"Последний аргумент" - читать интересную книгу автора (Казаков Дмитрий Львович)

Глава 4. Двадцать второе мая.

Солнце поднялось из-за крыш бодрым оранжевым шаром, полным огня и жизни. Все вокруг сразу озарилось ярким утренним светом, сумрачные тени, оставшиеся от прошедшей ночи, куда-то попрятались. Стало ясно – вот он, новый день. Радуйтесь, люди!

Виктор отвернулся от монитора и протер глаза, которые горели так, словно в них насыпали песка. Он всю ночь провел у компьютера, и сейчас за спиной тихонько попискивал принтер, в муках рождая последние страницы утреннего отчета.

Ворчливо зашумел чайник. Шум достиг максимума, щелкнуло, и хитрый прибор отключился.

Зевая с таким завыванием, которого испугался бы и матерый тигр, Виктор выбрался из кресла. Растворимый кофе с шорохом высыпался в чашку, туда же с журчанием плеснулся кипяток.

Бодрящий аромат потек по комнате, заставляя уставшие и затекшие мышцы расправиться, а скисшие от непрерывного напряжения мозги – почувствовать прилив свежести. Мир вокруг стал живым, ярким, словно с него сдернули серую пелену.

На вкус кофе оказалось гораздо хуже.

Виктор отставил недопитую чашку, собрал бумаги. Часы показывали без пяти девять – полковник Мухаметшин уже должен прибыть в отдел. Лучше не заставлять его ждать.

Приемная оказалась открыта. Заспанный секретарь тер ладонями глаза, на экране его компьютера крутился, переливаясь всеми цветами радуги, шарик скринсейвера.

Виктор кивнул и, дождавшись ответного кивка, прошел в кабинет полковника.

Тот нависал над столом, подобно мрачной грозовой туче. На подбородке начальника отдела виднелась черная щетина, успевшая вырасти за ночь, а во рту дымилась сигарета.

То, что полковник не успел побриться, говорило о многом.

– Проходи, майор, – проговорил Мухаметшин угрюмо. – Ночью меня вызывали на совещание к президенту, и наш министр меня там с дерьмом смешал…

Виктор сочувственно хмыкнул, усаживаясь.

– Докладывай, – приказал полковник, остервенело раздавливая сигарету в пепельнице. Точно сворачивал шею особенно опасному террористу. – Может, хоть ты чем порадуешь…

– Порадую, – довольно ухмыльнувшись, заявил Виктор.

Зашуршали, появляясь на столе, крупные глянцевые фотографии. По ним бегали блики от бьющего в окна утреннего солнца и казалось, что на картинках что-то двигается, что они живые.

– Что у нас здесь? – пробурчал полковник, беря в руки один из снимков.

– Это кадры видеосъемки, которая велась камерой внешнего наблюдения службы безопасности одного из коммерческих банков, расположенного на улице Мясницкой. Получены они вчера, в то время, когда последовал звонок от представителей Российского национального комитета.

– Так, очень интересно, – левая рука Мухаметшина, словно сама по себе поползла к золотистой пачке сигарет и извлекла из них белый вытянутый цилиндрик. Глаза полковника в то же самое время не отрывались от фотографии, где вполоборота была изображена невысокая плотная девушка в джинсах и синей куртке. Из-под бейсболки торчал хвост русых волос, а у уха девушка держала сотовый телефон. Лица ее видно не было.

Мухаметшин щелкнул зажигалкой, затянулся. По помещению поплыли клубы ароматного дыма.

– Таким образом, можно сделать вывод, – выдержав паузу, продолжил прерванную мысль майор, – что перед нами одна из подозреваемых в организации террористических акций.

– Я понял, – полковник поднял глаза. В темных, точно крепкий чай, зрачках, нельзя было прочесть ничего. – Но лица ее у нас нет?

– Нет, – покачал головой Виктор. – Съемка велась с правой стороны, где все время была рука с телефоном.

– Тогда этого мало, – Мухаметшин чуть заметно скривился. – Что еще?

– Есть новости с места взрыва, – Виктор извлек из папки новую пачку фотографий. Эти качеством были похуже – изображение на них было серым, контуры предметов кое-где размывались. – Чудом сохранились видеопленки службы безопасности музея, который располагался в основании уничтоженного террористами памятника. Правда, они пострадали, но большую часть удалось просмотреть. Обнаружено несколько подозрительных фактов.

– Например?

– Появление в служебных помещениях людей, не состоящих в штате музея. Сейчас устанавливаем их личности. Кроме того, вопросы вызывает одна из иностранных экскурсий, прошедших по музею в пятницу.

– И что же с ней не так? – полковник жадно затягивался и выпускал дым из ноздрей, что делало его похожим на старинный паровоз.

– Число экскурсантов непостоянно. В первых залах их двадцать девять человек, затем – двадцать восемь, а в самом конце экспозиции – вновь двадцать девять.

– То есть, один куда-то исчез на время?

– Да, – Виктор кивнул, влез в пачку фотографий и извлек одну, на которой крупно был изображен полный мужчина в костюме. Картинка была смазанной, словно съемка велась сквозь туман. Черты лица нельзя было разглядеть отчетливо. – Вероятнее всего, это тот самый, который пропадал. Завтра свяжемся с турагентсвом, которое привозило иностранцев, проверим, знают ли они человека с такой внешностью. Но, скорее всего, это террорист, пристроившийся к туристической группе.

– Когда закончили просматривать материал? – спросил полковник.

– Полчаса назад, – Виктор ощутил, как ноет натруженная спина и болят усталые глаза. – Я отпустил офицеров по домам, пусть отдохнут. А то почти все трое суток на ногах.

– Отправляйся и сам домой, – Мухаметшин широкой ладонью заграбастал лежащие на столе бумаги. – Отчет твой я просмотрю. Завтра приезжай к девяти. Думаю, что суток тебе хватит для отдыха.

– Спасибо, Ренат Ахмедович! – сказал Виктор горячо.

– Не за что! – отозвался полковник. – Иди-иди давай, а то передумаю!

На столе пыхтел настоящий, большой самовар. Стенки его блестели надраенным металлом, а кран гордо торчал. Владимир знал, что самовару этому почти триста лет и что он бережно сохраняется в семье Ивана, как одна из родовых реликвий.

Зажурчала жидкость, падая в фарфоровую чашку, и по комнате поплыл запах свежезаваренного чая. От него легче стало на душе, отступила усталость, накопившаяся за сутки, проведенные на ногах.

В Москву Владимир вернулся рано утром и выспаться нормально не смог.

– Берите пироги, – сказал Иван, который разливал чай. Горка домашней выпечки возвышалась на блюде, призывно показывая румяные бока.

В комнате их было пятеро. Хозяин, суетливый в этот день больше обычного, Татьяна, на лице которой словно застыло выражение упрямого ожесточения, мрачный и насупленный Станислав и Николай, как всегда, спокойный и уравновешенный. И сам Владимир, конечно.

Он взял с блюда один из пирожков, жадно вонзил зубы. Язык обнаружил нежную сладость яблочного варенья.

Прожевав, Владимир отхлебнул чая и только после этого заговорил.

– Итак, – сказал он, обводя взглядом соратников. – Мы с вами можем праздновать очередной успех. Позорный монумент разрушен, а наши враги поняли, что мы с ними не шутим!

– Поняли ли? – блеснул глазами Иван, на лице его отразилась злость. – Может быть, стоит напомнить о себе еще раз?

– Не так быстро, – чуть поморщился Владимир. – На подготовку новой акции уйдет не одна неделя. Кроме того, сейчас нас ищут все, от министра внутренних дел до последнего участкового. Лучше на время переждать, уйти в тень…

– И все равно я считаю, что жертв было слишком мало! – свирепо заявила Татьяна. Она кусала пирожок так, словно он был ее смертельным врагом, а алое варенье на изломе казалось кровью. – Каких-то двести человек!

– Это много, – буркнул Станислав, отрывая взгляд от чашки, в которую он смотрел с самого начала разговора. С удивлением увидел Владимир в глазах бывшего десантника страх и отчаяние. Широкие плечи Станислава как-то обвисли, тело, ранее налитое силой, казалось больным.

– Это много, – повторил он, обводя взглядом собравшихся. – Нельзя убивать столько! Они же люди!

– Людей на земле больше четырех миллиардов, – философски изрек Николай. – Они умирают так или иначе. Если часть из них погибнет от нашей руки – то что же, такова их судьба.

– К сожалению, – очень спокойно, чеканя слова, сказала Татьяна, – иного способа, чтобы привлечь внимание людей, чем убить некоторое их количество, не существует! Кто становился во все времена самым знаменитым? Те, кто причастен к смерти многих – полководцы, жестокие правители, убийцы и палачи! Кого ты вспомнишь, когда упомянут Древний Рим? Императоров, а не философов и ученых! А тот же Цезарь погубил в своих войнах столько людей, что нам и не снилось! Как мы напомним миру, что есть такой русский народ, который притесняют в собственной стране?

– Ну… есть другие способы, – с натугой сказал Станислав. Лицо его побагровело, а глаза слегка выпучились. Видно было, что словесный поединок для него сложен. Он предпочел бы такой, где все решают кулаки. – Можно создать… общество какое-нибудь, чтобы оно… интересы русского народа! К властям, своих людей в Думу выдвигать…

Раздался смех. Хохотал Иван, и по лицу его текли настоящие, искренние слезы. Взглянув на него, Владимир сам ощутил, как начинает улыбаться. Слегка раздвинулись губы Татьяны, обнажая блестящие крепкие зубы, усмехнулся Николай. И только Станислав остался мрачен, словно черная скала, которая поглощает любой свет, упавший на ее поверхность.

Отсмеявшись, Иван вытер лицо. Спросил, отдуваясь, словно после бега:

– Слушай, ты сам веришь в то, что говоришь? В то, что можно чего-либо добиться этим путем?

– Да! – во взгляде Станислава была злоба. Владимир неожиданно понял, что больше не может доверять этому человеку, с которым не первый год знаком, вместе служил и работал.

– И зря! – Иван более не улыбался. Он стал серьезен, словно на похоронах. – Зарегистрированных организаций, каждая из которых ставит целью возвращение величия русской нации – десятки, если не сотни. И кто о них знает, кто о них слышал? Да, они выпускают печатные издания, выдвигают своих кандидатов на выборы. Ну и что? Они интересны лишь сами себе и толк от их деятельности – ноль!

– Но мы нарушаем закон! – кулаки Станислава, лежащие на столе, опасно сжались. Он искал новые аргументы, способные поддержать его мнение, и не находил.

– Тоже мне, нашел чем напугать, – фыркнула Татьяна, а Николай мягко улыбнулся и проговорил:

– Спецслужбы тоже иногда нарушают закон, и никто не мучается от этого угрызениями совести!

– В этой стране, – в голосе Ивана звучала горечь, – ничего нельзя добиться по закону. Особенно если ты русский. Когда во время службы деды-кавказцы избивали меня каждый день, ты думаешь, я не пытался добиться справедливости?

Станислав угрюмо молчал, а Иван продолжал говорить, все более распаляясь:

– Но офицер родом из Осетии лишь рассмеялся мне в лицо, а в военной прокуратуре жирные, нажравшие морды, типы с подозрительно узкими глазами и черными волосами долго измывались, заставляя составлять одну бумагу за другой! И чем все кончилось? Меня просто перевели в другую часть, где за ненавистного русского взялись старослужащие-башкиры! Из тех, кто защемлял мне пальцы дверью, мочился в лицо и заставлял стоять на одной ноге часами, не пошел под суд ни один! И где же был закон? Он молчал, как молчит всегда, когда дело касается русских! Но если ты скажешь вьетнамцу на рынке, что он продал тебе гнилой товар или дашь в морду вору-цыгану, то тебя сразу обвинят в великодержавном шовинизме и затаскают по судам!

– Мы – люди низшего сорта, – глухо проговорил Владимир, и голос его звенел ненавистью. – И закон – не для нас. Так что о его соблюдении мы будем заботиться в последнюю очередь…

– Плохо так! – сказал Святослав глухо. – Я не могу, нет…

– Никто тебя не заставляет делать то, что тебе не по сердцу, – Татьяна сказала это с легко читаемым презрением. – Не хочешь быть с нами – иди.

Владимир без удивления наблюдал, как Станислав поднялся. Опустив голову и ссутулившись, он двинулся из комнаты. Стукнула входная дверь.

– Вот как, – Иван покачал головой, досадливо сморщился. – Не думал я, что все так кончится. Он всегда был предан нашей идее!

– Человек что клинок, – кивнул Николай. – Крепость его проверяется кровью… Станислав сломался, не выдержал.

Он поднялся из-за стола одним сильным решительным движением.

– Спасибо за чай, но мне пора.

– Ты уходишь? – всполошился Иван, вскакивая.

– Я тоже пойду, – Владимир улыбнулся хозяину. – Пора и честь знать.

– Жаль, – искреннее огорчение отразилось на лице Ивана.

Они вышли вдвоем. Подъехал лифт, чистый, словно его установили вчера. Внутри – ни сориночки.

Когда кабина бесшумно двинулась вниз, Николай повернулся и сказал жестко.

– Я боюсь за Станислава.

– В чем дело? – Владимир поднял брови, глядя в зоркие, точно у хищной птицы, глаза контрразведчика, который в последние годы работал больше на Российский национальный комитет, чем на Контору.

– Есть подозрение, что он нас предаст.

– Почему? – к собственному удивлению, Владимир осознал, что не слишком огорошен таким предположением.

– Сломленному человеку нужна подпорка, – Николай нахмурился, по гладкому лбу побежали морщины. – Боюсь, что он сдаст нас, чтобы утвердиться в новых идеалах.

– И что ты предлагаешь?

Лифт остановился. Они вышли.

Ступеньки глухо стучали под ногами. Хлопнула входная дверь и они оказались на улице, залитой яркими лучами солнца. Шелестел ветер. Откуда-то издалека доносился ритмичный грохот – работали строители.

– Пока нет доказательств, – проговорил Николай, продолжая разговор, – того, что он предатель. Так что трогать Станислава нет смысла. Я поставляю ему пару жучков. Данные с них буду снимать как можно чаще. Как только подозрения превратятся в уверенность, его придется устранить.

– Вот как, – Владимир помолчал, переваривая ужасную перспективу.

– Ладно, – сказал, наконец. – Сделай, как хочешь, и сообщай мне каждый день о его намерениях. Мы с ним служили вместе, и поэтому, если возникнет такая необходимость, я убью его сам. Если он станет предателем, то это единственное, что я смогу для него сделать.

– Хорошо, – Николай кивнул.

Оставшиеся до станции метро двести метров они проделали в молчании.

Ключ в замке поворачивался с трудом, словно механизм сопротивлялся воле хозяина. Наконец, он подался, и дверь начала открываться. Изнутри пахнуло родным, до боли знакомым запахом, от которого тепло и светло становилось на душе – запахом дома.

Виктор вошел в прихожую, зажег свет. Когда стаскивал ботинки, из коридора донесся топот маленьких ножек.

Со счастливым визгом вылетел сын, подскочил и повис на шее, словно обезьянка.

– Папка, папка пришел!

Крик был таким громким, что его, несмотря на хорошую звукоизоляцию, слышали, скорее всего, все соседи. Виктор улыбнулся и обнял сына.

– Привет, сорванец! Но зачем так кричать? Вдруг мама спит?

– Нет, она не спит! – заявил мальчишка, спрыгивая на пол. Для своих шести лет он был очень подвижен и ловок. – А ты колючий!

Виктор невольно провел рукой по подбородку, ощущая уколы от щетины и замер, услышав легкие, почти неуловимые шаги жены. Она вошла стремительно, на круглом лице играла улыбка, глаза словно светились изнутри.

– Ты пришел! – сказала она просто, но в этом возгласе было столько любви и нежности, что Виктор едва не задохнулся.

– Да, – ответил он, чувствуя, что усталость от нескольких суток напряженной работы не имеет никакого значения, если тебя вот так любят и ждут дома, если ты там настолько нужен.

Они обнялись. Кожа жены пахла ландышами, а дыхание было частым, прерывистым.

– Я так волновалась, – сказала она, в то время как сын возился около отцовского кейса, пытаясь вскрыть кодовый замок. – Неужели нельзя иначе?

– Нельзя, – ответил он, гладя жену по спине, по мягким, шелковистым волосам. – Сама понимаешь. Очень много работы.

– Я понимаю, – вздохнула она, и Виктор ощутил неожиданный прилив гнева. Злости на тех людей, из-за которых он вынужден так подолгу находиться вдали от семьи!

Она не стала больше спрашивать о работе – давно знает, что муж не обо всем имеет право говорить даже самому близкому человеку. Слегка отстранилась от него и сказала:

– Пойдем завтракать. Наверняка, ты все это время только бутербродами и питался!

– Это верно, – Виктор улыбнулся, а в желудке голодно квакнуло.

Яичницу с помидорами и сыром глотал так спешно, что почти не чувствовал вкуса. Жена подкладывала еще и еще, на лице играла довольная улыбка – любимого мужчину кормить и так удовольствие, а если он еще и уплетает за обе щеки, то что еще нужно для счастья?

Почти автоматическим жестом Виктор протянул руку и достал пульт. После нажатия кнопки ожил небольшой телевизор. На экранчике появился деловитый диктор в безукоризненно отглаженном костюме.

– А теперь передает наш корреспондент Жамиль Муслимов, – проговорил он и исчез.

Вместо него появилось хорошо знакомое Виктору место – Поклонная гора, точнее – груда обломков на месте памятника Дружбы Народов. Камера елозила туда-сюда, показывая подробности, а голос за кадром рассказывал, сколько человек погибло, а сколько оказалось ранено.

Жертв, кстати сказать, было немого. Террористы стремились к тому, чтобы уничтожить монумент, а не к тому, чтобы истребить как можно больше народу, как в случае с торговым центром. Погибли почти все, кто оказался в музее, а за его пределами пострадали немногие – в основном те, кто попал под ударную волну.

– … существуют разные версии того, кто виноват в трагедии, – корреспондент, жгучий брюнет с узкими, точно у змеи, глазами, наконец появился в кадре. Всем видом он давал понять, что допущен к секретам следствия. – Органы правопорядка не раскрывают всех деталей, но наиболее вероятной считается возможность, что это дело рук китайской разведки. Китай, как известно, давно лелеет агрессивные планы в отношении восточных регионов нашей страны…

Виктор едва не подавился. Откуда взялась версия с китайцами – он даже не мог представить. Оставалось думать, что во всем виновата фантазия журналистов.

Подбежал сын, обхватил теплыми ладошками плечо, прижался. Глаза его тут же приклеились к экрану телевизора. Неожиданно мальчишка всхлипнул, спросил с настоящим страхом в голосе:

– Папка, нас ведь не взорвут?

Виктор на мгновение замер, а затем ощутил, как по телу пробежала дрожь. Кровь бросилась в лицо, и нахлынула ненависть, такая сильная, что казалось, что от нее сейчас лопнет сердце. Ненависть к тем, кто убивает людей, взрывает дома, и тем самым вкладывает страх в души детей…

– Нет, – сказал он глухо, гладя ребенка по голове. – Они нас не взорвут. Не смогут. Их скоро поймают и посадят в тюрьму!

– Хорошо, папа! – мальчуган просиял, страх ушел из его глаз. Топая по полу, словно жеребенок, сын убежал в комнату.

Настроение испортилось, и Виктор поспешно выключил телевизор, словно он был в чем-то виноват. Завтрак доедал без всякого аппетита.

Когда Владимир вошел в подъезд многоэтажного дома и нажал кнопку вызова лифта, похожую на толстый красный нос, торчащий из стены, то сердце забилось в сладком предвкушении. Еще с утра он позвонил Ольге, и она ждала его. Самая обаятельная и красивая из женщин…

Дверь распахнулась сразу после звонка, словно хозяйка ожидала за ней, подглядывая в щелку.

Владимир невольно застыл, не в силах оторвать глаза. Они были знакомы несколько лет, и все равно он всякий раз поражался, насколько его подруга красива. Простое платье подчеркивало мягкую округлость груди, тонкую талию, на нежном, словно персик, лице выделялись большие карие глаза, а каштановые волосы сверкающей волной падали на плече.

– Чего замер? – спросила она, улыбаясь. – Или забыл, как я выгляжу?

– Я помню, – пытаясь сглотнуть пересохшим горлом, ответил Владимир. – Да только не помогает!

Она довольно засмеялась, отошла в сторону, пропуская гостя в квартиру. Там пахло жареным мясом – к приходу любимого мужчины готовится нечто особенное, необычное. Запах был до того аппетитным, что Владимир невольно облизнулся.

Ольга рассмеялась еще раз, весело, открыто. К ее смеху хотелось присоединиться, даже не зная причины.

– А по телефону сказал, что не голодный! – проговорила она.

– По телефону – не голодный, – отшутился он. – А так – очень даже!

– Ну тогда, – сказала Ольга томно, глаза ее замерцали мягким светом, розовые губы чуть приоткрылись, – пойдем поедим. Или…

– Еда подождет! – прохрипел Владимир, делая шаг вперед. Руки его скользнули по плечам женщины, привлекли к себе, и спустя мгновение он забыл о голоде, да и обо всем на свете…

Спустя сорок минут они сидели со столом. Владимир жевал, а Ольга счастливыми глазами наблюдала за этим процессом. Большая тарелка пустела с пугающей быстротой, что лишний раз говорило о кулинарном мастерстве хозяйки.

– Слушай, – сказала она, когда мужчина со счастливым вздохом отодвинул опустевшую тарелку, – может, хватит тянуть с этим? Сколько мы встречаемся? Больше трех лет! Может, нам пора жить вместе? Да еще и пожениться?

– Ты знаешь, я не могу, – Владимир вытер губы салфеткой. На лицо его набежала тень. – В любой момент меня могут раскрыть. И тогда что – смерть или в лучшем случае – пожизненное заключение. Зачем тебе мертвый муж, или такой, который проживает в общей камере где-нибудь на Колыме?

Он говорил ей обо всем еще в те времена, когда не существовало никакого Российского национального комитета. Никогда не боялся, что она проговорится, скажет что-либо лишнего.

– Опять ты об этом! – Ольга наморщила носик, в глазах ее мелькнуло недовольство. – И зачем тебе дался этот терроризм? Почему ты не можешь жить просто, как живут многие, для себя? Не тратя силы и жизнь на бессмысленную борьбу!

– Я уже говорил! – в глазах Владимира зажегся недобрый огонек, челюсти упрямо сдвинулись, а в голосе появились металлические, лязгающие нотки. – Для себя жить – недостойно человека! Это не жизнь, а существование животного! Свиньи, которой наплевать на сородичей, на несправедливость и зло, царящие в мире!

– А как семья, дети, любовь? Разве человек должен быть всего этого лишен, как ты? Не слишком ли большая цена за то, чтобы именоваться настоящим человеком?

Владимир на мгновение замялся. Сам не замечал, что вертит в руках вилку. Вертит так, будто это нож, который собирается метнуть в противника.

– Я сам выбрал свою дорогу, – проговорил он угрюмо. – И не отступлю от нее. Готов заплатить любую цену! Мне нужно чувствовать, что я живу не просто так, а ради великой цели! Именно она делает мое существование осмысленным!

– Какая цель? – Ольга рассмеялась. – Возрождение русского народа? Это бред! Совершенно недостижимая перспектива! Осколки когда-то великой нации ныне вырождаются, и мне, как социологу, это известно лучше других! Среди населения «русских кварталов» аномально высок процент наркоманов, алкоголиков, просто дебилов, инвалидов, наконец! Большинство из них не желает работать, неспособно нормально адаптироваться к современному обществу! Через несколько поколений они выродятся окончательно!

– И что привело к такому состоянию? Козни врагов!

– Ерунда! – она сердито махнула рукой. – Вырождение русских началось давно, в самом конце двадцатого века. Лучшие представители погибли в войнах, в лагерях Сталина, многие уехали в другие страны. А оставшиеся не смогли даже поддержать свою численность. Постепенно деградировали из-за повального пьянства и наркомании, опустились интеллектуально и физически. Стоит ли бороться за права такого народа?

– Может, и не стоит, – сказал Владимир очень спокойно. – Я верю тебе. Но это мой народ, мои сородичи. Я люблю их всем сердцем и готов сражаться за них до последней капли крови!

– Да пойми ты, что само понятие «народ» пришло из глубокой древности, когда «чужак» – автоматически означало «враг»! Это дремучий предрассудок – делить мир на своих и чужих по крови! – Ольга почти кричала. Глаза ее сверкали, пышные волосы растрепались. Но даже в гневе она была безумно красива, и Владимир помимо воли залюбовался ей.

– И опять ты права, – сказал он. – Я действую под влиянием предрассудков. Ну и что? Сворачивать с этого пути уже поздно. Все равно мне не простят сделанного. Ты не смогла отговорить меня полтора года назад, когда мы только начинали, не отговоришь и теперь. К чему этот разговор?

– Я просто очень хочу быть с тобой! – теперь она почти плакала, в огромных глазах стояли, не желая падать, жемчужинки слез. – И очень боюсь тебя потерять!

– Не бойся, – он привлек ее к себе, коснулся губами лба. Она приникла к нему, обхватив руками, крепко-крепко. – Пока мы живы, надо радоваться жизни. Ведь я люблю тебя, чего еще надо?

– Я тоже люблю тебя, – ответила она, и заплакала, почти беззвучно.

Он гладил по спине, словно ребенка, шептал на ухо ласковую успокаивающую чушь, что все будет хорошо, что ничего не случиться, а на душе было противно от собственной лжи и от тяжелых, неприятных предчувствий.