"Противостояние" - читать интересную книгу автора (Шидловский Дмитрий)

Эпизод 7 КРИЗИС

— Слушай, Иван, а что это ты вдруг в пограничную стражу потел?

— Да вот, на гражданке с работой тяжело. На пособие не проживешь, особенно если стажа нет. А в армии сытно, деньги неплохие платят. Это учитывая, что полное вещевое довольствие. А после трех лет службы можно в университет поступить и там повышенную стипендию получать.

Два пограничника беседовали вполголоса, лежа в секрете у границы не признающих друг друга западной и восточной Северороссий. Вокруг них раскинулся карельский лес, освещенный летним утренним солнцем. В двух десятках метров от них пролегала распаханная контрольно-следовая полоса, шириной метров десять, а за ней начиналась территория Народной Республики Северороссии.

Ивану на вид не было и двадцати. Он был худощав и носил погоны рядового. Второй, старший сержант Матвей Сергеевич, явно перешагнул сорокалетний рубеж. Он был невысок, но широкоплеч. На его морщинистом лице выделялись ухоженные пшеничные усы. Выслушав ответ своего молодого подчиненного, он проговорил:

— Ах, так ты вон куда метишь.

— А то. Не век же в казармах жить. А вы как?

— Да для меня контракт — просто спасение. Я, видишь, из Новгорода. Токарь. Мобилизовали в армию в декабре тридцать девятого, когда первая война началась.

— Так вы уже почти десять лет в армии?

— Не совсем. Тридцать пять мне тогда было. В сороковом так и не демобилизовали. Ну, а как вторая война началась, тут уж какая демобилизация?! Я ее от и до, в разведроте отслужил. Закончил под Псковом, в сорок четвертом. Татищев, как президентом стал, сразу большую демобилизацию объявил. Ну, я в Новгород подался.

— Там же красные.

— Это сейчас там — одно, здесь — другое. Тогда думали, что страна просто на оккупационные зоны разделена. Пройдет время, все успокоится, Советы и англичане с американцами свои войска уберут. Так вот. Прихожу в Новгород, являюсь на завод, а там, мать честная, больше половины корпусов разбомблены. Но ничего не скажу, советская оккупационная администрация на оставшихся площадях быстро производство наладила. Тогда еще с немцами война шла. Заказ от Советского Союза был большой. Меня на работу взяли. Карточка продуктовая, место в общежитии. Дом-то мой разбомбили в сорок третьем. Жить можно.

— А семья ваша как?

— Погибла моя семья, Ванька. Тогда же, в бомбежку.

— Извините, не знал.

— Ничего. В общем, начал я потихоньку обживаться. Опять же, могу сказать, когда война закончилась, уже мирный заказ пришел на завод, трактора делать. Снова для Советского Союза. Платили немного, временами даже голодно было. Но из тех, кто работал, с голодухи никто не мер. Тогда уже это немало было.

— Да уж, помню. Мне в сорок пятом пятнадцать было. Отец на фронте погиб. Я тогда, что такое сытым быть, вообще не знал. Если бы не помощь Красного Креста, померли бы тогда с мамкой.

— Ну, так вот. Живу я, значит, работаю. Красные тогда еще не очень донимали. Соберут раз в месяц какой-нибудь митинг после работы, поорут про светлое будущее да отпустят по домам. Оно не в тягость. Про аресты мы тогда еще мало что знали. Да и касалось это больше интеллигенции… Вот нашего главного инженера в апреле сорок пятого арестовали. А рабочих тогда не трогали. Сейчас, конечно, другое дело. Я с перебежчиками разговаривал. Чуть против Сергеева, а паче того, против Сталина скажешь — сразу в кутузку. Тогда такого еще не было. Но был у нас поп. Ты знаешь, я не то чтобы такой истовый христианин. В Бога верую, в церкву по праздникам хожу, но так… Но тот поп человек был знатный. Мудрый был человек, добрый. Многим помогал. Кому советом, кому делом, а кому и деньгами. И сказал он на одной проповеди что-то супротив коммунистов. Тем же вечером к нему и пожаловали. И я там оказался тогда. Посоветоваться по одному делу пришел. Они как ввалились, как заявили, что отца Феодора за антинародную пропаганду арестовать хотят, ну, я тут и встал. Он кричал, не надо-де, но я разошелся. Приехал бы за ним СМЕРШ, живым бы я не ушел. А там народная милиция была. Если кто из них прежде и служил, то в обычных строевых частях. Так, хлюпики всё больше.

— А сколько их было?

— Пятеро, да не в том дело. Меня, когда из пехотной части в разведроту перевели, знаешь, как готовили в спецлагере! Да и после, на фронте, много чего было. В общем, дал я им жару. А потом говорю батюшке: давай, мол, через границу сбежим. А он: «У каждого свой крест. Христос меч у Иоанна отнял и в руки фарисеев отдался. И я не побегу. А ты, Матвей, уходи. Тебе не простят». Ну, что уж тут делать. Двоих я там шибко заломал. Думаю, чем в лагере сидеть, лучше уж деру дам в зону западных союзников. В общем, долго ли, коротко, границу я перешел. Ее тогда еще не так охраняли, но все равно перейти было сложно. Если бы не опыт, с разведки, наверняка бы попался. Прихожу в Петербург, а там безработица жуткая. Что же, думаю, помирать с голодухи? И тут случайно на улице капитана своего встречаю. Рассказываю, так, мол, и так. А он говорит: плохо, конечно, дело, армия уже год как сокращается. Но делают ее профессиональной. По контракту то есть служить. Конкурс большой, но тебе, с твоим боевым опытом, сам бог велел. Рекомендацию он мне дал. Вот так меня в пограничники-то и определили. А ты чего на границу пошел?

— Да вот, — проговорил Иван, — дай, думаю, в настоящем деле послужу. Война, будет она или нет, кто знает. А на границе, газеты говорят, что ни месяц, что-то происходит.

— Эх, дурья башка, — хмыкнул сержант, — не настрелялся еще. Подвигов захотелось, медалей, чтоб перед девками гоголем походить. Храни тебя Господь.

— Да я не ради того…

— Тихо, — неожиданно оборвал его сержант. — Слышишь?

Иван прислушался и явственно различил приближающийся собачий лай с противоположной стороны границы.

— Собаки, — одними губами произнес он.

— Одна собака, — так же тихо ответил сержант. — Похоже, преследует. Тихо.

Он поудобнее перехватил автомат и навел его в сторону приближающегося лая. Его напарник сделал то же. Внезапно на той стороне раздался треск ломающихся веток, и к контрольно-следовой полосе выскочил раскрасневшийся от бега мужчина в полевой форме капитана советской армии. Его глаза были навыкате, словно он чего-то до смерти боялся. Остановившись на секунду, он уверенно рванул через распаханную землю.

— Что будем делать? — негромко спросил Иван.

— Тихо, — скомандовал сержант.

Капитан уже почти достиг леса, когда из кустов выскочила немецкая овчарка, в несколько прыжков настигла беглеца, уже на краю контрольно-следовой полосы, и бросилась сзади на шею. Человек упал, тихо вскрикнув. Сержант быстро перекинул предохранитель на одиночный огонь, прицелился и спустил курок. Звук выстрела пролетел по карельскому лесу. Собака, взвизгнув, отлетела в сторону и начала биться в агонии. Капитан вскочил и, подняв руки над головой, кинулся в сторону пограничников, крича:

— Прошу политического убежища! Я капитан советской армии! Я ненавижу коммунистов! Прошу политического убежища!

Дав знак напарнику лежать и не выдавать своего присутствия, сержант поднялся на колене, целясь в перебежчика, и громко произнес:

— Стой. Руки вверх. Положи оружие.

Капитан перешел на быстрый шаг, словно желая как можно дальше отойти от границы, нервными, судорожными движениями расстегнул портупею, на которой висела кобура, поднял ее над головой и снова повторил:

— Я капитан советской армии Петр Антипов. Прошу политического убежища.

С противоположной стороны границы снова затрещали ломающиеся ветки, и к контрольно-следовой полосе выбежало три человека в форме североросской народной армии, с автоматами ППШ на шее. По шуму за их спинами было ясно, что капитана преследует не меньше отделения. Увидев, что перебежчик уже находится на чужой территории и стоит перед пограничником, они мгновенно вскинули оружие и открыли огонь.

Капитан и сержант как по команде рухнули на землю. Сержант тут же выпустил три короткие очереди по преследователям. Один из них выронил автомат и повалился на землю.

— Огонь, — скомандовал сержант.

Иван тут же дал несколько очередей по кустам, куда отступили преследователи. Теперь оттуда лупило уже около десятка автоматов. Пули со свистом летали над головами, отскакивая от деревьев. Советский капитан быстро подполз к пограничникам, укрылся за соседним деревом и, к удивлению Ивана, вынул из кобуры пистолет, передернул затвор и сделал несколько выстрелов в сторону преследователей.

— Сдай оружие, — крикнул ему сержант, не прекращая огонь.

— Нет. Вам что, лишний ствол не нужен? — крикнул капитан.

— Сдай оружие, — повторил сержант. — Такой приказ.

— Когда оторвемся, — ответил капитан. — Ребята, живым меня взять не должны. Пожалейте, здесь последний патрон мой.

Он снова выстрелил в сторону преследователей.

— Смотри, в обход пошли, — проговорил сержант, указывая Ивану чуть правее того места, откуда по ним вели огонь. Иван ничего не заметил, но послушно кивнул.

— Через границу-то не пойдут, — прокричал он, перекрывая грохот выстрелов.

— За советским капитаном хоть до самого Петербурга пойдут, — рявкнул сержант, меняя магазин в автомате. — Дело плохо. Это группа захвата ихнего МГБ. Они не отстанут. Бери капитана и веди на заставу. Оружие у него не забудь взять, когда из-под огня выйдете. Держитесь оврага. Я прикрою. Давай.

— Матвей…

— Исполнять.

Сержант бросил на Ивана такой яростный взгляд, что тот, не говоря больше ни слова, перекатился к капитану и, положив ему руку на плечо, произнес:

— Отходим.

Капитана дважды просить не пришлось. Он немедленно пополз в ту сторону, куда ему указал пограничник, а Иван, придерживая автомат, заспешил за ним.

Вскоре они скатились в овраг и прижались к земле.

— Сдайте оружие, — быстро проговорил Иван.

— Только на заставе, — ответил капитан.

— Оружие, — сухо произнес пограничник, целясь в задержанного.

— Послушай, мальчик, — в голосе капитана появилась мольба, — ты даже не представляешь, что они со мной сделают, если возьмут живым. Мне в плен нельзя.

— Ладно, — после секундного колебания произнес Иван, — пошли.

Пригибаясь, они побежали по дну оврага. Впереди спешил капитан, за ним следовал пограничник. Сзади доносились звуки перестрелки. В густом рокоте многих ППШ Иван явственно различал басовитые трели автомата старшины. Старый солдат вел бой.

Внезапно стрельба стихла, и через минуту Иван услышал короткую очередь из советского автомата. И снова тишина. Иван похолодел. Это могло означать только одно: враги перешли границу, ранили, а потом и добили старшину, и теперь преследуют их с капитаном. Очевидно, то же понял и Антипенко. Он заметно прибавил шагу.

Овраг закончился. Теперь они что есть мочи бежали через лес к заставе, ломая ветки и не разбирая дороги. Слева ударили автоматы. Пограничник и перебежчик рухнули на землю. Но стреляли не по ним. Только две или три случайные пули свистнули над их головами. Было ясно, что в нескольких сотнях метров от них разгорается перестрелка, в которой различались «голоса» как советских, так и североросских автоматов.

Перед ними несколько раз скрипнули ветки, послышались тяжелые шаги. Иван напрягся, и тут же перед ними выросли фигуры начальника заставы капитана Ранге и двух пограничников. Капитан держал пистолет на изготовку. Пограничники, завидев советского капитана, тут же вскинули оружие.

— Не стреляйте, — вскрикнул Антипенко, бросая вперед оружие и вставая на колени. — Прошу политического убежища.

— Он попросил политического убежища. Его преследуют, — подтвердил, поднимаясь за его спиной, Иван.

— Ясно, — буркнул капитан. — Вам и Котману доставить задержанного на заставу. Ширяев, за мной. Доложить обстановку лейтенанту Баринову, для сообщения в штаб. Судя по всему, границу пересекло уже не меньше взвода.

Вокруг них нарастал шум разгорающегося боя.

Алексей подошел к жаровне и в очередной раз посмотрел, насколько готово мясо. Это был редчайший случай, когда ему удалось выкроить выходной день и выехать с семьей на природу. В этот раз решили приготовить барбекю. Раньше, до войны, они часто собирались вот так, в их загородном доме в Хиттало, жарили шашлык или барбекю. Теперь не то. И времени нет, и друзья… А могут ли быть вообще у первого лица государства друзья? Алексей бросил взгляд на гостей — сидящих в непроизвольных позах и беседующих с Екатериной супругов Путиловых. Петр Путилов — сын того самого Путилова, который незримо определял политику государства больше двадцати лет. Старик ушел на покой в конце войны. Устал… Или просто члены его клана хотели замять дела, связанные с теневыми операциями с фашистами. Северороссия все-таки посредничала в выкупе немецких евреев союзниками, и немало, ой как немало золота и валюты осело на счетах североросских банкиров и промышленников. И Путиловых в первую очередь. А может, не только от евреев? После Сталинградской битвы, когда стало ясно, что Германия надорвала свой пуп в войне с Советским Союзом, на тайном собрании немецких промышленников и финансистов было принято решение готовиться к послевоенному переустройству страны… без Гитлера. Опасаясь контрибуций и ареста счетов после поражения нацистов, они начали выводить свои капиталы за границу, через Швейцарию… и Северороссию. А с сорок четвертого к этому потоку присоединилось и золото нацистской партии. Впрочем, когда Алексей попытался расследовать это дело, ему позвонил сам старик Путилов и спросил своим скрежещущим голосом:

— Алексей Викторович, ну зачем вам это надо?

— Это касается безопасности и экономических интересов Северороссии, — проговорил Алексей.

— Уверяю вас, безопасности это не грозит, — просипел старик. — А что касается экономических интересов… Что, на ваш взгляд, сейчас самое важное для страны, с экономической точки зрения?

— Восстановление промышленного потенциала, прежде всего в области машиностроения. Инвестиции в науку. Разработка собственных месторождений, чтобы сократить сырьевую зависимость.

— Я бы еще сказал, невозможность бюджета удовлетворить требования профсоюзов по социальным гарантиям, — добавил Путилов. — Они ведь грозят общегосударственной забастовкой. Вот и давайте работать над этими вопросами. А что касается капиталов Третьего рейха, не трогайте вы этого осиного гнезда. Если кое-что выползет наружу, может такое начаться, что и Трумэн на своем посту не усидит. Я уже не говорю о вас. Выиграют от этого только коммунисты. Поэтому давайте заниматься конкретными делами, а не гоняться за призраками.

На следующий день в избирательный фонд Татищева неизвестными спонсорами был перечислен взнос в размере десяти миллионов деноминированных рублей, а Петербургская нефтяная корпорация объявила о намерении вывести свои капиталы из нефтяных разработок в Венесуэле и вложить их в месторождения на Кольском полуострове, несмотря на более низкую рентабельность, «исключительно из патриотических чувств». Еще через день Североросская ассоциация банков объявила о совместном создании венчурного фонда для финансирования наиболее перспективных научных разработок североросских ученых и благотворительного фонда, для выделения грантов и стипендий наиболее перспективным студентам, аспирантам и молодым ученым. Тогда же некий бразильский мультимиллионер немецкого происхождения заявил о страстном желании инвестировать средства в машиностроительные предприятия Северороссии. Еще через три дня профсоюзы неожиданно объявили об отмене планируемой на следующий месяц всеобщей забастовки и выразили желание сесть за стол переговоров с правительством. Почти одновременно с этим старший следователь по особо важным делам, расследовавший дело «О финансовых авуарах в Северороссии НСДАП, СС, Гестапо и германских промышленников, активно сотрудничавших с Гитлером», запросился в отставку. Управление внутренних расследований донесло, что этот человек среднего достатка вдруг оказался владельцем роскошной виллы на Кубе и солидного счета в швейцарском банке. Его помощник, славившийся своей непримиримостью и неподкупностью, разбился насмерть, катаясь на мотоцикле, а основной свидетель по делу, бывший главный казначей североросско-германского Торгового союза, внезапно повесился в своей камере в «Крестах». Алексей понял, что столкнулся с силой, многократно превышающей его собственные возможности. Он еще раз изучил имеющиеся у него материалы и понял, что их публикация действительно могла сильно подорвать веру людей в рыночную экономику и существенно усилить позиции коммунистов. Дело он спустил на тормозах, направив лишь в Союз промышленников послание о целесообразности формирования работодателями частных пенсионных фондов для обеспечения дополнительных социальных гарантий утратившим трудоспособность гражданам. Намек был понят, и фонды возникли почти мгновенно.

Впрочем, даже такой могущественный человек, как Путилов-старший, не мог сопротивляться нарастающей волне критики и скандальных разоблачений, и тихо ушел на покой. Североросский Союз промышленников и финансистов возглавлял теперь его сын Петр, который и был сегодня гостем президентского особняка в Сиверской.

— Ну что, дорогой, готово? — крикнула Екатерина, заметив, что Алексей проверяет жаровню.

— Почти, — отозвался Алексей. — Еще минут пять.

Он вернулся к столику, где жена мирно беседовала с Путиловыми.

— Так всё же, Алексей Викторович, — обернулся к президенту Путилов, — не находите ли вы, что переход от системы государственного медицинского обеспечения преждевременен?

Женщины мгновенно надули губки, демонстрируя, что в их присутствии мужчины о делах могли бы и не говорить. Видя такие реакции всевозможных первых, вторых и прочих леди, Алексей каждый раз не мог понять, действительно ли дамы не понимают, что такие встречи политиков и бизнесменов проводятся только для того, чтобы в неформальной обстановке поговорить о делах, или просто пытаются поднять свою значимость.

— Нет, не нахожу, — отрицательно покачал головой Алексей. — При достигнутом нами в этом году двенадцатипроцентном росте экономики, с первого января пятидесятого года работодатели вполне смогут нести эти расходы. Высвободившиеся бюджетные средства мы направим на науку. Кроме того, появится возможность сократить налог с оборота.

— Но расходы на медицинское страхование не смогут быть компенсированы этим снижением налога, — возразил Путилов.

— Петр Петрович, — улыбнулся Алексей, — в народе говорят: «Бог велел делиться». Вы и так получаете на рубль заработной платы в полтора раза больше прибыли, чем средний американский промышленник. А если серьезно, нынешнее состояние медицины чрезвычайно удручает меня. Она у нас бесплатная и монопольная. Потребитель не может выбирать. А значит, идет снижение качества. Двадцать пять лет, декларируя неприятие коммунизма, мы вводили в нашу жизнь все больше и больше социалистических элементов. И, как следствие, рост иждивенчества и потеря соревновательности. Скажите, зачем врачу в государственном госпитале повышать квалификацию, выкладываться, ставить в клинику новую технику, если пациент все равно к нему приписан по территориальному признаку? Врач получает фиксированную зарплату независимо от результата. Не раньше, чем возникнет конкуренция, мы сможем рассчитывать, что граждане получат качественное медицинское обслуживание. А конкуренция создастся только за счет страховой медицины. Я понимаю, вы сами лечитесь в частной клинике, но социальную-то сферу мы обязаны поднимать.

— А может, пусть граждане конкурируют, чтобы заработать деньги на частного врача? — предложил Путилов.

— Не кривите душой, — вздохнул Алексей, — в нашей системе это всегда будет доступно единицам. Всех миллионерами мы сделать не можем. Но мы можем создать условия, при которых каждый гражданин имеет возможность максимально проявить свою инициативу, имея при этом гарантии определенных социальных благ. Это и есть социальная рыночная экономика. Кстати, вам она нужна не меньше, чем вашим работникам. Им она дает гарантии пропитания, жилья и лечения, а вам — гарантии социальной стабильности. И чем выше уровень социальных гарантий простых граждан, тем стабильнее ваш бизнес.

— Потому мы и поддерживаем вас, Алексей Викторович, — хмыкнул Путилов, — что вы как никто умеете найти баланс между интересами промышленников и наемных рабочих.

— Вот и сейчас я очень советую пойти на компромисс, — расхохотался Алексей. — Тем более что улучшение качества здравоохранения — в ваших интересах. Уверяю, когда вы подсчитаете, насколько сократятся ваши потери от уменьшения больничных, то восславите страховую медицину и рынок медицинских услуг. Я понимаю, вам бы очень хотелось перенести бремя медицинских расходов на бюджет, но… Во-первых, бог велел делиться. Во-вторых, финансирование по линии частных страховых обществ всегда эффективнее, чем бюджетные ассигнования. Если мы полицейскими методами снизили коррупцию, это вовсе не означает, что чиновники на местах будут субсидировать лучших врачей, а не тех, кто с ними в более теплых отношениях.

— Так-то оно так… — проворчал Путилов.

— Господин президент, — произнес подскочивший секретарь, — вас срочно к телефону, из Министерства обороны.

— В чем дело? — нахмурился Алексей.

— На границе идет бой.

— Что?!

Алексей быстро кивнул жене и Путиловым и заспешил к дому. Там, на веранде, стоял большой черный аппарат правительственной связи. Схватив трубку, Алексей проговорил:

— Татищев.

— Это Маклай, — отозвалась трубка. — Со мной только что связался начальник пограничной стражи Попов. В Карельском округе, у заставы номер три, сегодня, около десяти часов тридцати минут утра, границу пересекло порядка взвода североросской народной армии. Пограничники вступили с ними в бой, но запросили помощи. Я разрешил направить в этот район роту пехоты.

— А зачем они пересекли границу?

— Пока неясно. Уточняем. Доложу, как только получу информацию.

— Все правильно, — подтвердил Алексей. — Общевойсковые части применить разрешаю. Пересекшего границу противника уничтожить. Постарайтесь взять побольше пленных, чтобы было чем с Сергеевым торговаться. Я выезжаю в Петербург. Конец связи.

— Есть! — Маклай повесил трубку.

Выйдя из дома, Алексей скомандовал секретарю:

— Машину. Выезжаем в Петербург. Подойдя к жене и Путилову, произнес:

— Мне нужно ненадолго в Петербург. Ничего страшного. Думаю, часа через три вернусь.

— Ты уверен? — беспокойно спросила жена.

— В нашем мире ни в чем нельзя быть уверенным, — пожал плечами Алексей. — Похоже, рядовая стычка на границе. Так часто бывает, когда восточные пограничники увлекаются в преследовании перебежчиков и переходят границу. Думаю, когда доеду до Мраморного дворца, все прояснится. Но на случай осложнений мне все же надо быть в столице.

— Хорошо, возвращайся поскорее, — с тревогой проговорила жена.

— Конечно. — Он повернулся и быстрыми шагами направился к уже выезжавшему из гаража «руссо-балту».

«Ситуация-то стандартная, — думал он, шагая по асфальтовой дорожке, — но почему мне кажется, что в этот раз всё сложнее? Нет, не кажется. Это чутье. Оно меня еще не подводило. И я чувствую грозную опасность, нависшую над всеми нами».

Митинг на Новгородском тракторостроительном заводе проходил, как всегда, шумно, с транспарантами и оркестром. Несмотря на воскресный день, сборочный цех, где была установлена трибуна, ломился от народа. Собственно, все понимали, что неявка на собрание грозит соответствующими оргвыводами. Рабочие будут взяты на заметку в особом отделе завода, что после накопления определенной критической массы «аполитических действий» может привести и к увольнению, и даже к аресту. А уж для мастеров, начальников цехов и отделов, которые в обязательном порядке стали членами партии, неявка без уважительной причины автоматически означала строгий выговор и потерю работы. Уважительной же причиной считалась либо тяжелая болезнь, либо смерть кого-то из ближайших родственников. Иные объяснения не принимались.

Президента встретили бурной овацией. Выйдя на трибуну, Павел обвел взглядом ряды собравшихся. Знакомая серая масса пролетариата, кое-где разбавленная костюмами инженерных и административных работников. Впрочем, сегодня здесь были не только заводчане, но и корреспонденты средств массовой информации. Были здесь представители прессы Северороссии, Советского Союза и стран Восточной Европы, пошедших по пути строительства социализма. Впрочем, в толпе, стараясь быть незаметными, то и дело мелькали сотрудники МГБ, ответственные за безопасность первых лиц государства. Маскировались они замечательно, и вряд ли большинство рабочих или журналистов, видя рядом с собой незнакомого человека в промасленной спецовке или аккуратном костюме, могли догадаться, что это стрелок девятого управления МГБ, готовый в любой момент пристрелить его или любого другого человека, доставшего предмет, похожий на оружие, или даже сделавшего подозрительное движение.

Впрочем, сам Павел выделял в толпе лица охранников безошибочно. Долгие годы боевой практики приучили его сразу замечать среди множества людей тех, кто был потенциально опасен.

Внезапно его взгляд выделил пожилого рабочего, стоящего в третьем ряду перед трибуной. Павел узнал его. Это был тот самый сибиряк из разведроты, с которым они воевали в сорок четвертом. «Жив, значит, курилка», — довольно подумал Павел, откашлялся и начал свою речь.

Говорил он, как обычно, лишь изредка заглядывая в разложенные перед ним листки. Первым делом он проинформировал собравшихся о тяжелом международном положении. Осудил заключенный два с половиной месяца назад, четвертого апреля этого года, пакт о создании блока НАТО. Подчеркнул, что вступление в этот блок так называемой Североросской Республики свидетельствует об агрессивных намерениях ее правящих кругов и военщины, о желании снова навязать свободному народу Североросской Народной Республики ненавистное ярмо капитализма. Он также осудил создание двадцать третьего мая этого года Федеративной Республики Германии, фактически узаконившее раскол этой страны и приведшее к росту международной напряженности.

Далее, произнеся стандартные гневные слова о происках ястребов империализма, Павел перешел к внутренней ситуации. Отметив неоспоримые успехи Североросской Народной Республики в социалистическом строительстве и послевоенном восстановлении, он выразил глубокую благодарность советскому народу и лично великому вождю и учителю товарищу Сталину за большую поддержку, оказанную Северороссии. Павел отметил, что вступление Североросской Народной Республики в СЭВ в январе этого года ведет к дальнейшему укреплению сотрудничества с великим Советским Союзом, к дальнейшей социалистической интеграции и сплочению всех здоровых сил. Наконец, он объявил то главное, что должен был сообщить сегодня.

— Месяц назад, — произнес он, — я рекомендовал Совету министров рассмотреть вопрос об изменении системы промышленных стандартов Североросской Народной Республики. Как известно, старая система была принята еще буржуазным правительством в тридцать шестом году и явно устарела. Я предложил ввести новую, соответствующую советской системе государственных стандартов. Вчера Совет министров вынес соответствующее решение, которое я утвердил сегодня. С первого января пятидесятого года вся промышленность Североросской Народной Республики начнет работать по новым стандартам. Это будет способствовать дальнейшему росту благосостояния трудящихся, усилит экономические связи внутри все более крепнущего социалистического лагеря, явится новым шагом на пути к светлому коммунистическому будущему под великим знаменем Ленина–Сталина.

Грохот аплодисментов прокатился под сводами цеха. Несколько раз кивнув толпе с трибуны, Павел быстро сошел с нее и, к ужасу охраны, направился не к выходу, а вниз, к толпе. Стена людей тут же расступилась перед ним, телохранители принялись прокладывать дорогу к неизвестной им пока, намеченной шефом точке. Павел решительно шагнул к своему старому фронтовому знакомому.

— Ну здравствуй, Василий, — произнес он, протягивая руку старому бойцу. — Как живешь?

— Хорошо живем, товарищ президент, — смущенно ответил разведчик, пожимая руку Павлу.

Вокруг засверкали вспышки фотоаппаратов, фиксирующих рукопожатие президента и простого рабочего.

— Давно ты здесь, на заводе? — поинтересовался; Павел.

— С демобилизации. С сорок шестого, — пробасил Василий.

— Ну и как?

— Работаем, товарищ президент.

— Хорошо. — Павел понял, что разговор сворачивается, но чтобы закончить его на мажорной ноте, произнес: — А, что скажешь об изменениях, происходящих в последнее время?

— Да чего тут говорить, — пожал плечами сибиряк. — Народ здесь хороший, порядочный. Страна чистая, богатая. Только я вот думаю, чего мы со своим уставом сюда приперлись? Они и раньше не худо жили.

У стоящих вокруг людей вытянулись лица. Павел отчетливо заметил, как все больше агентов МГБ пробираются к ним и отсекают стоящую вокруг группу от остальной толпы. Впрочем, было ясно, что одними полицейскими мерами положения не выправишь. Широко улыбнувшись, Павел громко произнес:

— Очень правильно говорите, товарищ. Принятые нами меры по социалистическому строительству непременно повысят уровень благосостояния трудящихся и приведут нашу замечательную страну к подлинному процветанию.

Он снова крепко пожал руку опешившему Василию, развернулся и решительным шагом направился к выходу.

Когда он проходил через проходную, его нагнал верный Кордия. Улыбнувшись своей обычной доброй улыбкой, он произнес:

— Товарищ президент, того, с кем вы говорили, и тех, кто был рядом, уже взяли. Они сейчас в особом отделе.

— Хорошо, — кивнул Павел. — Выясните личности. Если надежные товарищи, проведите разъяснительную работу и отпустите. Если неблагонадежные, лучше, конечно, выслать.

— Ясно. А его самого?

Павел остановился, на несколько секунд задумался, после чего произнес:

— Свяжитесь с советскими товарищами. Его надо бы вернуть на родину, в Сибирь. Только домой, а не в лагерь. Он за нас воевал все-таки.

— Слушаюсь, — щелкнул каблуками Кордия и заспешил назад, к зданию заводоуправления, а на его месте тут же возник адъютант для особых поручений Славин.

— Товарищ президент, — одними губами произнес он, склонившись к самому уху Павла, — из Архангельского пограничного округа передали. Из их расположения бежал капитан советской армии Антипов. Связист. Группу захвата послали, но он успел пересечь границу и вступить в контакт с пограничниками. Выполняя ваш приказ от второго июня сорок шестого года, группа захвата перешла границу и вступила в бой. Однако к противнику подоспела подмога с заставы. Округ просит разрешения направить в район боя дополнительные части.

— Конечно, — кивнул Павел. — Задержать перебежчика, изменника родины — наш долг. Передайте, я разрешил.

Президентский «руссо-балт» в сопровождении трех машин охраны на предельной скорости несся к Мраморному дворцу. Движение автомобилей на магистрали было перекрыто, хотя пешеходов на тротуарах в этот воскресный летний день было достаточно много. Вообще-то уже почти полтора года при проезде президентского кортежа движение обычно не перекрывали. Однако сейчас, повинуясь интуиции, Алексей приказал перекрыть движение на пути следования, чтобы быстрее добраться до президентского дворца. Глядя через окно лимузина на неспешно бредущих по улице прохожих, не без интереса рассматривающих кортеж, Алексей думал: «Что будет завтра? Что происходит сейчас? Опыт моего мира уже малопригоден. Слишком непохоже начали здесь развиваться события. Надо анализировать самостоятельно. Провокация? Наверное. Данные разведки не говорят о готовящемся вторжении, но сама международная ситуация сейчас такова, что маленькая искра может вызвать большой взрыв. Этого допустить нельзя. Иначе все полетит к черту, сгорит в огне ядерного пожара. Нет, я не допущу. Я сохраню ваш покой любой ценой. Я добуду вам мир. Я не откажусь от задуманного сейчас, когда так близок к цели».

Лишь чуть-чуть снизив скорость огромного автомобиля, водитель въехал во двор президентского дворца и ловко притормозил напротив главного входа. Не дожидаясь телохранителя, Алексей сам распахнул дверцу, выскочил из машины и почти бегом бросился в здание.

Влетая в приемную, он уже знал, что ему скажет секретарь:

— На проводе маршал Маклай, господин президент. Не ответив ни слова, Алексей проскочил в кабинет, захлопнул за собой дверь и сорвал трубку телефонного аппарата.

— Татищев слушает.

— Господин президент, — раздался чуть надтреснутый голос старого вояки, — роте, посланной на помощь третьей заставе, пробиться не удалось. Ее встретили огнем части североросской народной армии. Предположительно, также около роты. Полагаю, действует четвертый пехотный полк. С заставы передали, что их окружило около взвода спецназа МГБ восточной Северороссии и еще, предположительно, один-два взвода пехоты североросской народной армии. Пограничники заняли круговую оборону и ведут бой. Они хорошо укреплены и, если противник не применит артиллерию и авиацию, могут продержаться до вечера. Командир заставы капитан Ранге сообщил, что вторжение связано с переходом границы советским капитаном Антиповым. Он попросил политическое убежище. Выполняя вашу директиву номер двенадцать от шестого июня сорок шестого года, застава отказалась выдать перебежчика и приняла его под свою защиту.

— Правильно, — с облегчением произнес Алексей. — Как ведет себя перебежчик?

— Капитан докладывает, что сразу после перехода границы его разоружили. Но когда застава была окружена и начала нести потери, Антипов взял автомат у одного из убитых и вступил в бой на стороне пограничников.

— Понятно. Что намерены делать?

— Командир роты, посланной на помощь заставе, запросил поддержку бронетехники и легкой артиллерии. Я разрешил. Сейчас туда направлены четыре бронетранспортера, оборудованные легкими пушками и станковыми пулеметами, и еще одна пехотная рота. Думаю, прорвутся.

— Все правильно, — буркнул Алексей. — Приведите в состояние боевой готовности части округа.

— Уже сделано, господин президент.

— Хорошо, информируйте меня о всем происходящем немедленно.

— Есть.

Алексей повесил трубку и вытянулся в кресле. «Надеюсь, тем и ограничится», — довольно подумал он.

Вернувшись в свой кабинет в Новгородском кремле, Павел тут же приказал связать его с командующим Архангельским военным округом. Организовать резиденцию в Кремле было давней мечтой Павла, которую он осуществил в сорок шестом. Почему-то ему казалось, что если правительство СССР заседает в Московском кремле, то и ему необходимо работать в кремле Новгородском. Сейчас, осматривая стены средневекового кабинета, оборудованного в полном соответствии с советской «партийной модой», он подумал, что эта его резиденция как бы символизирует необходимость наполнить старую форму новым содержанием.

Телефон на столе тихо запищал. Подняв трубку, Павел произнес:

— Слушаю.

— На проводе командующий Архангельским военным округом, — доложил секретарь.

— Соединяйте.

Через несколько секунд в трубке послышался напористый голос генерала Иншакова:

— Слушаю, товарищ президент.

— Как дела на границе?

— Застава хорошо укреплена, взять ее пока не удалось, — доложил Иншаков. — Но посланную ей на помощь армейскую роту отбили. По данным радиоперехвата, противник направил в этот район четыре бронетранспортера с легкими орудиями и еще одну пехотную роту. Против них наши могут не устоять. Я распорядился перекинуть через границу еще роту с противотанковыми ружьями, а к заставе подтянуть пехотные гранатометы. Иначе можем долго провозиться.

— Все правильно, — одобрил Павел. — Не затягивайте. Серьезный вооруженный конфликт нам сейчас не нужен. Держите меня в курсе.

Он повесил трубку. «Ладно, — подумал он, — еще один предатель. Надо быстрее дело закончить, чтобы конфликт не разрастался».

На столе снова запел телефон.

— Слушаю, — сорвал трубку Павел.

— Вас из Москвы, — доложил секретарь, — товарищ Берия.

— Соединяй. — Павел вытянулся в кресле и поправил галстук.

Через минуту он услышал знакомый голос:

— Слушай, что у тебя на границе?

— Перебежчик, товарищ Берия. Из состава советского контингента. Ушел на территорию противника. Преследуем. Вступили в бой с заставой, где он укрылся.

— Слушай, — просипел в трубку Берия, — это не простой офицерик. Он связист, имевший доступ к секретным кодам. Что бы ни произошло, живым он уйти не должен. Действуй.

В трубке раздались короткие гудки. Посидев минуту в кресле, с трубкой в руках, Павел с трудом привел мысли в порядок, после чего нажал на рычаг и гаркнул в трубку:

— Генерала Иншакова.

Когда командующий округом отозвался на другом конце провода, Павел произнес:

— Генерал, приказываю нанести удар по заставе противника силами эскадрильи штурмовиков, базирующихся у границы. Территорию противника не покидать, не арестовав изменника или не завладев его трупом.

Телефонный звонок вывел Алексея из глубокой задумчивости.

— Татищев, — сорвал он трубку.

— Это Маклай, — отозвался аппарат.

— Слушаю.

— Десяти минут назад с третьей заставы передали, что они подверглись налету эскадрильи «Ил-вторых» с опознавательными знаками восточной Северороссии. ПВО подтверждает, что двадцать минут назад в наше воздушное пространство через восточную границу вошло несколько самолетов.

— Что?!

— Это так, господин президент. Радиоконтакт с заставой прервался через три минуты после этого сообщения. Думаю, там камня на камне не осталось. «Ил-два» — это серьезно. А если кто и выжил, их сейчас добивает спецназ противника. Считайте, заставы нет. Я приказал поднять два звена истребителей, чтобы уничтожить самолеты противника, но, боюсь, они успеют уйти в восточное воздушное пространство. Две роты, посланные на спасение заставы, ведут бой, но смогли продвинуться только на один километр. Их потери: один бронетранспортер, двенадцать человек убитыми и двадцать один ранеными. Каковы будут ваши приказания?

В трубке установилась тишина. Алексей тоже молчал, ощущая лишь, как кровь пульсирует в висках. После продолжительной паузы, облизнув внезапно пересохшие губы, он проговорил:

— Этого мало. Поднимайте бомбардировочную авиацию ближнего радиуса действия. Обеспечьте их истребителями прикрытия. Пользуйтесь только закрытыми средствами связи, чтобы избежать радиоперехвата. Аэродром, с которого производился налет, уничтожить. Подвергнуть бомбардировке основные базы ПВО и радарную станцию в Североморске. Когда авиация войдет в зону видимости ПВО противника, поднимите все войска Карельского округа в ружье. Здесь уже включайте радио на полную катушку, чтобы на востоке знали, какую игру затеяли. Пусть войска занимают позиции согласно плану «В». Беломорскому флоту действовать в соответствии с той же директивой. Войска всех остальных округов привести в полную боевую готовность.

План «В» предполагал распорядок действий на случай вторжения советских и восточносевероросских войск. Фактически, Алексей отдал приказ войскам, расположенным в Карелии, вести себя так, как они должны были действовать при полномасштабной войне. Маклай понял это и после секундной пазы произнес:

— Но ведь свою задачу они решили и скоро покинут нашу территорию и воздушное пространство. Конфликт, так сказать, исчерпан. Вы отдаете себе отчет, господин президент, к каким последствиям может привести…

— Я отдаю себе отчет, — сухо прервал его Алексей, — что если мы не будем отвечать, то вскоре их разведгруппы будут разгуливать по Невскому проспекту, а самолеты-разведчики — дневать и ночевать в нашем небе. Роскошь не принимать брошенный вызов принадлежит только самым сильным людям и государствам. Мы себе этого позволить не можем. Если враг позволил себе нарушить наш статус-кво, он должен знать, что мы всегда заставим его ответить за это. Выполняйте приказание.

— Есть.

Теперь в голосе старого вояки уже не звучало ни тени сомнения или робости. Он услышал то, чего хотел. Президент разрешил действовать в соответствии с условиями военного времени. «Сейчас он почувствует себя в своей тарелке, ощутит вкус войны, — быстро прикинул Алексей, — и может наломать дров. Ситуация критическая, но войны еще можно избежать. Это конфликт, но еще не полнокровное военное столкновение. Здесь тонкая грань, а военные ее могут не почувствовать. Ситуацию нельзя выпускать из-под контроля». Откашлявшись, он быстро проговорил:

— После того как отдадите необходимые распоряжения, немедленно направляйтесь сюда. В связи с чрезвычайной обстановкой на границе я создаю штаб по разрешению кризиса. Главой его назначаю себя. Мой заместитель — премьер-министр. Вы, командующий ВМФ, командующий погранвойсками, министр внутренних дел, начальник Управления госбезопасности, министр иностранных дел — его члены. И проинформируйте о происходящем командование войск союзников. Передайте мою просьбу привести их части в полную боевую готовность.

Уже осенью сорок шестого, после президентских выборов, Алексей подписал с США и Великобританией договоры, по которым их войска, расположенные на территории Северороссии, теряли статус оккупационных и становились союзническими войсками, базирующимися на основании межгосударственного договора. Этим он поднимал свой статус, превратив себя из главы местной администрации на оккупированных территориях в полноправного руководителя государства. Англичане и американцы пошли на сделку, прекрасно понимая, что без их поддержки западной Северороссии все равно не выжить. Однако, как водится, Вашингтон выторговал для себя самые выгодные условия. Теперь в западной Северороссии стояла только одна британская дивизия и две американские, включавшие в себя четыре танковых полка. А на одном из военных аэродромов под Лугой была создана американская база, где базировались стратегические бомбардировщики США с запасом ядерных бомб — что было большим секретом, впрочем, как всегда, секретом Полишинеля. Командовал всеми союзными войсками американский генерал О'Нейл. Такая перемена вызвала бурю негодования в Москве и Новгороде и большое неудовлетворение у Алексея. Менее всего ему хотелось делать свою страну «аэродромом подскока» для американской авиации. Однако это была плата за возможность проведения собственной внутренней политики и за поддержку на внешней арене. Скрепя сердце Алексей подписал договор. Теперь, назначая себя «главой штаба» и привлекая союзников, Алексей как бы давал понять собственным военным, что происходящее сейчас на границе уже не является локальным конфликтом, а имеет общегосударственное и даже международное значение, и не им здесь играть первую роль. «Военные необходимы государству, — иногда говорил Алексей, — но если они начинают это чувствовать, то пытаются захватить власть и заставить всю страну жить по своим законам. Это недопустимо, потому что основной закон военного — это война». Вот и сейчас, подчиняя генералов политикам и дипломатам, он давал им понять: ситуация критическая, но еще не настолько, чтобы вы могли определять все действия. Вы умеете воевать, но наша задача сейчас — избежать войны. Очевидно, поняв это, Маклай на противоположном конце провода отозвался чуть сникшим голосом:

— Все ясно. Разрешите выполнять?

— Действуйте, — буркнул Алексей и повесил трубку.

— Товарищ президент, — голос секретаря в трубке был явно тревожный, — вас срочно просит командующий сухопутными войсками генерал Цанге.

— Соединяйте, — буркнул Павел, бросив взгляд на часы.

«Без пяти четыре, — подумал он, — авиация отбомбилась по заставе больше часа назад. Спецназ должен был ее взять уже не менее чем полчаса назад. Наверное, собирается доложить об успехе. Тогда можно будет отводить части за линию границы. Потом уже работа дипломатов — доказывать, отмазывать, писать ноты. Хорошо бы все этим и кончилось. До бомбежки объектов на западной территории мы еще не доходили. Ничего, вот заодно и проверим на вшивость Алексея. Как он на это отреагирует. Кстати, почему докладывает Цанге?»

— Товарищ президент, — голос генерала в трубке возник внезапно, — из Архангельского округа только что передали, что четверть часа назад границу с запада пересекло шесть эскадрилий ближних бомбардировщиков западной Северороссии, под прикрытием истребителей. Две из них уже нанесли удар по аэродрому в Холмяновке. Еще две движутся в направлении Архангельска. Две остальные атакуют наши приграничные батареи ПВО.

— Что?!

— По данным радиоперехвата, войска Карельского военного округа противника подняты в ружье и стягиваются к границе.

Павел похолодел. Впервые он почувствовал, насколько близко они подошли к войне. Он не испугался, но лишь одна мысль гвоздем засела в мозгу: «Сейчас не время, сейчас нельзя начинать войну. Но и спасовать, показать слабость нельзя».

— Какие вести с границы? — сухо спросил он.

— Застава взята, объект не обнаружен, — ответил Цанге.

— Генерал, — скомандовал Павел, — войска в ружье. Выходите на позиции по плану «О». Авианалеты отразить. Границу, за исключением места побега капитана Антипова, не переходить. Объект искать.

План «О» означал «оборона». В отличие от плана «А», «атака», предполагавшего вторжение на территорию западной Северороссии и считавшегося основным, план «О» был составлен на тот маловероятный случай, когда войска западного блока пойдут в наступление, а стратегические интересы потребуют обороны с последующим контрударом.

— Мне только что донесли, — сообщил после секундной паузы генерал, — радарная база в Североморске уничтожена авианалетом. Наши истребители опоздали.

— Ясно, — буркнул Павел, — выполняйте приказ.

— А может, ответить авианалетом? — В голосе Цанге зазвучала надежда.

— Нет, — отрезал Павел, — не время. Но пошлите батарею самоходок и танки к переходному пункту на Петербургском шоссе, и пусть нацелят орудия прямой наводкой на их погранзаставу. В Петербурге должны знать, что мы не отступим. Я отдам приказ флоту выйти на позиции для обстрела вражеского берега. Надеюсь, они образумятся.

— Господин президент, — взгляды сидящих в кабинете у Алексея членов чрезвычайного штаба устремились на вошедшего Маклая, — на Новгородском шоссе, прямо у границы, встали танки народной армии восточной Северороссии. Держат под прицелом орудий объекты на нашей территории.

— Ясно, — буркнул Алексей. — Что с ударными авиагруппами?

— Первая и вторая волны отбомбились удачно. Уничтожены: радарная станция противника и его аэродром в Холмяновке, со всей находившейся на нем техникой. Ликвидировано четыре батареи ПВО противника.

— Наши потери? — не отставал Алексей.

— Два ближних бомбардировщика, три истребителя.

— Что с экипажами?

— Очевидно, попали в плен. Хотя есть надежда, что летчикам с двух самолетов, упавших в лесу, удалось уйти от преследования.

— Выслать спецназ на вертолетах для спасения, — приказал Алексей.

— Уже сделано, — доложил Маклай.

— Ясно. Что в районе третьей заставы?

— Идет бой. По нашим оценкам, там сейчас находится не менее батальона противника. Заняли круговую оборону на подступах к заставе. Стоят насмерть. Их позиции атакует седьмой пехотный полк при поддержке бронетранспортеров. Его потери составили: убитыми и ранеными уже около ста пятидесяти человек. Подбито три наших бронетранспортера.

— Вести с заставы есть?

— Никак нет.

— Вы убеждены, что живых там не осталось?

— После налета штурмовиков? Если кто и выжил, то они уже в плену, на восточной территории, в застенках МГБ.

— Понятно. — Алексей с шумом втянул воздух и повернулся к начальнику Управления госбезопасности генералу Свечникову. — Как вы считаете, что бы они сделали, если бы взяли своего перебежчика живым или нашли его тело?

— Вылазка явно не подготовлена, — покачал головой Свечников. — Думаю, они бы ушли на свою территорию.

— Я тоже так думаю, — согласился Алексей. — Может, еще и кто-то из заставы скрывается в том лесу.

— Может, — неопределенно пожал плечами Мак-лай. — Командир седьмого полка полковник Плеве докладывает, что большой отряд противника замечен при прочесывании северной части леса. Он не стал им препятствовать — пропустил с целью окружения.

— Это хорошо, — кивнул Алексей. — Пусть берет побольше пленных, чтобы было на кого обменивать наших пилотов. Как полковник оценивает обстановку?

— Его части ведут бой уже больше восьми часов, если считать от соприкосновения с противником первой роты. Докладывает, что прорвать оборону противника он в состоянии, но без поддержки артиллерии или авиации это приведет к значительным потерям.

— В лесу могут быть еще наши пограничники, — задумчиво проговорил Алексей.

— Могут быть, а могут не быть, — хмыкнул Мак-лай. — А вот если вы хотите выбросить противника с нашей территории с наименьшими потерями, бомбить все же придется.

— Вы правы. — Алексей откинулся в кресле. — Дайте указание авиации и артиллерии поддержать пехоту. Цели пусть согласуют с Плеве. Налеты на территорию восточной Северороссии прекратить. На Новгородском шоссе вывести противотанковые орудия и танковую роту на прямую наводку на технику противника. Снабдить боекомплектом, но дать строжайший приказ без моего личного указания огня не открывать.

— Если противник откроет огонь, — возразил Мак-лай, — пока они свяжутся со штабом, их полностью уничтожат.

— Вы правы. — Алексей поморщился как от зубной боли. — Действуйте как считаете нужным, но первыми мы не должны стрелять.

— Есть.

— Что-нибудь еще? — удивленно поднял брови Алексей, заметив, что генерал не садится на свое место, не идет на пункт связи.

— Там, в приемной, генерал О'Нейл. Он просит включить его в состав чрезвычайного штаба.

— Мне уже звонил американский посол, — снова поморщился Алексей. — Всякий раз, когда в Европе какая-нибудь домохозяйка заваривает суп не так, как это запланировано в Вашингтоне, над ее домом сразу повисает американская эскадрилья.

Присутствующие сдержанно рассмеялись, однако среди общего веселья Алексей разглядел укоризненный взгляд министра иностранных дел.

— Ладно. — недовольно согласился он, — зовите… в качестве наблюдателя.

— Итак, товарищи, — Павел переводил сумрачный взгляд с Цанге на министра государственной безопасности Кренца и затем на командующего группой советских войск в Североросской Народной Республике генерала Григорьянца, — я слушаю ваши предложения.

— После того как противник ввел в бой на границе авиацию и артиллерию, — начал Цанге, — положение наших частей осложнилось до чрезвычайности. Убитыми и ранеными потеряно уже более двухсот человек. Я перекинул туда еще две роты, но без подавления батарей противника и без поддержки авиации они обречены. Чего вы ждете, товарищ президент? Давно пора им ответить за бомбежку нашей территории.

— Сейчас они прекратили налеты. Как только нашу границу пересечет первый самолет или первый снаряд противника, они получат сполна, — ответил Павел. — По доводить конфликт до полномасштабной войны без санкции Москвы я не буду.

— Несколько вертолетов противника пересекли границу, — нахмурился Цанге. — Они увели экипаж одного из сбитых бомбардировщиков противника прямо из-под носа у нашей группы захвата. Я считаю, что это можно рассматривать как прямую агрессию и действовать соответственно.

Григорьянц согласно кивнул.

— Объект пока не обнаружен, — вступил Кренц. — Более того, два взвода спецназа МГВ, искавшие предателя, попали в засаду, окружены и ведут бой с превосходящими силами противника.

— Почему им не оказали поддержку? — сдвинул брови Павел.

— Роту, посланную на помощь, прижали к земле пулеметным и накрыли артиллерийским огнем, — молитвенно сложил руки Цанге. — Я же вам говорил, у войны свои законы. Пока не введем в дело авиацию и артиллерию, мы бессильны. Только людей погубим.

Павел откинулся в кресле и решительно произнес:

— Я говорил с Москвой. Их позиция неизменна. Предателя надо уничтожить или арестовать, но до войны нельзя доводить ни в коем случае. Это мнение самого хозяина.

В кабинете воцарилась тишина, которую после минутной паузы нарушил Цанге:

— Я хоть дивизию в этот лес могу загнать. Если противник будет применять артиллерию и авиацию, а мы нет, только людей попусту положим.

— И столько бед из-за одного изменника, — фыркнул Григорьянц.

— А вы куда смотрели? — вскинулся Кренц. — Вы же знали, что у него мать из дворян и осуждена как враг народа. Почему допустили к секретам? Почему оставили без присмотра вблизи от границы?

— Да он всю войну до Берлина прошел! — вскричал Григорьянц. — Одним из лучших был. У него вся грудь в орденах.

— Ну и что? — вскочил Кренц. — Сейчас война идеологическая. Верить никому нельзя. И былые заслуги не в счет.

— Хватит, товарищи, — хлопнул ладонью по столу Павел. — Выяснять и анализировать будете потом. Сейчас нам надо решить конкретную проблему.

— Советские войска вас поддержат всегда, — пробурчал, остывая, Григорьянц, — но вы же знаете приказ Москвы. Пока речь не идет о полномасштабном вторжении со стороны НАТО, советским войскам не вмешиваться.

— Чтобы найти изменника родины, необходимо усилить поиски, — тут же проговорил Кренц.

— Чтобы прикрыть поисковые группы МГБ, мне нужна ваша санкция на применение артиллерии и авиации, или я не в состоянии выполнить задачу, — стоял на своем Цанге.

Павел с шумом выдохнул. Ситуация казалась патовой. Следовало либо дать санкцию, что могло привести к настоящей войне между западной и восточной Северороссиями, которая вполне может разрастись и до третьей мировой, либо прекратить поиски, наплевав тем самым на волю Москвы. Решение надо было принимать, и принимать быстро. На столе зазвонил телефон.

— Слушаю, — снял трубку Павел.

— С вами хочет говорить товарищ Берия, — доложил секретарь.

— Соединяй.

В трубке послышался щелчок, и тут же на Павла обрушился ураган нецензурной брани.

— Ты что творишь? — орал между матерными пассажами Берия. — Третью мировую войну захотел? Прекращай балаган немедленно!

— Но, товарищ Берия, — начал оправдываться Павел, — вы же сами приказали…

— А своя голова на плечах есть? — закричал Берия так, что Павлу даже пришлось отвести трубку от уха. — Артиллерия и авиация этот район уже десять раз обработала. Кто знает, под каким кустом сейчас этот пидорас лежит. Сколько его еще искать? Уводи людей немедленно. Изменником теперь займется наша внутренняя агентура. Из-под земли достанут. Тебе, дураку, надо, чтобы сейчас пальба на границе прекратилась.

— Есть, — ответил Павел, и в трубке немедленно зазвучали короткие гудки.

Павел глубоко вздохнул, положил трубку на рычаг и произнес:

— В общем, так: людей отводить за границу. Огонь прекратить.

— А спецназ? — тут же спросил Кренц.

— Что — спецназ? — поднял брови Павел.

— Тех, кого окружили, — пояснил Кренц.

— Отбить, — развел руками Павел.

— Как? — тут же вскинулся Цанге. — Наши не смогли этого сделать в течение трех часов. А если им помощь еще не оказать…

— Сейчас одиннадцать, — Павел взглянул на часы, — скоро стемнеет. Может, они вырвутся? Спецназ все-таки.

— Это в Новгороде стемнеет, — хмыкнул Цанге. — А там север, белая ночь. Стемнеет… где-нибудь через месяц.

— Черт! — Павел вытянулся в кресле. — А если кинуть туда еще батальон, ну, два?

— Без артподдержки всех положат, — отрезал Цанге.

В комнате повисла тишина, которую через пару минут нарушил Кренц:

— Попавшие в окружение бойцы спецназа МГБ — солдаты народа. Если выжить в бою нет возможности, значит, они должны умереть. В атом они давали присягу народу и партии. Плен для сотрудника МГБ — дело недопустимое.

— Но шанс на спасение у них должен быть, — тут же вставил Павел.

— Разумеется, — криво усмехнулся Кренц.

— Значит, так, Цанге, — после изрядной паузы проговорил Павел, — запросите координаты окруженных. Нанесете артиллерийский удар по противостоящим им частям противника. Учитывая, что в отдельных местах наши части вошли в близкое соприкосновение с противником, допускаю, что они также могут пострадать. Общевойсковые части в течение двух часов после обстрела с территории противника не отводить. Может, кто из-под обстрела все же выйдет живым.

— Господин президент, — Маклай стоял навытяжку, держа у уха трубку телефонного аппарата, — противник начал артиллерийский обстрел нашей территории и частей, окруживших отряд противника.

— Перенести артиллерийский огонь в глубь территории противника и произвести авианалет с целью подавления ведущих огонь батарей, — сухо приказал Алексей. — С этой минуты на любое проявление эскалации конфликта будем отвечать адекватно.

Цанге, только что вызванный на переговорный пункт, ворвался в кабинет как вихрь.

— Товарищ президент, — доложил он, — противник обстреливает батареи на нашей территории. В наше воздушное пространство снова вошли самолеты противника.

— Черт! — Павел с силой ударил кулаком по крышке стола. — Артиллерии разрешаю открыть ответный огонь. Авиации отразить авианалет противника. Вход в воздушное пространство противника разрешаю. С этой минуты на каждый выпад противника отвечайте теми же методами.

— В таком случае позвольте ввести на территорию противника еще один батальон и увеличить захваченный плацдарм, — щелкнул каблуками Цанге.

— Разрешаю, — бросил Павел.

— Вы это серьезно? — склонил голову набок Григорьянц.

— Конечно, — поднял брови Павел. — Вылазка врага должна получить достойный отпор.

— Ну, тогда я в штаб, — неспешно поднялся на ноги и потянулся советский генерал. — Отдам приказ передвигаться к границе… На основании имеющихся у меня полномочий на случай агрессии стран Западного блока. Полагаю, это именно тот случай. Если уж решили в серьезную заваруху лезть, то без нас вам не обойтись. На границе-то у вас три приличных полка стоят, из той дивизии, что в Отечественную сражалась. А остальное… Западная армия не только многочисленнее вашей, но и подготовлена не в пример лучше. У них все, от капитана, с боевым опытом. А лейтенанты проходили обучение в военных училищах. Солдат своих они днями и ночами по полигонам гоняют, а не на стройках кирпичи класть заставляют. А у вас в народной армии, может, коровники строить и научились, но комсостав-то все из рабочей молодежи. С идеологической подготовкой у них все в порядке, а вот разберут ли, где фронт, где тыл, не знаю. Без нас вам никуда.

— Но вступление Советской армии в конфликт… — проговорил Павел.

— В данном случае находится в рамках договора о военном союзе и взаимопомощи, — проворчал генерал, повернулся на каблуках и вышел. За ним последовал Цанге.

Павел понял, что Григорьянц, как и Цанге, рад началу серьезного конфликта, в котором его роль возрастает безмерно, в котором он может уже не озираться на волю политического и идеологического руководства, который, возможно, открывает блистательную дорогу на вершины власти. Впервые за многие годы Павел по-настоящему испугался.

Петербургская белая ночь уже полностью вступила в свои права, когда в кабинет президента Североросской Республики вновь вошел генерал армии США О'Нейл, ненадолго выезжавший в свое посольство. Усталые от бессонницы и нервного напряжения лица воззрились на него.

— Позволено ли мне узнать, что произошло за полтора часа моего отсутствия? — осведомился американец.

— У третьей заставы идет бой частей пехоты, при поддержке минометов, артиллерии и авиации с обеих сторон. С нашей стороны участвуют еще и бронетранспортеры, — лениво проговорил Маклай. — Противнику удалось продвинуться еще на три километра в глубь нашей территории и выйти на приграничное шоссе. Принято решение перебросить в район конфликта танки. На новгородском направлении ничего не изменилось. Стороны смотрят друг на друга через прицелы заряженных орудий. Корабли Беломорской флотилии восточной Северороссии вышли на позиции для обстрела нашего берега. Мурманский торпедоносный авиаполк находится в высшей степени готовности и ждет приказа к атаке на суда противника. Данные радиоперехвата о передвижениях советских войск к границе вы, кажется, получили до своего отъезда. Четверть часа назад пришло подтверждение этой информации по каналам разведки генерального штаба.

— Ясно, — О'Нейл залихватски мотнул головой. — Я рад сообщить вам, господа, что мной получена санкция из штаб-квартиры НАТО рассматривать эти события как агрессию восточного блока против страны — члена НАТО. В связи с этим, я имею полномочия вступить в боевое соприкосновение с противником при первой же необходимости и просьбе с вашей стороны.

— Благодарю вас, генерал, — кивнул Алексей, — я этого ожидал.

«И боялся», — добавил он про себя.

Павел подошел к окну. На горизонте брезжил рассвет. Он почему-то вспомнил тот страшный рассвет двадцать пятого мая сорок первого года, когда рухнуло столько надежд, столько планов. Тот рассвет нес в себе ужас. Этот — серую тоску и безнадегу. Павел чувствовал себя водителем, отчаянно вертящим баранку медленно сползающего к обрыву грузовика.

— Что вы думаете обо всем этом, Кренц? — не поворачиваясь к единственному сидящему в его кабинете посетителю, проговорил Павел.

— Я думаю, — откашлявшись, произнес министр госбезопасности, — что если этого всего не остановить, уже к вечеру начнется третья мировая война. Ядерная, между прочим.

— Мы можем это остановить? — повернулся к нему Павел.

— Боюсь, уже нет, — отрицательно покачал головой Кренц. — Только если Москва…

Телефон на президентском столе тихо зазвонил. Павел быстрыми шагами подошел к аппарату и снял трубку.

— Молотов на проводе, — предельно усталым голосом произнес секретарь.

— Соединяйте.

В трубке щелкнуло, после чего Павел услышал голос своего бывшего начальника:

— Здравствуйте, товарищ Сергеев.

— Здравствуйте, Вячеслав Михайлович, — отозвался Павел.

— Я звоню из кабинета товарища Сталина, — скрежещущим голосом проговорил Молотов. — Только что закончилось экстренное заседание сокращенного состава Политбюро. Должен сообщить вам, что на заседании принято решение воспользоваться сложившейся в Северороссии ситуацией для упрочения позиций социалистического блока в Европе. В связи с этим мы решили предпринять определенные действия на внешнеполитической арене в ближайшие часы. Вам пока не рекомендуется существенно увеличивать зону конфликта, однако предлагается закрепить достигнутый военный успех в известном вам приграничном районе. Необходимо сообщить по радио о произошедшей вчера провокации западной военщины, приведшей к локальным стычкам на границе.

— Ясно, — с замиранием сердца произнес Павел.

Теперь он понимал, что весь этот конфликт стремительно становится составной частью очень большой игры… с непредсказуемым финалом.

— Мы не можем пока точно прогнозировать, — продолжил Молотов, — как будут развиваться события, однако Политбюро считает, что вам целесообразнее перегруппировать войска в соответствии с планом «А». Соответствующие распоряжения товарищу Григорьянцу уже направлены. Товарищ Сталин считает, что мы не можем упускать столь удачный политический момент. Противник проявился как явный агрессор, а Советский Союз имеет явное преимущество в численности войск и всех видах сухопутных вооружений. Вы меня поняли, товарищ Сергеев?

— Понятно, будет сделано, — проговорил Павел, опускаясь в кресло.

Ему вдруг стало душно настолько, что он резким движением ослабил галстук и расстегнул ворот рубашки. В голове пульсировала мысль: ««А», атака, наступление… Третья мировая». В трубке уже звучали короткие гудки.

Алексей посмотрел на часы. Было пять минут одиннадцатого утра. Его кабинет, давно переставший напоминать тихое рабочее помещение и превратившийся в зал, в котором постоянно совещались, спорили, курили и даже дремали люди, пропитался запахом табака и кофе. Телефон на столе тихо запел. Алексей мгновенно схватил трубку.

— Президент США, — коротко доложил секретарь.

— Соединяйте.

— Здравствуйте, господин Татищев, — услышал он вскоре скрежещущий голос Трумэна.

— Здравствуйте, — отозвался Алексей по-английски.

— У меня для вас важные новости, — сообщил Трумэн. — Советский Союз, основываясь на происходящих на вашей границе событиях и обвиняя НАТО в агрессии, выдвинул нам ультиматум с целым рядом неприемлемых условий. Одновременно советские танки вышли к границе Западного Берлина и максимально выдвинулись на запад, соблюдая боевые порядки. Я принял решение не идти на поводу у Сталина. Только что мной отдан приказ о приведении всех воинских частей США в Европе и Азии в состояние полной боевой готовности. Уже сейчас на самолеты стратегической авиации, базирующиеся в Европе, идет погрузка специальных бомб. Вы меня поняли? Мы не оставим вашу маленькую страну в беде.

— Господин Трумэн, — почти прохрипел Алексей, — вы отдаете себе отчет…

— Разумеется, — щелкнула трубка. — Глупо упускать такой благоприятный политический момент. Противник выглядит явным агрессором, а Западный блок имеет решительное преимущество в ядерном и военно-морском потенциале. В общем, как только в Берлине прозвучит первый выстрел, считайте, что вашего новгородского недруга Сергеева уже нет в живых. Мои летчики позаботятся об этом. Желаю удачи.

— Всего доброго, господин Трумэн.

Повесив трубку, Алексей несколько минут тупо смотрел перед собой, после чего обратился к собравшимся в кабинете:

— Господа, я прошу вас оставить меня на полчаса.

— Что? — удивленно поднял брови О'Нейл.

— Вон! — рявкнул Алексей.

Люди начали медленно подниматься со своих мест и выходить. Когда за последним из них закрылась дверь, Алексей поднял трубку аппарата связи с секретарем.

— Вольфганг, — проговорил он, — соедините меня с Новгородом, с Павлом Сергеевым.

— Что? — не понял секретарь.

— Я говорю, с президентом Североросской Народной Республики! — гаркнул Алексей. — Есть же какал-то связь. Наберите новгородскую телефонную станцию.

— По открытой линии?!

— Да, черт побери. Немедленно.

— Слушаюсь, — совершенно обескураженным голосом отозвался Вольфганг.

Павел заслушивал доклад министра государственной безопасности Кренца о готовности его министерства к работе в чрезвычайных обстоятельствах, когда на столе зазвонил телефон.

— Слушаю, — снял он трубку.

— На проводе Алексей Татищев, — произнес совершенно растерянный секретарь.

— Что?!

— Алексей Татищев, президент…

— Я знаю, — обрубил Павел, делая Кренцу знак выйти из кабинета, — соединяйте.

Через несколько минут он услышал в трубке знакомый голос:

— Привет, это я.

— Понял. Зачем звонишь?

— Нам надо это остановить.

— Ты действительно так считаешь?

— Да. Посмотри, до чего мы дошли.

— До чего ты довел.

— Давай не будем сейчас об этом. С минуты на минуту мы можем потерять контроль над ситуацией, если уже его не потеряли. Ты понимаешь, что если мы немедленно не прекратим все это, мир уже сегодня может взлететь на воздух?

— Что ты предлагаешь?

— Нулевой вариант. С двенадцати ноль-ноль прекращаем огонь и отводим людей и технику за границу. В двадцать один ноль-ноль производим обмен пленных по принципу: «всех на всех». К этому моменту все войска должны быть в казармах, а техника в ангарах. Думаю, и у тебя, и у меня достаточно возможностей проверить это.

— Где перебежчик?

— Не знаю.

— Не ври.

— Я правда не знаю! — заорал в трубку Алексей. — Какой перебежчик? Какой, к черту, сраный капитан, когда через час от твоего Новгорода может остаться один пепел?

— От Петербурга тоже.

— При чем здесь это? Решай, или все полетит к черту.

— Полдень… это через двадцать пять минут. Успеем?

— Должны успеть.

— Только без твоих провокаций.

— Я сделаю все, что сказал. Сделай и ты. Не ради себя, не ради меня, даже не ради Северороссии. Ради тех миллиардов, которые скоро могут превратиться в пыль.

— Я принимаю условия, — произнес Павел после непродолжительной паузы.

— Действуй. Двенадцать ноль-ноль, — произнес Алексей и повесил трубку.

В двенадцать часов ноль пять минут несколько листков бумаги с напечатанным на них разговором Алексея и Павла легли на стол Лаврентия Павловича Берии. Пробежав его глазами, всесильный советский сановник удивленно поднял брови, фыркнул и принялся, читать текст второй раз, уже внимательно. Просмотрев документ, он поднялся, подошел к окну, снова фыркнул, потер рукой жирный затылок и произнес:

— Интересно, очень интересно. Это надо запомнить.

Глядя, как у переходного пункта на автостраде Новгород–Петербург, через который никто не переходил уже примерно три года, танки обеих сторон, не отводя орудий от противника, сдают назад, Артем облегченно вздохнул.

— Доволен? — склонил голову набок внезапно оказавшийся рядом Генрих.

— Да уж, молодцы ребята, — усмехнулся Артем. — Надеюсь, что лидеры больших держав сейчас тоже угомонятся.

— Конечно. Для них это был экспромт. Они не успели еще провести нужную пропагандистскую подготовку. А сейчас и основа конфликта устранена. Успокоятся.

— Но всё же они стояли на самом краю…

— Не в первый и не в последний раз. Мир всегда висит на волоске. Пора привыкнуть. Самых разумных хватает на то, чтобы опомниться в последний момент.

— Сейчас могли и не опомниться, — пожал плечами Артем.

— Что же, это был бы их выбор. Пошли, Дмитрий какую-то новую штуку на основе барбекю приготовил, с баклажанами, помидорами и перцем. Я столетнее вино принес. Мы заслужили маленький праздник.

— Пошли, — согласился Артем.

Они по залитой солнцем поляне зашагали к широко раскинувшему ветви кедру, под сенью которого заметно помолодевший, сорокалетний Санин колдовал над жаровней.

Солнце уже клонилось к закату, а птицы пели ему обычную прощальную песню, когда двое совершенно измученных, испачканных землей и сажей людей вышли к шоссе. В руках у них были североросские модернизированные автоматы Федорова, а в изодранных в клочья одеждах, едва прикрывавших тела, еще можно было узнать остатки военной формы. Тот, что помоложе, был одет в форму рядового пограничных войск западной Северороссии, а тот, что постарше, в мундир капитана советской армии. Укрывшись за деревьями, они рассматривали шоссе и осторожно переглядывались.

— Что скажешь, Иван? — спросил капитан.

— Больше ничего не слышно, — отозвался пограничник. — Думаю, наши где-то рядом.

— Ты, когда в воронке у заставы лежали, тоже говорил, что ваши рядом, — проворчал капитан. — Чуть к эмгэбэшникам в руки не попали.

— Ну, ошибся, — смутился молодой. — Но от нас до границы километров двадцать.

— Это ничего не означает, — покачал головой капитан. — От меня не отстанут.

— А бой уже несколько часов назад стих, — проворчал Иван.

— Это ничего не означает, — повторил капитан. Слева послышался звук мотора. Вскоре на шоссе показался грузовик «руссо-балт» пятнистой раскраски.

— Наши, — повеселел Иван.

— Не спеши, — напрягся капитан.

— Да наши.

Иван быстро вышел на середину шоссе и замахал руками. Грузовик остановился, и из его кузова начали выскакивать солдаты в форме североросской армии. Капитан, вышедший из кабины, гаркнул:

— В чем дело, рядовой?

— Я с третьей заставы, — улыбнулся чумазый Иван. — Со мной перебежчик.

— Что?! – Капитан повернулся к выходящему из леса Антипову.

— Капитан, — произнес, отдавая автомат немедленно подскочившему к нему солдату и уже не глядя на Ивана, перебежчик, — я прошу вас немедленно доставить меня в Петербург, поскольку я имею важную информацию для…

— Конечно, — улыбнулся капитан, легким движением выхватил пистолет и выстрелил перебежчику прямо в сердце.

В тот же миг удар ножа оборвал жизнь юного пограничника. Забрав тело убитого перебежчика, спецназ МГБ СССР растворился в карельском лесу.