"Синеокая Тиверь" - читать интересную книгу автора (Мищенко Дмитрий Алексеевич)XXIIБогданко сидел на толстой колоде под дубом и прислушивался к шагам, которые приближались к нему. – Кто это был, бабуся? – Какой-то чужой. – Из чужого городища или из чужой земли? – Похоже, из чужой земли. По-нашему не понимает. – Так, может, он ромей? – Может, и ромей, а может, из тех, кто пришел к нам с ромеями. В ихней рати всякие есть. – И вы пригласили его к огню, поделились хлебом-солью? – А почему не пригласить и не поделиться? – Так ведь он супостат, враг роду нашему и земле нашей! – Супостаты те, внучек, которые пришли к нам с мечом. Этот же пришел с добрым словом. – Выбили меч из рук, вот и пришел с добрым словом. За добрым словом могут скрываться злые умыслы. Чужой, он и есть чужой. – Больной он, внучек, ему не до злого умыслу. А кроме того, запомни: всякий накормленный тобой, даже если он чужестранец, перестает быть врагом. Это не просто слова, это извечный обычай рода нашего. На нем стояла и должна стоять Тиверская земля, если хотим жить в добре и мире. – Разве же мы не живем этим обычаем? Так почему же ромеи все идут и идут в землю нашу с мечом и огнем? – За это наказывать надо, самим же лезть в чужую землю негоже. – Ругаете отца за его поход? Так он же за тем и пошел, чтобы покарать. – Я не ругаю его, внучек. Однако и не радуюсь тому, что пошел за Дунай. Много крови прольется там, ой как много! А это богопротивное дело. Боги другое завещали людям на этой благословенной земле. Давным-давно, когда еще этот белый и ясный свет больше был наполнен птичьими голосами, чем людской завистью, когда земля плавала в океане небесном нетронутой девой – и не рубанной, и не вспаханной, и не утоптанной, – жили в долинах у моря да около леса три рода: один – белоликий, второй – смуглоликий, третий – темноликий. Жили они вроде и отдельно, а вроде бы и вместе. Отдельно – потому, что каждый род сам себе добывал пищу, а вместе – потому, что соседи они и не раз сходились, отправляясь на охоту. Не враждовали, ведь добычи было много, однако и не роднились, поскольку вместе собирались только мужчины. Но вот кто-то из белоликих проник к смуглоликим и высмотрел девушку, а высмотрев, не стал долго думать – подстерег, когда та была одна, и выкрал ее. На беду, то же самое сделал смуглоликий у темноликих. Тут и поднялась суматоха, пошел род на род и стали уничтожать друг друга. Старейшины смотрели на это, смотрели да и сказали своим родам: «Обозначьте границы земель родовых, да и живите отдельно, не переступая их!» Послушались и сделали так – обозначили границы. Но могли ли они быть недоступной преградой? Остановишь ли того, кто привык охотиться в местах, которые ему нравятся? И ходили, и охотились, и девок умыкали, и с оружием род на род ходили, до тех пор, пока старейшины не собрали совет, а совет призвал князей и сказал им: «Не умеете жить добрыми соседями, разойдитесь». «Как так?» – спросили князья. «А так. Земля велика, поделите ее на три царства и живите каждый в своем – так далеко друг от друга, чтобы не дойти, не доехать, не доплыть!» «Должны уйти из этих долин?» «Должны. Одному роду-племени пусть будут леса и степи, другому – горы, третьему – та земля, вокруг которой море». Тем и будете жить: одни – что даст лес, другие – что смогут добыть в горах, третьи – дарами моря». Князья не спешили соглашаться. «А кому же какой удел?» «Это определит жребий». И сомневались, и спорили князья, а все-таки согласились со старейшинами – потянули жребий и сели родами каждый в своем царстве: белоликие – в лесном, смуглоликие – в горном, темноликие – там, где вокруг земли море и океан. Долго жили отдельно. Так долго, что и забыли, кто они, откуда пришли в свое царство, были ли у рода соседи или не было. Белоликие ловили по лесам зверя, птиц и жили этим; смуглоликие обходились тем, что давали горы, темноликие богатели с даров моря. Но вот в один из родов, который жил в лесах, пришла беда: леса обеднели дичью. Люди туда, люди сюда – нет дичи. А не стало – и нечего было людям есть. «Что делать?» – спросили у старейшин. «У вас есть поле, – ответили старейшины. – Пойдем туда, может, найдем себе поживу». Пошли в поле. И нашли, что искали, но ненадолго хватило степных даров. Подросли дети – и должны были просить совета у отцов: куда податься, где найти пищу для себя и для детей своих?» И сказали старейшины: «Чтобы не потерять то, чем владеем, пошлем во все концы разведчиков, пусть посмотрят и нам скажут, есть где нетронутая земля, которая могла бы прокормить род наш?» Долго ездили разведчики – и те, что поскакали на запад, и те, что поскакали на восток и на юг. А вернулись ни с чем. «Земля есть, – сказали старейшинам, – но есть на той земле и люди». «А какая самая богатая?» – спросили самые молодые. «Та, что принадлежит горному роду-племени». «Пойдем и покорим ее мечом! Слышали, другого спасения нет, пойдем и покорим эти земли мечом!» Однако старейшины были против такого решения. «Нам заповедана эта земля, – сказали. – Негоже идти с оружием в руках и посягать на чужую». «А с голоду гоже умирать?» «Ищите пищу в своей земле. Чужую не трогайте! Боги покарают за эти богопротивные дела!» Долго спорили, все-таки верх взяли те, кто хотел есть. Но не успели они приготовиться всем родом в поход, как поднялась буря, все небо затянуло тучами, и бог-громовик не замедлил явить тем хвастунам и неслухам гнев свой: загремел-загрохотал, приближаясь, и ударил из-за туч смертоносными стрелами. «Боги противятся вашему замыслу! – вышли вперед и указали на то знамение старейшины. – Не смейте нарушать добрый обычай отцов и дедов ваших!» «Деды сами переселялись». «Они переселялись по своей земле, на чужую не посягали!» Предводители переселения на соседние земли хмурились. Не хотелось им покоряться старейшинам, но и не прислушаться к их советам не могли. Боги и правда забеспокоились в небе, вон как гремят в вышине и поливают землю стрелами. А если послушаются старейшин и останутся на своей земле, что будет дальше? И завтра, и послезавтра, и потом дети будут просить есть. Где они возьмут еду, что скажут, когда нечего будет дать детям? Готовы были ослушаться старейшин, набраться мужества, воспротивиться знамению, но в этот момент раскололось небо и хлынул проливной дождь, такой густой и бурный, что о походе нечего было и думать. Спрятались кто куда мог и спасали пожитки. Лишь старейшины не испугались потопа. «Вы прогневали богов! – сказали они, указав посохами на молодых. – Кайтесь и просите прощения». Молодые и сами видели: похоже, и правда раскололось от мощного удара бога-громовика небо и в ту расщелину хлынули воды поднебесья. Поэтому и не противились уже. Смотрели на залитую потоками воды землю и шептали: «Простите нас, боги! Простите нас, боги!» А дождь не прекращался. И день, и второй, и третий. Пока не взмолились всем миром: «Смилуйтесь, боги! Смилуйтесь и скажите, есть ли спасение для нас, людей поля и леса? От неугодного заветам отцов намерения – идти в чужую землю и добывать ее мечом – отрекаемся. Научите, как спастись, как жить дальше?» Только успели произнести слова раскаяния, раздался сильный, сотрясший небо и землю гром – и перед старейшинами, которые стояли у капища и молились, упал золотой плуг, вслед за плугом – золотое ярмо, а сразу за ярмом – топор и братница. «Вот оно, божье знамение! – воскликнули старейшины и упали на колени перед дарами неба. – Боги велят нам пахать землю, засевать ее зерном. Слышали, не ратным трудом, а промыслом хлеборобов должны жить на земле люди!» Услышав голоса старейшин, сбежались все, кто был поблизости, и даже те, кто находился далеко. А когда перестал лить дождь и стекла в реки и озера вода, увидели еще одно чудо: та сторона света, куда хотели вести свой род молодые, оказалась отрезанной половодьем. Вода текла не с гор, а поднималась из земли, весело журчала, торопясь к морю. Вот тогда и нарекли эту полноводную реку Дунаем, а обозначенную жребием землю от теплого до студеного океан-моря Троянской, по имени старейшины, который стал на спор с молодыми и взял над ними верх. Бабушка Доброгнева приумолкла, похоже, задумалась. А Богданко именно сейчас и, может быть, больше, чем когда-либо, хотел слушать и слушать ее. – Бабуля, слышите, бабуля, – окликал он ее. – А то знамение было дано лишь тому роду, что жил в лесах и полях? – Ну почему же? И тем, что в горах, и тем, что за морем, – тоже… Боги указывают всем людям, которые есть на земле. – Как же это, бабушка? Сами же говорили: у ромеев другие боги. – Это теперь другие, тогда были одни. Да и на то обрати внимание: даже ромейские боги говорят ромеям: «Жизнь дается вам для того, чтобы засевали поле рожью-пшеницей, а не своими и чужими костями». – Почему же они не подчиняются божьему повелению, идут и идут через Дунай? – Очень многого хотят, внучек, поэтому и своевольничают. А тем, кто много хочет, и страх перед богами не помеха. Доброгнева, кажется, нашла то, что искала: снова рассказывала и рассказывала, поучала и поучала своего внука, а Богданко сидел возле нее, прислушивался к ее доброму, ласковому голосу и не знал, как ему быть. Бабуся добрая, вон как много обещает ему. Говорила, выйдут в светлую пятницу на встречу с Золотой Косой, Ненаглядной Красой – и он прозреет. А он как был темный, так и остался. Теперь она уверяет: и в чужую землю не следует идти, и чужеземцев миловать. А так ли это? Почему не должны идти к ним, если они идут на Тиверь, берут в плен, сжигают веси? Почему надо миловать их, если приходят и ведут себя как тати? – Бабусь, – снова окликает Богданко. – А те три рода, те люди – одинаковые? – Чем-то одинаковые, а чем-то нет. Говорила же: одни белоликие, другие – смуглоликие, третьи – темноликие. – Однако все одноликие? – Да все одноликие. – Значит, и правда людская должна быть одноликой? – Должна бы, внучек, – усмехается Доброгнева и обнимает и прижимает к себе внука. – Должна бы, да не такая. – А почему? – О том одни боги ведают. Скажу лишь, что у одного она имеет одно лицо, у другого – другое, у третьего – третье. Сколько на свете людей, столько и правд. – А у нас с вами она одна? – Сейчас одна. Вырастешь – может, и не совпадет твоя правда с моей. Или совпадет? Богданко собрался было сказать: «Да, совпадет», – почему-то сдержался, а сдержавшись, задумался. |
||||
|