"Сказание о верном друге" - читать интересную книгу автора (Харламов Дмитрий)

ОХОТНИКИ

Огонь!

Нетрудно представить себе, какую бурную радость испытали Зурр и Муна, когда издали увидели сизый дымок и оранжевые веселые языки пламени, радующие и согревающие сердце. Да, на том месте, где утром остался Лан, горел огонь.

Вмиг были забыты тяготы трудного дня и смертельная опасность, которой они подверглись недавно. Это был настоящий горячий огонь, такой горячий, как в жилище племени.

Зурр суетился вокруг костра и повторял свое:

– Вах-ха! Вах-ха!

Когда радость немного улеглась, Муна рассказала Лану, как они нашли пещеру, но в ней живет громадный медведь с большущими когтями, как волк спас Зурра от верной гибели. И теперь Зурр и волк соба, побратимы.

Лан слушал очень внимательно и попросил Муну еще раз рассказать все по порядку.

Согревшись у костра, Зурр мгновенно заснул, но спал неспокойно, стонал и вскрикивал.

Бодрствовать у костра остался Лан. С испугом вскакивал он при каждом звуке: медведь мог прийти к их становищу.

На этот раз ночевали они под нависшей скалой. С боков загородились от ветра большими камнями. Отдельной кучкой возле костра лежали сухие палки на случай, если бы им пришлось отгонять от становища хищников. Волк, уже немного привыкший к огню, все-таки улегся в стороне, на охапке сухой травы, брошенной для него Муной.

Впечатления прошедшего дня не давали Лану покоя.

Во-первых, он сам добыл огонь. Добыл при помощи обычных предметов, какие всегда можно найти под рукой. Значит, он сможет добыть его и в другой раз – всегда.

Снова и снова переживал он эту радость с начала: вот они рядом – лучок, прямая палочка и ореховая скорлупа. Только трухлявый пень остался на своем месте, в зарослях.

Во-вторых, он чувствовал нечто важное и значительное в том, что произошло сегодня там, на поляне, у медвежьей норы. Он пытался самостоятельно осмыслить случившееся, но мысли разбегались и не подчинялись ему. Что-то важное из рассказанного Мудрым Ауном никак не удавалось вспомнить. Приходили на память зазубренные заповеди.

«За детеныша отдай женщину, за охотника отдай детеныша, Слово же сохрани!»

«Злые дивы прячутся от светлого Солнца, в темени же сбереги огонь!»

Это не то.

«От дня прилета птиц, от дня Нового Солнца и еще две луны собирай тайные травы – и исцелишься и детенышей исцелишь и жен».

Все не то. Да, вот!

Лан вспомнил вдруг светящийся туман, яркое и в то же время невидимое за плотной пеленой солнце. В тот день Аун рассказал ему о Великом охотнике и вожде Таже, который не убил раненого волками олененка и потому олениха-мать спасла охотника от гибели. И еще сказал Мудрый Аун: «Таж не убил олениху, но узнал великую тайну матери. Он стал как див, которому повинуются звери…»

Не без тщеславия сейчас пересказал себе мальчик эту притчу по-своему: «Лан не убил волка, но узнал великую тайну соба. Он стал как див, которому повинуются звери…» Пересказал, и ужаснулся собственной смелости, и обрадовался свежему озарению древней притчи.

Да, это так. Они с Муной не дали убить волчонка, защитили его от Зурра и Черного Ворона. А сегодня маленький волк в схватке с большим медведем спас от гибели Зурра.

Зверь спас человека от другого зверя. Мы стали как дивы, нам повинуется зверь! Лан устало прилег, трудные раздумья утомили его. Впервые мальчику захотелось приласкать волка. Он вспомнил, что раненый соба ничего не ел за весь день. Сами они кормились плодами и ягодами, а о волке не подумали.

Эта ночь прошла спокойнее предыдущей. Гиены не пришли: то ли огонь пугал их, то ли попалась хорошая добыча.

Перед утром могучий сон стал побеждать Лана, и он разбудил Муну. Спать ему пришлось недолго, но и этого сна было достаточно, чтобы проснуться добрым и радостным.

Какое блаженство лежать возле костра, ощущая его живое тепло!

Муна не спала.

Взглянув на нее сквозь ресницы, Лан удивился выражению ее лица. Она глядела куда-то вверх и вдаль. В глазах удовольствие и покой. Такие глаза бывали у Ауна, когда он смотрел на светящийся туман, когда рассказывал Слово предков, когда припоминал удивительные свои истории.

Аи! Сейчас у нее были хорошие глаза, добрые, как это синее небо, зеленовато-прозрачные, как вода в речке, вовсе не совиные, какие у нее были, когда она защищала волчонка.

Лан взглянул туда, куда смотрела девочка.

Утро выдалось ясное и холодное. Солнце щедро разливало мягкий розовый свет, и в морозном воздухе медленно кружились искрящиеся блестки инея.

За речкой, в ореховой роще, свистели, щелкали, заливались звонкими переливчатыми голосами птицы.

«Витью, витью, чи-чи-чи-чи!..» – пела одна.

«Рь-рь-рю! Рь-рь-рю!..» – отвечала другая.

«Плюй! Плюй! Плюй!..» – звонко повторяла третья.

Ясному утру и птичьему гомону радовалась Муна, потому и были у нее такие глаза, потому и хотелось Лану глядеть на нее долго. Отчего так бывает у людей?

Муна почувствовала на себе взгляд и повернулась к костру, подбросить сухих веток. Лану стало досадно, что необычное видение вдруг исчезло, и он притворился спящим.

Девочка устало потянулась и вышла из-под скалы. Тонкие рыжеватые волосы ее засветились в утреннем свете, да и вся она стала как будто прозрачной и светлой.

Лан приподнялся на локтях.

Перебравшись через речку, Муна бродила по серебристой от инея поляне и отыскивала целебные листья и травы.

– Брр! – Лан поежился, глядя, как она бесстрашно обламывает ногой ледяные забереги речки и входит в студеную воду.

Какое тихое, спокойное и радостное утро! Вот Муна склонилась над спящим волком и осторожно прикладывает к ране лист подорожника. Соба чуть взвизгивает и хватает зубами руку девочки, но тут же отпускает, не укусив, а потом облизывает, словно виноватый детеныш.

Зурр в это утро не смог подняться. Раны на руках болели и кровоточили, к тому же загноились многочисленные ранки и царапины, полученные во время бегства от дикобраза.

Мальчишку бил озноб. Однако Зурр помог Лану натянуть тетиву на дугу лука. Все-таки он был силен, этот Зурр!

Прихватив лук и три стрелы, сделанные им накануне, Лан побрел в гору – вдруг посчастливится добыть что-нибудь.

Зурр видел, как волк неверным шагом побрел к речке. Долго лакал холодную воду, затем рысцой затрусил вслед за Ланом. Пошел сам, без поводка, без своей любимицы Муны.

Лан не знал, как вести себя со зверем. Волк пробирался кустами, неподалеку от него, и, казалось, не обращал внимания на мальчика. Он охотился самостоятельно. Покопался возле норы мыши, чихнул и оставил ее. Принюхался и прошел несколько шагов по чьему-то следу.

С отчаянным писком прошуршала по сухим листьям крыса. Волк не погнался за ней: раненый, он был еще слаб и малоподвижен.

Долго шли они так, неподалеку друг от дпуга и все же врозь. Мальчику казалось – теперь исчезнувший в кустарнике зверь больше не появится. Но соба каждый раз вновь возвращался к Лану.

Вот охотник заметил: шаги волка стали осторожными, хвост приподнялся. Зверь напрягся, вытянулся, чуткий нос беспрерывно двигался. Муна рассказывала, так было и вчера.

Лан насторожился, пристально поглядел вперед. Ничего подозрительного: по склону привольно разбегаются стройные зеленые деревца арчи. Тут и там громоздятся обломки скал и каменные глыбы. Желто-серые языки обвалов и осыпей виднеются по распадкам. А по склонам – ярко-зеленая трава в блестках оттаявшего инея.

Там, выше, совсем уже недалеко – белая, ослепительно блистающая в солнечных лучах снежная страна. До наступления тепла нечего и думать перебираться через горы.

Наконец Лан понял, почему волк насторожился: он почуял добычу.

На одном из дальних камней охотник заметил довольно большого зверька. Он неподвижно сидел на задних лапках и не чувствовал приближения опасности. Серая спинка его лоснилась на солнце, а передние лапки смешно покоились на желтоватом толстом брюшке. Это сурок.

Лан приготовил лук, но отсюда не попадешь – далековато. Крадучись, мальчик стал подбираться к зверьку.

Резкий свист раздался из ближних кустов, и Лан успел заметить, промелькнувшего крупного сурка в нескольких шагах от себя. Если бы он увидел его раньше, то, конечно, подстрелил бы. Вот к кому подкрадывался волк!

Тревожный свист повторился с разных сторон, и зверьки вмиг попрятались в норах. Тут было много этих нор.

Охотник присел неподалеку от одной из них со стрелой наготове и стал дожидаться, когда покажется зверек. Замерз, а сурки все не показывались.

– Соба, – обратился Лан к волку, который прилег рядом, – ты живешь с людьми много лун. Ты охотишься рядом. Скажи, как узнаешь ты, когда зверь близко?

Волк беспокойно поднялся и перелег на другое место.

– Скажи, соба. Я тоже хочу узнавать так.

Мальчику показалось, что зверь хитро прищурился, и улыбнулся.

– Не хочешь говорить?.. Или ты не знаешь наших слов?! Это просто: гляди, я – Лан. Ну скажи: «Лан». Ну!..

Утомленный пристальным взглядом мальчика, волк зевнул нервно в голос и прикрыл глаза своим пушистым хвостом.

– Эх ты, соба!

Лан огорчился непонятливостью зверя. «Ничего, – подумал он, – соба скоро узнает наши слова и скажет свою тайну».

Здесь, на кромке снегов, было заметно холоднее. Да и растительность другая – смолистая и душистая арча, белоствольные березы, можжевельниковые кусты. Холодный ветер с гор гудит в хвойных арчовых ветвях. Надо идти, на такой стуже долго не просидишь в засаде…

Как только останавливался охотник, тотчас же волк ложился неподалеку: давала себя знать вчерашняя рана.

Много зверей и птиц видел Лан, но подобраться к ним на нужное расстояние не удавалось. Стороной обошли их олени, заметив издали. Горные козлы спокойно поглядывали на мальчика с высокого уступа.

На обратном пути, неподалеку от узкого ущелья, Лан потерял из виду своего четвероногого попутчика.

Неожиданно стадо косуль выскочило навстречу мальчику. Он торопливо выпустил стрелу, но не попал. Чиркнув по скале кремневым наконечником, стрела отлетела в кусты.

Стадо разбилось на две группы: одна ушла вверх по ущелью, другая, большая, рассыпалась по склону и исчезла из виду.

Оказалось, стадо косуль гнал соба. Бежал он неторопливо, опустив нос к земле. Свернул в ущелье, будто видел, как туда поскакали косули.

Лан задрал голову. Ущелье круто уходило вверх, черными уступами до самого неба громоздились скалы. Неужели косули отыщут себе дорогу в этом немыслимом нагромождении?

С трудом мальчик стал взбираться по шатким камням вслед за волком. Может быть, хоть тут удастся добыть пищи…

Тоскливый призывный вой послышался сверху. Задыхаясь, Лан бросился бежать по крутому подъему. На каменной осыпи он упал, больно ударившись коленом, но упрямо продолжал карабкаться дальше.

Волка он нашел перед высоким уступом. Этот уступ зверь преодолеть уже не смог. Задрав к небу острую морду, волк выл тоскливо и злобно. А высоко над ним, на чуть заметном выступе скалы, застыла косуля. Ее остренькие копытца, казалось, намертво приросли к скале. Дальше пути ей не было, но достать ее там волк не мог.

Волк, а не человек! Дрожащей от нетерпения рукой Лан натянул тетиву… и животное рухнуло на камни, под ноги охотникам.

С рычанием волк бросился к добыче, но Лан отогнал его прочь. Орудуя наконечником стрелы, мальчик торопливо распорол животному брюхо и извлек еще теплую печень.

Надо было подкрепиться, так как день клонился к концу и голод терзал обоих охотников нещадно.

Волк быстро расправился со своей долей и снова голодными глазами уставился на Лана. Тот не выдержал и бросил ему еще кусок.

За радостной горячкой удачной охоты мальчик не заметил, как небо накрыло большой серой тучей и повалил густой снег. С добычей на шее Лан выбрался из скалистого ущелья и бодро зашагал вниз по склону.

Удача опьянила мальчика. Он не замечал, что ноги его закоченели в снежном месиве. Мокрый снег валил крупными хлопьями и тут же таял. Со стороны реки дул теплый влажный ветер.

Так хорошо, так весело было Лану, что он запел:

Пением эти выкрики назвать трудно, но Лану такая песня казалась очень хорошей, и он решил спеть ее ребятам по возвращении.

Волк тоже приободрился, хотя и часто останавливался зализать вчерашнюю рану. Она снова кровоточила.

Под нависшей скалой горел огонь. Так радостно и приятно охотнику возвращаться в жилище, когда светит ему огонь. Он побежал бы, если б не усталость и не тяжелая ноша на плечах.

– Вах-ха! Бо-бо-бо! – восторженно и удивленно завопил Зурр, увидев Лана с добычей.

Ему стало лучше: Муна извлекла из его тела множество заноз и колючек, боль в ранах тоже уменьшилась. Он весь был обложен целебными листьями подорожника.

Не мешкая, Лан и Муна принялись снимать шкуру с туши – приятная работа, если до этого долгое время приходилось питаться только плодами и ягодами. Зурр присоединился к ним.

Ненастная ночь окутала долину мутной снежной пеленой.

Лан и Муна заснули. Только Зурр продолжал еще жевать, не в силах оторваться от вкусной еды. Время от времени он мял свой тугой живот, как бы проверяя, войдет ли еще кусок, прислушивался, не булькает ли, не скрежещет внутри, как было недавно. Сальные руки он вытирал о волосы или размазывал жир по лицу и груди, как делал отец, Черный Ворон.

Волк-соба оказался таким же обжорой, как и Зурр. Сколько костей, сколько мяса, внутренности дали ему ребята – все съел. Умильными глазами поглядывал он на одинокое пиршество мальчишки и облизывался.

Еще раз помяв живот, тяжко вздохнув, Зурр отхватил резцом большой кусок мяса, оторвал и бросил половину соба.

Жаль спать, когда рядом столько хорошей пищи… Трудно бороться с дремотой после обильной еды. Как ни старался мальчик пальцами поддерживать веки, они все же опускались.

Разбудило его рычание волка. Снегопад прекратился. Сырой туман клубился над землей.

Снова волк заворчал в темноту. Зурр разглядел силуэт гиены, вот еще и еще… Хищницы почуяли добычу и сбежались: запах крови косули прибавил им смелости.

Мальчик приготовил головешки на случай, если придется отбиваться и отгонять дерзких зверей. Соба яростно рычал, но отступал к огню, одному ему, видно, не справиться с такой стаей.

Не волк пугал гиен, этих сильных смелых зверей, огонь заставлял их держаться на почтительном расстоянии от становища. Не будь огня, они напали бы на одинокого волка, на ребят.