"Ведьмин Век" - читать интересную книгу автора (Дяченко Марина, Дяченко Сергей)(ДЮНКА. ИЮНЬ)– …Не спрашивай, по ком ползет муравей. Он ползет по тебе. Песок был странного цвета. Ярко-желтые пятна чередовались со светло-серыми, твердая корочка, оставшаяся после реденького вчерашнего дождя, послушно ломалась под босыми ногами, и в ямках-следах хозяйни– чали муравьи. Смирные, черные, некусачие. – …на тот берег? Дюнка улыбалась. По-видимому, все это когда-то уже с кем-то случалось. Слишком знакомо подавался под пятками теплый песок. Пахло водой и лозами. – Как хорошо, – сказал он удивленно. – Слушай, просто здорово, а? (Его хваленая интуиция молчала, будто глухонемая.) Дюнка подкалывала волосы. Его всегда удивляло, как можно внятно разговаривать, держа во рту полдесятка шпилек: – Так поплывем или нет? На другом берегу стояли сосны. Пять высоких стволов, непонятным образом оказавшихся в царстве верболоза. По устилающей песок хвое пе– ребежками путешествовала большая белка. – Ты же знаешь, как я плаваю… – он задумчиво почесал кончик но– са. Дюнка хлопнула ресницами. С однокурсниками она умела быть вполне бесцеремонной, однако любая бестактность в отношениях с Клавом повер– гала ее в панику. Сейчас она, кажется, ухитрилась задеть его самолю– бие, потому что до того берега ему явно не доплыть. – Тогда на бублике покатаемся… Обладателями «бублика» были трое парней на трех потертых коври– ках, с тремя стреноженными мотоциклами на заднем плане. Парни пили ли– монад и лениво перебрасывались какими-то игральными фишками; рядом, у самой воды, лежала и высыхала огромная камера от самосвала – частью серая, как сухой асфальт, частью черная, блестящая, будто тюлень в зверинце. Клав поднял брови – в здравом уме и трезвой памяти просить что-либо, да еще у этих ребят, было ему глубоко противно. Но Дюнка уже шла по песку, шла прямиком к парням, и Клав увидел с невольной ревностью, как три пары мутных глаз отрываются от фишек, и в них, в глазах, загораются задевающие Клава огоньки. А Дюнка идет, в купальнике цвета змеиной чешуи, идет и несет на голове, будто кувшин, дерзкую высокую прическу… Клав напрягся. Шутки-шутками, но если эти лбы позволят себе что-нибудь ТАКОЕ… Или что-нибудь, что Клав сочтет ТАКИМ… Нет, не позволят. С Дюнкой – нет. Она уже говорит о чем-то, ука– зывает на камеру-quot;бубликquot;, и в голосе ее нет ни смущения, ни вызова, ни развязности, ни страха. Дюнка умеет разговаривать хоть с овцой в загоне, хоть с волком в лесу, хоть с директором лицея господином Феду– лом. И, кажется, все это не составляет ей труда… Сложнее всего ей дается общий язык с Клавом. Он патологически бо– ится его обидеть. Она ни капельки не умеет скрыть свою привязанность, а это плохо. Это расслабляет. Женщина должна быть слегка недосягае– мой… Камера покачивалась на воде, и она перестала быть серой. Черная, как морское чудовище. – Господин Старж, поднимитесь на палубу! Господин Старж, с нашего корабля уже убежали все крысы, вы можете спокойно лезть на капитанский мостик! Эй, господин Старж, еще секунда промедления, и команда подни– мет мятеж! Эй, Клав, повесить на рее, принесите мне бутылку рома, и золото в наших сундуках! Йо-хо-хо, через глаз повязка, догоняй!.. Он всегда с опаской относился к воде, и потому взобрался на каме– ру раньше, чем ноги его перестали доставать до дна. Вода вокруг кипела – Дюнка била руками, дробя солнечные блики, ныряла, сверкая змеиной чешуей купальника, и у Клава захватывало дух. Дюнка любила говорить о себе, что она – морской змей. Раньше Клав не знал, что змеи бывают та– кие эротичные. Он зажмурил глаза. Он понял вдруг, что счастлив. Мгновение остро– го счастья, которое нельзя удержать, но можно только запомнить. А по– том вспоминать долго, долго… Дюнка почувствовала его настроение. Перестала барахтаться, сосре– доточенно вытолкала камеру подальше от пляжа, поближе к стене камыша, где дремал в дырявой лодке колоритный пожилой рыболов. – Ты знаешь, Клав… Голос ее казался чуть охрипшим. Не то от прохладной воды, не то от пиратских воплей. – Знаешь, Клав… А давай поженимся? Завтра, Клав, пойдем и поже– нимся, вот смеху-то будет!.. – Завтра, – он наставительно поднял палец, – завтра у меня экза– мен. Общая история. – А послезавтра у меня, – огорчилась Дюнка. – когда же мы поже– нимся? А? Клав с беспокойством ощутил, что не понимает, шутит Дюнка или нет. Или здесь только доля шутки? Скажем, процентов шестьдесят?.. Он тряхнул головой. Дурацкие экзамены, башка набекрень, самые простые мысли приходится подсчитывать в процентах… – А рвануть бы в свадебное путешествие, – сказала Дюнка мечта– тельно. – Куда-нибудь за границу, в дальние страны, за море, где ста– ринные замки… Тихонько чмокала вода, заключенная в кольцо самосвальной камеры. Клаву казалось, что сквозь это круглое черное окошко он видит дно – зеленую поросль со светлыми песчаными проплешинами. И мелькали Дюнкины ноги – длинные, цвета белой черешни. – А у меня тут иллюминатор, – похвалился он. Дюнка улыбнулась. В следующую секунду она ушла под воду. Соскользнула, как морской змей. Ноги ее пропали из круглого окошка, камера качнулась – и Клав увидел Дюнкино лицо. Она заглядывала в иллюминатор снизу, из-под воды. Клав задержал дыхание – подводная Дюнка улыбалась сомкнутым ртом. Как из старинной рамы. Будто из глубины зеркала. И как ей удается так долго не дышать?! …Камыши трещали. Самосвальная камера раздвигала их, как ледокол разгребает льды. Пожилой рыболов, кажется, проснулся. Дюнкины губы были холодными, как рыбки. Она слишком долго сидела в воде, зато Клав, кажется, сжег на солнце белую спину, и завтра на экзамене его будет колотить лихорадка… Плевать. Он решил пока не говорить ей. Пусть это решение пока останется его личной тайной – она ведь станет волноваться, чего доброго, завалит свою политологию, да ведь придется еще раздобывать позволение на свадьбу. Почему-то семнадцатилетняя девчонка считается для этого дела достаточно взрослой, а вот мужчина, которому на год меньше… Плевать. Он не ощущает себя подростком. Он давно уже во всех отношениях взрос– лый человек… Трое парней на пляже волновались – за судьбу камеры, естественно. Клав ожидал упреков – но одной Дюнкиной улыбки оказалось достаточно, чтобы перекрыть нанесенный моральный ущерб. Шелестели лозы, и ветер успел набросать песка в дремлющие под кустом сандалии. – Так хорошо, – сказала Дюнка шепотом. – Так хорошо, Клав… Что даже страшно. А? (Его интуиция все еще молчала.) – Ты оптимистка… Обычно люди пугаются, когда плохо. – У меня послезавтра экзамен, а я ничего не знаю… – А у меня завтра. И – аналогично. – Не ври. Ты всегда все знаешь. – Льстица. Льстюха. – Не ругайся… – Льстяра. Льстенка… Я хоть учебник почитаю. – Читай, кто тебе не дает… – Ты. Вопили, резвясь у воды, голые загорелые карапузы. Горячий ветер бросал песок на желтые страницы старого учебника, повествующего о пре– дательствах и воинах. Дюнка скучала. – Слушай, Клав, я искупаюсь, пока ты учишься… – А не холодно? – Фи! Он смотрел, как она идет к воде. Как горит на солнце чешуя морс– кого змея, как расступается, принимая верткое тело, ленивая речная волна… Ему осталось три больших главы. На час работы. Он опомнился, когда тень невысокой вербы доползла до самой книж– ки. Встрепенулся, будто спросонок, потряс головой, прогоняя отупение. Начитался, да на жаре… На пляже стало свободнее. Исчезли карапузы, собирались домой дач– ники, прошествовал мимо пожилой рыболов с парой небольших лещей в про– волочной сетке. На дне Дюнкиных босоножек скопилось полно песка. Как в осколках древней амфоры… Парни, дававшие на прокат резиновый «бублик», сейчас сосредото– ченно выпускали из него воздух. По очереди налегая на худеющий черный бок. Преодолевая боль в затекших мышцах, Клав поднялся. Цвет песка изменился. Цвет воды изменился тоже; не том берегу, среди сосен, играли в волейбол. Клав досадливо закусил губу. Естественно, Дюнка поплыла-таки на тот берег, бросив слабосильного дружка в обществе учебника. И странно было бы, если при виде играющих ей не захотелось бы попрыгать с ними вместе. Ее обычная, ее ненормальная общительность… Он подошел к воде. Прикрыв глаза ладонью, всмотрелся с волейбо– листов; раз или два ему показалось, что он видит купальник змеиного цвета. Но играющие, среди которых было полно девчонок, были в джинсах и футболках, и только одна сухощавая женщина средних лет прыгала в купальных трусиках и лифчике. Клав разозлился. Вернулся на подстилку, сел и пододвинул к себе учебник – но читать не получалось. – Не переживай. Рядом стоял парень – совладелец самосвальной камеры. Его приятели неторопливо вьючили свои мотоциклы. – Не переживай, девчонке много ли надо, плюнь – и она уже обиде– лась… – Да не ссорились мы, – сказал Клав, удивленный, что снисходит до разговора с этим бестактным оболтусом. – Классная у тебя девчонка, – сказал парень безо всякого подвоха, совершенно искренне. – У меня тоже классная, но эта какая-то… Шаль– ная, что ли… Через десять минут мотоциклы взревели, и оставшиеся дачники до– садливо поморщились им вслед. Клав бродил вдоль воды. Ну почему она так?! Неужели неясно, что он будет волноваться? Сейчас около семи, но часы, на которые он нечаянно наступил сегодня утром, стали… quot;Стали мои часы, стали, Имя мое забудь, стали, Золотой цветок в мире стали, Пробил час, и часы стали…quot; Ему почему-то сделалось неприятно. Он не мог вспомнить, где вычи– тал эти претенциозные строчки. В журнале? В книжке? Или это Дюнка ему рассказала? У нее было такое обыкновение – с таинственным видом выда– вать четверостишие и с круглыми глазами ожидать реакции Клава… Волейболисты на том берегу ушли из-под сосен. Последней шагала сухощавая полуголая женщина, и мяч в ее руках подпрыгивал, как живой. Когда стемнело, он решился наконец уйти с пустого пляжа. Дюнкина одежда осталась – взять ее с собой означало ПОВЕРИТЬ. Дюнка придет, говорил себе Клав, Дюнка придет – и не найдет одеж– ды. Как же она будет, в купальнике? Ночью холодно… Он бежал размеренной спортивной рысью, потом все же выдохся и пе– решел на шаг. Он только наберет телефонный номер – и сразу же вернет– ся, и Дюнка, отжимающая волосы, возмутится: почему не дождался?! …В казенной комнате было накурено. Сизый дым висел над деревян– ными столами, над шкафами и стойками, над клеткой в углу – пустой, мирной клеткой для провинившихся перед обществом людей… – Еще раз имя – полностью. – Докия Стерх… Семнадцать лет. – Вы точно не ссорились? – Нет. Она… она никогда так не делала. Она… – Успокойся. Он закрыл глаза. Двадцать пять раз – успокойся. Здесь все спокой– ны, здесь каждую ночь рыдают одни люди и грязно ругаются другие, здесь даже сквозь табачный дым пахнет железом и потом, здесь невыносимо душ– но… – Третий виженский лицей… Общежитие. Комната семьдесят четы– ре… Звонок. Еще звонок. Сквозь стекло не слышно слов. Деловито шеве– лятся губы. – Что на ней было надето? – А? – Что было надето? Дюнкины босоножки под слоем песка. Небрежно брошенные на подстил– ку шорты… – Успокойся, мальчик. Не такое бывает… К утру придет сама. …И настало утро. |
||
|