Глава седьмая ЛЮБОВЬ НЕ С ЧАЕМ К НАМ НАГРЯНЕТ, А В ОСНОВНОМ, КОГДА НАЛЬЁШЬ…

Уже две недели, как они были любовниками.

Нет, Демьян, конечно, не мастер был слова подбирать, и слово «любовники» ему, честно говоря, не очень нравилось.

Поленька смеялась над его способностью смущаться слов. Он бы обиделся на этот смех, кабы не знал точно, что его Поленька ни капли не сомневается в том, что он, Демьян Пятак, настоящий боевой пацан… А то, что его можно смутить и в краску словом вогнать, так это от любви. А быть уличённым в чувстве Демьян не боялся. В трусости — боялся пуще смерти, а любовью своей к Полине гордился.

Ещё месяц назад он и не подозревал, что гордиться будет (Етишкин пистолет! Такая женщина!.. Даже подумать страшно!..) А теперь плыл в этом чувстве, как по волнам.

Их сближение произошло как-то само собой.

Был вечер понедельника, для ресторана полностью провальный. Посетителей ноль целых, ноль десятых.

Поленька отпустила домой кухню, потом официантов, а в половине первого разрешила Светке-буфетчице стойку бара закрыть.

Приняла выручку.

Демьян сидел тут же, в том самом кабинетике, где впервые Папу увидал. Поджидал Полину, чтобы отвезти её.

— Да ты чего, Дёма, ждёшь? Я частника отлично поймаю, нет проблем! — каждые полчаса говорила ему Поленька, а сама все улыбалась краешками губ.

Потом закрыли кабак и включили сигнализацию.

— Куда? — спросил Демьян, едва Поленька привычно откинулась на шикарное сиденье их фиолетового «Вольво».

— Домой, — ответила Поля и вдруг нежно взяла его руку в свою, поднесла к губам, а затем положила к себе на грудь.

Потом он так любил целовать эту грудь и гладить её, и любоваться этой её по-женски большой, но по-девичьи крепкой грудью. Он обожал целовать те места очаровательного контраста в цвете её кожи — там, где коричневая загорелость сменялась белой молочностью мест, прикрытых на пляже от солнца…

Полина была старше Дёмы на пару-тройку лет. У неё было высшее образование. Она так правильно и умно говорила! Демьян обожал смотреть на неё и прощал, когда Полина вдруг прыскала со смеху над его очередной детской глупостью, потому что Демьян всё время поначалу брякал невпопад фразами из словаря Кости Шухера.

Свободно он мог поговорить только о боксе и машинах. А Полине разговаривать про это было неинтересно.

Зато, они прекрасно и многозначительно молчали, когда часами ласкали друг друга в её огромной постели! Наверное, это и была настоящая гармония. Достойный союз дикой природной силы, с одной стороны, и дивной мягкой красоты, облагороженной умом и культурой, — с другой. Она растворялась в нём, отдаваясь его безудержному неиссякаемому напору, а он, пьяный от счастья, тонул в ней, как сумасшедший миллионер из безумного детективного романа тонет в бассейне с шампанским!..

Они проводили в постели сутки, не замечая течения времени, таская из кухни в спальню едва готовую еду, кроша на простыни, и со смехом кормя друг дружку с рук… Они даже забывали включить телевизор, стоящий рядом на тумбочке, — им было интересно и без него.

Но счастье не может быть вечным. Позвонил Папа и сказал, что Пятаку надо ехать во Францию вместо схваченного супостатом Адидаса…

Послать Демьяна Пятака Эдуард Аркадьевич решился, доверившись своей интуиции. А тонким чутьём, одинаково хорошо ощущающим как опасность, так и большие деньги, — природа, слава Богу, его наградила. За то и ходил Эдуард Аркадьевич в богатых и авторитетных людях, за то и ценил его Марлен Полуэктович Недрищев. Марлен-то как раз и послужил тем катализатором, что ускорил решение Демьяновой судьбы.

Как только пограничники тормознули Шнуропета в аэропорту, Эдуард Аркадьевич сразу Марлену Полуэктовичу отзвонился, мол, проблемы у нас.

Недрищев без тени сомнений сказал, что это Сушёный, его штучки. Что именно Сушёный отслеживает все ходы, наперечёт зная братву, что стоит под ружьём у Эдуарда Аркадьевича.

— Надо кого-то новенького посылать, кого бы ещё не было в их базе данных. У тебя есть такой?

— Есть, — ответил Эдуард Аркадьевич, сразу подумав о Демьяне, — только молодой он ещё, да языков не знает…

— Какие там языки! — не удержался и вспылил Недрищев. — Парень в деле проверенный?

— Нормальный пацан.

— Так и посылай его, и нечего мне мозги канифолить!

Услыхав в трубе гудки отбоя, Эдуард Аркадьевич подумал: «Прав Марлуша! Пятак — находчивый и смелый, это как раз дело в Речном порту показало. А именно находчивые и смелые в таком деле и нужны. А что языков не знает, так это ерунда. Денег ему дадим побольше. Когда у тебя в лопате рулон зелёных, это действует и без всяких там переводчиков».

Самое интересное началось буквально через пару часов после беседы корешков: Эдика и Марлена.

Вот уж, действительно, хорошим людям не то чтобы везёт, просто Фортуна улыбается тому, кто активно за этой дамой ухаживает и кто на неё денег не жалеет.

Только Эдуард Аркадьевич озаботился тем, как бы скорее Демьяну Пятаку загранпаспорт сделать, хоть бы и поддельный, как раздался телефонный звонок…

Позвонил Эдуарду Аркадьевичу Паша Евтушинский, по кличке Туша. Туша заведовал в городе кладбищами и торговлей всеми сопутствующими ритуальными аксессуарами. А позвонил Туша в самую, что ни на есть, тему. Решил по пьяне, как это он всегда любил, поделиться курьёзным полуанекдотическим случаем, какие всё время у него в его похоронном деле приключались. Дня не проходило, чтобы Туша не позвонил, да чего-нибудь такого прикольного не рассказал.

И вот, затинькал сотовый телефон Эдика, и зазвучал жизнерадостный Пашин голос: «Эд, ты только послушай, какая умора! Тут у меня французы приехали, у них один турист в гостинице „дуба врезал“… Ну, и приехали они ко мне гроб покупать — чтоб жмурика к себе в Париж самолётом отвезти… Ну, умора! Такие чудилы!! Представляешь, надо теперь, чтоб мы этого жмурика из морга в аэропорт в гробу на катафалке везли, как генерала какого…»

Эдуарда Аркадьевича как током ударило…

Он почти заорал в трубу:

— Туша, так твою растак! Сиди жди! Я сейчас приеду! Француза на катафалк пока не грузи! Есть тема, денег реально замутишь!..

Провожать Демьяна во Францию пришло все трио братков: Адидас, отпущенный под подписку о невыезде, Простак и Мастак. Весь общак с настроением «ништяк»! Лица у всех крупнокалиберные.

Даже Эдуард Аркадьевич, хоть это и были его подчинённые, увидев всех четверых вместе и одновременно, почувствовал себя поначалу немного неуютно. Подумалось ему, что такие рожи легко могли бы, например, взять дворец Азиза в Афганистане без единого выстрела. И Зимний, наверняка, такие штурмовали. Перепуганные юнкера сразу ручонки свои вверх задрали бы, а женский батальон задрал бы… История, одним словом, только с такими людьми и делается.

Адидас с Простаком пришли задумчивые. Наверное, вспоминали: в Америке Франция находится или на Аляске? А Биттнер вообще всех поразил — принёс с собой толстенную книгу без порнографических картинок и тихо так сидел в уголке, только жалюзи от его дыхания дрожали.

Когда же Демьян стал после папиного инструктажа сомневаться, как он, Пятак, кроме степногорских канав, нигде не бывавший, по франсэ вообще ни в зуб ногой, сможет в эту Францию врубиться, Санёк Биттнер улыбнулся и сказал:

— Держи, брат. Вот книга реальная. Вся Франция здесь так срисована, что не заплутаешь. Кабаки все здесь, девицы французские, мусора местные. На все случаи жизни. Ешь, пей, веселись. Точная инструкция…

Биттнер протянул Демьяну толстенный том.

— Спасибо. — Пятак благодарно принял эту энциклопедию французской жизни и вслух прочитал золотые тиснёные буквы на обложке: — Александр Дюма. «Три мушкетёра»… Кино такое было!

— Что кино! — сказал на это Саня. — Книга лучше. Макс Пешка из волжской братвы рассказывал. Ему хачик один перо в бок сунул, а у него там книга про братков лежала: «Реглан для Братвы», называлась. Она его и спасла. Говорит, даже царапины не было. Макс потом говорил, что всем хорошим в жизни обязан книге. А ты — кино…

Тут подал голос и Адидас.

— Эдуард Аркадьевич, — проникновенно так сказал он, — отпусти нас вместе с Пятаком. И тебе спокойнее за него, и мы вместе не пропадём, даже среди этих лягухоедов.

— Пятак — не лягушка, — резонно заметил Папа, — съесть его не так просто. А потом, он же заместо французского жмурика летит. Где я тебе ещё троих найду?

Тут Путейкин аж подскочил.

— Папа, да мы тебе хоть целую делегацию французскую к вечеру настреляем, а троих французиков вообще без проблем нащёлкаем!

— Ты мне ещё международную напряжённость создай! — завёлся Эдуард Аркадьевич. — Ты соображаешь? Ладно ещё китайцев! Никто бы не заметил. А французов? Нельзя, Простак, быть таким отмороженным на международном уровне! Хватит. К понедельнику выучишь все страны — члены НАТО. Лично проверю! У других в городе грамотные ребята в командах. Вон у Воблы ребята негров недавно трясли, а один браток грамотно так въехал негроиду в носяру и говорит ему на чистом английском: «Фак ю!» Его Вобла сразу в бригадиры перевёл. А у меня?

Приуныли друзья. Видали они эту Францию! Только друга закадычного одного отпускать им не хотелось. Шнуропет даже в порыве чувств плюнул на свой лакированный штиблет.

Пятак между тем сидел и книгу перелистывал. Вдруг в страницу какую-то пальцем ткнул и сказал:

— Да ладно вам так за меня тревожиться. Вспомнил я кино это, и в книге этой все так же прописано. До подвесок он… как его?.. Дартаньян…

— Армянин, что ли?.. — спросил Биттнер.

— Нет, мушкетёр, француз. До подвесок он один из четвёрки добрался…

— А друганы его? — спросил Биттнер.

— А друганы его — нет. А что там с ними, в натуре, было, я потом прочитаю и вам расскажу.

— Настоящие братки соскочить не могли! Может, замочили их? — встревожился Саня.

Но с Демьяном братки согласились. Если одному, по книге, лететь написано, так одному. Книга врать не будет.

Перед самой погрузкой Эдик устроил у гроба маленький военный совет, на который не пустил даже тройку друзей Дёмы.

Осмотрев гроб со всех сторон, Папа в сопровождении Демьяна и семенившего чуть позади Эдуарда Аркадьевича огромного Евтушинского прошёл в Тушин кабинет. Там местные пацаны уже успели накрыть стол. Ничего особенного — водочка, закуска на скорую руку, но этикет обязывал. Раз Папа приехал с визитом — надо проставляться.

Кроме Папы, Туши и Демьяна в кабинете сидел присланный Марленом Полуэктовичем начальник его службы безопасности. Он больше молчал, только изредка вставлял в разговор точные замечания, преимущественно о том, как Демьяну действовать в непредвиденных ситуациях. Пятаку показалось, что этот начальник службы безопасности сам нелегалил за бугром много лет.

Эдуард Аркадьевич сел в большое директорское кресло и сказал, глядя только на Демьяна, что во французском аэропорту гроб открывать вряд ли станут, а сразу повезут в церковь — всё-таки настоящему жмурику уже пятый день пошёл, а они — французы — брезгливые…

— Так что, скорее всего, в церковь, а оттуда прямо на кладбище повезут. — Эдуард Аркадьевич залпом выпил водку и, смачно хрустнув, закусил солёным огурцом. — Тебе лучше вылезать в церкви. Там точно полиции не будет, и выход из помещения сразу увидишь, всё-таки, сутки лёжа, да с полными памперсами, да с глазами, отвыкшими от света, нелегко будет сразу сориентироваться.

Демьян сидел рядом и коротко кивал головой, наматывая на ус советы. Папа, он все правильно мыслит. Демьян гордился, что работает под началом человека, который думает на несколько шагов вперёд, — и за других тоже.

Уложили Демьяна в гроб заместо француза, как младенца в колыбельку. Так же уютно и со всеми удобствами, снабдив его всем необходимым. Под матрасик и бутербродов подложили, и водички в пластиковой бутылке. И главное — как на маленького, памперсов надели, чтоб не терпел в долгой дороге.

— Ты, главное, не засни там, — острил Путейкин перед дорогой, — а то проснёшься уже на кладбище. Как его там называют? — Путейкин сверился с картой, на которой были отмечены все места, в которых предстояло побывать Пятаку. — Во, нашёл. Пер-ла-Шез, — по складам прочитал он. — Прикинь, из-под почти двухметрового слоя глины черта лысого ты вылезешь!

Эдуард Аркадьевич самолично выдал Пятаку две очень толстые пачки зелени — в сотенных. Путейкин положил под подушечку ствол — любимый ТТ с запасной обоймой. Саня Биттнер засунул ему под ноги заветный том про трех мушкетёров.

Лежать было почти удобно.

Мешал только грим.

Специально привезённый из драмтеатра визажист сделал Пятаку лицо как у того помершего французика, на случай, если крышку будут открывать в аэропорту… А француза того, настоящего, запихнули в холодильник больничного морга с бирочкой на ноге: «хран-цус»… Это на случай международного скандала, по просьбе Туши…

Туша тогда разревелся: мол, пожалейте! Когда дело с подменой выяснится, международный скандал будет, и тогда меня Генпрокуратура разыскивать станет.

— Не дрейфь, — приободрил его Эдуард Аркадьевич, — мы тебя не обидим. И потом, тебе чья дружба важнее? Наша или прокурорская? — и, не дожидаясь ответа от поникшего Туши, Эдуард Аркадьевич добавил назидательно: — То-то, Тушканчик!

Демьян лежал в гробу на мягком матрасе и нисколько не боялся. Наоборот, он думал про себя, что Судьба снова дала ему потрясающий шанс — достичь больших высот в том мире, который он избрал. Демьян думал о Полине. О том, как после триумфального возвращения купит ей загородный дом, где будет сад, в котором они с ней станут принимать гостей… Демьян видел это в американском кино про Крёстного отца. Там у главного героя был дом на берегу озера и, вообще, не только сад, но все озеро было его… Только с женой у того героя не все ладилось. Но он — Демьян Пятак — будет жить с Полиной душа в душу, потому что она правильная женщина… Любимая…

Демьян чувствовал, как гроб вынули из катафалка, как понесли, потом поставили, потом снова понесли.

Сквозь дубовую крышку до него доносились характерные шумы аэропорта: резкие взрывоподобные наборы оборотов мощными турбинами на рулежках, свистящий рёв взлетающих лайнеров, разговоры рабочих, электрический шелест моторов автопогрузчика… Он почувствовал толчок. Это погрузчик подхватил гроб своими вилками и стал поднимать его в грузовой люк. Вот ещё толчок, ещё…

Ругань рабочих, — приходится, мол, таскать такую дрянь… И тут Демьян чуть было не выдал себя. Один работяга другому анекдот рассказал про гробы. Мол, один дурак все поговорки собирал, вроде Шурика из комедии, который тосты собирал. Так вот, дурак этот был в деревне и видел, как мужики таскают мешки с зерном в амбар, и, как один добрый человек, желая выразить этим мужикам доброе почтение, сказал: «Таскать вам, не перетаскать, хозяева!» И мужики благодарили дяденьку за доброе слово. Дурак эту поговорку запомнил и, увидав на кладбище процессию, несущую гроб, решил её употребить, — авось меня тоже поблагодарят за доброе слово…

И тут Демьян чуть было смехом не подавился. Затрясся весь в гробу — нос и рот себе зажимает, а сам как в истерике — остановиться не может. И от страха быть разоблачённым аж вспотел весь… Еле унялся.

Но вот наконец послышался шум гидравлической системы, закрывающей грузовой люк. И наступила тишина. Долгая тишина. Демьян сперва задремал, а потом и уснул.

Проснулся уже, когда самолёт пошёл крутиться по рулёжке. Гроб слегка вибрировал. Слышался шум турбины… «А в грузовом отсеке давление и температура нормальные будут?» — подумалось Демьяну. Правда, тот спец, которого расспрашивал Папа Эдуард Аркадьевич, клялся-божился, что в грузовом ИЛа такая же температура, как и в пассажирском салоне.

И вот побежали, побежали, побежали, побежали… Оторвались наконец. Глухо стукнули убирающиеся шасси.

Все! Летим в Париж.

Приключение началось.

Теперь — или пан, или пропал. И никто не поможет! Только сам.

Эх! Поля… Поля… Поленька!.. Дождёшься ли меня?..