"Кратер Эршота. Фантастический роман" - читать интересную книгу автора (Пальман Вячеслав Иванович)

Глава семнадцатая

— …Нам очень нужно было подкрепиться свежим мясом. А раненый баран, представьте себе, ушёл в пещеру. Что же оставалось? Только идти за ним. Перезарядив ружьё, я вошёл в пещеру, считая, что, несомненно, очень скоро настигну животное. Но пещера оказалась более глубокой, чем я предполагал. И в ней было дьявольски темно. Пришлось вернуться. Никита Петрович соорудил мне факел, и я отправился снова.

Баран, которого я преследовал, лежал за камнем и тяжело дышал. Но, как только я поднял ружьё, он вско-чил и бросился в глубь пещеры. Пришлось снова пройти за ним метров двести или триста. Меня удивило, что в пещере, так далеко от входа, оказалось много следов разных животных. В другое время я бы задумался над этим, но тогда мне было не до исследований — нужно было настичь барана. В одном месте я проходил нагнувшись, с опаской поглядывая на низко нависший свод. Но охотничий азарт был так велик да и потребность в пище была так велика, что я, ни о чём больше не думая, бросился вперёд.

Наконец мне удалось снова увидеть раненого барана. Я прицелился и выстрелил. И тут же позади меня грохнул обвал. Видно, уже давно каменный свод в этом месте еле держался, и резкого сотрясения воздуха оказалось достаточно, чтобы он рухнул. Меня бросило наземь. Факел погас. На какое-то время я потерял сознание. Придя в себя, я ощупью нашёл ружьё — свою единственную защиту, высек огонь и зажёг все ещё тлевшие ветки моего самодельного факела.

Увы, хода назад уже не было: обрушился свод пещеры. Нет, даже не обрушился, а просто опустился. И все… Ни малейшей щели, ни единого рыхлого места. Меня обуял ужас. Я закричал. Бросился колотить в стену. Увы! Никто уже не мог помочь мне. В отчаянии я лёг на пол. Заживо погребён!..

Ружьё было при мне, и можно было, конечно, сразу перестать мучиться. Но ведь я революционер!.. Столько пережить, передумать, преодолеть, жить мечтой о свободе, бороться за свободу, и вдруг… Нет, этого не будет! Я задумался. И тут я вспомнил, что видел в пещере следы. Куда же ходили звери? Не значит ли это, что пещера имеет другой выход? Окрылённый надеждой, я пошёл вперёд, освещая себе путь тлеющей веткой. Когда факел догорел, я пополз в темноте, сжав зубы…

— Не скрою, тяжело мне и вспоминать об этом, — сказал старик после большой паузы. — Я скоро почувствовал, что силы оставили меня и воля к жизни иссякает. Огромным напряжением я заставил себя ползти вперёд, полз долго, медленно, теряя силы. И вдруг впереди показался свет. Сначала туманное пятно, а потом клочок неба! Я вскочил на ноги, пустился бегом и вне себя от радости достиг выхода. Страшная слабость овладела мной. Я сел и, закрыв глаза, просидел не знаю сколько времени.

Надо мной снова светило солнце. В нескольких десятках метров начинался лес, за лесом сверкала на солнце не то река, не то озеро, и я невольно начал думать: уж не бред ли это? Ведь стояла зима, трещали морозы, а тут едва тянул тёплый ветерок, зеленели огромные кедры или сосны, журчала незамерзшая вода, расстилался знакомый пейзаж среднерусских лесов… Видение? Галлюцинация?

Тот день, когда я выбрался из пещеры, стал первым днём моего нового календаря…

Сперанский замолчал и задумался. А что касается остальных… Не надо забывать, что они слушали доктора Сперанского с особым и далеко не спокойным интересом: конец его истории мог явиться началом их собственного «нового календаря»…

Неудивительно, что у начальника партии вырвался вопрос, полный тревоги:

— Значит, отсюда выхода всё-таки нет?

— Да, дорогие товарищи, — безнадёжно ответил Сперанский. — Отсюда выхода нет. Увидев вас, я подумал, что вы сумели каким-то образом найти проход. Но если вы попали сюда против воли, в результате катастрофы, то я с горечью могу сказать вам только сущую правду: это — западня! Без помощи извне не выбраться. Увы, это так…

Сперанский сурово сжал брови. В умных светлых глазах старика проглядывала тревога, теперь уже не за себя, а за этих людей, явившихся для него посланцами нового, ещё не ведомого ему общества, на заре рождения которого он стал пленником природы.

— Выхода нет, говорите вы?!. - машинально повторил Усков. — Но мы найдём, обязательно найдём, Владимир Иванович! Не найдём, так сами сделаем. Я не разделяю вашего пессимизма, дорогой товарищ! Вы были в одиночестве, а теперь нас всё-таки семь человек. И ещё… Не знаю, как пояснить вам… Вы старый большевик, но вы не знаете людей нашего времени… Мы просто не умеем унывать, падать духом, предаваться отчаянию… Поверьте, мы отсюда выберемся, и вы пойдёте вместе с нами.

Сперанский встал, подошёл к Ускову и, протягивая ему руку, сказал:

— Вот теперь я почувствовал, что в России произошла подлинная и действительно социалистическая революция. Так могут рассуждать люди, воспитанные школой Владимира Ильича. Теперь я верю только в самое лучшее. Давайте бороться вместе, работать вместе, и я ещё поеду домой, в Петроград, к себе на Васильевский остров!

После небольшой паузы он продолжал, превозмогая смущение:

— Скажу вам откровенно, я хоть и не видел возможности выбраться отсюда, но не жил эти годы только для себя. — Он, смеясь, пояснил: — Я хочу сказать — жил не только для своего пищеварения. Я работал, чтобы остаться человеком. Я почему-то верил, что раньше или позже, но люди придут и помогут мне вернуться в Россию. Я постоянно думал об одном — чем же я отчитаюсь перед своей совестью, перед своей партией? Кратко скажу вам, что золотые россыпи, которые мы нашли с Ивановым, пустячки по сравнению с теми богатствами, которые я нашёл здесь, в кратере, и я буду счастлив отдать их нашему новому государству. А теперь возьмите науку: подумайте, как обогатится отечественная палеонтология, палеоботаника, история нашей Земли, когда все увидят вот этот древнейший мир, чудесным образом сохранившийся в полной неприкосновенности со времён великих оледенений. Сколько нового найдётся здесь, в древнейших пластах Земли, ныне открытых для изучения! Искренне скажу — стоило перенести те невзгоды, какие я перенёс, если в конце концов можно сделать человечеству такой подарок. Я согласен с вами, Василий Михайлович: если мы будем искать, то найдём выход из кратера.

Речь Сперанского была странно медленной и прерывистой. Казалось, он сам вслушивается в свои слова, делая остановки после каждой фразы. Молчал ли он все эти долгие годы? Или говорил хотя бы сам с собой, со своими животными? Усков внимательно слушал его. Нет, речь совершенно правильная, и мысль чёткая. Словно отвечая на его немой вопрос, Сперанский продолжал:

— Вы извините меня. Я, конечно, говорю нескладно. Должен вам сказать, что самой большой бедой для меня за все эти годы было отсутствие собеседника и… бумаги. Особенно первое время. Больше года я ничего не мог записывать. Даже с собой стал говорить все меньше и реже. Однажды я поймал себя на том, что звук собственного голоса становится для меня каким-то чужим. Я по-нял: ещё немного, и я отвыкну от человеческой речи, стану таким же получеловеком, полузверем, как несчастный Айртон из жюльверновского «Таинственного острова». После долгих исканий выход был найден. Здесь, в одной из пещер, есть гладкие, словно отполированные стены из белого камня. А на берегу озера стоят красные скалы — особая осадочная порода, обладающая красящими свойствами. Эта находка дала мне «бумагу» и «перо». Я ежедневно стал записывать все важнейшие события моей жизни. Так — год за годом. Кроме того, я взял себе за правило каждую запись прочитывать вслух два — три раза.

Вы увидите эту пещеру. Стены её исписаны кисточкой на протяжении многих сотен метров. Там — вся исповедь моей жизни, все счастливые и несчастные случаи, все важнейшие факты. Каждый вечер, со свечой из козьего сала в руке, я работал в этой пещере по нескольку часов, как добросовестный летописец. А затем, как самый прилежный первоклассник, громко и внятно по нескольку раз перечитывал записи. И только этот труд помог мне сохранить облик человека…

В тот же вечер Сперанский выслушал соображения Ускова о происхождении кратера и согласился с ним. Да, Эршот — это древнейший вулкан в горной системе северо-востока Азии. Он потух не менее полутора — двух миллионов лет тому назад, оставив на вечную память о себе коническую, чуть продолговатую гору с огромной впадиной двойного кратера на вершине. Время работало… Постепенно впадина засыпалась осколками скал, камнями, щебнем, песком. Дно кратера поднималось, выравнивалось, подземный огонь угасал, уходил глубже. Прошло много тысяч лет, и в кратере появились первые растения, а потом возникла почва. Процессы в кратере проходили быстрее, чем обычно в северных широтах-этому способствовало подземное тепло. По неведомым трещинам тепло поднималось, согревало почву, и вся огромная впадина стала напоминать гигантский парник. В зимние месяцы на кратер сверху «наваливается» большой холод. Навстречу ему от земли поднимается волна тёплого воздуха. На какой-то высоте эти воздушные волны сталкиваются, и от этого образуются густые туманы. Вот почему в течение шести или семи месяцев в году над кратером и над всей вершиной Эршота клубится туман. Сама природа охраняет заповедник от любопытных глаз.

Орочко с возрастающим интересом слушал Сперанского. Теперь все становилось ясным.

…Когда-то, на пороге новой, кайнозойской эры, Земля очень быстро сменила свою растительную одежду. Пропали почти все представители споровых и голосемянных растений, которые господствовали в растительном царстве «каменноугольного периода». Исчезли знаменитые араукарии, гигантские пальмовые, древовидные папоротники, мохнатые плауновые. На смену им пришли покрытосемянные растения, правнуки которых населяют нашу Землю и теперь. Чем это было вызвано? Учёные долго бились над загадкой. Наконец сошлись на том, что все дело в быстром изменении климата Земли. Из очень влажного он стал сухим, из очень тёплого — умеренным или суровым. Материки подымались, моря отходили и мелели. Высоко поднялись горные цепи и гигантские вершины. Над планетой носились сухие, злые ветры. Древние растения, изнеженные тёплым и влажным, совсем как в оранжерее, климатом, оказались неприспособленными для жизни в новых условиях и погибали одно за другим, как погибли когда-то до них многочисленные ящеры-гиганты с переменчивой, непостоянной температурой тела.

Но эти великие перемены происходили в кратере потухшего вулкана очень замедленно, с отставанием на десятки и, может быть, сотни тысяч лет. Многие из древних растений не погибли и дожили до наших дней, заботливо укутанные тёплым туманом.

С геологической стороны кратер является как бы открытым музеем. Самые древнейшие слои Земли в результате вулканической деятельности и горообразования оказались здесь перемешанными с поздними осадочными породами и продуктами извержений. Усков помнил, что весь северо-восток Азии уже в триасовом периоде мезозойской эры находился под морем. Но раньше, до опускания, материк в этих широтах представлял собой уголок царственно-богатых тропиков. Отсюда ведут происхождение богатейшие запасы каменного угля, солей и нефти на суровом севере Азии.

Если большая северная стена кратера, мрачно охраняющая впадину, представляла собой почти монолитный гранит, то южная стена, сложенная разными породами и потому уже сильно разрушенная временем, просто удивляла своим многообразием. Слои желтоватого песчаника чередовались с белым базальтом; красный камень морей выступал на фоне известняков; серый зернистый гранит залегал рядом с чёрными сланцами. Стена таила в себе множество загадок; сотни пещер дырявили её. Сквозная пещера, через которую когда-то попал сюда Сперанский, была именно в этой стене.

То здесь, то там сквозь камень просачивались источники. Атмосферные осадки, уходя в глубь земли, нередко оставались там очень долго, тысячелетиями бродили по трещинам глубин и постепенно приобретали новые свойства. Вода насыщалась солями, газами, могла стать отчаянно холодной, вонючей, дьявольски горячей, шипучей, маслянистой или невероятно жёсткой, радиоактивной. Сперанский знал шесть разных источников, в их числе нарзан и сероводородный ручей, уже знакомые нашим разведчикам.

Все источники и ручейки, какие были в кратере, текли под уклон в большое, красивое озеро, на берегу которого и жил Сперанский.

Теперь остаётся выяснить, как попали в кратер и остались до наших дней такие представители давно вымерших животных, как мамонты, волосатый носорог и некоторые другие, с которыми мы познакомимся дальше.

Сперанский объяснил это так:

— В третичном периоде началась, как известно, новая геологическая революция. Поднимались многие материки, в частности по всей Северо-Восточной Азии. Климат здесь быстро и резко изменился и стал очень суровым, похожим на современный. Ящеры и многие млекопитающие, которые жили в тёплых морях, конечно, вымерли или ушли на юг. Остались только самые приспособленные, которым не был страшен ни холод, ни снег. В поисках корма и хороших мест некоторые из них наткнулись на знакомую нам пещеру. Видно, она в те времена была более просторной и высокой. Многие животные, в их числе мамонты, прошли через пещеру и очутились в кратере. Здесь они нашли пищу и более тёплый климат. Вполне попятно, что здесь они и остались.

Так, дорогие друзья, в кратере в те далёкие времена появились и люди. Да, люди! Я это могу теперь утверждать с полным основанием, ибо скоро вам представится возможность увидеть в одной из здешних пещер места древних стоянок.

Сколько тут было мамонтов, сказать трудно. Кладбище гигантов находится недалеко от того места, где вы спустились в кратер. Там лежит целая гора костей и бивней, полузасыпанных щебнем, песком и камнями.

Шли тысячелетия. Единственный проход, соединяющий кратер с внешним миром, стал уменьшаться, оседать. Выход был отрезан, и в кратере обособилась своя жизнь. Здесь всегда было много корма, и время мало изменяло фауну и флору этого замкнутого мирка. Свободно приходили и уходили через низкую и узкую пещеру только небольшие животные.

Мамонты остались, но условия кратера, видимо, не способствовали их размножению. Дик и Лас, мои помощники и друзья, являются последними. Они оба ещё молоды, им нет даже по восьмидесяти лет. Вместе с мамонтами здесь обитает ещё один исполин — двурогий носорог — злой разрушитель всего, созданного моим трудом. И я никак не могу от него избавиться, ибо моё ружьё безмолвствует уже много лет…

— Вашего врага больше нет, Владимир Иванович, — сказал Любимов. — Он наткнулся на нас в лесу и потерпел поражение, он погиб.

— Вот как?! Так, значит, гром выстрелов, который заставил меня задрожать от радости и надежды, возвестил конец носорога?! Ну что ж… От этого, конечно, несколько пострадает наука, зато нам всем будет много спокойнее… Но мы отвлеклись. Позвольте мне закончить мысль. Я хочу сказать, что ушли или погибли первые люди, долгое время обитавшие здесь. Животные не сумели выбраться. И вот тому назад двадцать шесть лет пещера, при уже известных вам обстоятельствах, окончательно обрушилась, совершенно изолировав кратер с его особой жизнью от остального мира. Виновник катастрофы — ваш покорный слуга. Волею судьбы я остался лицом к лицу со многими загадками природы и начал новую жизнь. Если вы не устали слушать, я могу рассказать.

— Что вы! Что вы! — воскликнули наши разведчики. — Это вы, быть может, устали говорить. Сперанский не без юмора ответил;

— Я двадцать шесть лет молчал. Теперь я могу двадцать шесть лет говорить без передышки и не устану…