"Дуэт со случайным хором" - читать интересную книгу автора (Дойл Артур Конан)Глава II Продолжение увертюры. В минорном тонеУокинг. 7 июня. Дорогая Мод! Как бы мне хотелось, чтобы ты сейчас была здесь, со мною. Мне так тяжело, я в отчаянии! Целый день брожу и не нахожу себе места. Мне так хотелось бы услышать сейчас звук твоего голоса, почувствовать прикосновение твоей руки. Откуда у меня это мрачное настроение? Ведь через три недели мне предстоит сделаться мужем лучшей женщины Англии! И чем больше я думаю, тем яснее становится для меня, что именно поэтому мне и тяжело сейчас. Я чувствую, что был неправ по отношению к тебе, что должен исправить свою ошибку, — и не знаю, как это сделать. В последнем твоем милом письме ты говорила, что легкомысленна. Нет, ты никогда не была такою, но я — да, я был легкомысленным. С тех пор, как я полюбил тебя, любовь эта так захватила меня, я был так счастлив, что все окружающее казалось мне в розовом свете, и я в сущности еще ни разу не задумывался над прозаической стороной жизни, над тем, к чему собственно поведет наша женитьба. Теперь, в самую последнюю минуту, я понял, что мы оба готовимся совершить поступок, который, может быть, лишит тебя многих светлых сторон твоей жизни. Что я могу предложить тебе взамен жертвы, которую ты приносишь мне? Себя самого, свою любовь, и все, что я имею, — но как немного все это! Таких девушек как ты — светлых, чистых, изящных, нежных — одна на тысячу, на десять тысяч, ты лучшая женщина в Англии, на всем белом свете! Я же самый обыкновенный средний человек, может быть даже ниже среднего уровня. Прошлым я похвастаться не могу, в будущем перспективы у меня тоже не блестящи. Наша женитьба — это очень, очень невыгодная сделка для тебя. Но время еще не ушло. Взвесь, рассчитай, и если ты найдешь, что теряешь слишком много, уйди от меня даже теперь, — и будь уверена, что ты никогда не услышишь от меня ни одного упрека. Вся твоя жизнь поставлена на карту. Я не вправе настаивать на решении, принятом тобой тогда, когда ты еще не сознавала, к чему поведет подобное решение. Сейчас я покажу тебе все в истинном свете, а там будь что будет, — совесть моя будет спокойна, и я буду знать, что ты поступаешь вполне сознательно. Сравни свою теперешнюю жизнь с той, что тебе предстоит. Твой отец богат или по меньшей мере состоятелен, и у тебя никогда ни в чем не было недостатка. Насколько я знаю добрую душу твоей матери, я уверен, что ни одно твое желание не оставалось неисполненным. Ты жила хорошо, хорошо одевалась, у тебя была своя прелестная комната, хорошенький садик, своя маленькая собачка, своя горничная. И главное, у тебя никогда не было заботы о завтрашнем дне. Я так хорошо представляю себе всю твою прежнюю жизнь. Утром — музыка, пение, работа в саду, чтение. После обеда — обязанности по отношению к обществу, визиты, прием гостей. Вечером — лаун-теннис, прогулка, снова музыка, возвращение твоего отца из Сити, сбор всей вашей тихой, счастливой семьи. Иногда случайно званый обед, театр, танцы. И так месяц за месяцем, год за годом: тихая, милая, ласковая, счастливая сама, заражая своим счастьем все вокруг себя. Тебе не приходилось заботиться о деньгах, — это было дело твоего отца. Тебе не нужно было хлопотать и по хозяйству, — этим занималась твоя мать. Ты жила, как живут цветы и птицы, не заботясь о завтрашнем дне. Все, что только могла дать жизнь, — все было твое. Взгляни же теперь на то, что тебе предстоит, если ты только все еще согласна соединить свою судьбу с моею. Видного положения я не занимаю. Что будешь ты представлять из себя в качестве жены помощника бухгалтера Общества взаимного страхования? Положение очень неопределенное. Чего я могу ожидать в будущем? Я могу сделаться главным бухгалтером. Если Дилтон умрет — чего не дай Бог, так как он очень славный человек — я вероятно буду назначен на его место. Но и только. У меня есть склонность к литературе — я поместил несколько критических статей в ежемесячных журналах, — но на это едва ли можно серьезно рассчитывать. Мой годовой доход составляет всего 400 фунтов стерлингов и небольшой процент со сделок, совершенных мною. Это очень немного. Отец дает тебе 50 фунтов. Наш общий годовой доход будет таким образом наверное менее 500 фунтов. Подумала ли ты хорошенько, чего это будет стоить — бросить твой чудесный дом в Ст. Албансе, с его усадьбой, бильярдом, с его лужайкой — и поселиться в Уокинге, в крошечном домике, за который я плачу каких-то 50 фунтов в год. В этом крошечном домике всего две гостиных, в нем тесно. При доме есть крошечный садик. И это все. Право, не знаю, смею ли я просить тебя, чтобы ты согласилась на подобную перемену своей жизни. А затем хозяйство, заботы о завтрашнем дне, увязывание расходов, соблюдение внешних приличий при ограниченном доходе. Я так несчастен, ибо чувствую, что ты и не подозревала, какая жизнь ждет тебя. О, Мод, моя милая, славная Мод! Я чувствую, что ты жертвуешь слишком многим для меня. Если бы я был настоящим мужчиной, я должен был бы сказать тебе: «Забудь меня, забудь все это! Пусть все, что произошло между нами, будет закончено главой в твоей жизни». Я, как туча, закрыл бы свет солнца от твоей молодой жизни, от тебя, такой нежной, такой милой, славной. Нет, я не могу допустить тебя до черной, грязной работы, до этих низких надоедливых хлопот по хозяйству. Ты, со своей красотой, со своей тонкой, изящной натурой рождена только для той атмосферы, которой дышишь сейчас. А я, пользуясь тем, что мне посчастливилось добиться твоей любви, собираюсь отнять от твоей жизни всю ее красоту и очарование, чтобы наполнить эту жизнь мелкими обыденными заботами. Вот те мысли, которые сегодня целый день не дают мне покоя и повергают меня в отчаяние. Я говорил тебе уже, что иногда на меня находит мрачное настроение, но никогда еще такое глубокое, безнадежное отчаяние не охватывало меня. Худшему врагу не пожелаю я быть таким несчастным, каким я чувствую сегодня. Пиши мне скорее, моя дорогая, открой мне всю свою душу и скажи, что ты обо всем этом думаешь. Прав ли я? Пугает ли тебя предстоящая перемена? Ты получишь это письмо утром, а твой ответ придет вероятно с вечерней почтой. С каким нетерпеньем я буду ждать почтальона! Вильсон был у меня и долго надоедал мне своей болтовней, в то время, как все мои мысли были заняты тобою. Он почти довел меня до того состояния, в котором человек способен убить себе подобного, но я все время оставался с ним вежлив, хотя это и стоило мне немалых усилий. Не знаю, было бы, пожалуй, честнее вовсе не притворяться перед ним. Прощай, моя славная, дорогая Мод, еще более для меня дорогая теперь, когда я думаю о возможности потерять тебя! Всегда преданный тебе Франк. Ст. Албанс. 8 июня. Франк, ради всего святого, скажи мне, что значит твое последнее письмо! Ты говоришь слова любви, и в то же время находишь, что нам лучше расстаться… По-твоему любовь наша есть нечто такое, что мы по собственному желанию можем изменить и даже совсем уничтожить. О, Франк, ты не можешь отнять у меня моей любви! Ты не знаешь, что ты для меня все счастье, вся жизнь, все, все… Ты не подозреваешь, чем ты сделался для меня. С тех пор, как я в первый раз увидела тебя у Арлингтонов, все мои мысли полны тобою. Моя любовь так сильна и глубока… Она управляет всей моей жизнью, каждым моим поступком и движением. Я не могу изменить моей любви, как не могу остановить биение сердца. Как же ты мог, как ты мог даже заговорить о такой вещи? Я знаю, что ты любишь меня совсем так же, как и я тебя, иначе я не открыла бы так своей души перед тобой. У меня есть достаточно гордости, но я чувствую, что гордости не место там, где малейшая ошибка или недоразумение могут быть роковыми для нас обоих. Я только тогда сказала бы тебе «прощай», если бы увидела, что ты стал меньше любить меня. Но я знаю, что ты любишь меня по-прежнему. О, мой любимый, если бы ты только знал, в какой ужас приводит меня мысль о разлуке, ты не мог бы и подумать об этом! Когда я в своей комнате наверху прочла твое письмо, сердце мое так тоскливо сжалось… Нет, я не могу писать. О, Франк, не отнимай у меня моей любви! Я не вынесу этого. О, нет, нет, она все для меня. Если бы только ты был сейчас здесь, я знаю, ты поцелуями осушил бы мои слезы. Я чувствую себя такой одинокой и несчастной. Не могу дочитать твоего письма до конца. Я знаю только, что в нем ты говоришь, будто нам лучше расстаться, и я чувствую, как тоска все глубже и глубже западает мне в душу. (Копия с телеграммы). От Франка Кросс Госпоже Мод Сельби. Лорэльс, Ст. Албанс. Выезжаю восемь пятнадцать, прибуду в полночь. Ст. Албанс. 10 июня. Мой дорогой мальчик! Это было так мило с твоей стороны, что, получив мое письмо, ты сейчас же прискакал утешить меня и разъяснить все недоразумения. Сознаю, что было нелепо принять так близко к сердцу твое последнее письмо. Но мне казалось, что только одно слово «расстаться» было огненными буквами написано через всю страницу, и за этим словом я больше ничего не видела. Тогда я написала то безумное письмо, а мой милый мальчик сейчас же бросил все и сломя голову полетел ко мне. А ровно в полночь он уже был у меня, такой возбужденный и расстроенный… Это так мило с твоей стороны, что я этого никогда не забуду. Мне очень жаль, что я была такой сумасшедшей, но вы, милостивый государь, также должны сознаться, что едва ли и вы были в своем уме. Неужели моя любовь к тебе может зависеть от размеров твоей квартиры или от величины твоего годового дохода! Мне право смешно, когда я об этом думаю. Неужели ты думаешь, что счастье женщины зависит от таких ничтожных пустяков? Нет, дорогой, дело совсем, совсем не в них. Ты и твоя любовь основа всему. С тех пор, как я полюбила тебя, жизнь изменилась до неузнаваемости. Любовь дает смысл всему, красит всю жизнь. Я всегда чувствовала себя способной на сильную, глубокую любовь, и вот теперь она пришла. Как ты можешь думать, что сделаешь меня несчастной? Да ведь ты — вся моя жизнь! Если ты уйдешь из нее, что же останется? Ты говоришь о моем счастье до нашей встречи, но, Боже, какая пустота тогда была во всем. Я читала, играла, пела, но как мало содержания было во всем этом! Я делала все это, потому что так приятно матери, но, право, не знаю, зачем бы я стала продолжать делать это дальше. Но вот пришел ты, и все изменилось. Я читаю, потому что ты любишь книги, и потому что я хочу говорить с тобою о литературе. Играю потому, что ты так любишь музыку. Пою — в надежде, что это будет тебе приятно. Я всеми силами стремилась сделаться лучше, чтобы быть достойной тебя. За последние три месяца я развилась, изменилась к лучшему более, чем за всю мою предыдущую жизнь. Жизнь моя теперь полна и богата, ибо любовь наполняет ее. Для меня моя любовь — это исходный пункт всему, она — основание всего, она — движущая сила. Она вдохновляет меня, заставляет меня стремиться как можно лучше использовать мои дарования. Я не стала бы говорить с тобой так, если бы не знала, что и твое чувство ко мне так же глубоко. Великую, единственную любовь моей жизни я не могла бы отдать за одно только доброе расположение с твоей стороны. Но теперь ты понял меня и больше не будешь думать, что моя любовь может зависеть от каких-то материальных условий. Ну, теперь довольно о серьезном. Дорогая мама была очень поражена твоим неожиданным полуночным приездом и таким же быстрым отъездом на следующее утро. Но все-таки с твоей стороны это было, право же, очень, очень мило. Пусть больше никогда у тебя не будет ни такого мрачного настроения, ни таких черных мыслей. Если же это так неизбежно, то уж пусть это будет теперь, так как после 30-го я едва ли буду в состоянии допустить это. Всегда вся твоя Уокинг. 11 июня. Моя дорогая, любимая девочка! Какая ты милая, славная! Я читаю и перечитываю твое письмо, и все более и более понимаю, насколько твоя душа выше и чище моей. А твое понятие о любви, — как я только мог унизить его мыслью, что что-нибудь земное может иметь на него влияние. Но все-таки ведь только моя ревнивая любовь к тебе заставила меня писать тебе таким образом, и я не хочу судить себя слишком строго. Мне кажется, что я теперь гораздо лучше знаю, понимаю тебя, гораздо глубже проникаю в твою душу. Я знал, что моя горячая любовь к тебе составляет весь смысл моей жизни, — я не умею словами передать тебе всю силу моего чувства, — но я не смел надеяться, что и твое чувство ко мне было так же глубоко. Я даже боялся сознаться тебе, как сильно я тебя люблю! Мне кажется, что в наше время лаун-теннисов, званых обедов и гостиных нет больше места той сильной глубокой страсти, о которой мы читаем в книгах и поэмах. Я думал, что если я скажу тебе, как сильна моя любовь, это поразит, быть может, даже испугает тебя. Теперь же в твоих двух последних письмах я нашел все, что сам хотел сказать тебе. В них ты уловила все мои мысли. Будь, что будет, но до тех пор, пока стоит свет, пока я еще живу, — ты для меня моя единственная, любимая. Если мы будем вместе, — я спокойно смотрю на будущее, что бы оно нам ни готовило. Если мы не будем вместе, тогда ничто на свете не заполнит мне пустоты моей жизни. Ты пишешь, что я причина тому, что теперь ты больше читаешь, учишься, больше всем интересуешься. Ничем не могла бы ты обрадовать меня больше, чем этим. Это оправдывает мою любовь к тебе. Если таково следствие нашей любви, то я прав. С тех пор, как я это узнал, на душе у меня легко, и я бесконечно счастлив. Мысль, что благодаря мне ты стала лучше, кажется мне иногда невероятной. Но если ты сама говоришь, что это так, то мне остается только удивляться и радоваться. Но я вовсе не хочу, чтобы ты переутомлялась за учением и работой. Это даже опасно. Расскажу тебе анекдот, который может послужить тебе хорошим примером. Один из моих товарищей сильно увлекался изучением восточной литературы. Этого товарища полюбила одна дама. Чтобы понравиться ему, она ревностно принялась за изучение тех предметов, которыми увлекался любимый ею человек. Через какой-нибудь месяц она окончательно расшатала свои нервы и, кажется, никогда больше не поправится. Это было ужасно. Она не была создана для подобных занятий и все-таки принесла себя им в жертву. Этой притчей я вовсе не хочу сказать, что твой ум ниже моего, но я хотел сказать, что ум женщины отличен от ума мужчины. Тонкая, гибкая рапира часто бывает полезней топора, но рубить деревья ею нельзя. Руптон Хэль, архитектор, один из моих немногих здешних друзей, высказывает весьма нелестные мысли насчет женщин. В среду после обеда мы играли с ним в гольф на Байфлитском поле и рассуждали о женщинах. Он утверждает, что женщина никогда не светит собственным светом, она только отражает чужой свет, скрытый от наших глаз. Он согласен с тем, что женщина замечательно быстро усваивает себе взгляды другого лица, — но и только. Я привел ему несколько очень остроумных замечаний, сделанных мне за обедом одной дамой, «Это все следы ее последнего знакомства с мужчиной, который ей нравился», — сказал Хэль. Согласно его нелепой теории, в разговоре с женщинами всегда можно уловить влияние последнего мужчины, который произвел на нее впечатление… «В ее следующем разговоре она будет отражать тебя», — добавил он. Это было очень нелюбезно, хотя и остроумно. Моя дорогая, любимая Мод, прежде чем окончить это письмо позволь мне сказать тебе, что если я принес тебе хоть немного счастья, ты сделала для меня гораздо, гораздо больше. Только с тех пор как я полюбил тебя, я начал жить полной жизнью. Раньше жизнь моя была тяжелой, глупой и бессмысленной. Есть, пить, спать — и так год за годом, потом умереть: как это все было пошло и бесцельно! Теперь же стена, окружавшая меня, упала — и передо мной открылся необъятный горизонт. И все мне кажется прекрасным: и Лондонский мост, и улица короля Вильгельма, и узкая лестница, что ведет в контору, и сама контора с ее календарями и лоснящимися столами, — все это получило для меня смысл, и рисуется в каком-то золотистом тумане. Я стал теперь сильнее, я выступаю уверенно и дышу глубоко и свободно. Я также сделался лучше в это время. Но стараюсь создать себе идеал, чтобы потом всю жизнь стремиться к нему. Итак, до свидания пока, моя милая, славная Мод, спокойной ночи тебе. Вся моя любовь всегда с тобою. Вечно твой Суббота! Суббота! Суббота! О, с каким нетерпением я жду субботы, когда я снова увижу тебя! В воскресенье мы пойдем в церковь и будем вместе присутствовать при церковном оглашении. |
|
|