"Хроноагент" - читать интересную книгу автора (Добряков Владимир, Калачев Александр)

Глава 7

Рано утром Лена “творит” спиннинг и тащит меня ловить рыбу. Она оказалась права: рыба в озере не только водится, но и водится в изобилии. Уже через десять минут я одну за другой вытаскиваю двух щучек.

Лена приходит в восторг и начинает перечислять, какие блюда можно из этих щук приготовить. Я еще раньше понял, что моя подруга неравнодушна к хорошей кухне, а теперь до меня доходит, что она — просто гурман. Тут меня черт тянет за язык сказать ей, что я не только знаю одно блюдо, неизвестное ей, но и могу его приготовить, а именно: рыбу, запеченную в углях. Глаза Лены загораются неестественным блеском, и она тут же отправляет меня осуществлять этот замысел, напутствуя:

— Даю тебе на это один час, а я пока сплаваю вон туда, за лилиями. Смотри, если испортишь рыбу, я тебя съем вместо нее!

Пока я ищу бумагу, пока заказываю по линии доставки соль и специи, пока закладываю рыбу в угли камина и жду, проходит почти час. Вскоре бумага высыхает, начинает обугливаться, и по комнате распространяется ни с чем не сравнимый аромат. Я уже предвкушаю, как меня похвалят, и сочиняю небрежные ответы на комплименты в адрес моих кулинарных талантов, но внезапно все это прерывается сигналом вызова.

Включаю блок связи, и на экране возникает Магистр.

— Привет, Андрэ! Как чувствуешь себя? Отдохнул?

— Твоими молитвами, — бурчу я, припоминая то, что вчера вечером говорила Лена.

— Очень хорошо, — продолжает Магистр, не замечая моего недружелюбия, — рад за тебя. А где Элен?

— Представления не имею, — вру я с самым невинным видом.

— Странно, ее ответчик сообщил мне, что она — у тебя…

— Ну да, она заходила ко мне вчера, мы поговорили, и она ушла, а куда — не сказала, наверное…

— Наверное, она уходила за цветами, — подхватывает Магистр. — Где ты взяла такие великолепные лилии?

Я оборачиваюсь и краснею. Сзади стоит Лена с охапкой лилий в руках и с венком на голове, все в той же своей откровенно прозрачной накидке.

— Привет, Магистр, — улыбается моя подруга, нисколько не смутившись. — Что тебе надо?

— Вас обоих, и срочно.

— “Схлопку” на тебя. Магистр! Дай хоть позавтракать. Андрей приготовил запеченных щук — пальчики оближешь! Чуешь, какой аромат идет?

— Разумеется, нет, наша техника до этого еще не дошла, но по твоим глазам я вижу, что это что-то необыкновенное. Не будьте эгоистами, берите вашу рыбу — и ко мне. Я с утра тоже ничего не ел. Кстати, время обедать, а они еще только завтракать собираются… Хватит болтать, даю пять минут.

— Двадцать, мне надо заскочить домой и одеться.

— Только из уважения к тебе — десять. К твоим услугам линия доставки. Кстати, не забудь выкуп.

Изображение гаснет.

— Интересно, что я опять у него оставила? — задумчиво говорит Лена. — А впрочем, ерунда! Одевайся, Андрей… Линия доставки… пошел ты со своей линией… буду я одеваться в стандартные мешки… Хотя… сочинять времени нет… Где каталог синтезатора? Так… не то… опять не то… вот это подойдет… так… на ноги… подойдет… Ох! Чуть не забыла…

Бормоча таким образом, Лена лихорадочно листает каталог синтезатора и набирает коды на пульте. Затем она отбрасывает каталог, кладет левую ладонь на сенсорную пластину-датчик и закрывает глаза, сосредоточиваясь. Синтезатор мигает, и Лена начинает извлекать из его недр предметы туалета, приговаривая:

— Бета я, в конце концов, или мешок с опилками… Да нет — мешок, платье узковато сотворила… Андрей, помоги влезть и застегни.

Я помогаю Лене втиснуться в необычное белое с серебряной отделкой платье, с широкой юбкой чуть ниже колен, открытой до пояса спиной и полностью открытыми плечами.

“Интересно, как оно будет держаться на груди?” — думаю я, застегивая “молнию”. Платье держится каким-то непостижимым образом…

— Ты откуда такое взяла?

— Из каталога, разумеется, сочинять было некогда, не забудь рыбу, причешись, — на одном дыхании выдает моя подруга, обувая при этом белые открытые туфельки на высокой шпильке.

— Вперед! — восклицает она, направляясь к двери нуль-Т, натягивая на ходу белую лайковую, длинную, почти до локтей, перчатку, на которой она даже в спешке не забыла изобразить своих голубых ящериц. Уже войдя в кабину и натягивая вторую перчатку, Лена ругается:

— Вот дура! Перчатки сотворила, а трусы забыла!

— Ничего, ты только подол не задирай и ногу на ногу высоко не закидывай…

Я с трудом увертываюсь от разящей маленькой ручки в белой перчатке.

— Ничего реакция, — замечает Лена, — хорошо хоть в этом я Магистру не солгала, ты вполне боеспособен, — продолжает она, набирая код.

— Слушай, а почему ты всегда ходишь в перчатках да еще таких длинных?

— Здесь так принято, не знаю, из какой фазы пришел этот признак хорошего тона. Женщина на людях должна быть в перчатках, и чем выше ее положение, тем они должны быть длиннее… Хватит болтать, пошли.

Магистр сидит за компьютером и меланхолически вертит в руках одну из перчаток, в которых Лена была накануне.

— Выкладывайте вашу рыбу, умираю с голоду.

Когда от щук остались одни косточки, а я выслушал полагающиеся мне комплименты и должным образом на них ответил, Магистр перешел к делу:

— Простите, друзья мои, что я вынужден прервать ваш отдых. Двое суток — за мной, слово Магистра. Дело срочное. В фазе, подобной той, откуда Андрэ недавно к нам прибыл, в ближайшем будущем обнаружена серьезнейшая аномалия, настолько противоречащая естественному ходу истории, что мы объявили общую тревогу. Проследив источники аномалии, мы обнаружили, что события, породившие ее, развиваются именно сейчас. Необходимо срочное внедрение в ближайшие сутки. К такому срочному внедрению у нас не готов ни один хроноагент. Тогда я подумал о тебе, Андрэ. Ты как, принял решение?

Я не знаю, что ответить. Слишком уж это неожиданно. Я им что — мешок с опилками, как Лена говорит?

— Все нормально, Магистр, — слышу я голос Лены, — Андрей принял решение.

Я смотрю на нее. Моя подруга сидит в кресле и, наматывая, как и накануне, на пальчик прядь волос, внимательно на меня смотрит.

— Да, я готов.

— Прекрасно. Приступим к деталям. Объект внедрения — сержант полиции округа Колумбия, США, Джон Блэквуд.

На экране возникает портрет мужчины тридцати пяти лет в полицейской форме.

— Холост, сирота. До поступления в полицию состоял в компартии США. Сутки назад к Блэквуду обратились бывшие товарищи по партии. Они изложили ему план государственного переворота и хотели, чтобы он помог им в его осуществлении. Дело в том, что 2 ноября состоится прием в Белом доме по случаю победы Красной Армии под Смоленском. Блэквуд назначен старшим наряда, обеспечивающего порядок. Вот в чем состоит план переворота.

На дисплее возникает изображение какой-то конторы. Блэквуд сидит в окружении восьми человек.

— Понимаешь, Джон, — слышится голос. — Сегодня, когда Красная Армия разбила Гитлера под Смоленском, полный успех нам обеспечен. Мы арестуем президента и обратимся к народу с призывом о поддержке. На местах все готово, надо только захватить власть в центре, хотя бы на несколько часов. Твоя задача — просто не мешать и не дать полицейским открыть огонь, чтобы не было случайных жертв. Сами мы стрелять не собираемся. Что же ты молчишь, Джон? Ведь ты — один из нас. Мы знаем, что в полицию ты попал не по доброй воле и не от хорошей жизни. Ты тогда сказал, что остаешься с нами и мы можем всегда на тебя рассчитывать. За эти пять лет мы хоть раз обратились к тебе за помощью? Нет! А теперь этот час настал, Джон.

— Не нравится мне это, товарищи, — говорит Джон, — президент Рузвельт не тот человек, которого надо арестовывать. Да и время неподходящее. Война.

— Вот именно, война! И на войну пытаются списать все безобразия, которые творятся при попустительстве твоего Рузвельта!

— Да, идет война, а что делаем мы, американцы? Отсиживаемся за океаном! А взяв власть в свои руки, мы вместе с Советами всей мощью обрушимся на Гитлера и Муссолини и покончим с войной за один год.

— Дайте мне подумать, — говорит наконец Блэквуд. — Когда я должен дать ответ?

— Не позднее чем через три дня.

— Значит, 1 ноября, в 9 утра. Где?

— Здесь. Мы будем ждать тебя в это время здесь.

Изображение на экране застывает, и Магистр начинает излагать задание:

— Сейчас там час ночи, 31 октября. Ты пройдешь сеанс подготовки. В 9 утра Блэквуд придет в дежурное помещение с ночного патрулирования и задремлет. В этот момент производится твое внедрение. В 14 часов ты идешь к начальнику отдела политических преступлений ФБР — капитану Патрику 0'Доногану и подаешь ему рапорт о готовящейся акции с указанием фамилий, места и времени встречи. После этого идешь домой и ложишься отдыхать. В этот момент мы возвращаем тебя обратно. Задание очень простое. Ты все понял?.. Что ты так смотришь на меня, Андрэ?

— Простите, Магистр. За кого вы меня принимаете?

— За хроноагента, а что?

— Да ничего. Вы меня с кем-то путаете. С профессиональным провокатором, например.

— Ах, вот ты о чем…

— Да, именно об этом. Магистр, вам хорошо известно, что и в своей фазе, и в последней, откуда я вернулся, я был коммунистом. Сейчас меня нет ни там, ни там, но коммунистом я остался. И вы хотите…

— Ну и что? К твоему сведению, я тоже коммунист. Ну и что? По-твоему, быть коммунистом — значит из партийной солидарности поддерживать все ошибочные и убийственные решения партийных организаций? А по-моему, долг коммуниста — предотвратить опасные, гибельные последствия.

— Да откуда вы взяли, что последствия будут гибельные?

— Андрэ, ты забываешь, где ты находишься.

— В самом деле, Андрей, это несерьезно, — говорит Лена. — Ведь мы можем видеть будущее любой фазы. Давай, Магистр, посмотрим, иначе ты Андрея не уговоришь. Да и мне такое задание не по душе, а ведь готовить его буду я.

— Да, давай посмотрим. Смотри внимательно, Андрэ.

Экран мелькает, потом изображение восстанавливается. По фотографиям я узнаю Белый дом. На площадке возле него находится большая группа людей. В центре группы в инвалидной коляске — президент Рузвельт, неподалеку я вижу Трумэна. Больше я никого узнать не могу.

—Вот, смотри, товарищи Блэквуда!

Я узнаю всех восьмерых. Они стоят за спиной какого-то деятеля, который разговаривает с президентом. Вдруг они выступают вперед, выхватывают пистолеты и обступают Рузвельта. В этот момент гремят выстрелы. Огонь открывает охрана президента. Заговорщики начинают отстреливаться, разбегаясь. Но далеко они убежать не успевают, падают один за другим. Никто не пытается их арестовать, похоже, что их просто расстреливают.

Экран фиксируется на Рузвельте. Изо рта президента стекает струйка крови, правую руку он прижимает к левой стороне груди, сквозь пальцы сочится кровь.

— Все, Рузвельт убит, — говорит Магистр. — А теперь смотри на Трумэна.

Крупным планом возникает лицо вице-президента. Сначала оно выражает растерянность, потом растерянность меняется торжеством, и наконец лицо искажается в злорадной усмешке. Но это только один миг, затем лицо его принимает озабоченное и скорбное выражение.

— Ну как, достаточно? Ты понял?

— Не до конца.

— Ну а конец — такой. Трумэн в тот же день вводит чрезвычайное положение и обвиняет во всем коммунистов, которых на это, естественно, подтолкнула Москва. К концу первого месяца концлагеря, построенные на скорую руку, заполняются сначала коммунистами, потом всеми сочувствующими. Затем Трумэн разрывает договор с Советским Союзом, а после протеста Черчилля и с Англией и заключает пакт о взаимопомощи с Германией. Это для того, чтобы вместе с Гитлером раздавить подлых врагов демократии, убийц американских президентов… врагов мировой цивилизации — советских большевиков. Это я цитирую его речь. Еще через два месяца…

Щелчок. На экране возникает Архангельский порт. У причала — грузовые суда под американским флагом. На пирс высаживается американская пехота, идет разгрузка танков.

— Еще через два месяца…

Щелчок. Москва: над Кремлем два флага — звездно-полосатый и со свастикой. На улицах немецкие патрули…

— В это же время. Свердловск…

Щелчок. В небе темно от “Боингов” и “Юнкерсов”. Бомбы сыплются на город. И ни одного истребителя!

— Восточную Сибирь показать? Там бои идут на подступах к Байкалу.

— Не надо. Когда американцы так воевать научились?

— Учителя хорошие. Немцы. Теперь ты понял?

— Понял. Но все это как-то нечистоплотно. Неужели ничего нельзя сделать без этого… по-другому?

Магистр безнадежно машет рукой.

— А как? Андрэ, просчитаны все варианты, этот — самый безболезненный. Их просто задержат, но, так как никаких доказательств, кроме показаний Блэквуда, не будет, их дня через три отпустят.

— А если Блэквуд просто откажется помочь им? Понимаешь, Магистр, я не представляю, как он будет жить дальше с пятном предателя?

— Ну, во-первых, товарищи-заговорщики не такие дураки, и у них есть запасные варианты. Давай вернемся к сцене у Белого дома… Смотри, Блэквуда нигде не видно. Так что сработал именно их запасной вариант. А знаешь, почему я это знаю? В три часа ночи 1 ноября Джон Блэквуд застрелится у себя в квартире. Он не выдержит противоречия между присягой и своими убеждениями. Так что можешь быть спокоен: с клеймом предателя ему не жить. Более того, при обратном переносе мы на шесть часов заблокируем его память о том факте, что он подал рапорт в ФБР. Пусть он умрет с чистой совестью.

Я молчу. Магистр ждет ответа. Пауза затягивается.

— Ну, в чем ты еще сомневаешься? Ах да, я не сказал тебе еще об одной детали. Ты обратил внимание на реакцию Трумэна и на то, как вела себя охрана президента?

— Да, они били только на поражение, это был расстрел…

— Более того. Детальный анализ этой сцены нашими аналитиками показал, что Рузвельт убит именно охранником. То есть кто-то заранее готовил переворот, и заговор коммунистов оказался им на руку. Кто эти кто-то, ты, я думаю, понимаешь?

— Понимаю, но не понимаю, откуда они узнали…

— Давай вернемся к сцене вербовки Блэквуда… Вот, обрати внимание на этого человека. Это Луиджи Гальдони. А теперь смотри, с кем он встретится 31 октября в одиннадцать тридцать возле вокзала “Юнион”.

На экране возникает грязный, захламленный переулок, заставленный мусорными баками. Возле одного из них стоит Луиджи. Появляются еще двое.

— Один из них — Антонио Сфорца: фюрер местной фашистской организации, бывший офицер охраны президента, второго мы пока вычислить не можем.

На экране идет разговор.

Антонио: “Принес?”

Луиджи: “Да, все здесь”.

Передает неизвестному пакетик.

Неизвестный: “Вот, как договаривались, половина, — передает Луиджи пачку долларов, — остальное — завтра, здесь же, в девять вечера”.

Антонио: “И тогда же получишь задаток за второе число. Сколько их будет, говоришь?”

Луиджи: “Восемь вместе со мной. Синьор Антонио, я должен остаться вне подозрений”.

Антонио: “Это твоя забота. Как только начнут стрелять, падай и прострели себе ногу. Не забудь, стрелять надо из того “вальтера”, который я тебе дал. Охрана вооружена ими. Ну, до завтра”. — “До завтра”.

Расходятся.

— Так этот Луиджи — провокатор!

— Да, он работает на американских фашистов, которые также готовят переворот. Правда, в отличие от коммунистического, их переворот удастся. Так в чем наша задача?

— Помешать этому.

— Любой ценой?

— Да. Любой ценой.

— Уф! — Магистр устало опускается в кресло. — Андрэ, с тобой очень трудно работать. Тебя приходится так долго и обстоятельно убеждать, что на все другое сил уже не остается. Но это к лучшему. Когда ты идешь на дело убежденным, ты превосходишь все ожидания. В этом я убедился еще по прошлому заданию.

— Переброска через семь часов. — Усталость Магистра резко уступает место деловитости, говорит он энергично, глаза вновь блестят, он уже весь в работе. — Элен, за это время проведешь экспресс-сеанс мнемонической подготовки. Кроме легенды, добавь законы США и округа Колумбия. Одновременно — лингвистическая подготовка: вашингтонский диалект и полицейский жаргон Восточного побережья сороковых годов. На все это — пять часов. Вперед! Стоп! Андрэ, тебе это будет интересно, а времени много не займет. В ближайшей фазе — аналогичная ситуация, но туда мы не вмешиваемся. Там компартия США решила согласовать свои действия с руководством Коминтерна. Димитров не рекомендовал им проводить эту акцию, и они от нее отказались. Там все пойдет нормально.

— Это хорошо, а то у вас агентов не хватит для каждой фазы.

— Это плохо, Андрэ, что у нас катастрофически не хватает хроноагентов. А еще хуже то, что некоторых из них приходится уламывать на дело, словно невинную девочку на дефлорацию. Все! Убирайтесь!

И мы убираемся.