"Уснуть и только" - читать интересную книгу автора (Лампитт Дина)

Глава сорок четвертая

Последние августовские дни были такими же беспощадно жаркими, как и все это необычайное лето, и Люси Бейкер, сидя в широкополой соломенной шляпке под сенью дуба, некогда посаженного Томом Мэем, раздумывала о том, не повлияла ли жара на членов ее семейства, которые в последнее время вели себя несколько странно. Филадельфия целыми днями только и делала, что вздыхала, Джордж ни с кем не разговаривал, Найзел где-то пропадал, а Томас то и дело менял туалеты, в результате чего выглядел жалким и уставшим. Более того, и во всей деревне воцарилась какая-то странная, нездоровая атмосфера, как будто в результате недавней попытки разгромить контрабандистов большинство местных жителей погрузилось в дурное настроение.

Однако больше всего озадачило Люси письмо от Генриетты Тревор, сбивчивое и не вполне понятное, в котором та умоляла подругу приехать в Глинд, и последовавшие за этим события. Люси не замедлила выполнить просьбу и была совершенно ошеломлена тем, что ожидало ее в поместье Треворов. Бледная как смерть Генриетта прошептала, что вся ее жизнь зависит от мисс Бейкер, от того, согласится ли Люси пригласить Генриетту еще раз погостить в Мэйфилде до грандиозного осеннего бала, затеянного миссис Тревор. Люси, разумеется, согласилась, но чувствовала себя весьма неловко, в особенности когда поняла, что миссис Тревор отнюдь не в восторге от этой идеи.

– Но, мисс Бейкер, – подняла брови мать Генриетты, – это будет уже четвертый визит Грейс в Мэйфилд в этом году!

Люси улыбнулась, пытаясь скрыть замешательство.

– Но два из этих визитов не были запланированы заранее, миссис Тревор. Первый – когда Генриетта заехала к нам после ограбления, и второй – когда она приезжала для опознания. Миссис Тревор, вы доставите нам всем огромную радость и удовольствие, если согласитесь еще раз отпустить к нам Генриетту, пока лето не кончилось и дороги не стали плохими.

Миссис Тревор протянула Люси изящную чайную чашку китайского фарфора.

– Но она нужна мне здесь для подготовки к балу, мисс Бейкер. Мне не хочется, чтобы вы сочли меня беспомощной, а тем паче невежливой, но с тех пор, как умер мой бедный муж, я привыкла во многом полагаться на Генриетту.

Люси вздохнула.

– Да, я так вам сочувствую. Мне пришлось заменить мать своим братьям и сестрам, когда мне не было еще и тринадцати.

Лицо миссис Тревор смягчилось.

– И вы по-прежнему их опора и глава семьи, мисс Бейкер, во всяком случае, так всегда говорит о вас моя дочь.

Люси еще раз вздохнула.

– Увы, да. Боюсь, мне не суждено познать семейное счастье до тех пор, пока мой отец не покинет этот мир, а невестка не родит ребенка. Для своих лет она очень… неопытна и, между нами говоря, миссис Тревор, порой ведет себя, как вспыльчивая девочка.

– Если так, то чем скорее у нес появится ребенок, тем лучше.

– Я согласна с вами, но пока не видно никаких признаков, что это скоро произойдет. Мне кажется, она боится всего, что с этим связано.

Миссис Тревор, родившая первого ребенка, когда ей было всего лишь девятнадцать, неодобрительно хмыкнула и сказала:

– Мисс Бейкер, теперь я понимаю, что вы испытываете недостаток в приятном женском обществе, в то время как у меня есть и другие дочери. Я была чересчур эгоистична. Если это доставит радость и вам, и Генриетте, то я не возражаю против непродолжительного визита.

Победа была одержана, и два дня спустя карета Треворов выехала из Глинда по направлению к Мэйфилду, а Генриетта улыбнулась впервые за несколько недель. Из тайного послания Николаса Грея она знала, что Чаллис вернулся в Мэйфилд и снова живет у Лиззи Пирс. Наконец-то Генриетта сможет обсудить будущее с отцом своего ребенка.

Сейчас Генриетта сидела неподалеку от Люси и читала вслух старому сквайру, который, по обыкновению, в это время спал. Девушка мечтала о том, чтобы поскорее пролетели оставшиеся до вечера часы, когда она сможет под предлогом усталости пораньше уда литься к себе и потом, когда совсем стемнеет, вы скользнуть из дворца и отправиться на свидание с любимым. Задумавшись о нем, Генриетта замолчала, и старик тут же проснулся, приподняв голову и вытянув вперед шею, как черепаха из-под панциря.

– Продолжайте же, продолжайте, – распорядился он.

– Извините, сквайр Бейкер. Мне показалось, что вы заснули.

– Конечно, я заснул. Но я не могу спать, когда вы не читаете. Это создает фон, понимаете?

– Понимаю, – покорно ответила Генриетта и продолжала монотонно читать до тех пор, пока не раздалось долгожданное приглашение к обеду.

К счастью, в этот жаркий день Люси заказала легкие блюда из свежей рыбы и самых деликатесных сортов мяса и птицы. Но, несмотря на соблазнительный вид кушаний, Генриетта не могла заставить себя есть, потеряв аппетит от снедающего ее нетерпения.

Когда обед завершился, ее план потихоньку исчезнуть был разрушен Томасом, который заявил, что должен взять реванш за прошлый проигрыш, и заставил мисс Тревор играть с ним в триктрак. Генриетта неохотно приступила к игре, но ей показалось, что Томасу гораздо больше хочется поболтать, чем выиграть, потому что он сразу же спросил.

– Достиг ли Глинда слух о том, что один из братьев Джарвисов схвачен?

– Нет, – ответила Генриетта. – Вести до нас доходят с опозданием. А как это случилось?

– При аресте его тяжело ранили. Но потом, когда его отвезли в Хоршем, мистер Линдфилд, мировой судья, счел, что Джон Роджерс – тот офицер, что арестовал Джарвиса, – не имел права этого делать, и тотчас же посадил самого Роджерса под замок за незаконный арест. Джарвис был помещен под охрану констебля, но сбежал, моя дорогая Генриетта, переодетый в женское платье. О-ля-ля!

Томас помахал в воздухе кружевным платочком. Генриетта казалась пораженной.

– Но как же ему удалось с такой легкостью ускользнуть от правосудия?

Томас многозначительно потер нос кончиком пальца.

– Кто знает?

– Вы думаете, что мировой судья был подкуплен?

Томас уклончиво пожал плечами.

– Может быть. Но это еще не все. Спустя восемь дней Роджерс и лейтенант Джекилл с отрядом гренадеров предприняли новую попытку. Они окружили притон в Вест-Чиллингтоне, где в тс дни скрывался Эдвард Джарвис, и захватили там пятерых контрабандистов с тридцатью четырьмя лошадьми.

– Но на сей раз они уже были арестованы?

– Отнюдь нет, моя дорогая, отнюдь нет! Все повторилось еще раз. Только один человек был задержан, остальных судья отпустил за отсутствием улик. Подумать только, ему еще нужны были улики, кроме тридцати четырех лошадей, снаряженных для перевозки бочек!

– В это невозможно поверить! – сказала Генриетта. – Должно быть, за спиной Мэйфилдских контрабандистов стоит некто очень высокопоставленный. Вы так не думаете, Томас?

– Несомненно. У всех таких банд есть тот, кто их финансирует – и тот, кто за них думает. Может быть, этот мошенник сидит где-то поблизости и втихомолку смеется над нами.

– Да, – согласилась Генриетта, – не удивлюсь, если вы окажетесь правы.

Лихой покинул дворец по своему личному тайному ходу и через несколько минут был в подвале «Королевского дуба». Там, в конюшне, его ждала лошадь, и, едва сгустились сумерки, он уже ехал к Стрим-Фарм, выбрав для этого окольный путь через лес.

Стоял славный августовский вечер – небо темное, как цвет хорошего вина, а воздух пряный и сладкий, как его вкус. Редкостные краски Бивелхэмской долины в сотый раз поразили Лихого, и несмотря на то, что дело было срочное, он остановился, чтобы взглянуть на пурпурные холмы, мягко перетекавшие в клеверные поля, на изумрудно-зеленые кроны деревьев, на рубиновую ленту реки. Скоро, подумал Лихой, на долину опустится серебряная паутина, и ночь принесет уснувшей природе мир и покой.

В Стрим-Фарм уже успели зажечь свечи. Ему открыла подозрительно располневшая Эмми. Чувствуя себя неловко в присутствии такой важной персоны, она испуганно заулыбалась и попыталась изобразить реверанс.

– Как поживаешь, милая? – улыбнулся он ей.

– Хорошо, сэр. Спасибо, сэр. Я позову Кита.

– Эдвард здесь?

– Да, сэр.

– Тогда я хочу видеть и его тоже.

Оба брата не замедлили явиться в ответ на зов Эмили, и Лихому бросилось в глаза сходство между ними, которое сегодня было заметнее, чем обычно. Он отметил, что Эдвард неуловимо изменился, и подумал, что это недавнее ранение и арест так повлияли на младшего Джарвиса. Эдвард как-то смягчился, в его глазах появилось сонное выражение, которого не было раньше. Лихой заметил также, что контрабандист теперь носит серьгу в одном ухе.

– Ну-с, – без предисловий обратился к братьям Лихой, – рассказывайте все, как есть.

Джарвисы заговорили одновременно, и Лихой жестом велел начинать Эдварду. Уже по одному этому эпизоду было ясно, кто настоящий главарь Мэйфилдской шайки контрабандистов.

– Я отправился с друзьями в Всст-Чиллингтон, а Роджерс, должно быть, как-то об этом пронюхал, потому что ночью они окружили дом, а утром подстрелили меня и схватили.

– Но мистер Линдфилд сыграл свою роль?

– Как вы и обещали, сэр.

Главарь улыбнулся и продолжал:

– Я слышал, ты бежал, переодевшись в женское платье, Эдвард.

Контрабандист немного порозовел.

– Мэри, сестра моего друга, которая живет неподалеку, ссудила меня своей одеждой.

– И она же свидетельствовала, что Роджерс готов был взять назад обвинение в обмен на взятку?

– Ваш план дискредитировать Роджерса и Джекилла сработал просто блестяще, – вступил в разговор Кит. – Вы превзошли самого себя, сэр.

Откашлявшись, Лихой положил одну обтянутую шелком ногу на другую.

– Но это не может продолжаться бесконечно, джентльмены. Мистер Линдфилд уже получил выговор, что отпустил тебя, Эдвард; ему также поставили на вид освобождение Фрэнсиса Хэммонда и его приятелей. Боюсь, что если кого-нибудь из вас поймают еще раз, суда уже не избежать.

– Ладно, ведь нас еще не поймали, – вспыхнул Кит, но в его голосе прозвучала нотка неуверенности.

– Вы должны быть очень осторожны, – жестко продолжал Лихой. – В течение месяца – никаких операций. Это ясно? Не ошибитесь, как я уже много раз говорил вам, недооценивая Джекилла и Роджерса, а также Джарреттов. Послать вас на виселицу или на каторгу для них теперь – вопрос чести. Так что притаитесь и не высовывайтесь, слышите?

Переминаясь с ноги на ногу, братья угрюмо закивали.

– И кстати, Эдвард, – уронил Лихой, вставая и собираясь уходить, – пока что никаких поездок к твоему милому дружку в Вест-Чиллингтон.

Кит ухмыльнулся.

– Помилуйте, сэр. Если Эдвард хочет потихоньку навестить Мэри Диннадж, что в этом плохого?

– Я говорю не о Мэри, – отрезал Лихой, холодно глядя на них. – Речь идет о ее братце Джоне. Доброй ночи, джентльмены.

Он вышел, успев заметить, как Кит с самым угрожающим видом повернулся к Эдварду.

В то время когда Лихой покидал дворец по подземному ходу, Генриетта, в свою очередь, воспользовавшись наступившими сумерками, пешком направилась к воротам, поскольку боялась привлечь к себе внимание, если возьмет лошадь. Выскользнув за ограду, она повернула налево, на улицу, известную под названием Флетчин-Стрит.

Николас велел, чтобы она ждала его в задней комнате трактира «В объятиях плотника», и Генриетта, чувствуя себя весьма неуютно под подозрительным взглядом хозяина, торопливо поднялась по внутренней лестнице и вошла в тусклую, мрачную ком натку, где, к своему огромному облегчению, увидела лейтенанта Грея. Генриетта так обрадовалась, что устремилась прямо в его распахнутые руки.

– Чаллис придет сюда? – спросила она, на что Николас ответил:

– Нет, это слишком опасно. Он не может так рисковать, за его голову назначена награда. Я отвезу вас к нему в Когин-Милл.

– Он по-прежнему живет у Лиззи Пирс?

Николас озабоченно покачал головой.

– Да, но только потому, что искать новое пристанище было бы еще опаснее.

– Мне казалось, что этой женщине нельзя доверять.

– Вы правы, она ненадежна, но пока что он платит ей достаточно, чтобы она держала язык за зубами.

– Чем скорее он оттуда уедет, тем лучше.

– А вы по-прежнему уверены, что хотите уехать вместе с ним, родная моя? – спросил Николас, вновь заключая Генриетту в объятия.

– Как вы можете задавать такой вопрос? Вы же знаете, что я люблю его. Ведь не станете же вы становиться между нами?

Николас выпустил ее.

– Я и не мог бы так поступить. Видите ли, ведь я люблю и его тоже.

Сидя в душной комнате под крышей рядом с Генриеттой Тревор, Джейкоб Чаллис окончательно осознал, что они никогда не должны разлучаться, что с самого начала, с первой встречи они обречены были быть вместе.

– Это судьба, – прошептал он. – Мы никогда не сможем покинуть друг друга.

– А ты уже хочешь покинуть меня? – тихо спросила Генриетта. – Теперь, когда я ношу твоего ребенка?

Он сильнее прижал ее к себе.

– Я неудачно выбрал слово. Я хотел сказать, что наши жизни, наши судьбы, наши души неразрывно переплелись. Мы всегда будем вместе.

– Но как же Николас? Он тоже всегда был с нами. Неужели теперь мы должны расстаться с ним?

– Нет, он тоже должен уехать с нами. Ему нельзя здесь оставаться после того, как он помог сбежать преступнику.

– Но куда же мы поедем? Что нам делать?

– Мы должны отправиться в Дил, и там сесть на любое судно, идущее в Америку. Американским колониям нужны новые поселенцы. Мы начнем там новую жизнь, и наш ребенок родится в мире и безопасности.

Генриетта притихла, и Чаллис нежно поцеловал ее.

– Эта мысль пугает тебя, моя хорошая?

– Нет, я не боюсь. Просто я подумала о том, что надо будет навсегда проститься со всем родным и близким, покинуть Глинд, Суссекс, бросить нашу прекрасную Англию ради чужой, незнакомой страны.

– Но я буду с тобой – и Николас тоже.

– Как это было всегда…

Они посмотрели друг на друга и улыбнулись, и на мгновение оба увидели трех хохочущих мальчиков в туниках, скачущих под ярким солнцем по безбрежному песчаному берегу.

– Наше прошлое, – сказала Генриетта, – со всеми его чудесами и тайнами.

– Наше будущее, – ответил Джейкоб, – и все, что лежит впереди.

За час до рассвета кто-то громко застучал в двери Стрим-Фарм, и в дремлющем сознании Кита Джарвиса раздался сигнал тревоги. Этот назойливый стук не означал ничего хорошего. Выпрыгнув из постели и поспешно натянув штаны, Кит спустился вниз. Там, приоткрыв дверь, он увидел всего лишь босого, бедно одетого мальчишку, и, облегченно вздохнув, мысленно окрестил себя дураком.

– Что такое? – осведомился Кит. – Откуда ты, мальчик?

– Из Бурваша, сэр, – сообщил ребенок. – Наш дом стоит рядом с домом вашей матушки. Ей очень плохо, мистер Джарвис. Вы должны приехать как можно быстрее.

– Клянусь кровью Христовой, так я и знал, что что-то неладно, – выругался Кит и распахнул дверь. – Подожди здесь, пока я оденусь и позову брата. Так что с ней?

– Не знаю, сэр. Но моя мать боится, что она вот-вот помрет.

– О, Господи! – воскликнул Кит, взбегая вверх по лестнице. – Эмми, Тед, вставайте, да поживсе! Мать заболела, нам надо немедленно ехать к ней. – Никто не откликался, и он закричал что есть силы: – Да просыпайтесь же, ради всего святого!

Послышались шаги, и в дверях появилась зевающая Эмили.

– Что случилось, Кит?

– Этот парень прискакал из Бурваша. Говорит, что мать при смерти. Одевайся поскорей, Эмми. Я разбужу Теда.

– Его нет, – спокойно ответила Эмили. – Я заглянула в его комнату, когда спускалась. Его постель не разобрана.

– Черт возьми! – Кит пришел в ярость. – Значит, этот недоносок все-таки убежал. Не может жить без своего хорошенького дружка. Пусть только попадется мне, я вздерну его за…

– Кит! – остановила его Эмили. – Здесь же ребенок! Пойди оденься.

Она повернулась и пошла наверх, Джарвис заторопился следом, и не прошло и десяти минут, как они уже сидели верхом. Мальчишка примостился впереди контрабандиста, оставив пастись несчастную древнюю клячу, на которой он сюда добрался.

Маленький отряд взобрался на холм за Венбансом и по вершине гряды сквозь густой лес направился к Мэйфилду. Но не успели они как следует удалиться, как рощица ожила. Раздвинулись ветки, замелькала военная форма, послышался звон шпор.

– Отлично, ребята, – заявил лейтенант Джекилл. – Негодяи наконец-то угодили в ловушку. Едем в Бурваш другой дорогой – и побыстрее. Если кто-нибудь отстанет, встречаемся в лесу за домом старой мамаши Томкине. Понятно? – Джекилл, усмехаясь, повернулся к Роджерсу: – Думаю, на этот раз ему от нас не уйти.

– Дай Бог, чтобы вы оказались правы, – ответил тот, и кавалькада тронулась.

Николас Грей стыдился самого себя. Он был так безнадежно, всеобъемлюще и непристойно пьян, что свалился в придорожные кусты, где его один за другим мучили приступы рвоты. Потом он отполз в сторону и до утра проспал под деревом.

Он был сильно навеселе уже тогда, когда провожал Генриетту обратно во дворец и помогал ей влезть в окно первого этажа. Но, расставшись с ней и зная, что этой ночью у него нет больше никаких обязательств, Николас вернулся в трактир и, слегка обезумев, вливал в себя эль стакан за стаканом, как в бездонную бочку.

Никогда в жизни он не чувствовал себя таким несчастным. Николас любил этих двоих – Генриетту и Джейкоба – так сильно, что не мог вынести даже мысли о возможной разлуке с ними. Однако и то будущее, что, по всей вероятности, ожидало Грея, пугало его. Он отчетливо видел себя вечным и неизменным холостым другом и спутником счастливой четы. Год за годом он будет существовать рядом с ними, подрастающие дети Генриетты будут назвать его дядей, а каждый вечер, возвращаясь в свой пустой дом, он будет умирать от тоски и одиночества. Потом, разумеется, придет время, когда Генриетта решит, что ему надо обзавестись семьей, и начнет подыскивать ему подходящую жену, тем самым заставляя его еще сильнее страдать, потому что единственное, чего он будет желать – это заключить в объятия жену своего друга, привести ее в свой дом, в свою постель, в свою жизнь, и любить ее до самой смерти, до последнего вздоха.

Наиболее легким решением было бы предоставить любовников их судьбе, а самому остаться в Англии, но тогда Грею пришлось бы отвечать за свои поступки. Ибо он был уверен, что от проницательных холодных глаз лейтенанта Джекилла не удастся скрыть тот факт, что его коллега Грей помог скрыться разыскиваемому преступнику. Джекилл сделает все возможное, чтобы уличить предателя и отступника.

Потом будет суд, тюремное заключение или даже кагорга. Какой бы путь я ни избрал, думал Грей, наливая себе очередную пинту эля, будущее выглядит достаточно мрачным и унылым.

Выпивка помогла, но ненадолго. Николас немного повеселел, но уже через час у него начали подкашиваться ноги и заплетаться язык, за этим последовали слабость, судороги, спазмы, и кончилось вес отвратительной сценой в кустах, ночевкой под деревом и неприятным пробуждением с раскалывающейся головой и красными кругами перед глазами. Глядя на розовеющее небо, Николас почувствовал, что опять готов разрыдаться. Почему он не родился братом Генриетты? Тогда не было бы всей этой жестокой, полной ревности и мучительных страдании ситуации.

Устав от этих неотвязных, бесконечных мыслей, Николас встал и поплелся к трактиру, где у коновязи всю ночь простояла его лошадь.

– Поехали, дружище, – обратился он к ней. – Отвези меня в Шарден, чтобы я мог привести себя в порядок. Согласна?

Лошадь понимающе заржала в ответ, по крайней мере так показалось ее хозяину. Избегая резких движений, чтобы не потревожить больную голову, Николас взобрался в седло.

Как всегда перед началом ясного жаркого дня, долина была затянута дымкой. Из белого океана местами выглядывали зеленые островки – макушки деревьев, кое-где торчали мачтами затонувших кораблей старые сухие стволы и ветви. Пока Николас спускался вниз к Коггин-Милл, гадая, проснулся ли уже Джейкоб, все вокруг окончательно заволокло туманом, и внезапно Грей обнаружил, что видит не далее, чем на один или два ярда.

Когда он увидел кузницу, то был совершенно ошарашен, поскольку даже не подозревал, что сбился с дороги. Однако, судя по всему, он все-таки заблудился, потому что, хоть Николас и не был коренным жителем долины, но твердо знал, что там, где он должен был проезжать, никакой кузницы нет. Тем не менее, она была перед ним, и внутри работал кузнец, почему-то одетый как монах давно ушедших времен.

Николас замешкался, раздумывая, окликнуть ли кузнеца, или тихонько проехать мимо. Но, пока он раздумывал, кузнец, словно почувствовав его присутствие, резко обернулся и взглянул прямо на лейтенанта. Николас увидел огромные сверкающие глаза, из которых лились потоки ослепительно яркого холодного света.

Не в силах выдержать это страшное зрелище, Николас закричал от ужаса и спрятал лицо в ладонях. Когда он отважился опустить руки, кузница уже исчезла, растворилась в тумане, из которого и возникла. Лейтенант ничего не мог с собой поделать – он плакал. Не только от страха, но и от сознания, что столкнулся с чем-то из ряда вон выходящим, сверхъестественным, необъятным и необъяснимым.

Туман рассеялся, и взошло солнце. По пыльной суссекской деревушке в разгар полуденной жары двигалась разношерстная процессия.

Во главе ее, как возвращающиеся с войны герои, выступали лейтенант Джекилл и Джон Роджерс, вслед за ними ехал отряд гренадеров, окружавший телегу с единственным пленником, безжалостно закованным в кандалы. Кита Джарвиса провозили по местам, где он считал себя хозяином, чтобы подвергнуть позору и публичному унижению.

По мере того как кавалькада проезжала по Мэйфилду, распахивались окна и люди выбегали из своих домов. Лаяли собаки, орали младенцы, словом, поднялся неимоверный шум.

– Это Кит Джарвис, они схватили Кита Джарвиса, – неслось со всех сторон.

Сам Кит неподвижно стоял с опущенной головой, уткнувшись дикими голубыми глазами в дно телеги. В день своего позора он не хотел встречаться взглядом с людьми, для которых еще вчера был кумиром и героем.

Его отвезли в «Казармы» – старый дом на верши не Фир-Толл – и дали хлеба, воды и охапку соломы. В помещении, где его заперли, постоянно находились лейтенант Джекилл и три гренадера, сменявшиеся каждый час. В комнату поставили горшок, чтобы он мог справлять нужду, но при этом ему нужно было помогать, так как по настоянию Джекилла с арестованного ни на секунду не снимали кандалы.

В этом триумфальном шествии было что-то отталкивающее. Бейкеры, садясь обедать, услышали шум, и старый сквайр послал лакея узнать, что происходит. Слуга принес чрезвычайное известие: схвачен Кит Джарвис, и старик Бейкер издал торжествующий крик.

– Наконец-то! Будем надеяться, на сей раз этот проклятый хоршемский судья не подведет.

– Успокойтесь, отец, – начала Люси, но в ответ на нее излился новый поток воинственных выкриков.

Все загомонили, а Томас поднял бокал со слова ми:

– Выпьем за торжество справедливости и за наказание всех, кто пытается уйти от заслуженного суда. Что вы на это скажете?

Джордж закричал: «Слушайте! Слушайте!», Филадельфия встревоженно хихикнула, а Найзел, одетый лучше, чем когда-либо, одним глотком осушил свой бокал. Люси, занятая опасно побагровевшим отцом, не стала пить, а Генриетта, думая о том, что не может пить за наказание Джейкоба Чаллиса, только сделала вид, что пригубила.

Трапеза вошла в обычную колею, и Джордж заметил:

– На этот раз Линдфилд не осмелится отпустить Джарвиса. В прошлый раз он и так уже привлек к себе внимание и вызвал неудовольствие начальства.

– Линдфилд – сам себе закон, – ответил на это Томас. – Что он захочет, то и делает.

– Наверное, ты хотел сказать, что ему прикажут, то он и делает, – ввернул Найзел, покраснев, как всегда.

Неистово закивав головой в поддержку этого замечания, старый сквайр попытался заговорить, но поперхнулся и в результате приобрел еще более устрашающий цвет.

– Мне кажется, – заявила Люси, вставая, – что отцу следует лечь, а дамы могут удалиться из-за стола. Генриетта, Филадельфия, не желаете ли ко мне присоединиться?

С помощью двух лакеев Люси удалось выпроводить протестующего старика, и после того, как насту пила тишина, Джордж распорядился:

– Вино и трубки, пожалуйста. Я остро нуждаюсь и в том, и в другом.

Братья мимикой выразили свое одобрение и готовность присоединиться к нему.

Как только ему удалось освободиться, Лихой покинул дворец по подземному ходу и, взяв лошадь, которая постоянно ожидала его в конюшне «Королевского дуба», поскакал в сторону Снейп-Вудского леса, бормоча себе под нос:

– Если этого ублюдка Теда Джарвиса нет на месте, я убью его, как только найду. Кит не должен предстать перед судом. Он слишком много знает, слишком много поставлено на карту.

Он перетек ручей, спешился и затарабанил в дверь с такой силой, будто это сам дьявол вызывал своих приспешников.

– Эй, ты, Джарвис! – выкрикивал Лихой. – Где ты, проклятый недоносок? Покажись! Твой брат все равно, что повешен, а один я не смогу его вытащить. Если ты не поможешь мне, он погиб.

Раздавшийся за его спиной голос заставил Лихого подскочить и резко обернуться.

– Я здесь, – тихо произнес Эдвард.

Лихой увидел, что контрабандист стоит возле ручья. По щекам Эдварда текли слезы, плечи тряслись от рыданий.

– Господи помилуй, приятель, – нетерпеливо сказал Лихой, – еще не время рыдать. Кит попал в беду, ему угрожает опасность, но все-таки он еще не в гробу.

– Это не то, не то, – промямлил контрабандист.

– Ах, вот оно что. В таком случае, осмелюсь предположить, ты плачешь от того, что твой любовник изменил тебе?

– Откуда вы знаете?

– Потому что он на жалованье у Джекилла. Я проверил Дидо после того, как тебя схватили у него в доме. И много ты успел рассказать ему, Эдвард?

– Ничего, клянусь, ничего.

Сильная рука метнулась вперед и тисками обхватила запястье Эдварда.

– Знай, Джарвис, если Мэйфилдская шайка переживет эту катастрофу, тебе больше с нами не работать. Ты конченый человек. Мы не можем позволить себе иметь дело с типом, чья болтовня между простынями ставит под угрозу жизни остальных. Теперь впусти меня в дом и поговорим. Нужно попытаться вызволить твоего брата.

Всхлипнув, Эдвард отпер двери Стрим-Фарм, и они вошли внутрь.

Лейтенант Джекилл сидел за столом в «Казармах», заканчивая поздний, но превосходный ужин. Прежде чем уйти из помещения, где содержался Кит Джарвис, лейтенант лично проследил за тем, чтобы арестованного крепко-накрепко привязали веревками к тяжелому дубовому стулу, после чего Джекилл, а за ним и Роджерс проверили все замки и засовы. Только тогда они немного успокоились и в первый раз за целый день позволили себе поесть.

Перебрасываясь отдельными словами – им было не до застольных бесед – Джекилл и Роджерс с волчьим аппетитом набросились на ветчину, пудинг, колбасу, пироги и соленья. Но теперь, насытившись, Роджерс щедро налил себе и Джекиллу отличного портвейна и сказал:

– А где же, хотелось бы мне знать, наш галантный лейтенант Грей? Что-то давно его не видно и не слышно. Интересно, чем он так занят?

Джекилл, пребывавший в несвойственном ему приподнятом и добродушном настроении, вежливо ответил:

– Будьте снисходительны, Роджерс. Он взял на себя труд выследить Джейкоба Чаллиса. Мы сами предложили ему, чтобы он оставил нам контрабандистов.

– Тем не менее, – грубовато заметил Роджерс, – услышав, что мы задержали Джарвиса, мог бы, по крайней мере, прийти нас поздравить.

– Может быть, его нет в Мэйфилде. Вполне возможно, что он выслеживает Чаллиса в Лондоне.

– Все равно, мне это не нравится, – упрямо твердил Роджерс. – По-моему, этот тип недостаточно предан долгу и вообще отлынивает от исполнения своих обязанностей.

В эту минуту вошел капрал и объявил.

– К вам лейтенант Грей, сэр, – и не успел Джекилл закричать: «Входите, входите!», как Николас уже стоял в дверях.

– Значит, вы здесь! – неприветливо бросил Роджерс.

– Да, здесь, – отвечал Николас, садясь на предложенный Джекиллом стул. – И как только услышал о ваших подвигах, пришел сюда. Отличная работа. Эту рыбу было нелегко выловить.

– А что у вас? – все так же агрессивно продолжал Роджерс. – Завершили ли вы свое расследование? Удалось ли вам арестовать Чаллиса?

– Увы, нет, сэр. Я проследил его путь до Сити и там потерял след. Подозреваю, что Чаллис вернулся в Норфолк.

– В самом деле? – ядовито усмехнулся Роджерс. – Как интересно!

У Грея кровь отхлынула от лица, и Джекилл подумал о том, каким больным и уставшим выглядит лейтенант, и как не похож он теперь на того симпатичного, стеснительного молодого человека, с которым они познакомились не так уж давно.

– Вы кажетесь совершенно изнуренным, – заметил он, удивляясь собственной доброте. – Советую вам отправиться домой и хорошенько выспаться, потому что завтра с утра нам понадобится ваша помощь.

– Помощь? – автоматически повторил Грей.

– Завтра утром мы под охраной повезем Джарвиса в Хоршем. Ни один человек, которого мы сможем привлечь к этому делу, лишним не будет, поскольку я почти уверен, что контрабандисты под предводительством Эдварда Джарвиса попытаются отбить Кита.

– Что я должен делать?

– С первыми лучами солнца будьте здесь. Мы выедем как можно раньше. – Тон Джекилла изменился, и на мгновение Николас ощутил к нему подобие симпатии. – Понимаете, в этот раз мы не можем позволить себе упустить его. Слишком уж долго он водил нас за нос. Пора положить этому конец.

– Помогу вам всем, что будет в моих силах, – сказал Грей.

Черты его подвижного лица осунулись, он выглядел совершенно изможденным.

– Может быть, вы предпочитаете, чтобы я на всякий случай провел ночь здесь?

Джекилл задумался – и на мгновение чаша весов, на которой лежали судьбы трех молодых людей, опять заколебалась.

Потом он сказал:

– Нет, тут слишком крошечная комната, а, судя по вашему виду, вы нуждаетесь в хорошем отдыхе. Но будьте здесь как можно раньше. Я хочу, чтобы Джарвис оказался за надежными засовами еще до того, как наступит дневная жара.

Лейтенант Грей поднялся, и Джекилл еще раз отметил, что молодой человек едва держится на ногах.

– Ступайте, дружище, – с грубоватым добродушием сказал он. – Увидимся утром. Не опаздывайте.

Рассеянно улыбнувшись, Николас вышел из «Казарм» и, накинув плащ, поскольку ночь принесла с собой ощутимую прохладу, направился к своей лошади.

«Долго ли еще мне придется все это терпеть?» – думал он.

Приближающийся скрип колес, слабый, но настойчивый, заставил Николаса под влиянием внезапного импульса отступить и спрятаться в тени раскидистого конского каштана. Потом, наблюдая, как телега остановилась у входа в «Казармы» и из нее вылезла Лиззи Пирс, он понял, что это была судьба. Свет висящего над дверью фонаря упал на фигуру женщины, и Николас затаил дыхание. Лиззи держала в руке объявление, обещавшее вознаграждение за любые сведения, которые помогут найти и схватить Джейкоба Чаллиса, живого или мертвого.

Наполовину проснувшись, Джейкоб лежал на спине, подложив руки под голову, и сквозь отверстия в крыше смотрел на бесчисленные звезды, усеивавшие черное небо.

«Послезавтра, – думал он, – послезавтра закончится это невыносимое ожидание, и нам, наконец, можно будет уехать. Если бы только это было сегодня – и Николас с Генриеттой уже были со мной».

Он немного поспал, и ему снилось, будто он бродит среди развалин старого домика возле пруда неподалеку от Бэйндена, разыскивая кольцо, которое когда-то принадлежало Маркусу Флавье. Потом Джейкоба разбудил какой-то шум и, поспешно пробежав по пустому и тихому дому Лиззи, он понял, что кто-то стучит у входа в дом. Джейкоб с опаской приблизился к дверям.

– Кто там? – тихо спросил он и услышал в ответ приглушенный голос Николаса:

– Джейкоб, ради всего святого, впусти меня. Нельзя терять ни минуты. Лиззи поехала к Джекиллу.

Джейкоб отодвинул засовы и, как только его задыхающийся друг переступил порог, снова запер дверь.

– Что случилось? Объясни мне.

– Я выходил из «Казарм», и увидел, как подъехала Лиззи Пирс. Она меня не заметила – я спрятался. Лиззи держала в руке объявление о твоем розыске. Она выдаст нас обоих, Джейкоб, а, может быть, и Генриетту тоже. Ты должен немедленно уйти отсюда. – Он помолчал и немного медленнее добавил. – Завтра я приведу к тебе Генриетту, и вы сразу же отправитесь в Дил.

– А ты? – спросил Джейкоб, взяв друга за руку. – Что ты собираешься делать?

– Затаиться где-нибудь неподалеку отсюда. Джекилл и Роджерс непременно появятся здесь, когда будут тебя искать. Я хочу навести их на ложный след, заставить их гнаться за мной, чтобы у вас с Генриеттой хватило времени добраться хотя бы до Рая. Там вы наймете лодку – все равно у кого, у рыбаков, у контрабандистов, и вдоль берега поплывете к Дилу.

– Но когда ты присоединишься к нам?

– Как только смогу. Можешь не сомневаться в этом, Джейкоб.

Они молча обнялись и расцеловались, а затем занялись более земными делами, поспешно пакуя скромные пожитки Джейкоба и уничтожая следы его пребывания в доме.

– Где же мне спрятаться? – спросил Чаллис, когда они выбрались из Коггин-Милл и скакали сквозь необъятную и загадочную ночь.

– В развалинах старого коттеджа за Бэйнденом. Знаешь, где это?

– Знаю ли я? Да он только что мне снился.

– Наверное, это был знак свыше. Отправляйся туда, Джейкоб, а завтра я привезу к тебе Генриетту.

Разбойник повернул лошадь, чтобы при свете звезд в последний раз взглянуть на своего друга.

– Поскорее приезжай к нам, Николас, – сказал он. – Ни один из нас уже не сможет жить вдали от двух других.

Николас улыбнулся.

– Я найду вас и буду с вами, что бы ни случилось. – Он развернул лошадь. – До самой смерти – и после нее, – добавил Николас и галопом умчался в темноту.

Как только рассвело настолько, что можно было разглядеть дорогу, Джекилл приказал трогаться в путь. Теперь, когда Лиззи Пирс открыла им глаза, не было смысла ждать Грея; более того, они с Роджерсом оказались перед выбором, то ли вначале препроводить своего пленника в Хоршем и уже затем вернуться в Мэйфилд, чтобы арестовать Чаллиса и лейтенанта Грея, то ли еще денек подержать Джарвиса в «Казармах» и в первую очередь заняться теми двумя? В конце концов, опасаясь попытки отбить Джарвиса, они решили вначале как можно быстрее отвезти Кита в тюрьму графства и тотчас же вернуться за остальными.

Утро было туманным, на бледно-голубом небе еще виднелась молочно-белая луна, в то время как ее собрат солнце уже полыхало вовсю, обещая еще один жаркий день.

Как и накануне, телега с закованным в кандалы Китом Джарвисом двигалась в середине процессии, со всех сторон окруженная конвоем. Но сегодня Джекилл предпринял дополнительные меры предосторожности, поместив в повозку еще двух вооруженных людей, получивших приказ в случае серьезного нападения пристрелить Джарвиса. Кроме того, с ними ехали Джарретты, прихватившие с собой приказ на арест контрабандиста, подписанный мировым судьей.

Отряд спокойно миновал Мэнфилд и выехал на Хоршемскую дорогу, но когда они приблизились к Кроссин-Хэнд, Джекилл внезапно напрягся. Он был уверен, что слышит сзади стук копыт, который отчасти заглушается шумом, производимым их собственным отрядом.

– Стой! Приготовиться к обороне! – приказал лейтенант.

Конвой сомкнул ряды вокруг телеги, в то время как из рощицы показались четверо всадников – жалкая кучка против многочисленного и хорошо вооруженного отряда Джекилла. Несмотря на то, что все нападающие были в масках, Роджерс и Джекилл тотчас же узнали Эдварда Джарвиса по сверкающей в ухе серьге. Казалось, он совершенно обезумел и позабыл об опасности, потому что, непрерывно паля из пистолета, скакал прямиком на Джарреттов.

– Огонь! – скомандовал Джекилл и сам прицелился в одного из нападающих – человека в темном плаще, лицо которого было полностью закрыто маской.

Тот тоже выстрелил, но лейтенант понял, что попал в цель, поскольку незнакомец закричал от боли и тут же выронил пистолет.

Со своего места в телеге Кит начал кричать.

– Это безнадежно, Тед. Вас слишком мало. Отступайте. Нет смысла, чтобы нас всех тут перебили.

– Я не могу тебя бросить! – прозвучало в ответ.

На секунду в синих глазах Кита мелькнуло нечто вроде былого огня.

– Со мной еще не покончено. Еще немало времени пройдет, прежде чем я запляшу на веревке. А сейчас отступайте, пока еще не поздно! – Вперед, за ними, ребята! – выкрикнул Джекилл, увидев, что четверо нападающих развернулись и отступают под прикрытие леса. – Давайте-ка схватим их всех!

Кит издевательски засмеялся.

– Это вам никогда не удастся, лейтенант Джекилл. Никогда не наступит день, чтобы братья Джарвисы сдались. Вы еще услышите о нас, помяните мое слово.

– Красивые слова от задиристого воробья, – ответил лейтенант. – Посмотрим, что ты запоешь, когда твое гнездышко будет в Хоршемской тюрьме.

– Что ж, ты услышишь мою песню, – ответил Кит. – Ты будешь долго ее слушать – до тех пор, пока птичка не решит выпорхнуть из клетки.

Процессия снова двинулась в путь.

В десять часов дворцовый колокол прозвонил к завтраку, и члены семейства Бейкеров начали потихоньку собираться в залитой утренним солнцем и украшенной свежими цветами столовой. Первыми пришли возвратившиеся с утренней прогулки по полям Джордж и Филадельфия, за ними последовал безукоризненно одетый Томас, прицепивший новомоднейший воротник. Прибежала Люси, дававшая инструкции новой экономке, опираясь на руку слуги, пришел старый сквайр Бейкер, готовый к новому дню брюзжания и пререканий.

Они заняли свои места. Принесли кофе, чай и кувшинчики с густыми, жирными сливками. Заметив, что двое – Генриетта и Найзел – еще отсутствуют, Люси распорядилась, чтобы еду пока не подавали, разрешив принести только блюдо с тостами.

– Полагаю, Генриетта ускакала на утреннюю прогулку? – уточнила она.

Филадельфия глупо хихикнула.

– Мне кажется, у нее роман с лейтенантом Греем, Люси. – Несмотря на попытки Джорджа остановить ее, Филадельфия продолжала: – Мы видели, как она встретилась с ним возле озера. Они вместе куда-то поехали. Как это романтично, не правда ли?

– Ничего подобного, – отрезала Люси – совершенно некстати. Ох, дорогая моя Генриетта!

Распахнулась дверь, и вес головы с надеждой повернулись, но это был всего лишь Найзел, красный, запыхавшийся и покрытый испариной. Пробормотав извинение, он занял свое место.

Люси сварливо набросилась на него:

– Где ты был, что являешься к завтраку в таком виде? Ты не можешь сидеть за одним столом с цивилизованными людьми.

Найзел отчаянно покраснел.

– Я рисовал в нескольких милях отсюда, когда услышал гонг. Мне пришлось бежать всю дорогу, чтобы поспеть вовремя.

Он потянулся за ножом, и Люси заметила, как его лицо исказила страдальческая гримаса.

– Что с тобой, Найзел? – спросила она. – Сегодня утром ты сам не свой.

– Я поранил руку, когда бежал.

– Хорошо, я перевяжу тебе ее после завтрака. Если тебе очень плохо, можем заняться этим сейчас же.

– О нет, не нужно, – сказал Найзел. – Это всего лишь царапина. Она может и подождать.

Трясущейся рукой он поднес к губам чашку, и вся семья с ужасом наблюдала, как ярко-алые капли крови упали на белую скатерть.

– Боже мой, Найзел! – вскрикнула Люси. – Что с тобой произошло?

Он смущенно улыбнулся.

– Ничего особенного. Совершенно ничего особенного, уверяю вас.

Когда они выехали на тропинку, ведущую от Бэйндена вниз, к маленькому озеру и стоящему возле него полуразрушенному коттеджу, Николас остановился, и Генриетта тоже натянула поводья.

– Почему мы остановились? – спросила она.

– Потому что здесь я с вами расстанусь.

– Вы не спуститесь вниз, чтобы попрощаться с Джейкобом?

– Я уже простился с ним вчера ночью. Кроме того, дорогая Генриетта, я предпочитаю сказать вам «до свидания», пока мы наедине. Не могли бы вы ненадолго спешиться?

– Конечно.

Он спрыгнул с седла и протянул к ней руки. Генриетта соскользнула и его объятия и осталась стоять, тесно прижавшись к нему и обвив руками его шею.

– Почему вы не можете прямо сейчас поехать с нами? – спросила она. – Я уверена, что вам опасно оставаться здесь.

– Серьезной опасности нет. Я отвлеку Джекилла и Роджерса, чтобы сбить их со следа, а потом оторвусь от них и отправлюсь прямиком в Дил. Это даст вам необходимый запас времени, Генриетта.

– Но вы можете не успеть на корабль.

– Тогда я поплыву на следующем. Я найду вас, где бы вы ни были.

– Но Американские колонии так обширны.

– Джейкоб сказал, что вы отправитесь в Виргинию, значит, и я поеду туда же.

– Дорогой мой, мне это не нравится. Мне кажется, мы, все трое, не должны разлучаться.

– Я так сильно люблю вас, что никогда не смогу оставить, вы должны в это верить.

Они обнялись и обменялись поцелуем, который сказал им все, открыв каждому из них всю глубину чувств другого.

– Если бы только это я был вашим возлюбленным, – вздохнул Николас, когда они оторвались друг от друга.

Генриетта улыбнулась.

– Возможно, когда-нибудь вы были им, только мы не можем вспомнить.

– Может быть. Теперь поезжайте к Джейкобу. Я издали прослежу, чтобы вы благополучно с ним встретились.

Он подсадил ее на лошадь, и Генриетта наклонилась, чтобы еще раз поцеловать его.

– Вы никогда не покинете нас, правда? – сказала она и умчалась.

– Никогда, – прошептал Николас, глядя ей вслед.

В тот час, когда им следовало бы сесть за обеденный стол, лейтенант Джекилл и Джон Роджерс с огромным удовлетворением наблюдали, как за Китом Джарвисом захлопнулись ворота Хоршемской тюрьмы.

– Наконец-то, – сказал Роджерс, потирая руки.

– Наконец-то, – эхом отозвался Джекилл. – Но впереди еще много работы. Предлагаю безотлагательно вернуться в Мэйфилд.

– Возможно, птички уже упорхнули из гнезда.

– Сомневаюсь. Зная, что за его голову назначена награда, Чаллис будет остерегаться разъезжать при дневном свете. Я думаю, они отложат побег до вечера.

Роджерс выпятил губы.

– А что вы думаете по поводу россказней мамаши Пирс о какой-то женщине?

– Не знаю. Она клянется, что ночь или две назад к Чаллису приходила женщина, которую знает Грей. Подозрительно, не так ли?

– Чертовски подозрительно, – согласился Роджерс, – могу сказать только одно.

– Что именно?

– Если они повесили себе на шею женщину, она их и потопит.

Расхохотавшись, ретивые охотники за наградами снова взобрались на коней.

– Прямиком в Коггин-Милл? – спросил Роджерс. – Или сначала заедем в «Казармы»?

– В Коггин-Милл. Окружим дом, как и в случае с младшим Джарвисом – но на сей раз будем стрелять насмерть.

– Вы думаете, мы должны убить Чаллиса?

– В объявлении говорится «живым или мертвым», мой дорогой Джон. На мой взгляд, никаких других пояснений не требуется.

Джекилл повернулся к отряду утомленных гренадеров.

– Все в порядке, ребята Осталось совсем немного. Арестуем еще двух негодяев – и потом сможете отдохнуть.

Послышался одобрительный ропот, и кавалькада тронулась с места.

– А как насчет Грея? – спросил Роджерс. – Его вы тоже собираетесь убить?

– И навлечь на себя огромные неприятности? Нет уж, увольте. Разумеется, будет гораздо лучше, если военный трибунал сошлет его на каторгу.

Безжалостно жаркий день достиг своего пика, и к тому времени, когда маленький отряд приблизился к Мэйфилду, стал клониться к вечеру. Джекилл внезапно переменил решение и объявил, что сначала они заедут в «Казармы» за подкреплением, чтобы рассредоточить людей по обе стороны дороги, по которой поедет разбойник. В соответствии с новым планом отряд свернул налево, к Фир-Толл.

Когда к ним присоединились драгуны, уже начало смеркаться и заметно похолодало.

№Какой странный вечер, – думал Джекилл». Местные жители, как будто зная, что опять что-то затевается, не показывались на центральной улице. Никогда еще Джекилл не видел Мэйфилд таким притихшим и таким пустынным. Когда отряд поехал вниз по Флетчин-Стрит, это ощущение усилилось. Нигде не было видно ни души.

Они свернули к Коггин-Милл, и Джекилл увидел первое живое существо. Снежно-белый кот с ярко-голубыми глазами сидел посреди дороги, облизываясь и вытирая морду пушистой лапкой. Он повернулся, чтобы взглянуть на них, затем поднялся и с пренебрежительным видом побрел прочь.

Доехав до подножия холма, Джекиллл взмахом руки остановил свои отряд.

– Здесь мы разойдемся, – объявил он. – Мы с мистером Роджерсом засядем на тайной тропе контрабандистов. Я хочу, чтобы шестеро из вас окружили дом, остальные пусть рассеются вдоль тракта и тропы. Спрячьтесь как следует. Если Чаллис выстрелит в кого-нибудь из вас, стреляйте так, чтобы убить. Если то же самое сделает лейтенант Грей – только ранить. Дженкинс, вы потребуете, чтобы они сдавались.

– Хорошо, сэр, – отсалютовал гренадер.

– Теперь все по своим местам – и тихо.

Джскилл почувствовал, как им овладевает возбуждение. Он был уверен, что сегодня ночью покончит с Чаллисом, что дьявол будет уничтожен. К собственному изумлению, он поймал себя на том, что молится, чтобы все прошло хорошо и его пламенное рвение и преданность долгу были вознаграждены. Оставаясь все в том же странно-приподнятом настроении, Джекилл занял свое место среди деревьев.

Стояла невероятная тишина. Даже легкое дуновение ветра не шевелило листву, все ночные твари, казалось, затаились в своих норах. Джекилл едва не испугался, когда Роджерс вдруг глухо закашлялся, и яростно зашипел на него.

– Тише!

Потом они услышали то, чего ждали. Отдаленный стук копыт.

– Едет! – прошептал Джекилл, держа наготове пистолет.

Он увидел Чаллиса издалека и сразу узнал его темный плащ и широкополую шляпу с пером. Разбойник ехал медленно, низко наклонившись к шее лошади, чтобы в темноте избежать столкновения с ветками. Со своего места на пригорке Джекиллу было хорошо его видно. Он прицелился и положил палец на курок. Миллионы мыслей вихрем пронеслись у него в голове, справедливость должна восторжествовать, принесение в жертву одной жизни ради без опасности остальных более, чем оправданно, право на его стороне, и он, Джекилл, всего лишь орудие в руках Господа.

Джекилл выстрелил, и Чаллис камнем свалился на землю, а его лошадь в испуге галопом понеслась вверх по склону холма. С дикими криками Джекилл и Роджерс устремились вниз, к лежащему телу.

– Переверните его, – посоветовал Роджерс. – Может быть, он еще жив.

Джекилл оцепенел, им вдруг овладело странное ощущение, что что-то не так, что допущена какая-то чудовищная ошибка. Он перевернул тело и взглянул в лицо лежащего в луже крови трупа. Джекилл увидел подвижные черты Николаса Грея. Широко открытые ореховые глаза были устремлены прямо на него, рот приоткрылся, и из него вытекала тоненькая струя крови. Потом это лицо вдруг исчезло, и Джекиллу показалось, что это маленький сумасшедший, добрый, безобидный дурачок, которого он когда-то любил и лелеял, теперь лежит здесь – мертвый.

– Господи, прости меня, – взмолился Джекилл – Я убил своего брата.

Роджерс изумленно взглянул на него.

– Что-что?

Джекилл тряхнул головой, отгоняя наваждение.

– Прошу прощения. Это был шок На мгновение я потерял рассудок Мы убили Грея, а не Чаллиса.

– Нет, – твердо сказал Роджерс – Это не мы, это вы убили его, лейтенант Джекилл. Так я и буду свидетельствовать на дознании.

Глаза трупа все еще смотрели на Джекилла, и лейтенант обнаружил, что единственное, что он еще в состоянии сделать – это перекреститься.