"Бизнес-блюз" - читать интересную книгу автора (Новоселов Дмитрий)

2

Драки во сне я всегда проигрывал. Руки не слушались. Как бы я не напрягался, они все равно были ватными и двигались как в замедленном кино. Зато в ночных кошмарах я хорошо бегал. Прытко.

Вот и сегодня я бежал куда-то в ужасе, непонятно от кого. Причем под конец я уже прекрасно понимал, что это – сон, но просыпаться не торопился. Мне было интересно, чем же все закончится. Я бежал со скоростью ветра, уши трепетали как флаги, упругим встречным потоком из глаз вышибало слезы, а из носа – сопли. В конце концов, я устал и открыл глаза. Лицо было мокрым, как будто я плакал. С чего бы это? Я встал и включил свет, потом опять выключил, мне казалось, что на меня кто-то смотрит с той стороны окна. Я уставился в проем – за стеклом пугающие очи черной зимней ночи, натянутые нервы электрических проводов и головная боль.

Я посмотрел на часы и обрадовался, что уже утро. Мне было немного легче, чем вчера, не так сильно ломало, но руки все равно тряслись. Сегодня день решающий и рискованный. Можно опять сорваться в пьянку. Есть два варианта: первый – пиво по минимуму, чтоб не сдохнуть, второй – совсем ни капли. Второй вариант, конечно, лучше. Если его выдержать, то завтра будет уже легко. Что ж, попробуем. Нужна хорошая горячая еда прямо с утра и чай, много чая с молоком.

В холодильнике кроме жаровни с пловом я нашел какой-то суп и миску с котлетами. Надо сказать, что Рита потрудилась на славу. Я щедро начерпал себе всего понемногу, в три тарелки сверх аппетита просто потому, что так было надо, и приготовился все это разогреть в микроволновке. Я совсем забыл, что печь была сломана, она стояла нараспашку, выставив наружу свое бесполезное чрево и воняла расплавленной пластмассой.

С газом тоже дело обстояло не так просто. Едва я включил конфорку, как у меня бешено заколотило в груди, к лицу прилила кровь и глаза сами собой стали закатываться. Я выключил огонь и пошел в ванную. Зеркало показало пунцовую, полную ужаса физиономию. Я включил воду и умылся. Сердце сразу встало на место.

Я вспомнил свои манипуляции с сигаретами и понял, что мне нужна вода. Пять минут ушло у меня на поиски двух огромных кастрюль, почти тазиков, с прозрачными крышками. Я наполнил их до краев и поставил по обе стороны от поверхности газовой плиты, осторожно повернул ручку и дождался появления синего огонька. Ничего не произошло. Уже лучше. Для обеспечения чистоты эксперимента, я выключил газ и отнес кастрюли в коридор, потом вернулся и включил конфорку. Меня опять шибануло, причем пуще прежнего. Если я чего еще понимаю в своем организме, то давление в момент появления огня поднялось у меня до двухсот двадцати, не меньше.

Я сел и задумался. У меня явно сорвало крышу. Теперь чтобы зажечь огонь, мне необходимо было произвести какие-то странные действия, в противном случае меня ждала смерть от гипертонического криза. Я почему-то очень сильно и долго ругал себя за то, что купил хату именно в этом доме. В соседней шестнадцатиэтажке газа не было, все плиты – электрические. Это психоз. Еще я вспомнил свою вчерашнюю неудачу в постели, и мне стало совсем херово.

После завтрака, который с горем пополам все-таки случился в моей жизни, я пошел в душ и опять стал представлять себя на тропическом острове. Мне казалось, что стоит уехать из этой зимы, и все в моей жизни наладится. Только уехать надо не по тур – путевке, а насовсем, тогда я буду своим каменным членом сшибать бананы и сколько угодно греть руки у костра.

Я позвонил Аркашке и попросил его приехать. Вдруг я все-таки выпью пива, да и потом, садиться за руль в таком состоянии опасно.

Пока Аркашка ехал, а волосы мои сохли, я признался себе в том, что у меня патологическая боязнь огня и импотенция. От этого вывода мне легче не стало. На выходе я, как всегда, столкнулся с генералом.

– Привет, – сказал Макарыч.

– Здравствуйте.

Макарыч ждал, что я скажу что-нибудь еще. Ему нужно было услышать от меня ключевую фразу, чтобы блеснуть словесной удалью. Видя, что я молчу и опасно приближаюсь к бронированной двери, он не выдержал и спросил:

– Как дела?

– Сухо во рту.

– Сухое говно к сапогам не прилипает! – радостно сказал генерал.

– Смешно, но не в тему, – охладил я его пыл.

– Согласен.

Я открыл дверь тамбура и вышел. Потом вернулся.

– Макарыч, можно к тебе на две минуты? Есть разговор.

Генерал отодвинул ногой Пулю и пропустил меня внутрь. Мы прошли на кухню.

– Слушай, Макарыч, у меня проблемы с членом.

– Не слушается?

– Да.

– Есть такой закон: до четырнадцати лет – пиписька, с четырнадцати до шестидесяти пяти – член, потом опять – пиписька. Вселенная развивается по спирали. Этот закон…

– Я серьезно, – перебил я генерала.

– Тебе сколько лет?

– Тридцать девять.

– Рановато. Сходи к урологу. Все проблемы отпадут. Экология, нервы, курево и водка. Обязательно сходи к урологу. Очень хорошо помогает. Говорю по собственному опыту.

– А у тебя есть хороший специалист?

– Я лечусь в ведомственной больнице. Тебя туда не пустят.

– Забыл. Тебе сколько лет, генерал? – спросил я напоследок.

– Шестьдесят четыре, – ответил он и поспешно добавил мне вслед: – Но этот закон на меня не распространяется.

– Кто бы сомневался, – отозвался я уже из лифта.

В конторе мое появление стало неожиданностью. Так быстро и так рано меня не ждали. Я прошел к себе, сел за стол, достал чистый лист и начал писать план. Дел было дофига.

Погрузившись в рутину, я как-то забыл о неприятностях и похмелье. В десять часов десять минут мне стало плохо. Все тело покрылось испариной, подступила тошнота. Я знал, что это только начало и попросил Ларису принести большую кружку крепкого чая. Если я сегодня выдержу, то завтра все пройдет, только руки будут трястись еще дня два и по утрам будет мучить страшный депресняк. Вместо Ларисы чай мне занес Чебоксаров.

– Здорово, – радостно сказал он. – Сделал рентген. Все нормально. Врачи говорят – невралгия. Продуло, видимо.

– Поздравляю, – вяло отозвался я.

– Кто-то мне обещал, что страховкой я заниматься не буду. На деле только я и занимаюсь.

– Я тебе обещал, что вступлю в контакт с представителями страховой компании, когда они появятся, и буду утрясать дела в случае проблем. Мы платим семь тысяч в месяц юристам из фирмы «Право» только за то, что они проверяют наши договора, текст которых не меняется уже года три. Пусть один раз в три года повкалывают.

– Не будем же мы вводить в курс дела юристов, – промямлил Колька.

– В курс какого дела? Нет никакого дела. У нас бумага сгорела. Сгорела! Понял? Если кто-то в этом усомнится, сразу зови меня.

– Ты смотрел отчеты по результатам прошлого месяца? – сменил тему мой напарник.

– Ты прекрасно знаешь, что нет, – раздраженно ответил я.

– Там ничего хорошего. Мы стоим. Роста нет.

– Посмотрю. Потом обсудим.

Я попытался отхлебнуть из кружки, слишком дрожали руки. Когда Дальтоник уйдет, пригублю без рук, просто нагнусь. Колька посмотрел на меня с жалостью.

– У тебя нет хорошего уролога? – спросил я.

– Целых два. Что случилось? Простатит?

– Ну, – расплывчато протянул я.

– Тебе давно надо подумать о своем здоровье, – назидательно улыбнулся Чебоксаров. – Я дам тебе телефоны, скажешь, что от меня, все будет нормально. Я, между прочим, каждый год для профилактики хожу на массаж простаты. Мне ведь все-таки надо когда-нибудь жениться.

Колька ушел за телефонами, а я поспешно, с горем пополам, выхлебал чай и стал рассматривать листки, которые остались от вчерашней странной посетительницы. Я машинально отметил про себя, что бумага была ксероксной, плотностью восемьдесят грамм на квадратный сантиметр, скорее всего «Снегурочка», наверняка наша. С одной стороны листки были весьма неэкономно исписаны мелким корявым почерком. Чувствовалась рука Виталика. Он щедро чертил какие-то стрелки и линии, под которыми выводил странные надписи. «Фуджик на второй пенек. Асус на третий», – прочитал я. Часто упоминались дрова и гектары. Галиматья какая-то.

С обратной стороны на листках были рисунки. Лица, пейзажи и принцессы. Моя дочь обзавидовалась бы их сказочной красоте.

Дальтоник принес номера телефонов. Я показал ему художества нашей будущей работницы.

– Профессионально, – похвалил Колька, и, указав на одну из принцесс, добавил: – А вот Лариса.

Я присмотрелся и вправду узнал нашу секретаршу. Мы позвали Ларису и показали ей рисунок.

– Ой, – сказала она. – А я и не заметила. Какая я здесь красивая! Можно я его заберу?

– Не жалко.

– Оказывается, она еще и художница, – с уважением сказала Лариса, забрала листок и ушла. Дальтоник тоже свалил. Оставшись один, я разложил перед собой рисунки и стал любоваться. Самому мне бог талантов не дал и как все это происходит у других, мне было непонятно и завидно.

Вот взять хотя бы эту Лену, вроде бы ничего особенного, а за несколько часов ожидания она легко сотворила целую галерею. Из одиннадцати листов, на шести красовались изображения женщин в праздничных нарядах, на пяти – пейзажи и на одном – замысловатый узор. Я представил себе, как эта Лена сидит потная на диване в приемной и от нечего делать рисует принцесс, потом ей это надоедает и она начинает подыскивать натуру. Исчерпав прелести нашей секретарши, она напрягает память и рисует городские пейзажи.

Я разложил их в одну линию и оказалось, что все они складываются в панораму. Тополь, забор, железные ворота, башенка с часами. Частный сектор. Скорее всего, это вид из окна. Каждый день она просыпается, отдергивает шторы и видит одну и ту же картину. Часы показывают восемь, на деревьях лежит снег, в ворота въезжает машина.

Зашел Аркашка. В течение получаса он грузил меня по продуктовому бизнесу.

– Скоро нам придет полная жопа, – горячился он. – Москва лезет в регионы. Открывают гигантские склады – магазины и торговать в розницу по оптовым ценам. Надо что-то делать, шеф. Развития нет никакого.

– Ладно, посмотрим. Не трепли нервы раньше времени.

Аркашка ушел. Позвонил Полупан.

– Картина складывается неоднозначная, – сообщил он. – Наконечный умер все-таки от отравления продуктами горения. Алкоголь в крови есть, но мало. В башке дыра. Рассматривается две версии. Первая – человек споткнулся, упал, ударился головой, потерял сознание, выронил спичку или сигарету, после этого все сгорело. Вторая – ему был нанесен удар, после чего склад облили легковоспламеняющейся жидкостью и подожгли.

– Тогда должны остаться следы этой жидкости, – с умным видом вставил я.

– В МЧС докладывают, что есть следы бензина, дело в том, что на месте происшествия находилось как минимум две канистры, во время пожара они взорвались. Все свидетели эти взрывы слышали. Естественно, бензин разлетелся по всему периметру и смазал картину.

– Канистры Аркашкины.

– Экономил? Покупал ворованный бензин? – быстро спросил Полупан.

– Это вы сами у него узнайте. А вообще-то я думаю, что вся эта история – нелепый несчастный случай. Там у нас кроме бумаги воровать было нечего. А ее нужно вывозить КАМАЗами.

– Мы сейчас выезжаем на место, будем искать угол, об который Наконечный стукнулся. Или орудие убийства. Еще раз потреплем сторожа. Вчерашняя подруга не появилась?

– Пока нет. Она необязательно сегодня придет. Может, завтра или позже. Как появится, сообщим, – успокоил я милиционера. – И это… Виталик иногда, когда выпивал, курил.

– Ясно.

Положив трубку, я пытался заставить себя не думать про мертвого Виталика, но ничего не получилось. Вспомнилась вчерашняя неудача с Ритой и тряпичный член. Я позвонил урологу. Тот был очень занят, но, услышав, что я от Чебоксарова, сильно обрадовался и назначил встречу на четверг.

– Только, пожалуйста, хорошенько помойтесь, – мягко, но настойчиво сказал он.

Судя по его положительной реакции, нетрудно было догадаться, какое непомерное количество капусты оставил Колька в его кабинете.

Чтобы хоть как-то успокоить нервы, я убрал в сторонку Ленины рисунки, залез в нижнюю полку стола и достал свою секретную папку. В ней хранилась моя переписка со всевозможными риэлторскими и туристическими фирмами, которые предлагали недвижимость на побережьях. Тут у меня были и Сочи, и Геленджик, и Крым, и Кипр. Одно время мне очень нравился Таиланд. Я даже всерьез задумывался о том, чтобы купить небольшой ресторанчик в Пхукете, но теперь, в связи с атипичной пневмонией, эта тема отпала. Мне нравились Бали и Каймановы острова, реально было осесть на Кубе, но больше всех меня влекла к себе Новая Зеландия. Я столько прочитал об этой земле, что мог бы без проблем устроиться экскурсоводом. Одна незадача, чтобы получить в этой стране гражданство в качестве бизнесмена, нужно внести один миллион долларов, а у меня его пока не было.

Я давным-давно, почти наизусть знал все цены на любой вид недвижимости в районе экватора, начиная от ветхой лачуги и заканчивая шикарной виллой. В большинстве случаев то, что нравилось, было мне не по карману. Я уже вполне успокоился на эту тему. Но куда же девать мечты и картинки? В самые занудные периоды своей жизни я раскладывал перед собой красочные проспекты и любовался зелеными озерами, голубыми водопадами и заоблачными высями.

Позвонил Шамрук.

– Через пятнадцать минут, – сказал он, – привезу к тебе в канцелярский офис заместителя директора центрального универмага. Это мой приятель, он посмотрит твой ассортимент. Универмаг сейчас готовит договора с генеральными поставщиками на будущий год. Если вы с ним договоритесь, то они разрешат вам завалить их канцтоварами и бумагой. С деньгами у них все в порядке.

– Спасибо, выезжаю, – знаю я его приятелей, – одни сплошные деграданты.

По пути на завод геофизического оборудования, где мы арендовали весь второй этаж под оптовую канцелярскую фирму, я опять вспомнил вчерашний вечер и сегодняшнее утро.

– Слушай, Аркашка, – спросил я. – Как ты относишься к огню?

– В смысле?

– У тебя не возникает страха перед пламенем?

– Нет, – сказал он, потом с интересом посмотрел на меня. – Шеф, это на тебя так пожар подействовал. Попей валерьянки.

– А это… Ну… У тебя были неудачи с женщинами?

Аркашка опять вылупился на меня, бросив дорогу. Мы могли врезаться.

– Один раз было, – серьезно сказал он. – Влюбился в дамочку, знаешь, такая интеллигентная, в очках. Месяц ухаживал. Дарил цветы, даже стихи читал. А когда до дела дошло, она так элегантно очки сняла и что-то умное сказала приказным тоном. У меня, хоп… И никакого ветра в парусах.

Он усмехнулся.

– С этой девушкой мы, естественно, расстались. А у меня начались комплексы. Знаешь, как избавился?

– Ну?

– Купил двух проституток и двое суток с ними кувыркался. Представляешь, не выходя на улицу. Они мне чуть все мозги через член не высосали. Зато все восстановилось.

Я принял к сведению Аркашкин опыт.

За стеклами опять шел снег. Крупно, целыми кусками. Между ними каким-то загадочным образом летали голуби.

Шамрук уже уехал. По выставочному залу среди нескольких суетливых женщин бродил с деловым видом заместитель директора центрального универмага. Он был невысокий мятый и неопрятный. Фамилия у него, как потом выяснилось, была – Штейх.

– Вы меня отвезете обратно? – в первую очередь спросил он.

– Обязательно.

– Нас устраивает ваш ассортимент, – продолжил он, немного помолчав. – Все зависит от условий.

– Мы даем десять процентов, наличными.

– А пятнадцать можно? – осведомился гость.

– Можно, – я был к этому внутренне готов. – Но тогда нам придется на пять процентов поднять базовые цены.

– Годится. Ваши цены нас устраивают. Когда расчет?

– В тот же день, как только деньги упадут на наш счет.

– Завтра жду вас для заключения договора. Приятно говорить с деловыми людьми.

– Взаимно.

Вот и весь разговор. Человек берет взятки, не стесняется этого, открыто говорит об этом и точно знает, сколько ему надо. Без всяких выкрутасов, все довольны. Непонятно только куда он тратит бабки. Явно не на себя. Скорее всего большая их часть остается на дне стакана.

Я попросил Спицына отвезти гостя, мне не хотелось сидеть с ним в одной машине. Ко мне подошла Вероника, наш офис менеджер, и взволновано сказала:

– Сергей Леонидович, мне нужно с вами срочно поговорить наедине.

– Заманчиво, – осклабился я. – Где уединимся?

– Идемте на первый этаж, – Вероника не приняла моей шутки.

Мы спустились в фойе. Через, по-советски огромные, витражи было видно улицу и нас снаружи тоже. Вероника отошла в сторонку, прислонилась к стене и порывисто сказала:

– Сергей Леонидович, у нас появились воры.

– В смысле?

– У нас воруют товар.

– Кто?

– Я не знаю.

– На складах недавно была ревизия. Все было чики– поки.

– В том-то и дело, они все делают так, что никакая ревизия не найдет.

Я заметил, что последние года три мне все труднее воспринимать плохие новости. Если раньше неприятные известия я слушал бойцовски и смело бросался в схватку навстречу трудностям, то теперь любая фигня ничего кроме паники не вызывала. Мне даже не хотелось слушать. Спрятаться, отодвинуться. Пусть кто-нибудь все это решает.

– Рассказывай, – с трудом сказал я. – Как ты это обнаружила?

– Две недели назад ко мне приходила двоюродная сестра, купила сыну ранец, пенал, фломастеры. Я выписала накладную, она оплатила, получила на складе. Сегодня она пришла, попросила поменять ранец на более крупный. Ну, я посмотрела, товар не испорчен, решила поменять. Я ведь ничего неправильного не сделала?

– Нет.

– Тем более что она берет более дорогой товар. Так ведь?

– Так.

– Я зашла в «ОДИН ЭС», нашла эту накладную и обомлела. Она была исправлена. В нее вписали двадцать пачек несуществующей «снегурочки», благодаря чему сумма увеличилась на две тысячи. Я отлично помню эту накладную, там никакой бумаги не было. Вы понимаете?

– Нет.

– Они воруют бумагу, или какую другую продукцию, потом входят с любого компьютера в базу, задним числом вписывают украденный товар в подходящую накладную, выписанную на частное лицо и все! Якобы этот товар куплен за наличку.

– Ну и?

– Что ну? – рассердилась она на мою тупость. – Повторяю еще раз. Мы каждый день пересчитываем наличные деньги, сверяем их с накладными, выписанными на частных лиц или на любых других фигурантов, где есть пометка «нал». Больше мы к этим накладным никогда не возвращаемся! Но, в накладные, где клиент указан, они подставить ворованное не могут, потому, что покупатель может вернуться с этой бумажкой, или, например, он может получать с отсрочкой. А частное лицо считается разовой покупкой, и их всех не упомнишь. Я ведь не одна выписываю. Просто так совпало, что они подставили именно в мою накладную.

– Че за херня? Я ничего не понимаю. У нас бухгалтеров, как собак нерезаных, можно на выездных ревизиях колымить.

– Бухгалтера тут как раз ни при чем. У них по документам и по товару все сходится.

– Как же так?

– Наличные мы считаем каждый день, а ревизию проводим раз в четыре месяца. К этому времени они делают так, что документы соответствуют остаткам на складе. У нас схема неправильная. Бухгалтерия принимает данные компьютера как факт, берет их и сверяет с реальным количеством товара на складе. А ошибка уже в компьютере.

– Значит нужно сверять приход наличных, безналичных денег и остаток в течение всего месяца. Тогда бы все выплыло.

– Наверное. Но, есть ведь еще товар, отпущенный с отсрочкой платежа. Его тоже нужно учитывать. Нам нужно срочно усовершенствовать или менять программу.

– Это верно, – я почесал затылок. – А сейчас реально отличить исправленные накладные?

– В принципе, да.

Вероника облизнула губы и уставилась в стекло входной двери. Плечи у нее дрожали. Весь мир за окном дрожал, как мои руки. Ветер злился и хотел прорваться внутрь, чтобы погреться и скинуть с себя белых мошек. Он бился в створки и стекло дрожало под его ударами. Все вокруг превратилось в дрожь.

– Значит, мы можем легко посчитать, сколько они украли, – сказал я.

– В принципе, да, – после паузы радостно ответила Вероника. – Я как-то об этом не подумала, – она нахмурилась. – Правда, это будет гигантская работа, надо по новой пересчитывать каждый день.

Моя правая рука вытащила телефон, набрала какой-то номер и поднесла к уху. Я даже не заметил. Когда на том конце сказали алло, мне было невдомек, кто это. Я смотрел на Веронику, вначале на лицо, потом на грудь. Под моим взглядом грудь увеличилась до невероятных размеров и поглотила пространство. Возможно, это была самая красивая грудь из тех, которые встречались в моей жизни. Я с размаху бросился в нее и стал барахтаться. И что самое обидное – никакого возбуждения. Абсолютно!

– Что мне делать? – прекрасным голосом спросила Вероника.

– Ты че молчишь, придурок? – спросила трубка голосом Дальтоника.

– Ты никому не говорила? – это я Веронике.

– Секунду, – это я Кольке.

– Нет, – пропела Вероника.

– И не надо. Будь как ни в чем небывало. Никому ничего не говори.

– Я пошла?

– Угу. Чебоксаров, ты где?

– Я ем «У дедушки».

– Жди, я мчусь, – опрометчиво сказал я и минут пятнадцать ждал Аркашку.

Я решил, что Спицину последние известия знать пока необязательно, когда он высадил меня «У дедушки», я отослал его за вином.

– Все-таки на днях жена приезжает, надо вернуть все на место, – сказал я.

– Вы опять все скушали, шеф? – съехидничал Аркашка.

– Мне помогали.

В ресторане я сразу увидел своего компаньона. И без того жирная морда «Дальтоника» лоснилась, как будто он за минуту до моего прихода упал лицом в масло. Ел он очень энергично, как в последний раз.

Я рассказал ему все, что мне поведала Вероника, слово в слово. Он задал мне такие же вопросы, что я задавал Веронике. Я точно так же на них ответил. Минут пять он молча продолжал набивать зоб, потом вытер тарелку куском хлеба и отправил его в рот.

– Ну? – спросил я.

– Нужно звонить Спарыкину, – кое-как выдавил он.

– Ты без Спарыкина скоро в носу поковырять не сможешь, – с раздражением сказал я.

– Он мент, хоть и бывший. Как бы нам дров без него не наломать.

Тоже верно. Нужно не просто узнать, кто это, но и попытаться вернуть хотя бы часть денег.

Чебоксаров позвонил полковнику. Они немного поговорили, потом Дальтоник долго слушал трубку и, наконец, сказал:

– Давай без дешевых понтов. Ты – пенсионер, тебе уже давно делать нечего. У нас проблемы. Приезжай.

Чтобы не сидеть без дела, он заказал себе стакан кофе, конфеты и два пирожных, я ограничился кружкой чая с лимоном.

– Ты не находишь, что это все очень подозрительно? – спросил Чебоксаров, облизывая палец. – Вначале у нас сгорел склад, теперь обнаружилось воровство. Может, есть какая связь?

Мне эта мысль в голову не приходила.

– Да, очень подозрительно.

Спарыкин приехал через двадцать пять минут. Года три назад он бросил курить и сильно помолодел. Недавно я слышал от Кольки, что они собираются вместе бегать на стадионе. Я не мог себе представить Чебоксарова бегущим, ему даже ходить трудно, а вот полковника – вполне. Если так дальше пойдет, то он может омолодиться в конец и трансформироваться в младенца. Плакала тогда наша крыша.

Спарыкин внимательно нас выслушал и сильно обрадовался. За последние несколько лет он впервые очутился в своей стихии. Ловить, выслеживать и хватать за яйца – это то немногое, что он умел делать в совершенстве. Он сделал мудрое лицо и решительно заявил:

– В первую очередь нужно определиться, что у вас, вернее, у нас, похищали. Деньги или материальные ценности. Это уменьшит круг подозреваемых и поможет нам до конца вникнуть в схему.

– Ясно, понятно, что ценности, – сказал Чебоксаров.

– А может, деньги. А бумаги подделывали, чтобы это скрыть, – не согласился полковник.

Мы задумались.

– Воровали бумагу, – определился я.

– Воруют бумагу, – поправил меня Колька. – И канцтовары.

– Во-первых, – сказал я. – Деньги украсть почти невозможно. Все пробивается через кассу и сдается по чеку. Во-вторых, Вероника сама сидит на деньгах. В-третьих, На кассе работают разные люди, чтобы что-то украсть должен быть сговор.

– Во-первых, касса – это фигня, – передразнил меня полковник. – Во-вторых, Веронику из числа подозреваемых никто не исключал, и, в-третьих, иногда в сговоре участвуют до десяти человек. Вы, пацаны, ни черта не понимаете в жизни. Сейчас знаете, какая самая большая проблема в бизнесе? – спросил он и сам себе ответил: – Кадры! Устраивается прохиндей к деньгам, ворует тысяч пять – шесть и сваливает. И фиг его привлечешь. Вроде мелочь, никто мараться не хочет. Да и доказать трудно. Нужно всегда ловить с поличным! А то он в одном месте украл, десять метров прошел и снова устроился на работу.

– Алексей Лукьянович, это все мы и так знаем. Но это не наш случай.

– В любом варианте нужно ловить с поличным. Поэтому заткнитесь, ведите себя, как ни в чем не бывало, и предоставьте все мне. Я буду думать.

– И все-таки, если бы они воровали деньги, то схема бы была совсем другая, – не унимался Чебоксаров. – Тут можно сыграть на скидках, на отсрочках, да мало ли…

Я еще раз объяснил Спарыкину, что и куда вписывали воры.

– Хорошо, – согласился он. – Если они воруют бумагу, то это еще легче. – Потому что украсть – это пол дела. Самое главное – продать. Через сбыт мы их и хапнем. Воруют обычно то, что можно быстро продать.

– Бумагу легче всего, – сказал Колька. – Она, как хлеб!

– Она, как колбаса! – дополнил я. – Только дороже!

– Отдыхайте, пацаны, – успокоил нас наш защитник. Он выглядел энергичным и счастливым. – Завтра я предоставлю вам план действий. Между прочим, это заведение в дни моей молодости называлось «Снежинка». В восемьдесят втором я работал в ОБХСС и разрабатывал местного директора за воровство сахара. Теперь он в Канаде.

Поигрывая мускулами на бычьей шее, полковник рассказал нам два по-ментовски тупых и жестоких анекдота, выпил стакан светлого чая и отвалил.

Как-то незаметно подкрался вечер. Ничего прекрасного и романтического в нем не было. Я прислушивался к своему телу и с отрадой замечал, что физически понемногу успокаиваюсь. Интересно, что будет с нервами?

Колька все еще что-то жрал. Я прищурился и смотрел, сквозь пелену, как по ресторану снуют люди. Народу было много. Если поднять голову на стеклянный потолок, то казалось, что все они ходят вверх ногами, прилипая к «армстронгу» каким-то непостижимым образом. Как мутанты. Точно! Меня окружают мутанты! Десятки мутантов. Я стал разрабатывать план бегства. Если вскочить на стол, уцепиться за люстру и перелететь к барной стойке, то можно очень быстро перемахнув через нее оказаться на улице. А там – свобода. Свобода, которой мне так не хватает!

Чебоксаров помахал у меня перед глазами рукой.

– Эй, – позвал он. – Ты куда вылупился?

– Ищу путь к свободе.

– Мне кажется, что на сегодня мы и так свободны. Ты домой?

– Да, поехали.

В машине Дальтоник сказал:

– Ты должен мне три дня.

– Каких три дня?

– Вместе с сегодняшним я возил тебя три дня. Теперь ты мне должен. Когда за руль сядешь?

– Завтра.

– Значит, завтра я машину не беру?

– Я, между прочим, никогда не считал, сколько раз я тебя возил, – возмутился я.

– А я считал. Ты мне должен.

– Ладно. Созвонимся.

В сумерках опять начинались тяжелые облака. Как будто кто-то несколько раз провел грязной пятерней по белой известке.

Выйдя из лифта, я по очереди показал язык во все камеры генерала. Мне показалось, что со временем видеоглазки стали заметнее. Может быть, я просто знал о них, каждый раз присматривался и привык, а может – где-то что-то осыпалось, и линзы поперли наружу из-под штукатурки.

– По-моему, – сказал я стоящему на пороге генералу. – Твоя слежка потеряла секретность.

– Дурак не поймет, а умных нету, – и на этот раз отличился Макарыч. – Зайдешь?

– Почему бы и нет.

Мы прошли в зал и сели на диван.

– С того раза кое-что осталось, – предложил сосед. – Будешь?

– Я в стадии ремиссии, – гордо заявил я. – Только, пожалуйста, без комментариев.

В комнатах у генерала все было по-спартански просто, мне кажется, что если бы не жена, то Макарыч установил бы в зале двухъярусную кровать, тумбочку с флагом и телевизор.

Телевизор был включен. В местных новостях показывали, как наш губернатор перерезал ленточку перед недавно отстроенным коровником, в одном из районных центров. Вокруг правителя стояли серьезные мужики с обвислыми щеками и дружно аплодировали. Вид у губернатора был такой, как будто он построил этот коровник своими собственными руками. Какой-то колхозник подошел к микрофону и стал слезно благодарить нашего вождя.

– Дорогой товарищ губернатор, вы так много делаете для тружеников села, – кипятился он. – Благодаря вашей неусыпной заботе мы с каждым годом живем все лучше и лучше. Спасибо вам, что вы не даете проклятым олигархам из Москвы в лице Пичугина разворовать наше народное богатство!

Генерал прикатил с кухни сервировочный столик, нажал кнопочку на пульте, прислушался к воцарившейся тишине, налил в рюмку пятьдесят грамм водки, выпил и закусил соленым груздем. Я проглотил слюну и ограничился одним грибком.

Кто-то мне хвастался, что может поддерживать беседу и вести задушевные разговоры на трезвую голову. Я очень сильно сомневался, что такое возможно, но решил попробовать.

– Давно собираюсь тебя спросить, – решительно начал я. – Что это ты там преподаешь в своем институте?

– Теорию самозащиты и безопасности.

– И в чем она заключается?

– В двух словах?

– В двух словах.

– Нужно знать опасность. Другими словами: ожидание опасности на девяносто процентов обеспечивает твою безопасность.

Пуля уселась мне на носки. Из уважения к генералу я ее не оттолкнул.

– Как это? – спросил я.

– Каждое свое действие ты должен оценивать с точки зрения наличия риска и опасности. Ну, например: вышел из дома, под ногами лед, перейди на другую сторону, потому что существует опасность упасть и разбить голову. Близко к стенам дома ходить нельзя, потому что может упасть сосулька. Все просто.

– А летом?

– А летом – кирпич.

– Значит нужно постоянно ждать опасность?

– Постоянно.

– Так и свихнуться не долго.

– Ничего подобного. Тренированному человеку незачем все время об этом думать. Он все делает автоматически. Подсознательно. Тем более что это нужно только тем людям, чья работа связана с экстремальными ситуациями.

– Это как раз про меня.

– А что экстремального в твоей работе?

– Все. То пожар, то воры, то конкуренты, то налоговая инспекция, то бандиты (теперь уже реже), то менты (они гораздо чаще), то кидалово. Доллар растет – херово, падает – еще хуже, и так далее, до бесконечности. Теперь еще это евро. Одна сплошная экстремальная ситуация. За последнее время ни одного хорошего известия.

– Дурак ты.

– Только не надо говорить, что я смерти не видел. Меня даже с моста кидали как Ельцина.

– Это все пройдет. Все еще сто раз изменится.

– Когда? – почему-то с надеждой спросил я. – После чего?

– Может, само собой, – генерал задумался. – А может, после какого-нибудь события. У каждого в жизни бывает событие, после которого все меняется. У каждого человека и у каждого поколения.

– А у тебя?

– Конечно.

– Победа?

– Когда случилась Победа, мне было шесть лет. Мал, конечно, но все помню. Это был такой восторг, время наивысшего счастья.

– В детстве любое событие – счастье.

– Согласен.

– Нам казалось, что после Победы все, все будет по-другому, – продолжил генерал. – Мы думали, что все изменится и вот теперь-то мы, наконец, заживем.

– А на самом деле?

– А на самом деле ничего не изменилось.

– Моя мать мне рассказывала, – сказал я, – что когда она училась в Москве в институте, ей удалось пробиться к дороге, по которой ехал в кортеже Гагарин после своего полета. Они с девчонками испытали такой восторг, какого у нее в жизни уже никогда не было. Им тоже почему-то тогда показалось, что теперь в их жизни все изменится, не за горами всемирное счастье. Именно за этим оцеплением весь мир перевернулся.

– А на самом деле ничего не изменилось?

– Ничего.

– Я лично знал Гагарина, – сказал генерал. – У него нет никаких заслуг. Только внешность и биография. Везунчик. Мало того, что этот мальчишка сам погиб, он еще разбил самолет и погубил прекрасного человека и опытного пилота.

Некоторые высказывания генерала меня раздражали. Я не сомневался, что в его рассказах процентов пятьдесят вранья. Зачем ему это, я не понимал. Может, виноваты маразм со склерозом?

– Вот я сейчас подумал, – продолжил Макарыч, – в моей жизни на самом деле было всего одно событие, после которого все изменилось.

– Какое?

– Это когда я, наконец, попал под женскую юбку. Ты помнишь, в ранней юности, как много тайн скрывал в себе этот предмет туалета? Так вот, после того, как мне удалось запустить туда руки и кхм… Все изменилось.

– Тоже мне событие.

– Для меня – да.

– А сейчас никаких тайн?

– Ну почему же? Тайны, они разные бывают, – улыбнулся генерал. – А у тебя что-нибудь подобное было?

– События, после которого моя жизнь полностью изменилась, в моей судьбе еще не было. Все шло гладко, по нарастающей.

– Значит будет. Вот-вот. Не кисни.

Между моей дверью и дверью генерала всего шесть метров. Это расстояние находится внутри дома, в самом его центре, но, почему-то, проходя его, я ощутил пределы и услышал шорохи вьюги. Я физически почувствовал, как нас засыпает, весь мир, весь дом, но это не снег, а изорванные в белые клочья листы бумаги, на которых была написана моя непонятная жизнь за последние пять лет.