"Синеокая Тиверь" - читать интересную книгу автора (Мищенко Дмитрий Алексеевич)XСтал ли воевода Вепр таким бдительным после всего, что случилось на земле Тиверской, или сторожа случайно заметили княжескую лодью и предупредили его, только не успели мореплаватели и Стрибожьего камня пройти, а к пристанищу на Днестре уже спешила снаряженная воеводой челядь. Спешил и сам воевода в окружении конников. – Князь Волот и послы возвращаются из ромеев, – говорили любопытным, и непонятно, чего больше было в этих объяснениях: желаемой радости или предчувствия беды. Ездили же не в гости к ромейскому императору, горе погнало за моря и князя, и мужей государственных. А добились ли чего-нибудь? Паруса уже были спущены, лодья шла на веслах, поэтому и ползла против течения, словно рак по дну. – Есть ли среди мужей князь? – спрашивали старшие младших. – Видите ли князя? – Вроде есть. Тиверцы становились оживленней, лица их прояснялись. – С прибытием, князь! С благополучным возвращением, мужи государственные, все, кто вернулся в родные земли. Как плавалось?.. – Хвала богам, вернулись здоровы. А что земля? Что слышно в земле Тиверской? – Кроме прошлых, посеянных татями печалей, никакого другого горя или урона земле Тиверской не нанесено. Все спокойно, князь. – Спаси бог за добрые вести. Ратные люди подали князю и послам концы, челядь направилась к лодье, чтобы вместе с воинами, которые были с князем, навести там порядок. – Тебе тоже велено идти с нами, – сказали Миловиде. Девушка не противилась, молча сошла на берег, молча последовала за челядью. Вот только в походке не было ни радости, ни бодрости. Такая печаль лежала на лице, словно не ее вызволили из полона и привезли в родную землю, – она стала пленницей тиверского князя, а значит, и тиверцев. Сдержанным был и князь Волот. Вепр заметил это и ухитрился стать поближе к своему побратиму и повелителю. – Вижу, не многого добились? – Кроме обещания прислать послов договориться о возмещении убытков, о добрососедстве, ничего утешительного не везем от ромеев. – От них и нечего было ждать чего-то другого. – Вепр помолчал, потом добавил: – А я тоже не очень утешу тебя, княже. – Как это? – На земле, в Черне, на самом деле все в порядке, а вот очаг твой не обошла беда. – Что-нибудь с Малкой? – Да нет. Малка жива-здорова. С Богданкой приключилась беда. Волот натянул поводья и остановил Вороного. – Что с Богданкой? Что с ним могло случиться? Упал с коня, покалечился? – Этого, хвала богам, не случилось! С глазами плохо. Волот посмотрел пристально. – И очень плохо? – Точно не знаю. Златеница будто бы поразила их. Князь видел, что воевода не все говорит, да и самому не хотелось допытываться при людях. Тронул коня. А сердце, чувствовал, защемило и уже не отпускало. Шутка ли: Богданко, единственный сын, единственная надежда, ослаб на глаза! Что же будет, если болезнь опасная, если предупреждение воеводы – намек на то, что должен быть мужественным. Пришпорить бы сейчас коня, полететь вихрем в Черн – к жене и сыну. Но нет, не может князь уподобляться поселянину, у которого собственное чадо – вершина забот, всему начало и всему конец. И терпел, пока добирались до дому, а приехав, первым делом позаботился, чтобы гостям было удобно и уютно у его очага. И только избавившись от хлопот, как от вериг, предстал перед Малкой и обратил к ней тревожный взгляд: что случилось и как случилось? Малка, обессиленная заботами и страхом перед болезнью сына, тем, что не сдержала данного мужу обещания, упала перед ним на колени и прижалась, плача, к ногам. – Негоже, княгиня, – решительно поднял он ее, – так низко падать. Говори, что с Богданкой? – Несчастье, княже, – простонала, захлебываясь слезами. – Он… ослеп! – Что?! – крикнул не своим голосом князь и так тряхнул Малку за плечи, что та стихла враз и посмотрела на мужа полными слез и страха глазами. Устыдился Волот своего крика и, не зная, что делать в таком отчаянии, оставил жену и поспешил к сыну. Видно, страшен был в гневе – челядница поднялась с лавки, на которой караулила у дверей, и поспешила навстречу. – К сыну нельзя, княже, он спит. Не ожидал, что ему преградят дорогу, нахмурился. Подумав, пришел в себя, поостыл, молча повернулся и пошел туда, где оставил Малку. Он не кричал уже и не расспрашивал, а, обессиленный, опустился на лавку, сидел и слушал, что рассказывала жена о беде сына. Да разве она хотела этого? Думала ли, что такое может случиться? Ездил мальчик верхом, как ездят все, начиная ратную науку. Тепло пришло на землю, а с теплом – радость и благодать. Кто ж удержится в такую пору от желания почувствовать себя птицей, которая, меряя просторы, парит над землей? Не удержался Богданко, научившись держаться в седле и управлять конем. Ездил и ездил, пока не повстречался со злым ветром и не нажил себе горя: ячмень выскочил на глазу. Дядьке бы обратить на это внимание и отправить отрока к матери, а он махнул рукой: пустое, откуда пришло, туда и уйдет. А ячмень рос, стал уже вызревать и мешал Богданке. То и дело он тер больной слезившийся глаз и сорвал болячку. Ребенок, что с него возьмешь?.. Знал ли он, чем это грозит? Да и кто мог знать, что такое случится? Вцепилась златеница и ослепила. – Когда же это случилось? – спросил князь, не поднимая головы. – Ячмень сорвал на той седмице, а ослеп не далее как вчера. «Вчера?! – встрепенулся Волот и едва сдержал себя, чтобы не вскрикнуть. – Тогда, когда небо и землю сотрясали Перуны?..» – До вчерашнего видел, – продолжала Малка, – а вечером, когда сверкали молнии, закричал не своим голосом. Я кинулась к нему, спрашиваю: «Что тебе, дитя?» А он вцепился в меня руками, от испуга слова не может сказать. Только потом, как пригляделась, поняла: Богданко наш не видит… Она не переставала всхлипывать, рассказывая, но Волот не прислушивался уже к ее рассказу. Перед его глазами всплыла вчерашняя темная ночь на берегу Днестровского лимана, вспомнился надсадный девичий крик, мольба о помощи и все, что случилось, когда пришел в шатер. «Это я виноват. Это из-за меня наказан наш сын. О боги! Как же так? Ничего там не произошло, за что же карать так сурово? Слышите, боги, не было! Я не осквернил девушки, я…» «А благословение Лады? – мелькнула другая мысль и заставила оглянуться: это он себя спрашивает или кто-то посторонний? – Говорила же Миловида: поклялись с Божейкой взять слюб, и поклялись в тот день, когда землю посетила Лада. Что, если она благословила-таки их на это? Я посягнул тогда не просто на невинность девичью – посягнул на благословение богини Лады и этим сотворил богопротивное дело! О горе! Похоже, что все так и есть. Что же должен сделать, чтобы искупить вину свою и спасти сына? Что должен сделать?!» Он встал, прошел к дверям, от дверей – к окну и обратно. Не знал, куда себя деть, где утопить досаду, боль, тоску сердечную. А Малка плакала. Иногда тихо, временами горько всхлипывая. – Кого-нибудь звали к Богданке? – Волхва Пипелу. – И что сказал он? – Был, как только обсела сына златеница. Говорил, зелье какое-то нужно, а у него не было. Вот и пошел на поиски. Но почему-то не вернулся, видно, другим упился зельем. – Пипела не из тех! – возмутился князь, а почему, и сам не знал. – Старый он уже, может, заболел и слег где-то. Другого волхва нужно позвать, и немедленно. Мало ли их в народе, знающих да мудрых? Он думал, оправдываться она будет, но Малка резко повернулась и сердито сверкнула заплаканными глазами. – Не нужно было посылать Богданку в ту сатанинскую науку. Сколько жить буду, не прощу себе этого. Умереть я должна была, а сына не пустить. Он хоть и отрок, а все ж дитя… Не знает, где стать, как повести себя. Был бы при матери, был бы и при здоровье! – Не то говоришь, Малка! – разгневался князь пуще прежнего. – И делаешь не то. Слезами горю не поможешь! Зови, говорю, всех, какие есть, лекарей и лечи сына. Слышала, что велю?.. Малку кое-как угомонил. А вот себя не мог успокоить. Единственное, на что решился, пошел к Богданке и стал утешать его, сказал, раз отец уже дома, со своим сыном, пусть не боится, он сделает все возможное и невозможное, а в беде свое дитя не оставит. Богданко повеселел. Сначала спрашивал и переспрашивал, есть ли такие волхвы, которые могут исцелить его глаза, сделать их зрячими. Потом вспомнил, куда ездил Волот, и попросил рассказать, в каких краях и городах побывал отец, каких людей встречал. Когда же узнал, что отец стоял перед самим императором Юстинианом, у него искал себе и народу своему защиту, казалось, забыл о своей беде и с жадностью слушал рассказы своего отца. Беседовали и радовались тому, что разговор помог развеять тоску. Но… это только казалось. Настала минута, когда князь должен был покинуть сына, и снова нахлынуло горе. Ведь обещать – одно, а исцелить – совсем другое. Нужно ведь что-то делать, чтобы спасти своего единственного сына! В тех поисках-раздумьях вспомнил князь о Миловиде. Из-за нее провинился он перед богами. Может, нужно сначала добиться прощения Миловиды, а уж потом просить прощения у богов? Обрадовался этой мысли, поспешил к дверям, повелев первому попавшемуся челяднику: – Позови ту, что прибыла со мною из ромеев. Миловидой зовут ее. Она, очевидно, знала уже от челяди, что случилось в семье князя Волота, и такой грустной, доверчивой предстала перед ним, что у князя сердце зашлось. Боги, и этой неземной красоты девушкой он должен пожертвовать ради излечения сына?.. Какая же кара будет большей для него: отречение от Миловиды или слепота сына? – Скажи, девушка пригожая, ты можешь простить мне то, что было там, на лимане? Миловида вспыхнула, потупив взор. – Что именно, княже? – Ну… мое намерение, мое желание заставить тебя отречься от клятвы, данной Божейке? Девушка взглянула, словно желая убедиться, князь ли это говорит, и снова опустила глаза. – Простили бы боги, княже, я прощу. Всколыхнулось сердце от услышанного. Выходит, не только он, она думала то же самое… – Спаси тебя бог, Миловида. Ты не только красотой богоподобна, но и мудростью своей достойна быть среди богов. Я не останусь в долгу, на щедрость твою отвечу достойной щедростью. Скажи, хочешь побывать дома, увидеть родителей? – О да! – Тогда иди. Иди и узнай, как там твой дом и родители. – Князь только сходить дозволяет? – Ну почему же? Ты – вольная. Что сердце подскажет, то и делай. – А как же… Как же быть с тем, что за меня заплачены солиды? – Забудь о них. Ты большим заплатила. А может, и еще заплатишь. Должен сказать тебе: не ждет тебя радость дома. Я заезжал, когда отправлялся к ромеям, в Выпал. Нет твоего Выпала, сожжен… Ну а что с родителями, не знаю, о том сама разузнаешь, когда придешь туда. Миловидка словно не могла поверить тому, что услышала, стояла, склонив низко голову, и молчала. – Ты сомневаешься? – Зачем мне сомневаться, если сама видела, как горело наше городище. – Так не сомневайся, красавица, и в том, что скажу далее. Если никого из родственников не застанешь в Выпале, если у тебя не будет очага, не обходи Черн и мой терем. На этот раз Миловида не спрятала глаз от князя. Только слишком быстро и удивленно взглянула из-под бровей. – Князю недостаточно той кары, какую понес уже? – Кары не будет, Миловидка, если на то будет твоя добрая воля. |
||||
|