсти" - читать интересную книгу автора (Шаукат Эхсан)ГЛАВА СЕДЬМАЯКараван входил в Джалалабад. Уже хорошо были видны купола и минареты мечетей, доносился шум оживленного города. Уйгуры намеревались продать здесь часть доставленных из Индии товаров, для этого они предполагали остановиться в караван-сарае. Абулшер, Имхет и Очил-Эвелин расстались с монгольскими лошадьми и распрощались с отзывчивыми уйгурами. Им нужно было в центр города, к центральному базару, чтобы разыскать там племянника Али Шоврук-хана. Джалалабад – не столь уж большой город, но после скромных кишлаков он изумил Эвелин. Здесь можно было встретить людей всех национальностей – индусов в белых просторных одеждах, китайцев с бритыми лбами и длинными косами, турок в малиновых фесках, иранцев с крашеными хной бородами и, разумеется, афганцев, худощавых, носивших, несмотря на жару, шапки из черного или коричневого каракуля. В городе было несметное количество лавок, торговавших тканями и посудой, оружием и пряностями, коврами и фруктами. Магазины и лавки чередовались с харчевнями, кофейнями и чайханами. Еду готовили чаще всего прямо на улицах – в огромных казанах шипел плов, на угольях жарили шашлыки и бараньи головы, на вертелах вращались подрумяненные куры и индейки. Громко кричали водоносы, предлагая только что принесенную с гор родниковую влагу… Много было разнообразных уличных артистов и фокусников, они могли глотать огонь и острые ножи, протыкать себе руки десятками длинных игл, ложиться на битое стекло или гвозди, укрощать змей или мгновенно превращать зерно в проросшее растение… То и дело встречались предсказатели судьбы, они гадали по руке и на картах, некоторые чертили сложные таблицы со знаками Зодиака и символами планет, другим служили попугаи или крохотные обезьянки, вытаскивавшие для клиентов аккуратно сложенные послания. Как и любой другой восточный город, Джалалабад был полон нищими – слепыми, безногими, паралитиками, прокаженными. Они сидели и лежали, протягивая руки к прохожим, выпрашивая жалкое подаяние… Эвелин и оба тхальца шли по извилистым улицам, подчас таким узким, что можно было коснуться разведенными руками стен противоположных домов. Они остановились перед чайханой, вход в которую был прикрыт свисавшим ковром. Войдя внутрь, они оказались в полутемном помещении, в котором было не так жарко, как снаружи. Вокруг низких столбов были расставлены широкие деревянные скамьи, на которых можно было полулежать, облокотившись на спинку. Посетителей было немного, пахло китайским зеленым чаем, смешанным с сушеными цветами душистого жасмина. Все трое сели за свободный столик. Отмахиваясь полотенцем от жужжавших мух, к ним подошел хозяин. Абулшер заказал чай и спросил, не знает ли он адрес Нурахмад-хана, дающего деньги под залог. Чайханщик откинул голову назад, закатил глаза и несколько раз повторил услышанное имя: – Нурахмад-хан… Я знаю Нурахмад-хана, который держит меняльную лавку. Другого не знаю. Абулшер спросил: – Он давно здесь? – Нет, не очень. У него родственники на севере Индии. Кажется, он оттуда и приехал. – Значит, это тот, кто нам нужен. Где его лавка? – Рядом с центральным рынком. Если встать против главного входа, то налево будет улица, где живут чеканщики. Надо пройти ее до конца и повернуть направо. Второй или третий дом от угла – это и есть меняльная лавка Нурахмад-хана. Правда, говорят, что… – чайханщик наклонился и понизил голос: – Говорят, что он не только меняет деньги и дает их под залог. Вроде бы он промышляет еще "живым товаром"… Эвелин слушала разговор Абулшера с хозяином заведения и неторопливо прихлебывала крепкий чай. Ей нравилось снова находиться в большом городе, пусть и в незнакомом и не очень опрятном. Пестрая толпа, разнообразие лиц и звуки непонятной речи, ароматы восточных блюд будили в ней любознательность и интерес к неизведанному. С тех пор, как она покинула Саргохабад, Эвелин привыкла не размышлять о будущем, а жить сегодняшним днем. Теперь, пожалуй, впервые за все это время она всерьез задумалась о том, что ее ждет… Ее мысли прервал Абулшер, который заявил, что уходит. – Я пойду к Нурахмад-хану один. Троим нам появляться в центре города опасно. Оставайтесь и ждите меня здесь… Он отсутствовал около часа. Его возбужденное лицо говорило, что ему удалось выведать нечто важное. Склонившись над столом, он зашептал: – Я видел Нурахмад-хана. Он сказал, что в городе по указанию англичан разыскивают трех мужчин в тхальской одежде. Значит, нам надо разделиться. Я пойду дальше на север. Ты, Имхет, возвращайся в Пешавар. А тебе, Очил, придется провести несколько дней в доме у Нурахмад-хана, я договорился… Они расплатились и вышли из чайханы. Имхет молча кивнул и направился в сторону караван-сарая, а Эвелин с Абулшером зашагали к центральному базару. Снова начался лабиринт кривых улочек, выведший их в конце концов на базарную площадь, которая почти вся была занята столами и табуретами многочисленных закусочных и харчевен. Отсюда уже совсем недалеко было до меняльной лавки. Абулшер остановился у ворот старого дома из розового туфа. Ворота были незаперты, они вошли и оказались в небольшом внутреннем дворике, заполненным грудами бочек и ящиков. В дом вела единственная низкая дверь, сплошь покрытая резными узорами. Должно быть, хозяин наблюдал за Абулшером и Эвелин сквозь щель – как только они приблизились, дверь тотчас распахнулась. Перед ними стоял низенький полный человек с пухлым лицом. Его висячие усы и борода выглядели ненастоящими, будто приклеенными. Маленькие глазки зорко ощупывали посетителей. Это и был Нурахмад-хан, которому Абулшер должен был передать деньги. Абулшер обратился к Эвелин, его тон был повелительным: – Ты останешься у Нурахмад-хана. Я вернусь, как только смогу. Он круто повернулся и быстро вышел. Нурахмад-хан еще раз окинул взором Эвелин и крикнул, обращаясь к кому-то в глубине дома. Вошла немолодая женщина в черном бурнусе, но без покрывала. Хозяин указал ей на Эвелин и, не сказав ни слова, скрылся. Женщина улыбнулась, обнажив зубы, окрашенные соком бетеля в ярко-красный цвет. Потом сказала, с трудом подбирая английские слова: – Пойдем… Я покажу комнату. Эвелин удивило обращение по-английски, ведь на ней была тхальская одежда. Через захламленный двор женщина провела Эвелин в другую часть дома, где находилась маленькая комнатка с низким потолком. В одном углу стояла кровать, в другом – сложенная из кирпичей печка. Рядом с кроватью лежал опрокинутый табурет, на полу – несколько сшитых овечьих шкур, служивших ковром. Женщина спросила не желает ли Эвелин вымыться. Эвелин ответила утвердительно, и они снова вышли во двор, где за стенкой, сооруженной из пустых ящиков, находился отведенный для умывания угол. Пол здесь был выложен плитками, стояла наполненная чистой белой водой бочка, а вокруг нее – множество медных тазов и ковшей. Не без удовольствия, Эвелин стащила с себя надоевшую мужскую одежду. Она с наслаждением обливалась водой и усердно растирала грудь, чтобы избавиться от следов тугой повязки. Она села прямо на пол, гладкие плитки с глазурью приятно холодили ягодицы. Ковш следовал за ковшом, разгоряченное тело жаждало свежей влаги. Можно было не торопиться, впереди был продолжительный отдых… Эвелин едва успела взять полотенце, как во дворе послышались мужские голоса. Из-за загородки выглянула женщина и попросила ее выйти. – Одеваться не надо, – добавила она. Эвелин отдернула матерчатую занавеску и увидела Нурахмад-хан вместе с другим мужчиной, у которого были жесткие усы под большим носом. Он было гораздо выше хозяина, на нем была каракулевая шапочка. Почему-то Эвелин решила, что он – лекарь. Она стояла перед ними, совершенно обнаженная, с распущенными волосами, капли воды стекали с плеч и с груди. Глаза мужчины в каракулевой шапке впились в Эвелин. Нурахмад-хан что-то сказал женщине на незнакомом Эвелин языке, потом обратился по-английски: – Пройдите за женщиной. Вас осмотрят. Эвелин решила, что Нурахмад-хан считает ее больной, оттого он и привел этого лекаря-афганца. Она пошла за женщиной, которая привела ее в комнату с широкой тахтой, застеленной тонким полотном. Женщина легким движением усадила Эвелин и мягко, но настойчиво развела в стороны ее колени. Сюда же вошли Нурахмад-хан с афганцем. Тон хозяина изменился: – Советую тебе быть послушной… Теперь ты здесь, у нас, и мы хотим поближе познакомиться с тем, что приобрели. Если будешь вести себя хорошо, все будет в порядке. Эвелин ничего не понимала. Женщина-служанка подтолкнула ее и уложила на спину, задрав вверх разведенные ноги с согнутыми коленями. Мужчина в каракулевой шапке пригнулся, его руки раздвинули складки интимных губ Эвелин и приоткрыли вход в устье. Он ввел туда два сложенных пальца и, погрузив полностью, с силой повернул – сначала в одну, потом в другую сторону. Он действовал так, словно исследовал не живой и нежный орган, а некий неодушевленный предмет с узкой и влажной щелью. Под давлением просунутых пальцев мышцы расслабились, стенки влагалища сделались податливыми и эластичными. Вскинутые бедра Эвелин непроизвольно задрожали. Афганец быстро убрал свою руку, сомкнул ее ноги, спрятав исследованное место, осмотром которого он, казалось, остался доволен. Теперь, видимо, наступила очередь Нурахмад-хана. Он приказал Эвелин повернуться, встать на четвереньки и как можно выше приподнять таз. Она повиновалась, ее большие белые ягодицы оказались перед его склоненной головой. Он раздвинул бархатистые полушария и подобрался к потаенному отверстию заднего прохода. Его указательный палец сделал несколько кругов, массируя это место, потом вдруг вклинился туда, словно большой винт. От неожиданности Эвелин дернулась так, что ее зад с силой шлепнул Нурахмад-хана по жирному лицу. Тот что-то мрачно пробурчал, покачал головой и сказал несколько слов женщине – снова на незнакомом Эвелин языке. Служанка вышла и сразу вернулась, в руках у нее был какой-то предмет. Она передала его Нурахмад-хану, который поднес его к лицу Эвелин. Предмет имел форму колбасы, он был из кожи, набитой внутри опилками. Нурахмад-хан пояснил: – Придется побыть с этим часа четыре. Это снимет напряжение, сейчас там слишком жестко… Сказав это, он вновь подошел к Эвелин сзади. Человек в каракулевой шапке своими пальцами осторожно расширил ее маленький анус, а Нурахмад-хан втиснул туда кожаную колбасу и несколькими толчками загнал ее вглубь почти полностью, оставив торчащим лишь самый конец. После этого удалился, а державшая Эвелин женщина отпустила ее. Только сейчас Эвелин поняла, что произошло. Абулшер просто-напросто продал ее этим людям. Она вспомнила упоминание чайханщика о живом товаре. Конечно, Абулшер получил с них не меньше того, что отняли джелилы. Что ж, когда-нибудь он расплатится за все… Эвелин ощутила слабость в ногах. Втиснутый в нее предмет мешал ходьбе, теперь ей больше всего хотелось добраться до кровати и лечь. Очутившись в выделенной ей комнате, Эвелин легла лицом вниз и постаралась как можно скорее забыться. Уже засыпая, она почувствовала, как женские руки заботливо укрывают ее чистой простыней… Окно в комнате было закрыто ставнями, но луч солнца проник сквозь щели и разбудил Эвелин. Она открыла глаза. Вспомнила вчерашний вечер и с облегчением почувствовала, что тяготившего ее кожаного предмета в ней уже нет. Наверное, его убрала служанка. Осталось, правда, ощущение, как будто внутри был воздух… Вошла женщина, она принесла еду: овечий сыр, горячие лепешки, несколько кистей винограда и пиалу чая. Эвелин с аппетитом позавтракала и выпила чай, который ей показался необычно густым и очень терпким. Она спросила об этом у служанки, та ответила: – Так надо. Это придаст тебе силы. Пей еще. В чай было что-то добавлено, когда Эвелин выпила его, ей захотелось еще. Женщина сходила за чайником и налила ей. Напиток быстро вызвал радостное возбуждение, все грустные мысли отлетели, окружающие предметы сделались контрастно-выпуклыми, их окраска приобрела живые и яркие оттенки. Вскоре прибыли Нурахмад-хан с афганцем. Первый сказал Эвелин, что сейчас ее поведут на главный базар. Эвелин хотела спросить, что ей надеть, но служанка уже успела накинуть на нее, прямо на голое тело, длинный бурнус с капюшоном. Капюшон почти полностью скрыл ее лицо, но все же Эвелин ухитрилась рассмотреть дорогу. Они быстро дошли до площади, пересекли ее и оказались на главном базаре. Здесь были свои улицы и переулки, образованные рядами торговцев и ремесленников. Стоял невообразимый шум, торговцы зазывали к себе и расхваливали товары. Сперва Эвелин и ее спутники прошли через мясные ряды, где подвешенные на крюках бараньи туши чередовались со связками живых кур. Потом начались горы арбузов и дынь, за ними шли прилавки с изюмом, курагой, финиками и орехами. Далее надо было пройти через место, занятое уличными портными. Наконец они вышли в ту часть базара, где устраивались различные представления. Эвелин рассмотрела павильон, где, судя по вывеске, выступали индийские факиры. За ними находилась арена китайского цирка, а дальше тянулась вереница маленьких дощатых сараев и просто будок, все они были ярко размалеваны. Нурахмад-хан остановился около одного из таких сараев и отпер его. Они вошли внутрь. Помещение было перегорожено матерчатой занавеской, за ней стоял турецкий диван с несколькими подушками. Мужчины сняли с Эвелин бурнус, подали ей увесистую банку и сказали, что в ней – мазь, которой она должна натереть себе грудь, под мышками и в паху. Когда она сделала это, они уложили ее на диван и связали лодыжки ног, а руки подняли за голову и замотали концами шнуров, пришитых к изголовью дивана. В это время в сарай вошел молодой индус, который что-то спросил у Нурахмад-хана. Тот ответил, индус вышел и сразу же за стенкой раздался его зычный голос: – Только здесь! Белая, как снег женщина! Никем, кроме мужа, не тронутая! Всего за четыре монеты! Только у нас! Белая и чистая, как снег женщина! В помещении было душно, пахло притираниями. Эвелин чувствовала странное возбуждение. Оно неуклонно нарастало в ней… Острый аромат, исходивший от ее тела, щекотал ноздри и приятно кружил голову. Нурахмад-хан и афганец сидели на корточках возле дивана и вполголоса переговаривались. Эвелин спросила, что ей делать, но они ничего не ответили. Она закрыла глаза и постаралась задремать, но мешало жужжанье летавших вокруг нее мух. Чтобы отогнать их, она несколько раз дернулась всем телом. Заметив это, Нурахмад-хан встал и взмахами рук прогнал назойливых мух. Эвелин стало забавлять его отношение к ней. Он больше не прикасался к ее телу. По-видимому, она недешево обошлась ему, теперь он дорожил ею. Она вздохнула, вновь закрыла глаза и на этот раз погрузилась в дремоту. Из сонного состояния ее вывели громкие крики зазывалы-индуса: – Нет, еще мало! Сколько вас сейчас? Пятнадцать? Двадцать? Позовите еще других, своих друзей! Быстрее! И тогда мы сразу начнем! Шум не смолкал. Нурахмад-хан встал и вышел. Его голос утонул в рокоте собравшихся перед сараем, их крики стали угрожающими. С раскрасневшим лицом Нурахмад-хан вернулся и бросил афганцу: – Надо начинать! Давай! Они развязали ей ноги, широко раздвинули их, согнув в коленях, и снова привязали к боковым валикам дивана. Затем они приподняли ее и вдвинули под ягодицы большую подушку, после чего быстро скрылись. Эвелин осталась одна. Она пошевелила привязанными ногами, чтобы ослабить напряжение шнуров. До нее доносился шум возбужденных голосов мужчин, собравшихся перед сараем. Вдруг отдернулась занавеска и вошел один из них. Это был низенький желтолицый китаец в синей одежде, с длинной черной косой. Он подошел к дивану и уставился раскосыми глазами на обнаженную белую женщину, лежавшую перед ним с раскинутыми ногами. Неловко, явно стесняясь, он потрогал пальцами соски ее грудей и погладил по животу, потом двумя пальцами прикоснулся к сомкнутой интимной щели. Зажмурившись от предвкушаемого удовольствия, он взобрался на диван и выпростал из синих штанов свой член. Это был короткий, словно обрубленный орган, неуклюже болтавшийся в полувозбужденном состоянии. Не теряя времени, желтолицый оттянул трепещущие губы и вправил в них свой вялый пенис. В ту же секунду китаец преобразился, его член стремительно налился и сделался пружинистым, он легко проскользнул в Эвелин. Руки с длинными ногтями вцепились в расставленные колени, китаец неистово мельтешил перед оказавшимся в его распоряжением входом в белую женщину, погружаясь в нее до предела и тут же отбрасываясь назад, чтобы совершить очередной выпад… Эвелин ощущала приятные покалывания и пощипывания во всей внутренней поверхности трамбуемой ниши, от них разливался неодолимый зуд желания завладеть укрепившимся членом… Она принялась подавать свои бедра навстречу, чтобы пораньше начать чувствовать в себе опьяняющую силу вторгающегося органа и попозже выпускать его… Некоторое время они двигались вместе, словно единый механизм, заведенный и настроенный на бешеную частоту необходимых каждому фрикций. Но тут раздались крики снаружи: – Давай быстрее! Выходи! – Твое время закончилось! – Проклятый китаец, он наверное уже на втором заходе! – Вывести его! – Хозяин, а ты чего смотришь? Занавеска приподнялась, из-за нее высунулось злое лицо Нурахмад-хана. Он прошипел китайцу: – Время кончилось! В отчаянной попытке завершить начатое, маленький китаец забился еще быстрее. Чтобы возбудить себя, он что-то прокричал, скорчив на лице страшную гримасу. Это подействовало, он достиг необходимой кульминации, после которой вскочил и выбежал прочь. Вошли четверо мужчин, что громче всех шумели перед входом. Это были рослые пенджабцы, сейчас все они широко улыбались. Один из них, не мешкая, достал изготовившийся член и одним махом всадил его в зияющий колодец между ногами распростертой белой женщины. Остальные встали в кружок, продолжая смеяться и подшучивать над своим приятелем. Они по очереди звонко шлепали его по голому заду всякий раз, когда его пенис погружался в женское тело. Потом двое из них припали горячими ртами к соскам Эвелин и принялись теребить их губами, причмокивая и захватывая зубами. От одной груди до другой пробежали искры желания, пламя вожделения разгоралось, охватывая все тело Эвелин… Подрагивания втыкающегося в нее члена говорили, что сильный пенджабец близок к оргазму… Еще немного и с Эвелин произойдет то же самое… Но пенджабец закончил раньше. Его тут же оттолкнул следующий. Лишь первые движения его члена, пока он осваивался в разгоряченном и увлажненном пространстве, отличались от предшествующего… Эвелин вновь начала подниматься к вершине наслаждения… Волна сладострастия захлестнула ее, она доставила ей двойное удовольствие, потому что на этот раз свидетельство мужской силы взбрызнулось в нее как раз в нужное мгновение. И когда еще один фаллос заполнил ее, в ней снова стало нарастать вкрадчивое вожделение, все внутри полнилось новым желанием… Дальше все проносилось и мелькало, как в калейдоскопе… Входили и выходили мужчины – высокие и малорослые, сухощавые и грузные. За могучим сикхом, черная борода которого распластывалась по ее груди, следовал безусый мальчишка-араб, потом скрипевший от похоти зубами турок, за ним монгол с налившимися кровью глазами… Тело Эвелин онемело, от усталости она не могла пошевелиться. Она чувствовала себя живым сосудом, призванным вместить мужчин всей планеты, утолить их жажду, удовлетворить их всех… Она не ощущала ничего, кроме тупых ударов по ее лону и вибрирующих отзывов, посылавшихся ненасытным женским инстинктом. С какого-то момента она уже не различала склонявшихся над ней лиц, эта анонимность соития вдруг стала близка ей… Появилось странное самодовольство тем, что она владеет поистине бездонным колодцем, способным напоить столь много жаждущих. Солнце было уже на западе, когда вошли Нурахмад-хан и афганец в каракулевой шапке. Они развязали Эвелин. Она спокойно поднялась и накинула свой бурнус. Молча она шагала за мужчинами к дому. Там она прошла прямо в отведенную ей комнату и рухнула на кровать. Она не слышала, как вошла служанка, которая села рядом с ней и сильными руками принялась массировать все тело. Через несколько минут Эвелин почувствовала такое облегчение, что даже всхлипнула от охватившего ее невероятно приятно расслабления. Проворные гибкие пальцы медленно, но верно возвращали бодрость каждой мышце Эвелин. Скоро ее самочувствие улучшилось настолько, что безразличная усталость уступила место голоду. Женщина принесла уставленный мисками поднос. Эвелин с аппетитом съела жареного цыпленка с вареным рисом и несколько груш. Потом она повалилась на кровать и мгновенно забылась в крепком беспробудном сне. Дни потекли один за другим так быстро, что у Эвелин не было времени обдумать положение, в котором она оказалась. Она просыпалась не раньше полудня. После завтрака ее отводили на базар, в тот самый сарай, где не было отбоя от клиентов. К вечеру она возвращалась, изнуренная, с онемевшими органами. Верная своему делу служанка уже была готова, чтобы умыть Эвелин, сделать бодрящий массаж и хорошенько накормить. Нельзя сказать, что Нурахмад-хан относился к ней плохо. Он следил за тем, чтобы к столу Эвелин подавалось все самое свежее и регулярно выделял ей немного денег. Потом он стал разрешать ей ходить на ближайший рынок. Правда, туда Эвелин должна была идти не одна, а в сопровождении все той же служанки, и обязательно с закрытым лицом. Оказавшись впервые на рынке без мужчин, Эвелин бесцельно бродила по рядам, не обращая внимания на крики торговцев и не зная, на что потратить появившиеся у нее деньги. Неожиданно позади себя она услышала странный хриплый голос, повторявший по-английски: – Какая красота… Красота… Красота… Эвелин оглянулась и сквозь чадру стала искать того, кто произносил эти слова. Вокруг были лишь смуглые лица туземцев. Приглядевшись внимательнее, она поняла, кто говорил. Это был большой зеленый попугай с ярко-красным воротником на шее, который, сидя в клетке, болтал сам с собой. Эвелин ощутила острую ностальгию по родному языку, ей захотелось купить умную птицу. Она поторговалась, владелец, поколебавшись, сбавил цену. Эвелин вернулась домой с клеткой. Теперь у нее завелся собеседник. Это составило ее единственную крупную покупку, все остальное были мелочи, вроде серебряных шпилек для волос, флакона с душистым маслом, краски для век. Для той жизни, которую она сейчас вела, почти ничего не требовалось… Для людей, приближавшихся к ней с жадным взором, она была всего лишь инструментом, служившим для удовлетворения мужских потребностей. Было, правда, одно исключение, когда к ней вошел молодой человек, по виду казавшийся студентом. Оставшись наедине с Эвелин, он смутился и покраснел, вид обнаженной женщины словно парализовал его. Он стоял как столб и широко раскрытыми глазами смотрел на нее. Потом он заговорил, очень быстро, хлынул настоящий поток красноречия, будто прорвалась невидимая плотина, сдерживавшая слова. Присев к ней на диван, он принялся рассуждать о благородном призвании человека, о его духовности. Он умолял ее изменить образ жизни, как можно скорее встать на "правильный путь"… Глядя на серьезные и печальные глаза юноши, Эвелин еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Но все же ее тронул этот студент, он был первым, кто отнесся к ней по-душевному… Однажды, в самый разгар базарного дня у нее в сарае появился человек среднего роста, стройный и подтянутый. Было трудно распознать его национальность, он заговорил с Эвелин на урду, но с каким-то странным акцентом. Он долго и пристально вглядывался в ее лицо, потом подошел поближе, положил руку на ее обнаженную грудь, склонил голову и поцеловал в губы. Поцелуй был продолжительным и неожиданно нежным. От удивления Эвелин отдернула голову. Здесь поцелуи не были приняты. Человек посмотрел ей в глаза и вновь поцеловал. Она ничего не могла сказать от охватившего ее изумления. Он тоже молчал, хотя Эвелин казалось, что он вот-вот обратится у ней, причем по-английски. Они так и не сказали друг другу ни слова – раздался крик Нурахмад-хана, возвещавший, что отпущенные пять минут истекли. Незнакомец поднялся и вышел. Весь остаток дня Эвелин думала об этом человеке. Азиатам чужд европейский обычай целовать женщин. С тех пор, как она покинула Саргохабад, ее никто не целовал, она уже успела забыть о тех ощущениях, которые вызывает нежный поцелуй… Когда незнакомец обнял ее и поцеловал, у Эвелин проснулось необычное желание, оно по-новому разгоралось в ней, соединяясь с приливом нежности… Она вновь и вновь вспоминала легкое прикосновение губ и касания его ласкового языка. Это заставило ее сердце биться сильнее… И когда на нее взобрался смуглый араб с тонким красивым лицом, он был поражен взрывом бурной страсти лежавшей под ним женщины. Она так подбрасывала его, что он, наверное, почувствовал себя маленькой пробкой, болтающейся на океанских волнах… На следующий день незнакомец пришел снова. Эвелин встретила его улыбкой. Он не ответил на ее молчаливое приветствие, но опять долго всматривался в нее издали. Затем он сел на диван, погладил шелковистые волосы и приник к ее губам. Эвелин тотчас ответила на уже знакомую ласку и зашептала по-английски, не задумываясь о том, поймет ли он ее слова: – Еще… Пожалуйста, еще… Незнакомец откинул голову и, глядя ей прямо в глаза, еле слышно спросил: – Значит, вы понимаете? Он говорил по-английски без всякого акцента. Эвелин испугалась, он жестом успокоил ее и, оглянувшись на занавеску, тихо проговорил: – Не бойтесь. Я все знаю. Я давно ищу вас. Теперь все будет хорошо, я все устрою. Завтра, когда вы будете на вашем рынке, подойдите к ювелиру в зеленой чалме и спросите у него позолоченный браслет с бирюзой. Я узнаю вас под бурнусом и заберу с собой. Вы согласны? Согласны? Эвелин пристально посмотрела на него. Его кожа была выжжена солнцем, волосы – черные, глаза – темно-карие. Она кивнула ему… Она не чувствовала себя несчастной в своей новой жизни, но теперь желание, которое беспрестанно жгло ее и неуемное стремление к удовлетворению животной страсти отодвинулись на задний план ее внутреннего мира. Она пообещала все сделать так, как предлагал загадочный незнакомец. Впрочем, она еще не была уверена, что сдержит свое обещание. Точно так же, как не знала, будет ли ей лучше, если она последует за ним. После того, как он удалился, она спокойно отдала себя вошедшему мужчине… Утром следующего дня Эвелин проснулась с обременительным ощущением, вызванным необходимостью принять важное для себя решение. Удивительно, но она освоилась с нынешней жизнью и перспектива крутых изменений не очень-то ее радовала. Тем не менее она уже уверилась в том, что пойдет к назначенному месту встречи. Если этого человека послала ей судьба, то стоит ли противиться? Не лучше ли положиться на волю рока, который дает каждому как хорошее, так и плохое? На табуретке около окна лежало ее недельное жалование. Эвелин взяла деньги, надела новый темно-вишневый бурнус и окликнула служанку, без которой ей нельзя было выходить на улицу. Она подумала, что, может быть, сюда уже не вернется… Подошла к стоявшей в углу клетке и молча попрощалась с зеленым попугаем. Ей и в голову не пришло взять с собой что-нибудь из тех вещей, которые у нее накопились здесь. Она уходила из этого дома так же просто, как из родительского особняка в Саргохабаде. Они вошли в крытую часть рынка, где располагался ювелирный ряд. Замелькали прилавки с кольцами и бусами, перстнями и браслетами. Драгоценные камни, самоцветы, золото, серебро… Аметисты, рубины, сапфиры, изумруды, жемчуг… Эвелин разыскивала торговца в зеленой чалме и вскоре увидела его, у него были, в основном, дешевые украшения. У прилавка стояла молодая пара, муж только что купил своей жене кольцо из дутого золота. Эвелин подошла и громко спросила: – Мне нужен позолоченный браслет с бирюзой. У вас есть? Торговец вздрогнул, но ответил хладнокровно: – Да, конечно есть. Со знаменитой персидской бирюзой. Мы делаем их сами, они совсем недорогие. Как раз сейчас мастер заканчивает несколько штук. Вы сможете выбрать, если войдете внутрь… И он приоткрыл дверь, приглашая Эвелин пройти за прилавок. Эвелин была уверена, что ее спутница ничего не подозревает и разрешит ей зайти в лавку. Однако, та последовала за ней. Как только Эвелин вошла, чьи-то проворные руки стянули с нее бурнус и тут же напялили другой – черный и изрядно поношенный. Затем эти же руки подтолкнули ее к другой двери. Спутница не произнесла ни слова, Эвелин догадалась, что она участвует в заговоре. Переступив порог, Эвелин оказалась лицом к лицу с таинственным незнакомцем. Кивком головы он показал ей, чтобы она шла за ним. До выхода с рынка надо было пройти мимо лавок с тканями, последним в их веренице был магазин, торговавший кашмирским сукном. Они миновали два ряда нищих, выстроившихся по обеим сторонам входных ворот, и оказались на широкой улице. По ней они прошагали не более полусотни метров и свернули в первый переулок. Мужчина ускорил шаги. Чтобы не отставать, Эвелин пришлось почти бежать. Они вошли в незапертую дверь старого, полуразвалившегося дома и попали во двор, оказавшийся проходным. Им предстояло пройти еще одну кривую улицу, пока они не остановились у двухэтажного каменного дома. На двери висел молоток, которым спутник Эвелин трижды стукнул. Открыла женщина с закрытым чадрой лицом. Пропустив вошедших, она закрыла дверь на чугунный крюк. Из маленькой прихожей шла наверх деревянная лестница. Они поднялись и мужчина раскрыл перед Эвелин выкрашенную голубой краской дверь. – Ну, мисс Беллингэм, теперь вы можете снять с себя все это и надеть нормальное платье. Здесь вы в полной безопасности. Будьте, как дома. Эвелин опустилась в мягкое кресло. Она не знала, что ответить. Все произошло слишком быстро, ей нужно было освоиться в новой обстановке. – Почему вы не спрашиваете, где вы, и кто я такой? Неужели вам неинтересно? И разве вам не хочется узнать, с какой стати я похитил вас? Эвелин пожала плечами. – Я право, не знаю… Теперь я ко многому отношусь безразлично… Я столько повидала… Мужчина, удивившись ее словам, поднял вверх брови. – Знаете, мисс Беллингэм, я много слышал о вас. И я был готов к тому, что наша встреча будет необычной. Но все же вы удивляете меня. Для девушки вашего возраста подобное безразличие вряд ли нормально… Ну, хорошо, я все-таки расскажу вам о себе… Он помолчал, потер себе переносицу, потом продолжил: – К сожалению, я не могу сказать свою фамилию. Вы можете называть меня Брайаном. Я живу здесь давно и нахожусь на службе у британского правительства. Мне поручили заняться вашим делом и, как видите, у меня кое-что получается… А сейчас вам необходимо подписать одну бумагу. Это ваше заявление о том, что вы были похищены из Саргохабада. Мы найдем Абулшера Джалиса. Его будут судить и расстреляют. Когда его не станет, у вас пропадут беспокойство и страх… На вашу долю выпали нелегкие испытания, вы неплохо их выдержали… Еще раз заверяю вас, что вы в полной безопасности. Ну как, мисс Беллингэм, надеюсь, вы не против моего плана? Эвелин не отвечала. В ее ушах все еще звучали слова "его будут судить и расстреляют". Расстреляют Абулшера… Она попыталась представить его мертвым, ей это удалось… Мысль о том, что его зеленые глаза скоро закроются навсегда, совсем не взволновала ее. Все, что связывало ее с ним в прошлом, теперь не вызывало никаких эмоций… Она тихо проговорила: – Я согласна… – Вот и прекрасно! Он поднялся. – Оставайтесь здесь, никуда не выходите. Я скоро вернусь. Когда Брайан возвратился, было уже темно. По его лицу было видно, что он очень доволен. Едва очутившись в комнате, он быстро заговорил: – Сегодня на редкость удачный день! Никогда не думал, что все сложится так хорошо. Могу обещать, что очень скоро мы загоним нашего волка в капкан… Оттуда у него уже не будет выхода… Мой человек сообщил, что Абулшер здесь, в Джалалабаде. Мы будем следить за ним… Он замолк и покачал головой. – Но ведь вы же, наверное, голодны? Как же я мог забыть? Он выбежал из комнаты, его шаги прогрохотали по ступенькам. Эвелин слышала, как он говорит внизу с женщиной, перечисляя, что из еды следует принести. Минут через десять он вернулся в сопровождении служанки. Она принесла блюдо с ломтями холодной баранины, кувшин с красным вином и большую вазу с фруктами. Этой ночью было полнолуние. Из узкого окна были видны залитые холодным серебристым светом плоские крыши домов и высокие минареты ближней мечети. Было душно, как перед грозой. Стоявшая у окна Эвелин услышала шаги Брайана и повернулась к нему. Его рука мягко обвила ее талию. Лунный свет упал на его непроницаемое лицо и озарил загадочные глаза. Она прошептала: – Пожалуйста… Поцелуй меня… Он взял ее руки в свои и припал тонкими губами к ее ждущему рту, отыскивая в нем ее маленький язык… Они долго стояли у окна, предаваясь сладостным поцелуям. Эвелин целовала его все с нарастающей страстью… Ей казалось, что чем крепче она будет целовать этого человека, тем надежнее осуществится ее преображение, тем быстрее улетучится из памяти все то, что пришлось ей пережить за последнее время… Он поднял ее и понес к кровати, помог раздеться и быстро разделся сам, начал ласково гладить ее руки и ноги, целовать грудь и живот. Выгнув спину, Эвелин обеими руками сжала голову Брайана. Она заставляла его целовать каждый дюйм ее тела, пылающего и ждущего… Она сдвигала его голову вниз, его ладони легли на ее бедра и медленно развели ее стройные ноги. Она ощутила, как его тело легко опустилось на нее… Она вновь взяла его голову в руки и затрепетала от необузданной радости, когда его упругий детородный орган и гибкий, счастье приносящий язык вошли в нее одновременно – в уста и в лоно… С глубоким вздохом удовлетворения, перешедшим в томительные стоны, она отдалась акту любви… |
|
|