"Император открывает глаза" - читать интересную книгу автора (Колосов Дмитрий)

1.1

Перед глазами плыли кораблики. Небольшие, пузатые, плавные. Словно вырезанные из белой бумаги облака. Не спеша и правильно – по безбрежному синему морю, почему-то перевернутому вопреки притяжению…

Он зажмурил глаза – с силой, тщась отогнать наваждение. Кораблики исчезли. Теперь по морю плыли облака, верней они плыли по небу, подсвеченному справа взошедшим солнцем. Это солнце золотило облака, делая их похожими на комки невесомой розовой сахарной ваты. Сахарной…

Он помнил, что такое сахар, он знал, что есть вата, облако, море, небо. Налетел порыв ветра, и он вспомнил, что такое ветер. Ветер принес с собой тонкий писк, и он знал, что так пищит комар. Он знал и помнил многое, очень многое. Он не мог понять и вспомнить лишь одного – кто он. Да, еще в сонном сознании всплыл вопрос – где он и как здесь очутился. Но для того, чтобы понять, где и как, следовало ответить на вопрос – кто! А может…

Он поднял голову и огляделся. Перед ним, сколь хватало взора, простиралась степь. И направо тоже была степь. И налево. Он с трудом повернул затекшую шею. Судьба не порадовала нежданным изыском: позади, как нетрудно было догадаться, также стелилась, мелко бугрясь, степь.

Степь… Трава, еще зеленая, но местами уже поблекшая на солнце. Тускло сверкающие, с выцветшей желтизной, прогалины солончаков. Далекие пологие, словно стесанные ветром холмы.

Холм… Ближайший холм был выше прочих и рождал смутные воспоминания. Ему вдруг подумалось, что когда-то, очень давно, он стоял вот так на холме, а вокруг клацали клыками крысы – яркие, разряженные в пышные шкуры крысы. Крысы и холм – это было.

Крысы… Он не был крысой. Тогда кем же он был? Память нехотя подбросила тусклые образы созданий, имевших, как и он по две руки и две ноги, гордо посаженную голову с глазами, несхожими со звериными. Создания именовались человеком – он помнил это понятие в разных звучаниях, но сколь ни силился не мог вытащить из тени имена и лица тех, кто упомянутые звучания исторгали. Но каждый из них несомненно звался человеком, а, значит, человеком звался и он, себя потерявший.

Холм… Человек попытался определить направление, где виднелись холмы, и понял, что это – восток. Как понял, не знал, – просто вдруг понял. Степь. Он задумался, припоминая. Он не вспомнил ровным счетом ничего, разве что кроме того, что ему приходилось бывать в степи. Но это было давно. Как давно, человек сказать не мог.

Напружинив мышцы рук, он приподнялся, а потом с неожиданной легкостью вскочил на ноги. Сделав это, он придирчиво осмотрел. Человек был довольно высок, если не сказать более. Скорее, он был даже громаден, но едва ли мог оценить эту свою громадность, ибо ему просто не с кем было себя сравнить. Он был могуч и прекрасен. Вылепленное из резко очерченных мышц лицо поражало суровой, строгой красотой. Большая, гармоничных пропорций голова венчала конусообразный, витой из сухих, но в то же время массивных мускулов торс. Под стать торсу были руки и ноги – также мощные, но и стремительные, налитые той взрывной силой, что редко присуща здоровякам, каким был пробудившийся в степи человек.

Все это анатомическое великолепие можно было наблюдать воочию, так как человек был совершенно наг, если не считать небольшой повязки, стянутой узлом на узких, крепко сбитых бедрах. Он посмотрел сначала на эту повязку, немного удивившую его, а потом принялся изучать свое тело.

Право, здесь было на что посмотреть. Руки, ноги, плечи, а кое-где грудь и спина были покрыты множеством застарелых шрамов. Большинство из них походили на глубокие, не к месту и времени проявившиеся на коже морщинки, но попадались и настоящие рубцы – отметины от серьезных рваных ран, нанесенных тупым мечом, скользнувшим по коже копьем или стрелой. Шрамов было столь много, что он имел полное право предположить, что в своем прошлом, пожранном обманувшей памятью, он был воином, и быть может, великим воином!

Итак, воин?

Он вскинул руку и покрутил над головой воображаемым мечом. Кисть привычно завибрировала, перебрасывая невидимый клинок из одной плоскости в другую. Воин удовлетворенно прищурил глаза. Он владел мечом и, судя по всему, владел великолепно – как правой, так и левой рукой. Щит… Воин помнил про щит, но, кажется, пользовался им довольно редко. А это значило, что он имел хороший доспех. Воин убедился в этом, осмотрев свою грудь и на обнаружив на ней ни одного серьезного шрама, кроме тех, что мог получить в тренировочных поединках.

Солнце жгло кожу. Та покраснела. А еще недавно она была белой. Значит…

Значит, он очутился здесь совсем недавно. Но как? Откуда он взялся и кто он? Вопросы, на каких не находилось ответа.

Сверху долетел негромкий клекот. Воин поднял голову. Высоко в небе кружила хищная тварь, питающаяся мелкой живностью и падалью. Но воин не был ни живностью, ни тем более, падалью. И не собирался ими становиться. Но для того, чтобы не стать, он должен был раздобыть одежду и пищу. Но как?

Поблизости не было видно ничего, что могло бы стать источником пищи и что могло б послужить одеянием.

– Я должен найти! – сказал воин самому себе, с удивлением прислушиваясь к незнакомому звучанию голоса. Затем он повторил ту же фразу примерно еще на десяти языках, но память не дала ничего, кроме сухих звуков, лишенных жизненного содержания. Память…

Он не помнил, но подозревал, что уже попадал в передряги, ничуть не уступавшие той, в какой очутился сейчас. И он был жив, а это значило, что он благополучно выбирался из передряг. Он выберется и в этот раз.

Сложив руку козырьком, воин пристально посмотрел на солнце, пытаясь хотя бы приблизительно определить место, где очутился. Сделать этого ему не удалось, и воин ограничился тем, что распознал стороны света.

– Я пойду на север! – сказал он самому себе, не пытаясь понять, чем определен этот выбор.

И он пошел по степи, мягко играющей волнами ковылей.

Ступни приятно пружинили от твердой, не знавшей плуга земли, суховатые былки щекотали икры, суматошно разлетались во все стороны цикады, какими в случае острой нужды можно было попробовать набить брюхо. Вот, собственно говоря, и все. Да, был еще ветерок, освежавший обожженную солнечной пастью кожу.

Ветерок… Ветер и время. Оно бежало неторопливо и стремительно, отмеряясь тенью и лощинами меж едва намеченных холмов. Слишком неторопливо. Слишком стремительно. И трудно было сопоставить эти неторопливость и стремительность. Трудно…

И еще одиночество. Он вдруг ощутил острое чувство одиночества. Он был один-одинешенек в этой раскинувшейся на все четыре стороны бескрайней степи. И никого, никого, никого…

Одиночество – чувство тоскливое, липко сосущее сердце. Человеку вдруг подумалось: а не одинок ли я в этом безбрежном, наполненном ветром, солнцем и степью мире? А вдруг я тот единственный, кому предназначен этот мир? вдруг?

Он улыбнулся. Он не мог быть единственным. Ведь чья-то рука оставила шрамы на его теле. Верней, множество рук. Но он не помнил лиц людей, каким принадлежали те самые руки. Не помнил…

Но он хорошо помнил степь: ее бескрайность, вечно свистящий ветер, ее ковыли, полынь и колючки, тварей, здесь обитавших: вертких ящерок, игривых кузнечиков, задумчивых змей. Это он помнил. Еще он помнил ощущение, какое всегда рождала в нем степь – ощущение тишины, одиночества, покоя. Сладкое ощущение – дурманящий сон, из которого не хочется возвращаться. Степь была именно одиночеством, но еще и покоем, ибо в бушующем море также рождается разъяренное одиночество, но в помине не сыскать покоя.

Воин кашлянул, потом закашлался. В горле пересохло, хотелось пить. Но поблизости не было даже намека на источник или укрывшийся в низинке водоем. Лишь голая, примятая солнцем и ветром степь. Плечи жгло все сильнее. Подумав, воин нарвал сухой травы и сплел из нее некое подобие наплечников, укрывших обожженную кожу. Он остался доволен своей задумкой, попеняв на то, что не догадался сделать это раньше. Ноги зашагали веселее. Воин взошел на пологий холм и сделал радостное открытие. Внизу под холмом блестел крохотный, невесть чем питаемый прудик, сплошь заросший желто-зеленым камышом. Воин стремительно сбежал вниз и припал к воде.

Он пил долго и вкусно, пока не заурчало в животе. Тогда он поднял голову и обнаружил, что влажная земля вокруг истоптана копытами. Следы лошадей, перемешанные с комками навоза… Воин принялся изучать эти следы и различил еще один – не такой, как другие. Несомненно, это был след обуви – некто соскочил с коня для того, чтобы напиться. Некто – хорошо это или плохо? Некто мог быть злым. Воин скупо усмехнулся: он знал, как обращаться с недобрыми людьми.

Вода утолила жажду, но остро напомнила о голоде. Воин внимательно осмотрелся по сторонам. Какой-нибудь съедобный плод вполне удовлетворил бы его. На худой конец – корень. В самом крайнем случае он мог проглотить лягушку или змею – довольно сытно, хотя и противно.

Но ни лягушек, ни змей видно не было. В мутной воде извивалась какое-то черное существо, вероятно пиявка, но воин, после недолгих раздумий решил, что у него не хватит храбрости полакомиться подобной тварью. Не везет. Тогда воин попил еще немного воды, дабы хоть чуть приглушить голод, а заодно напитать организм влагой. После этого он продолжил путь, вернувшись к солнцу и ветру.

Солнце и ветер… Ветер и солнце… Две бесконечные стихии, властвующие над временем. Вы скажете: солнце засыпает на ночь. Да, но ведь за пределами планеты оно властвует вечно. Стоп. Воин остановился столь резко, словно налетев на стену. Он знал, что эта земля имеет предел. Он знал, что есть иные миры. Он даже смутно помнил, как они выглядят. Но он не помнил главного – кто он. Не помнил…

Раздумья прервал врезавшийся в посвист ветра посторонний звук. Воин повернул голову туда, откуда он долетел и, приложив козырьком ладонь, всмотрелся в бескрайнюю степь. Сначала он не увидел ничего, но затем зоркие, золотистые, словно у хищника глаза разглядели вынырнувших из лощины всадников. Их было не меньше десятка, и они скакали к нему.

Что ж, не так уж дурно повстречать человека, даже если ты не уверен, что тот спешит к тебе с добрыми намерениями. Степь и солнце – куда более страшные недруги. Они неодушевленны и непобедимы, если не обладать силой, чтоб победить. Воин не обладал такой силой, но ему вдруг подумалось, что, кажется, он знал тех, кто обладал ею. Но хватит пустых раздумий! Воин напряг мышцы, отметив их пружинистость и быстроту.

Всадники стремительно приближались. Уже скоро можно было разглядеть оскаленные морды невысоких косматых лошадок, а затем и лица их хозяев. Кочевники были белокуры и светлолицы, что удивило воина, пусть он и не понял, чем вызвано его удивление. Оглушительно свистя, всадники рассыпались в лаву, охватывая воина со всех сторон. Он спокойно разглядывал их.

Гости не стали размениваться на слова. Один из всадников размахнулся и швырнул аркан. Не слишком любезно, но воин был готов к подобному развитию событий. Он присел и быстро вскинул над собой руку, и петля намоталась точнехонько на нее. В тот же миг кочевник стегнул коня, бросая его в сторону с тем, чтобы сбить незнакомца с ног и потащить его по степи. Но случилось невероятное. Воин устоял, а лошадь и всадник рухнули наземь. Воин с усмешкой отбросил веревку, с запястья его капала кровь.

Кочевники дружно завизжали. Трудно сказать, привело ли падение товарища их в восторг или в ярость, но равнодушными они не остались уж точно. Один из них выхватил длинный изогнутый меч и направил коня на воина. Тот не пошевелился, но когда рука номада пошла вниз, воин ловко, словно кошка прыгнул вправо, и меч рассек пустоту. Кочевники отреагировали на промах товарища визгом и смехом. Тот, уязвленный, повернул коня и предпринял вторую попытку. На этот раз воин не только увернулся, но еще и перехватил руку и легко, словно котенка, сдернул нападавшего с попоны.

Теперь у воина был меч. Кочевники насторожились. В руках некоторых из них появились луки. Но воин покачал головой, давая понять, что не желает ссоры, и бросил клинок под копыта приплясывающих лошадей.

Теперь все зависело от того, как поведут себя незваные гости. Те смотрели на всадника, на чьем боку болтался тускло поблескивающий серебром меч. Всадник размышлял, потом неожиданно улыбнулся, ощерив неровные зубы. Повинуясь этой улыбке, кочевники опустили луки. Лишь тот, что был сброшен с коня первым, не желал прощать обиду. Что-то закричав, он вскинул лук и отпустил тетиву.

Но тут случилось вовсе неожиданное. Незнакомец каким-то чудом увернулся от смертельного острия и, поймав стрелу, одним движением пальцев переломил ее на две части. Бросив эти обломки на землю, он поклонился предводителю всадников, словно призывая того оценить свою ловкость. Тот помедлил, скрывая свое удивление, после чего, взглядом велев одному из своих спутников спешиться, указал воину на коня.

– Ты поедешь с нами! – сказал номад воину и прибавил, называя себя: – Куруш!

Воин кивнул, словно понял.

– Я поеду с вами, – сказал он и также прибавил – слегка озадаченно прибавил:

– Знавал я одного Куруша. Кажется, знавал…