"Губы Мика Джаггера" - читать интересную книгу автора (Новаковский Доман)

ДЕЙСТВИЕ II

Декорация та же, что и в предыдущем действии. БАРТЕК и КАСЯ в комнатке КАСИ. БАРТЕК настраивает радио.


БАРТЕК. Класс! На какую станцию ни настроишься – везде Джаггер. Клево, что они приехали, в моей тусовке я, само собой, сейчас вроде эксперта. (Смотрит на обиженную КАСЮ.) Ну, ты же понимаешь, в такой семейке… Ребята жутко удивились, что у нас такой тур. Вроде бы что-то там слышали, но… Тебе долить? (КАСЯ молчит.) Да ты чего? Что-нибудь случилось?

КАСЯ. Ты не стесняйся, можешь к ним вернуться. Ты же не обязан сидеть со мной!

БАРТЕК. Ты это чего? Что слишком долго ходил? Эй, да что ты? Расслабься, кончай! Старый начал базар, пришлось выслушивать, понятно? Да ты что, не знаешь, что это за климат? Наверняка, знаешь!

КАСЯ. Да знаю я этот климат.

БАРТЕК. И ты на самом деле подумала, что мне лучше с ними, чем с тобой? Ну уж нет!

Пауза.

КАСЯ. Расскажи мне про него еще… Про твоего дедушку…

БАРТЕК. Ого! Здорово он тебе насолил!

КАСЯ. Нет, я не о том… Не знаю, но… Здесь о Боге вообще не говорят, так что… Здесь только в костел ходят…

БАРТЕК. Про деда? Да все нормально. Дед у меня крутой. Что ты хочешь знать? Он – вольный дух. Ты о Марте слышала? (КАСЯ удивлена.) Ну в шестьдесят восьмом, студенческая заварушка. Так он тогда тоже… ну, в общем, бушевал… Сама понимаешь. Оппозиция, то да се. Воевал с коммуной. А Гомулка ему нормально – клыки в шею. Вот так! И посадил в кутузку!

КАСЯ (пожимает плечами). Гомулка, Коперник, Болеслав Храбрый…

БАРТЕК. Да нет, мне все это тоже по барабану, только знаешь… История порой и на нас отыгрывается. Да! Вот я, к примеру. Не поверишь, а мой старик поехал за границу, когда ему уже под тридцать было, представляешь? Так теперь я на все каникулы должен тащиться в Париж, понятно? Меня уже мутит, так нет – до бесконечности! И в Диснейлэнд, и на карусель, и какая-то Ривьера затраханная, и опять, и опять, до рвоты! А я так хотел в прошлом году с пацанами на Мазуры! Так нет – Лазурный берег! Б-э-э! Ты представляешь? Еще колы? (Доливает.) А все из-за тех дурацких коммунистов! Гомулка! Вампир дерьмовый! (КАСЯ смеется.) О! (Пьет.)

Комнатка Каси в мезонине затемняется, освещается центральная часть сцены. Там – костер или его имитация, возле костра АННА, ЯН, МАРЕК.

АННА. Корова у меня осталась после Здисека. Когда кооператив развалился, то нам дали трех. На выплаты у них денег не было. Двух я продала. Потом подоспела пенсия за Здисека, купила машину. А теперь сама не знаю чем заняться… Может, какой-нибудь экологический туризм организовать, или что-то подобное?

ЯН. Ну, что ж. Малая стабилизация. Телевизор, мебель и «Фольксваген-Гольф». Браво.

МАРЕК. Чудесная ночь…

АННА. Знаешь, Ян… Вся твоя жизнь… Не знаю. Чтобы такое абсолютное отсутствие стабильности!

ЯН. А что вообще стабильно? Кроме The Rolling Stones, разумеется!

МАРЕК. Папа, Каси здесь уже нет, тебе не перед кем…

ЯН. Постой, постой! Ты затронула важную проблему! Ничего стабильного, ничего! Ведь так? Мода, автомобили, дома, нравственные нормы, да все, что угодно! Все, даже политические системы, все течет! Все, черт побери! Помнишь, Анка, скольких американских президентов мы пережили? А? Посчитаем, начиная с Кеннеди! Джонсон, Никсон, Форд, Картер, Рейган, правильно считаю? Буш, Клинтон, Буш-младший, а потом будет новый… Распался Советский Союз, освоили Луну, Европейское сообщество, всевозможные чудеса, и никакой стабильности, да?

Центральная часть сцены затемняется – освещается мезонин – комнатка КАСИ. КАСЯ и БАРТЕК. КАСЯ посматривает на БАРТЕКА и хихикает. Его это смущает.

БАРТЕК. Чего ты? (КАСЯ хихикает.) Ну, что такое? Опять что-то не так сказал, да? Да перестань ты! Считаешь, я большой ребенок, правда? Да? А разве не знаешь, что у парней созревание наступает позднее? (Пауза.) Нет, я хотел… Все это вообще не имеет никакого смысла!

КАСЯ. Вот именно! А ты бы хотел сразу в постель, да?

БАРТЕК. Чего ты все время со своей постелью?! Иди ты сама в постель, чего ты от меня хочешь?! Тоже нашлась – взрослая! Красавица ночи! Королева сельхозкооператива! (Встает, выходит, возвращается.) Ну, ладно, sorry Gregory, я так вовсе не думаю!

КАСЯ. Это я тебе – sorry. Я…

БАРТЕК. Не знаю почему, но я иногда слишком много болтаю. Возможно. Но я подумал, что с тобой это… Понимаешь. Можно поговорить, потому что ты… Потому что нормально, ну это… (Махнув рукой.) Все, забудь!

КАСЯ. Ну ладно, не сердись!

Они легко прижимаются друг к другу. Мезонин затемняется, освещается центральная часть сцены. АННА, ЯН и МАРЕК открывают ворота коровника. Раздается мычание.

ЯН. Так это корова. Твоя корова.

АННА. Корова. Недавно отелилась, но малыша мы продали…

ЯН. Вот именно! Малыша! Разве у нас вообще есть детей? Мареку было пять лет, а я… Знаешь, Анка, я не мог избавиться от мысли, что это не мой сын…

МАРЕК. Как же так, минутку…

ЯН. Да погоди ты, я же не в том смысле, это такая метафора философская… (МАРЕК неуверенно покашливает.) Понимаешь, мне казалось, что мой немного другой, поменьше… Мне постоянно казалось, что ему всего три годика, понимаешь? Даже когда ему было уже пять.

АННА. Ну… А это Матильда. Ей уже десять лет. (К корове.) Ну, что, красавица? Хозяйка пришла, да? Хозяйка пришла! Красавица ты моя! (Гладит ее.)

ЯН (к корове). Дай лапу! Не даешь?

МАРЕК. Папа, я не хочу иронизировать, но если вспомнить, как часто ты меня видел… Так что, тебя можно понять…

ЯН. Да я совсем не об этом! Что ж, очень красивая корова. Не кусается? На, на! (Дает ей сена.) Все шло слишком быстро, всегда! А я, если уж привык, что тебе пять и ты дошкольник, то… Однажды я пошел за ним в детский сад…

МАРЕК. Ты? Когда, папа? Это невозможно!

ЯН. Погоди, сейчас! Я пошел его забрать…

МАРЕК. Это невозможно, я бы запомнил!

ЯН. Да тихо ты! Что ж, корова – прелесть, но, может, уже пойдем? Так я пошел его забрать, но оказалось, что он уже в школе! Представляешь? А это вообще на другой улице! И выглядит он совсем иначе, ему уже семь, и он какой-то такой… подросший! Паранойя! Безумие какое – то, ничего постоянного, жизнь как на фуникулере, все вверх тормашками… Разумеется, можно сказать, что я просто был плохим отцом, но проблема здесь глубже…

АННА. Ну, ладно. А теперь, пожалуйста, – резюме!

ЯН. Вот именно. Сам понимаю, что звучит все это туманно. Но ведь они все это время играли. Не переставая. Понимаю, это звучит смешно, но ничего лучшего у меня нет. Мы вообще, как кажется, имеем только один выбор – можем быть либо смешными, либо абсолютно никакими!

МАРЕК. Так, теперь понятно кто что выбрал! Достаточно взглянуть…

ЯН. Да уж ладно, ладно. На тебя не угодишь.

Отходят от коровника.

Сегодня у меня уже взрослый внук, а они все играют! Тот дождь тогда, помнишь? Тогда, в Праге…

МАРЕК. В Праге?! Дождь, конечно же. Не знаю, помнишь ли ты, но ведь мы тогда не доехали до того концерта… Где собирались бросить мячик. Именно этот! (Достает мячик из кармана ЯНА, показывает АННЕ.)

АННА. Мячик… (Осматривает его.) Не доехали до Праги?

ЯН. В девяностом. (Пьет.) Мы три дня отмечали нашу поездку, радовались, что едем на Роллингов. Папа с сыном, – идиллия. И к утру субботы мы уже до того напраздновались, что он въехал мотоциклом в дерево. Так мы и лежали рядом с машиной, все думали – два трупа, а у нас – по три промилле в крови. Бумс! Сладкий сон около Градец Кралове… Но, – что важно, – концерт состоялся. Должна же быть хоть в чем-то стабильность!

МАРЕК (иронически) Точка опоры у тебя есть, так что можешь сдвинуть земной шар, ведь так?

ЯН. Да я сам понимаю… А ты покажи мне что-нибудь получше, ну? И кроме того… Анка… Помнишь? (К МАРКУ.) Знаешь, я бродил перед Дворцом культуры тогда… Год шестьдесят седьмой. А в воздухе – некая магия, тринадцатое апреля…

АННА (напевает). Тринадцатого может все случиться…

ЯН. До концерта три часа. Но сперва – мячик. (Показывает мячик.) В траве лежал.

АННА. Постой, постой… Только не говори, что это… Тот самый?

ЯН (подтверждая кивком). Я уже тогда решил: брошу его в Брайана, или в Мика, меня должны заметить…

МАРЕК. Вот именно! «Меня должны заметить»!

АННА (рассматривая мячик). Невозможно!

ЯН (к МАРКУ). А потом я увидел ее. Эти глаза! Она сидела на скамейке, а я – после четырех бутылок пива… Магия. А мячик бросал о стену Дворца культуры, все сильнее, изо всех сил… Но на ногах стоял крепко. И смотрел в те глаза…

АННА. Ты сказал: «Ужасно жаль, что мы уже больше никогда не увидимся».

ЯН. А потом – Роллинги сразу же в Цюрих, а мы остались как рыба на суше с этой нашей обожаемой милицией. А тут вдруг – снова она! My sweet lady Jane – и я уже знал, что обречен. До конца моих дней. Только подумай, увидеть Брайана Джонса, гитара-соло, и встретить Анульку – все в один день!

АННА. Погоди, как это «увидеть»… Ведь мы даже не вошли внутрь…

МАРЕК. Как…

ЯН. Ну, так… Билетов не было. ГэБэ все выкупила.

МАРЕК. А говорил… Ты же всегда говорил, что был тогда в зале конгрессов. Что был, что тебя дубинками…

ЯН. Потому что – да, били! Перед залом били, а не внутри! Анульке тоже досталось, так нас повенчала милиция! Соединила общей дубинкой! А потом она все испортила.

АННА. Перестань!

Садятся у костра. Подходят БАРТЕК и КАСЯ.

ЯН. Потом умер Брайан… (Закуривает траву.)

БАРТЕК. Кто умер?

АННА. Брайан Джонс, The Rolling Stones, гитара-соло.

БАРТЕК. Дед, гитара-соло – это Ронни Вуд.

ЯН. Видишь? Для него Брайан Джонс вообще не существовал. И трупа в бассейне рано утром – тоже не было, ничего не было. Подымлю-ка я еще…

МАРЕК. Может, хватит…

ЯН. Вас никто не заставляет… (Курит.) Марек, Бартек… Вам этого до конца не понять… В те времена быть их фаном… Это же что-то значило, разве нет? Нечто большее, чем… То был бунт, черт побери! Это было как бы… мы против Советского Союза, правда? И первая дубинка – именно из-за них!

АННА. Наша дубинка…

ЯН. Наша дубинка! Это кое-что значило.

КАСЯ. Я чего-то не понимаю… Мама?

АННА. Тогда в Польше били дубинками, Кася. И нас тоже.

БАРТЕК. Коммунисты.

МАРЕК. Не только. Били повсюду. Такое было время. Весь мир бунтовал, а полиция била.

ЯН. Какой еще мир, не зли меня! Это те засранцы?! Те несчастные педики французские? Для них просто жвачка была не того вкуса, слишком много апельсинового сока на завтрак, несварение желудка от икры, устрицами блевали, да что они могли знать, чего ты вообще сравниваешь?!

МАРЕК. Мик, Кейт и Брайан тоже сидели.

ЯН. Да, за курение марихуаны… Не морочь голову… (Курит траву.) Или тогда в Праге, помнишь? Знаменитый девяностый, «The tanks are rolling out, the Stones are rolling in!» Ничего, что мы опоздали… Но тот язык, губы Мика Джаггера… (К АННЕ.) Знаешь, где они поставили эти губы? На холме, на постаменте от памятника Сталину. Вот такие огромные. Ничего номер, да? Это смешно, но… Хм. Знаете? Тогда я понял, что выиграл-то я, а не Сталин, понятно? Я. простой хиппи! Да, жизнь все расставляет по местам… (Пауза.) Вы верите в судьбу?

АННА. Да вроде верю.

ЯН. Потому что я верю. Как-то пристала ко мне цыганка…

АННА. Да уж знаю. (Подражает ЦЫГАНКЕ.) Ай, молодой, ай, красивый… Жизнь перед тобой еще долгая, много страсти, любви много, безумств много…

ЯН. Браво! Откуда знаешь? «Вижу ветер, огромный вихрь… Понесет тебя высоко, высоко… Над огнем, над водой, над камнями… Будет тебя носить, на месте не усидишь, мхом не порастешь… Будешь как камень катящийся…»

МАРЕК. Ой, папа! Что-то слишком все это классикой отдает… Это какой-нибудь апокриф, да?

ЯН. С чего ты взял? А у меня потом все сбылось. Все, до йоты!

БАРТЕК. А дед прав. На одном месте его никому не удержать!

МАРЕК. Эх, папа! Невелика штука предвидеть, что тебя будет носить по свету! Достаточно на тебя посмотреть!

ЯН. Нет. Она предсказала всю мою жизнь. С подробностями. И все четыре концерта предсказала… Четыре, понимаете? Четыре, число магическое, счастливое. Четыре – как огонь, вода, земля и воздух. Вам это ни о чем не говорит? И я – катящийся камень, который никогда мхом не порастет… Четыре и было: в зале конгрессов, два в Праге, ну и завтра.

КАСЯ. Так они в Праге два раза были?

ЯН. Роллинги? Да, еще в девяносто пятом. Я тогда один поехал, он уже не захотел… Банкир… А завтра последний, четвертый. Знаете? Было мне однажды видение. После ЛСД. Четвертый концерт, поток всеохватный, окончательное воплощение, смерть… (Пьет.) Сложно объяснить… (К АННЕ.) Ох, утром, наверное, похмелье будет… У тебя пива не найдется?

АННА (встает). Пошли, поищем.

МАРЕК (глядя на небо). Чудесная ночь.

АННА и ЯН поднимаются в мезонин, в комнату КАСИ. МАРЕК отходит в сторону. Остаются КАСЯ и БАРТЕК.

КАСЯ. Забавный дядечка. Я на него, вроде, не сержусь больше. Расскажи еще что-нибудь.

БАРТЕК. Еще про него?

КАСЯ. Теперь о себе.

БАРТЕК. Ну так вот, я дитя улицы. (КАСЯ удивлена.) Был. Еще в прошлом году. Целыми днями во дворе, понимаешь? Ролики. Street и рампа. Есть у нас такая рампа, понимаешь, на ней мы и оттягиваемся. А зимой – в горы. Сноуборд. Фристайл.

КАСЯ. Но я хотела… Ты о себе что-нибудь расскажи! О себе!

БАРТЕК. О себе… Ты хоть знаешь, что как они похожи? А? Страшно! Мой старик и дед. Уставятся друг на друга – словно в зеркало смотрят, а там, что для одного правое – то левое для другого, потому им и кажется, что очень разные… Вечные стычки… А ты знаешь, что они долгое время вместе бродяжничали? До того, как распались на две части, две противоположности…

КАСЯ. Звучит так, будто из Библии, мне нравится…

БАРТЕК. Когда отцу было пятнадцать, дед велел ему писать на стенах комнаты английские выражения. Да. А теперь у отца «Опель-универсал», квартира, новая красивая жена, а сам сидит в банке. А почему? Потому что однажды в Праге напился и не смог увидеть Джаггера…И тогда он взбунтовался. Понимаешь, раньше дед бунтовал против всего мира, а потом отец – против бунта против всего мира – и так кое-как друг с другом ладили, а мне что делать? Для меня уже ничего не оставалось, куда ни повернусь, везде плагиат какой-то получается… Нет, положу-ка я на все это и буду лепить в сторонке что-нибудь свое… (КАСЯ начинает смеяться.) Ты чего? И вообще, зачем я с тобой болтаю!

КАСЯ. Потому что продолжаешь надеяться, что все-таки переспишь со мной… Ты неисправим…

Смутившись, БАРТЕК пьет свой напиток. КАСЯ внимательно смотрит на него и хихикает. Комнатка в мезонине освещается, центральная часть сцена затемняется.

ЯН (подходит к окну). Постой… Так это отсюда я прыгал, правда? Помнишь? Мы услышали, как подъезжает «Трабант», оба голые, счастливые и перепуганные.

АННА (высовывается). Да, я всегда удивлялась… Была уверена, что ты разбился!

ЯН (встает на подоконник). А я ни секунды не колебался! Принял решение и – прыг!

АННА (слегка обеспокоенно). Янек…

ЯН. Прыг – и будь, что будет!

АННА. Янек, что ты собираешься сделать?

ЯН. Думаешь, не решусь?

АННА. Перестань!

ЯН. Может, считаешь, я постарел!

АННА. Янек, нет!

ЯН. Там, внизу, есть трава?

АННА. Янек! Слезай, слышишь?! Ты не прыгнешь, понятно?!

ЯН. Прыгну!

АННА. Нет!

ЯН. Да! А может, ты и права, может, я полечу? Время совершило свой круг, история закончилась! Да! Я полечу! Внимание, три, четы…

АННА. Янек, нет!!! (Замечает внизу МАРЕКА.) Марек!

МАРЕК смотрит на ЯНА с презрительной усмешкой, зная, что ЯН паясничает.

ЯН. Внимание, внимание! Три, четы…

АННА. Нет!!!

ЯН. Внимание!

АННА. Да черт с тобой, можешь прыгать ко всем чертям!!!

ЯН (после паузы, слезая с подоконника). Значит, хочешь от меня избавиться, да? Скажи… Почему ты вышла за этого кретина? А? Ты на меня смотри!

АННА. Не смей так о нем говорить!

ЯН. А что? Он вернется в полночь и укусит? Говорят, трупы иногда возвращаются, да? Нет, ты в глаза, в глаза смотри! Он имел больше, чем я, правда? Для тебя? А я мог тебе дать только весь мир, свободу, любовь, человечность, правду, дружбу и все такое… Всего себя, а он…

АННА. Ты это каждой предлагал!

ЯН. Сама прекрасно знаешь, что не каждой! Еще тогда, прежде чем я выскочил через это проклятое окно… Все тогда было возможно, все! И что? Гэдээровские этажерочки, гэдээровская машина из пластика и гэдээровский пластиковый муж. Все из страны на букву «Г». Из страны – фантома! Ну! И вот теперь я стою перед тобой, побежденный Восточной Германией! Ты сделала прекрасный выбор!

АННА. Перестань, прошу тебя, перестань!

ЯН. Ты нами торговала, понятно? Продала нас обоих, все продала, что было в нас хорошего, все! За пластик! За эрзац! Ну, скажи? Что такое «Трабант», черт бы его побрал, если не подделка автомобиля? Так оно и пошло, согласись? А теперь уже идет само по себе! Соя вместо отбивной, огурец вместо сала… Даже на стенах какой-то пластик, который выглядит как дерево! И «Трабант» вместо автомобиля… Разве не так? (АННА плачет.) Да знаю, знаю, теперь уже есть «Фольксваген-Гольф», правда?

МАРЕК (снизу). Это не «гольф», папа, это «сеат». Он только выглядит как гольф.

ЯН. И еще – эрзац-муж, разве нет? Маленькое, пластиковое псевдосчастье, побрякушка вместо чистого золота. И как тебе сейчас со всем этим? Наверное, уже хорошо, да? Боли уже нет, ты отходишь. Отдаляешься! Ничто не блеснет в уголке глаза, ничто! Маленький, заводной «Трабантик»! Как это – прожить столько лет в фальши? В обмане? Ну, как? How does it feel?

АННА (плачет). Ты подлец, знай! Подлая свинья! Ты зачем приехал? За вот этим? Всегда, всегда ты все портил, всегда! Только ты был важнее всего, только ты! А я, дура… Как сегодня тебя увидела, то подумала, что ты…

Пауза. Внезапно ЯН нежно прижимает АННУ к себе, АННА всхлипывает в его рукав.

ЯН. Что – я?

АННА. Что ты – ничего. Погоди. (Утирает слезы, достает откуда-то губную гармошку.) Узнаешь?

ЯН (берет гармошку). Не может быть!

АННА. Все, что мне после тебя осталось!

ЯН. Не может быть!

АННА. Никто на ней с тех пор не играл. Никто не умел.

ЯН. И ты тридцать лет хранила мою гармошку?!

АННА. Все твое достояние. Тогдашнее. Теперь есть еще мотоцикл.

ЯН. Это же чудо! Ведь это живое доказательство… сам не знаю чего, Аня!!! Анулька! (Хватает ее в объятия.) Обожаю тебя!

ЯН целует удивленную АННУ, затем с озорным огоньком в глазах смотрит на окно, заметно, что он принимает решение, внезапно с радостным возгласом выскакивает из окна. АННА смотрит обескураженная, счастливая и перепуганная одновременно. Ждет – разбился или еще жив. Наконец, после паузы, слышит:

олос ЯНА снизу.) Ну, Анулька, что скажешь? Иди скорее сюда, я кое-что придумал, идешь?

Комнатка в мезонине погружается в темноту. Освещается центральная часть сцены. У костра – КАСЯ и БАРТЕК. КАСЯ допивает напиток из своего стакана. Звучит шлягер Роллингов.

БАРТЕК. Тогда, знаешь что? Один танец! Разве мы не заслужили? Всего один танец!

КАСЯ. Ладно. Только без прикосновений? Не будешь меня трогать? Обещаешь?

БАРТЕК. Нет, нет… Разве я похож на таких, кто трогает?

Оба улыбаются. Начинают танцевать. Подходят АННА, ЯН и МАРЕК.

ЯН. О, смотрите! Подружились! И наш друг Мик… Так что все дома!

ЯН начинает подыграть Роллингам на губной гармошке. МАРЕК внезапно подбегает к мотоциклу, хватает флаг и прыгает с ним через костер.

АННА. Юххееей!!!

МАРЕК. Бартек, теперь ты! С поворотом на триста шестьдесят!

БАРТЕК. Внимание, фигура «Инди»! (Прыгает.) Freestyle is cool!

МАРЕК. В честь милых дам! (Прыгает.)

ЯН (встает, прыгает). За свободу!

МАРЕК (пародируя). За баксы! И за эрзацы! (Прыгает.)

БАРТЕК (к КАСЕ). А теперь ты! За свою Мадонну, ну же!

КАСЯ готова обидеться, но вдруг улыбнувшись, разбегается, прыгает.

ЯН. Долой Гомулку! (Прыгает.)

БАРТЕК. Прыжок Терье Хаконсена, триста шестьдесят! (Прыгает.)

ЯН. Здорово, да? Разве есть что-нибудь лучше, чем игра с огнем? Почему не прыгаешь? Ну, смелей! За несбывшуюся любовь, вперед! (Хватает АННУ за руку.) Долой коммунистов и эрзацы, внимание, вперед!

АННА, МАРЕК, БАРТЕК и КАСЯ прыгают через костер.