"Опер печального образа" - читать интересную книгу автора (Вересов Дмитрий)

Глава 1

Дождь ходил вокруг свадьбы, точно неприглашенный родственник. Он то мстительно принимался окружать лужами крыльцо в расчете на модельную обувь гостей и длинный шлейф невесты, то громко барабанил в высокие ресторанные окна. Вообще, он вел себя не по-мужски, напоминал, скорее, богиню Эриду, которую забыли пригласить на самую громкую свадьбу в греческой мифологии. А кто, собственно, дал дождю мужской пол? Может, эта самая Эрида и бродила вокруг пиршества богов и героев в образе дождя? Хлестала струями по листьям и ветвям, пока не уронила на свадебный стол яблоко с надписью «Прекраснейшей», открыв тем самым длинную предысторию Троянской войны? Да и предки-славяне считали когда-то, что в дождь не заоблачные хлопцы, а поднебесные девы льют на землю небесное молоко. И действительно, разве может мужчина выполнять такую однообразную, монотонную работу?

Некрасивая, остроносая девушка с огромной, неуправляемой копной курчавых волос сидела за свадебным столом спиной к окну, через одного человека от жениха и невесты.

В первые минуты застолья она все время поворачивалась боком, будто бы любуясь молодоженами, на самом же деле отворачиваясь от посторонних взглядов, отгораживалась от них «химией». Потом в стекло застучали дождевые капли, и она стала оглядываться назад, словно ожидала появления кого-то со спины. А после ей пришлось отодвигаться от быстро пьяневшего соседа слева, который становился с каждой рюмкой все разговорчивее и разговорчивее.

— Ты… эта самая… свидетельница? — в который уже раз спрашивал мужчина. — У меня вот тоже первая жена — свидетельница Иеговы. А когда со мной жила, была музыкальным педагогом… Принесла мне тут брошюру и джемпер сэконд-хэнд от Иеговы. А Танька, это моя нынешняя половина… Видишь ее? Вон зеленое платье… ламбаду пляшет… все ее подарки — в мусоропровод. А та ей: «Сестра, сестра…»

А Танька: «Волк тамбовский тебе сестра!» Танька у меня у-у-у… Вон она… зеленая… ламбада…

А ты — свидетельница?.. Но я с ней не потому развелся, не из-за Ие… Ие… Иеговы. Это просто такая судьба. Понимаешь… Судьба…

Он пытался заглянуть в глаза собеседницы, но курчавая обесцвеченная шевелюра закрывала от него даже кончик ее носа. Мужчина протянул было руку, чтобы сдвинуть кудряшки в сторону, но вовремя спохватился. Отдал себе бесшумную команду, с усилием возвратил руку и долго с удивлением смотрел на свою появившуюся непонятно откуда ладонь, будто изучая на ней линии судьбы. Потом он пробормотал извинения неизвестно кому и опять попытался заглянуть в глаза собеседницы, на этот раз без рук, то есть наклоняя голову над столом и бодая при этом на три четверти опустевшую бутылку «Дипломата».

— Свидетельница? Ты со стороны невесты или… как его?.. с противоположной?..

— Капитан Харитонов, ты даже на свадьбе продолжаешь работу со свидетелем? — послышался притворно строгий голос жениха. — Костя, расслабься, ты же на свадьбе! Поухаживай за ней, жена простит. А девушку зовут Людочка… Людочка Синявина…

«Когда этот „мусор“ уронит, наконец, свою ментовскую пьяную рожу в салат и заткнется?» — подумала Люда Синявина, сама удивляясь, откуда в ее богатом внутреннем мире, щедро начиненном образами, символами и метафорами, как салат «Оливье» консервированным горошком, вдруг взялась такая конкретно-вульгарная фраза.

Как бы извиняясь за свою мысль, она гуманно отодвинула подальше от капитана Харитонова какую-то испанскую закуску с торчащими во все стороны острыми палочками, подставив под его нетвердую голову родной безопасный салат с французским названием. При этом Людочка нечаянно коснулась соседа рукавом-воланом. Тот мгновенно отреагировал, качнулся в направлении девушки и, стараясь «визуально стабилизировать ускользающий объект наблюдения», опять заговорил бессвязно:

— Людок… Это просто такая судьба. Понимаешь? Судьба…

Девушка на этот раз с ним согласилась. Она даже не стала возражать, когда Харитонов наполнил ее рюмку. В этот момент в голове Людочки Синявиной родилась интересная, на ее взгляд, мысль о русской интеллигенции. Глядя в наполненную чем-то красновато-бурым рюмку, девушка думала, что соглашательство интеллигенции с окружающей действительно-стью основано на понимании ею всеобщей связи, всеединства мирозданья. Оно присутствует, например, в способности культурно развитого человека связывать далеко отстоящие друг от друга понятия. Где обыденное сознание не видит смысла и отзывается на это помрачением рассудка, приступами жестокости и тому подобным, она, Людмила Синявина, ясно видит эту связь, если хотите, всеобщую гармонию.

Дождь и судьба… Что общего? А на самом деле все очевидно, все связало давным-давно мифологическое сознание, открывая это чудо всем желающим. Среди присутствующих об этом знает только Люда Синявина. Может, еще помнит невеста — однокурсница Аня Лонгина, с нынешнего дня уже Корнилова. Если, конечно, не забыла университетские лекции по фольклору. Люде захотелось рассказать кому-нибудь о своем маленьком открытии, поговорить об этом. Но с кем?.. А почему нет? Он же достает ее своей семейной хроникой, «зеленой ламбадой»…

— Капитан Харитонов, послушайте, — обратилась девушка к соседу, испытывая незнакомое удовольствие от произнесения вслух офицерского звания, — в народных представлениях облачные девы не только хранили небесную воду и щедро поливали ею землю. Считалось, что они приносят в жизнь младенческие, новорожденные души, а уносят с земли души усопших. Вообще, они устраивают человеческие судьбы. Понимаете? Все связано. Дождь, судьба, небесные девы…

— Я так тебя понял, — сосед боднул бы Люду интимно головой, если бы ее «химия» не спружинила удар, — что ты еще дева?

— Капитан Харитонов! — вскрикнула Синявина, на этот раз не испытывая никакого удовольствия, чувствуя себя какой-то Наташей Ростовой, но не из «Войны и мира», а из анекдота про поручика Ржевского. — Что вы себе позволяете?

— Брось, проехали, — махнул рукой сосед, замечая, что и свадебный стол и гости действительно куда-то поехали. — Давай лучше выпьем. За тебя! Чтобы ты нашла себе хорошего…

— Нет! Давайте лучше выпьем за философа Владимира Соловьева, — перебила его Синявина.

— Это что, твой мужик?

— Мой, — согласилась Люда.

Философ Соловьев действительно был ее мужиком, точнее, ее любимым мужчиной. Сначала Людочка выбрала его для своего дипломного сочинения в пику всем остальным заочникам, чтобы отличаться от всех этих трусоватых «желтых» репортерчиков, болтливых радио-диджейчиков, материально обеспеченных домохозяек… Зачем только им понадобился университетский диплом? С каким-то раздражением, какое бывает у пассажира общественного транспорта в «час пик», Людочка добралась до полки его сочинений. Читала быстро, наугад, мало что понимая, пока вдруг с ней не произошло это. Она вдруг ощутила этого человека почти физически, поняв его не разумом, а совсем другим чувством. Позднее Синявина сформулировала это так: «Соловьев разбудил во мне женщину». Поэтому тема ее диплома прозвучала на факультете журналистики неожиданно: «Эротический пафос в философии Соловьева».

Традиционно настроенные преподаватели пытались на нее жестко давить — «Какое отношение имеет эротический пафос к факультету журналистики?», мягко убеждать — «Давайте изменим всего одно слово: „философию“ на „публицистику“». Синявина не поддалась. В награду Людочке в одну из ночей между экзаменами приснился философ Соловьев, худощавый, с бородой и безумным взглядом. Сначала они туманно беседовали где-то в египетской пустыне, а потом занимались каким-то инопланетным сексом, как «Чужой» с «Хищником». К концу последнего курса Людочка родила от Соловьева самое объемное дипломное сочинение в истории факультета журналистики. Оппонент на защите даже вякнуть не посмел, только пугливо таращился на кроваво-красный Людочкин маникюр.

Но вот на праздничном банкете по случаю окончания университета Люда Синявина опять почувствовала себя в пустыне, только на этот раз без философа Соловьева. Душа предательски захотела праздника, глупое сердце радостно застучало, как чертик копытцами, а ладони вспотели, словно на экзамене. Она надела свое лучшее платье с рукавами-воланами, взбила белесую пену волос, неумело мазнула губы и щеки розовым, а брови и ресницы черным. Люда готова была болтать о Филиппе Киркорове и Алсу с репортеришками и ди-джейчиками, пить, обнимаясь с домохозяйками. Но однокурсники демонстративно сторонились ее, как злые школьники. Вообще-то, они вели себя с Людой Синявиной так же, как все прошедшие шесть лет учебы. Только задело это ее за живое впервые. Всеединства Людочке захотелось, что ли?

Она готова была расплакаться. В голову лезла какая-то пошлятина: «Не бывает некрасивых женщин, а бывает мало водки». Водки на банкете было достаточно, а дипломированные журналисты частили, ведь всем хотелось произнести заготовленные, прочувствованные заранее тосты. Внутрь вливалась водка, наружу лились пафосные речи. Но воздушный пузырь в системе человеческих отношений так и держался вокруг Людочки Синявиной. Наверное, Люда скоро бы ушла домой, нагрубив кому-нибудь, но вдруг к ней подсела самая красивая девушка их курса Аня Лонгина. Они выпили вдвоем, хорошо и неглупо перекинулись парой фраз. А потом Аню догнал ее мужской кружок, и теперь Людочка тоже оказалась в центре его. Синявина была в этот вечер в ударе, даже ни разу не заикнулась о философе Соловьеве, много смеялась, танцевала, например, пригласила Витю Голявкина, редактора Новгородской городской газеты, на «белый» танец. За то, что у него было усталое, аскетическое лицо и темная борода…

Людочка была дурнушкой, но совсем не дурой. Она понимала, что этот праздник ей подарила Аня Лонгина. Они созвонились через неделю, встретились на перекрестке, посидели в кафе, проговорили весь вечер об их общей нелюбви к журналистике. Когда же Людочка осторожно заговорила о философии всеединства, о богочеловеке, оказалось, что Аня читала Соловьева, не всего, правда, и не очень внимательно, но этого было достаточно, чтобы Людочка в порыве резкого духовного сближения протянула ей через столик моментально вспотевшую руку с предложением крепкой интеллектуальной дружбы. Аня ответила на рукопожатие и пригласила на свою свадьбу.

Синявина на Анину свадьбу идти не собиралась. Всего только пару месяцев назад на банкете по случаю окончания университета она опять испытала уже подзабытое со школьных времен одиночество своей неординарной личности «средь шумного бала». Наверное, самое пронзительное чувство, что понятная всем и доступная каждому радость на этой земле никогда не коснется ее. Можно утешаться чем угодно: философией Соловьева, прозой Джойса и Кафки, хоть дзен-платонизмом. Но никто никогда не будет ловить ее взгляд на том конце стола, никто не пойдет к ней через зал, не опрокинет, заглядевшись на нее, фужер с красным вином на белоснежную скатерть. Ничего этого у нее не будет… Так зачем же бередить старые раны в ее молодой душе? Надо просто придумать уважительную причину, заболеть, пропасть…

Девы судьбы ведают рождениями и смертями, а уж такая ерунда, как Синявина на свадьбе в голубом платье с рукавами-воланами и лентой через плечо — это им раз плюнуть. За день до свадьбы Людочке позвонила Лонгина. Оказалось, что какая-то ее Ритка сломала ключицу, как раз то самое место, на которое ей должны были повесить атласную ленту свидетельницы. Синявина хотела спросить, неужели у Ани нет другой, более подходящей подруги на эту роль, но почему-то промолчала. Откуда-то прилетела давно забытая мысль, записанная в подсознании еще детским почерком: «А вдруг это случится там?»

Ночь накануне свадьбы Людочка провела без сна. Только под утро минут на пять она закрыла глаза, и тут же на нее обрушился грандиозный, мажорный сон. Мраморная лестница с ковром, потом зал с колоннами, огромные хрустальные люстры, изысканный паркет. Где-то наверху играет оркестр, медленно кружатся черно-белые пары. Людмила Синявина движется через зал совершенно спокойно, словно во время аутотренинга, впервые в жизни не чувствуя страха и стеснения перед людьми. К тому же, как много здесь знакомых лиц! Федор Михайлович с женой Анной Григорьевной, Лев Николаевич с супругой Софьей Андреевной, Михаил Афанасьевич с Еленой Сергеевной…

Люда понимает, что она не сторонняя наблюдательница в этом торжественном и чинном действе. Перед нею смолкают разговоры, склоняются головы, вслед за ней — приглушенный говор. Конечно, она же — свидетельница на чьей-то свадьбе. По левую руку от нее — свидетель. А где же жених с невестой? Зачем старушка бросает в нее хмель? Где-то она слышала про этот обычай. Так встречают жениха и… Не может быть! Неужели?! Вот почему на ней такое огромное белое платье, как сугроб, но только легкое, невесомое. Невеста! Люда сначала плачет от радости, а потом спохватывается: кто же жених? Она скашивает глаза, чтобы краешком взгляда коснуться своего суженого. Мешают белая летучая фата и собственные волосы. Тогда Люда находит рукой его руку, сжимает теплую ладонь и чувствует ответное пожатие. Она хочет посмотреть в лицо жениху, но тот уверенно ведет ее вперед, направляет властной рукой.

Люда уже хочет вырвать руку, но смиряется. Впереди она замечает огромное зеркало в старинной позолоченной раме. Сейчас она увидит его лицо, вот только они подойдут немного поближе, и расступятся гости. Что же они мешаются, загораживают собой его отражение? Кажется, мелькнула темная борода, блеснул тот самый возвышенно-потусторонний взгляд… От радостного предчувствия забилось сердце. Ну конечно, это он! Кто же еще? Сейчас они минуют эту старуху в белом плаще, и она увидит своего избранника. Люда делает торопливый шаг, бросает нетерпеливый взгляд на зеркальную поверхность… Поверх черного костюма, белоснежного воротничка сорочки и модно повязанного галстука торчала огромная волчья голова. Волк смотрел на Люду спокойно, почти равнодушно, и даже зевнул, обнажив громадные клыки. Но тут же прикрыл рот человеческой ладонью. Люда отшатнулась от кошмарного отражения, не сразу сообразив, что пытается спрятаться на груди жениха-волка… Проснулась она от собственного крика. Вот так у Людмилы Синявиной все случилось. Две свадьбы и крик ужаса между ними…

Не одна невзрачная интеллектуалка со свидетельской лентой через плечо в этот вечер задумалась о судьбе и дожде. Когда смолкла музыка, чтобы дать возможность тамаде напомнить о себе гостям, дождь пробил громкую тревожную дробь по стеклу и металлическому карнизу. Мужчины прикрыли вертикальные створки форточек. На громкий концертный барабан дождя словно накинули мягкую фланельку. Тут еще тамада стал организовывать какие-то хлопки и топтания, по его кивку зашевелился за пультом ди-джей, застучала его музыка. Многие из гостей в этот момент подумали о том, что дождь в дорогу — хорошая примета, а на свадьбу? Если совместную семейную жизнь тоже считать дорогой, то конечно… Мысль эта так явственно повисла в воздухе, что даже тамада отступил от своей программы и прокричал, как муэдзин с минарета:

— В добрый путь, молодые! Хорошая народная примета указывает на ваше супружеское счастье. Чем на свадьбу больше луж, тем любимей будет муж. Будет дождь сильнее лить, будет муж жену любить. Народная мудрость гласит… Это уже из словаря Даля, уважаемые гости… Народная мудрость гласит: дождь на молодых — к счастью. Пусть кто-нибудь из гостей сходит за дождевой водицей и окропит молодых. Кому из гостей доверить эту почетную миссию? Кто еще в состоянии набрать в фужер пополам с шампанским дождевой воды?

Эта импровизация неожиданно понравилась даже самому тамаде. Такого уж точно не было на свадьбах у конкурентов. Вот так из ничего рождаются новые идеи, новые обряды. Лет через пятьдесят этот обычай будут считать народным, традиционным, берущим свое начало из глубины веков, так сказать. И никто не вспомнит о скромном, в смысле гонорара, тамаде Вите Желудеве. А может он получить на обряд авторское свидетельство? А может, пусть молодые эту воду выпьют? А если дождь кислотный, техногенный? Уж лучше окропить…

Тамада с бокалом в руке побежал вдоль свадебного стола, внимательно вглядываясь в нетрезвые лица. Кого-то уже вело вправо, кого-то влево. Витя Желудев знал, что свадьба эта «ментовская», еще час и вся ее романтика будет сведена к песням — «Наша служба и опасна и трудна» и «Позови меня с собой». Витя спешил, ведь он работал не только ради денег. «Если бы не творчество, — говорил Витя друзьям и родственникам, — стал бы я распинаться перед этими пьяными харями!»

Но пока он бежал с бокалом, кто-то подошел к ди-джею, засунул пальцы ему в нагрудный карман, что-то проговорил, и грянула современная техно-музыка, мгновенно делая всех сидящих и танцующих идиотами, особенно Витю Желудева, бегущего с пустым бокалом в руке вдоль стола. Тамада выругался, подошел к первой попавшейся девице со светлой «химией» и длинным носом, который выглядывал, как птичий клюв из травяного шалаша, и протянул ей бокал:

— Слушай, ненаглядная певунья, будь другом — сходи на улицу, собери, пожалуйста, в бокал немного дождика.

— Зачем это надо? — спросила некрасавица-девица, и тут Витя Желудев узнал ее.

— А! Свидетельница! — радостно закричал он. — Тебя-то мне и надо! Обряд такой… старинный. Окропить молодых дождевой водой пополам с шампанским. Дождь на молодых — к счастью. Только что говорил. Разве не слышала?

— Я всякую пошлятину автоматически пропускаю мимо ушей, — остроклювая птица скрылась в шалаше.

— Никакая это не пошлятина, — обиделся тамада. — Этот обряд зафиксирован собирателями русского фольклора как старинная народная традиция.

— Это с шампанским-то? — усомнилась птица.

— Шампанское здесь — не главное. Не водку же на фату брызгать, чтоб от невесты воняло алкашом? Ну, свидетельница! Ты же не рядовой гость, а лицо уполномоченное, можно сказать, подневольное. Приступай к обязанностям…

— Ладно, не напрягай свое красноречие, а то у тебя уже краснорожие случилось. Давай сюда сосуд. Сколько собирать?

— Не меньше половины бокала, — отомстил ей Витя за унижение. — Чтобы на жениха еще хватило.

— Обойдешься четвертинкой, пустобрех.

— Не вздумай из водосточной трубы, — вдруг сообразил автор обряда, опасаясь искажений и новочтений.

— Не учи сказительницу Кривополенову фольклору, попсовик-затейник, — бросила через плечо девица.

— Чтоб тебя… — прошептал ей вслед Витя, но дальше не придумал.

Свадьба постепенно выходила из-под его контроля, летела уже сама по себе, не слушаясь вожжей. Уже можно было расслабиться, смешаться с толпой, превратиться в рядового гостя, подсесть к приглянувшейся девчонке. Вообще-то, больше всех Вите Желудеву нравилась на этой свадьбе невеста. Он даже запомнил ее имя, хотя привык профессионально отсеивать ненужную в работе информацию. А тут вот запомнил. Аня…

Красота у нее какая-то умиляющая, располагающая к задушевному разговору, нежному отношению. Почему-то хочется, чтобы у этой женщины было все хорошо, счастья ей желаешь и благополучия. Какая-то в душе поздравительная открытка вырисовывается с полевыми цветочками! Только вот не в ментах счастье! Жених, конечно, видный мужчина, но такая женщина достойна гораздо лучшего…

А Витю Желудева уже приглашают в ночной клуб администратором или руководителем программ. Это совсем другой уровень, другая одежда, другая машина, другая женщина… Кто из присутствующих здесь мужиков знает, как правильно общаться со своей женщиной? Они даже не предполагают, насколько это творческое мероприятие! Надо уметь остроумно поддерживать пустой разговор, превращать готовку, стирку, глажку в забавный аттракцион, малейшее серое пятнышко совместной жизни раскрашивать мгновенно цветными фломастерами воображения и фантазии.

С любимой женщиной надо справлять свадьбу каждый день, выступая на ней и в роли жениха, и в качестве тамады одновременно. На это требуется особый дар, а он есть не у всех. Пожалуй, такой талант будет поболе какого-нибудь писательского или режиссерского. Всегда проще творить с чистого листа, с пустого места, чем оживлять, раскрашивать чужую топорную работу. Витя подумал о своей нынешней девушке и вздохнул. Родители не дали ей ни особой внешности, ни приличного воспитания. Поэтому Витя Желудев обычно говорил ей устало: «Заткнись… Не твое дело… Не ори…» А чаще просто лежал на сером плюшевом диване и смотрел мимо нее в экран телевизора. Но вот если бы у него была такая Аня, тогда бы все в его жизни резко изменилось. Ему пришла в голову мысль, что другая женщина для мужчины — это возможность прожить другую жизнь, что-то вроде реинкарнации, но без смерти. Он грустно посмотрел на танцующих неорганизованно людей и выпил за «другую жизнь по имени Анна» сам с собою.

— Слушай, тамада, организуй нам «Муси-пуси»!

— Я что вам ди-джей, что ли? Туда, туда, где громче музыка…

Разве от ментов скроешься? Только тут Витя Желудев заметил, что он по-прежнему в бандане, черной жилетке и ярко-красном поясе. Надо сказать, свадьба проходила в банкетном зале ресторана «Идальго». А Витя Желудев полагал, что именно в платке, повязанном на голове на пиратский манер, он представляет собой тамаду в испанском стиле.

Кроме пиратского костюма национальный колорит поддерживала еще наполовину испанская кухня со знаменитой паэльей, закусками тапас, вином из Риохи и деревянной ветряной мельницей в углу зала. Правда, стоявшая на свадебном столе в нескольких больших блюдах паэлья по мере удаления от жениха и невесты все больше напоминала узбекский плов. Вино из Риохи подавалось только в течение первых двух часов застолья. Но все закуски были действительно тапас, поскольку в современной Испании тапой может быть все, что угодно: и гренка с сыром, и кусочек копченой рыбы, и ломтик ветчины, и парочка креветок, и тарелочка салата «Оливье».

Ветряная мельница, как уверял рекламный проспект ресторана «Идальго», была сделана по рисункам Гюстава Доре к «Дон Кихоту» Сервантеса. Главный ее недостаток обнаружил свидетель со стороны жениха. Крылья мельницы не вращались ни от сквозняка, ни от теплого воздуха с кухни, ни даже от рук сильно подвыпивших гостей. Как издавна повелось на Руси, вокруг мельницы собрались несколько мужиков. Они долго по очереди рассматривали механизм, о чем-то спорили. Можно было подумать, что перед мельницей сейчас решается, быть или не быть всей свадьбе. В конце концов крылья ветряка стали вращаться, правда, с пробуксовкой и неприятным скрипом, а вскоре одно из крыльев и вовсе отвалилось. Но ведь знаменитого Левшу и тульских мастеров не смутило, что подкованная ими аглицкая блоха перестала танцевать. Так и отвалившееся крыло отнесли к туалету, где его все ж таки под самый конец свадьбы кто-то разломал пополам.

Но не только из кухни веяло на свадьбе испанским духом. Точнее сказать, испанский дух шел не только из кухни. Ни с того ни с сего плотная женщина в зеленом платье вдруг выскочила в центр зала с красным платком в руке. И, конечно, тут же перед ней вырос «бык», царапая паркет модельным копытцем, приставив к голове две не совсем чистые вилки. «Тореадор» игриво махнул мулетой, но «бык» был настроен серьезно, вернее, хорошо разогрет многочисленными бандерильос. Атака его была настолько стремительной и целенаправленной, что «тореро» завизжал пронзительно:

— Харитонов! Ты где?! Убивают!..

«Быка» обезоружили и оттащили. Тамада Витя Желудев узнал в красной мулете свою бандану, купленную, между прочим, в фирменном магазине. Он тоже смело участвовал в пленении «быка», но спасал он не женщину в зеленом платье, а свой реквизит. На этой свадьбе вообще Вите не везло. Вот и сейчас он обнаружил, что в его красной бандане зияют две рваные раны. Если повязать ее на голову, может показаться, что эти отверстия проделали рога с Витиной головы. Досадная случайность, но Витя вдруг некстати задумался о том, почему его девушка последнее время часто ночует у подруги. Впрочем, приступы ревности и страсти — это тоже в испанском стиле.

Обиженный за пробитую вилками бандану тамада организовал группу «конкистадоров», то есть школьных и университетских товарищей невесты для ее же похищения и получения от жениха богатого выкупа. Но жених и его друзья в очередной раз доказали, что наша милиция не напрасно ест свою паэлью. Просто сработали профессиональные навыки, которые, говорят, от водки только усиливаются. «Конкистадоры» были положены лицом в пол, и кое-кто из них успел получить, так сказать, уже на затухании условного рефлекса ногой под ребра.

Апофеозом свадьбы был, конечно, испанский танец невесты. В белом платье с красной розой в зубах она танцевала под известную песню Мадонны «La Isla Bonita». В ее танце было столько андалузской грации и кастильской страсти, что Мигель де Сервантес Сааведра, увидь он ее танец через века, вскричал бы подобно графу Толстому: «Откуда всосала она, эта герла, эта чувиха, все эти приемы?! Где подсмотрела она эти прогибы и выверты? Однако, это были те же прогибы и те же выверты, что когда-то на площадях Севильи исполняли испанские цыганки, не боясь святой инквизиции…»

Среди танца невеста вдруг остановилась, будто сломала каблук:

— А где Люда Синявина? Что-то давно ее не видела. Где моя свидетельница?

— Я ее украл! — раздался нетрезвый, но уверенный голос. — Давайте мне за нее выкуп. Три бутылки водки и шампанского… с собой…

На голос бросилось зеленое платье.

— Харитонов, тебе и так уже хватит. Уже поллитра назад было «хватит». Говори, гад, где свидетельница?

— Какая свидетельница? — не понял капитан Харитонов. — Свидетельница Ие… Иеговы?

— Не слушайте его, — вперед вышел тамада, которого без банданы не все узнали. — Свидетельница пошла за дождевой водой.

— Зачем?

— Ну, обряд такой старинный, народная традиция. Дождь на молодых — к счастью. Она пошла дождь собирать… Все в порядке. Скоро будет… Всего-то полбокала…

— На Людмилу это, вообще-то, похоже, — сказала невеста жениху. — На дипломном банкете она тоже чуть не ушла куда-то в ночь. Еле тогда ее уговорила. Теперь вот ушла куда-то в дождь…

— Никакой дисциплины у вас, женщин, — ответил ей жених. — То ли дело у нас. Где мой свидетель? Старший лейтенант Санчук!.. Во! Санчо всегда здесь…