"У Терека два берега…" - читать интересную книгу автора (Вересов Дмитрий)Глава 20Бегство от мерзости… Сумрак вселенский… Плоть изможденная… Дух деревенский… Душа, исковерканная и слепая, В которой не горем сломлено что-то, Мается, мучится, грех искупая, — Черный. Чудовищный ум идиота. Прошло полтора года с тех пор, как Дута Эдиев украл белого арабского скакуна и тут же потерял его. Тогда он пошел к шихам, но те послали его искать пропавшего бесследно коня. Дута провел зиму и встретил весну в горах. Не найдя коня, он пошел искать отшельника Атабая, который ушел от шихов, обвинив их в духовной измене. Дута нашел его пещеру уже зимой по следам на снегу. Из самодельного лука он подстрелил улару — горную индейку, чтобы не идти к старику с пустыми руками. Перед узким входом в пещеру он положил свою добычу, встал на колени и стал ждать. Ждал он долго, пока солнце не стало заходить за Черные горы. Тогда из пещеры вышел старый Атабай. Дута Эдиев с трудом узнал в иссохшем, в длинной паутине седых волос некогда крепкого старика Атабая. — Ассалам алайкум, воккха стаг! — сказал Дута. Но Атабай не ответил обычным приветствием. Он равнодушно посмотрел на тоже здорово изменившегося за это время, худого, оборванного горца и спросил: — Ты все еще бродишь по горам, Дута? Надеешься найти истину? — Я все еще хочу найти белого скакуна, воккха стаг, — ответил Дута. — Истина же, знаю, живет в этой пещере. — Нет, Дута, ты ошибаешься. Истина лежит у входа в эту пещеру, — Атабай показал на мертвую индейку. — Птица была жива, теперь она мертва. Вот и вся истина. Что же ты стоишь на коленях в снегу? — Я хочу просить у тебя прощенья, мудрый Атабай, за то, что я не пошел тогда с тобой. — Попроси прощенья лучше у этой индейки, которую ты убил. Я же не сержусь на тебя. Тогда я говорил в сердцах, значит, сам был не совсем прав. Надо было просто молча уйти. К чему были крики и слова? — Атабай, я не пошел с тобой. Теперь я стыжусь своего поступка. Но я так верил шихам, а их было много, а ты один. — Тогда тебе надо пойти к язычникам, потому что у них много богов, а у нас всего один. — Мне стыдно… — Встань, Дута. Мне трудно двигаться. Каждое движение уже дается мне с трудом. А ты хочешь, чтобы я помог тебе подняться. Дута встал с колен, но голова его понуро поникла. — Посмотри на солнце, Дута Эдиев. Знаешь, почему оно красное на закате? — Нет, воккха стаг. — Солнцу стыдно, что когда-то люди почитали его за Бога и молились ему. Что твой стыд! Пустяки… Так ты нашел, что искал? — Нет, мудрый Атабай. Я уже вел его под уздцы. Уже немецкий отряд сопровождал меня, когда мы напоролись в лесу на русских. Был бой, перестрелка. Конь бежал, и я бежал… — Скажи мне еще, Дута. Немцы пришли в Чечню? — Нет, воккха стаг, их не пустили сюда. Сейчас Красная армия отогнала их далеко на Запад, наступает и скоро войдет на землю врага. Атабай кивнул головой. — Почему же горное эхо донесло до меня плач многих женщин, детей и стариков? Какое горе случилось на земле моих предков, если враги не пришли? — Пришли русские. Они увели всех чеченцев, всех вайнахов и отправили их далеко на Восток. Атабай опять кивнул головой. — Скажи мне, мудрейший Атабай, — спросил Дута. — Это конец чеченского народа? Больше в этих горах никогда не будет звучать наша речь? Неужели мы сгинули во тьме веков навсегда? — Нет, Дута. Будет еще возвращение нохча на могилы предков. Будет еще и мирная жизнь, будет еще проливаться в этих горах кровь. Но народ наш будет жить. Русские непоследовательны в своих действиях. Они как большая змея. Голова жалит кого-то, а хвост ползет, чтобы пожалеть ужаленного. Они сами себе противоречат, воюют же русские всегда сами с собой. Даже на этой войне они все еще думают, что сражаются с немцами… Старик усмехнулся чему-то. — Так и ты, Дута. Ты непоследователен. Взялся искать белого скакуна, так ищи. Или ты ищешь что-то еще? — Нет-нет, — почему-то Дута испугался, — только коня. Ничего другого. Скажи мне, Атабай, где же я найду его? — А ты не найдешь его. — Что же мне делать?! — вскричал Дута. — Я не могу вернуться ни к тем, кто в долине, ни к тем, кто в горах. Я скитаюсь совершенно один и вою на луну от одиночества. Как же мне вернуться? Где найти этого проклятого белого коня, на котором я могу вернуться к людям? Посоветуй мне, мудрый старец! Скажи мне, воккха стаг! — Видишь белый, чистый снег?.. Слепи из него скакуна. Он будет еще белее и чище настоящего. Отнеси его тем глупым людям, к которым ты так стремишься. — Так ты смеешься надо мной, старик?! — воскликнул Дута. В руке его сверкнул невесть откуда взявшийся кинжал, и Атабай стал оседать на покрытые снегом камни. Но кровь упала на снег раньше тела. — Атабай! — закричал Дута, подхватывая падающего старика. — Что я сделал?! Я не хотел убивать тебя! Меньше всего на свете я хотел твоей смерти! О, Аллах Всесильный, почему ты не остановил мою руку? Почему ты не образумил меня в гневе? Не умирай, Атабай! Скажи мне еще что-нибудь… Кровь… Я сейчас перевяжу тебя… — Не надо, — простонал старец. Он поднял дрожащую руку, дотронулся ею до груди, и кровь остановилась. — Положи меня на землю, — тихо сказал Атабай. — И ступай себе… Мне надо столько еще успеть подумать перед смертью… А осталось всего несколько мгновений… Но я успею… Оставь меня… Иди ищи своего белого коня… Дута несколько суток скитался по горам. Как-то на утесе он увидел белого скакуна. Тот стоял на самом краю, выгнув лебединую шею, и, казалось, трогал копытом камень перед собой, готовясь к прыжку в пропасть. — Остановись! Не смей прыгать, Терек! — закричал Дута и полез к вершине утеса, обдирая руки об острые камни. — Стой! Но конь не послушался. Он вздрогнул от громкого крика и полетел вниз. Дута был уже на вершине. — А! Шайтан! — закричал он и погрозил кому-то невидимому кулаком, но тут на соседней скале увидел еще одного белого коня и закричал, — Погоди, Терек! Я сейчас! Не прыгай! Это я — Дута! Он опять карабкался, не замечая своей хромоты. А белые кони скатывались в пропасть от его крика. Дута бесился, пыл от бессилия и злобы, и горное эхо отвечало ему тем же. Иногда только примешивая к нему то ли крик птиц, то ли смех лесных джиннов. Одного коня, самого большого и красивого, Дута решил не пугать криком. Он тихо крался к нему, поднимаясь все выше и выше. Вот Дута уже ступил на горный выступ, на котором застыл белый скакун. Дута видел его спину, круп, длинный хвост. Боясь, что и на этот раз упустит коня, Дута изогнулся по-кошачьи и прыгнул на спину белому коню… Снежная шапка не удержалась и полетела в пропасть, унося на себе маленькую темную фигурку оседлавшего ее человека. Белого скакуна не надо было подгонять. Он несся вниз с такой скоростью, что у Дуты захватило дух. Нет, он не отдаст этого коня жалким предателям и трусам. Нет, теперь их не разлучить никому. Они — одно целое. Они поскачут туда, на восток, куда увезли Айшат. Да вот уже и близок этот восток. Стоит только подумать, и белый конь несет его туда, куда надо. А вон Айшат, улыбается Дуте приветливо, радостно, как никогда в жизни ему не улыбалась. Ты ждала меня, Айшат?.. По телевизору показывали авиа- и автокатастрофы, взрывы и землетрясения, не забывая и о готовых сломать себе шею экстремалах, что продолжали мчаться вниз с самых высоких гор и обрывов, стремясь в отсутствие войны пережечь весь избыточный адреналин… А Европа так и не поняла, что ей нужна война, нужна, как периодическое проветривание… Но… Новая шеф-редактор московского отделения Си-би-эн-ньюс Симона Аракельянц, француженка армянских кровей, вполне удовлетворилась комментариями Тимоти Аткинсона. — Безусловно, подругу твоей предшественницы ухлопали ее же чеченские родственники, хотя теперь это труднодоказуемо… Тимоти лежал в царских размеров кровати, и Симона Аракельянц, хозяйка этого ложа, кормила своего гостя круассаном, обмакивая его то в горячее молоко, то в плошечку с медом… Тимоти блаженно закатывал глаза, ленивыми руками прикасаясь к неприкрытой франко-армянской груди… — Они ухлопали ее, когда убедились, что она не желает на них работать и ищет помощи у своих европейских друзей… Тимоти любил ласкать женскую грудь. Воинствующий гетеросексуал, ненавидящий педиков, он обожал женщин. Предпочитая стройных, даже худощавых, он выделял из них лишь обладательниц большого бюста. И Симона отвечала его идеалу. Крупные горошины бледно-розовых сосков ее тяжелых грудей возбуждали его, но, осторожно теребя их большим и указательным пальцами, Тимоти продолжал не о несравненной Симоне, а об Айсет: — Ухлопали ее, и извлекли из ее смерти двойную и даже тройную выгоду… — Ка-а-акие они хи-и-итрые! — игриво подыграла возлюбленному хозяйка, запихивая ему в рот очередной кусочек завтрака. — Не хитрей вас, армян, просто они более решительные, более отчаянные. Более жизнеспособные в своей дикости… — Молодой этнос на стыке тысячелетий проявляет себя более сильным и более способным на выживание, — мгновенно сменив тон с игриво-кокетливого на серьезный, сказала Симона. — Может и так, — согласился Тимоти, — может и так… Хотя, к слову сказать, вайнахи — этнос довольно древний. Во всяком случае, древнее русских. — Так какую они поимели выгоду? А? — спросила Симона, выразительно вскинув красиво очерченные армянские брови. — А ты, оказывается, еще и слушаешь? — удивился Тимоти. — А ты думал, что глупая женщина может только отдаваться в постели и готовить завтраки? — Нет, я так не думал, я не сексист… в разумных пределах. Разумеется, Тим был сексистом. Но он тщательно это скрывал. Равно как и миллионы его братьев по мужскому клану …Что ж тут поделаешь? Признавшись, что тебе ненавистно искусственное раздувание равноправия полов, сможешь ли продвинуться по служебной лестнице? Ясно, что нет… — Ее родственники представили это убийство, как нападение федеральных спецслужб на корреспондентский пункт агентства «Кавказ»… — И? — И решили одним махом две проблемы — избавились от Айсет Бароевой, как от строптивой сотрудницы, не желающей работать на них, и одновременно из нее же сделали жертву, этакую героиню, Хорста Весселя в юбке. — Кого? — Хорста Весселя, одного из нацистов-штурмовиков, якобы погибшего в драке с коммунистами в начале тридцатых годов, а на самом деле бывшего сутенером и зарезанного проститутками в борделе… — Ну, ты загнул… — Может, и загнул, — быстро согласился Тим, в который раз за эти ненасытные сутки почувствовав пульсацию нахлынувшего желания. Он притянул Симону к себе. — Армяночка моя, поцелуй меня французским поцелуем, — прошептал Тимоти… И тела британского шпиона и французской сотрудницы медиа-бизнеса слились в страстном соитии… В городе Москве. В квартире на Чистых прудах. В которой совсем недавно пила шампанское наша героиня. |
||
|