"Черные реки сердца" - читать интересную книгу автора (Кунц Дин Рэй)

Глава 13

Утром в понедельник, после того как за него был внесен залог, Гарри Дескоте шел на парковку к «БМВ» своего брата. Он дважды остановился, повернув лицо к солнцу. Он просто упивался его теплом, Гарри когда-то прочитал, что темнокожие люди, даже те, у кого была такая угольно-черная кожа, как у него, могут заболеть раком кожи, если будут излишне долго находиться на солнце. Даже если ты негр, ты не застрахован от мела-номы. Конечно, темная кожа не защищает от любого несчастья, совсем даже наоборот. Поэтому меланома может подождать своей очереди в ряду остальных несчастий, которые выпали или выпадут на его долю. После того как он провел пятьдесят восемь часов в тюрьме, где найти возможность погреться на солнышке было труднее, чем получить порцию героина, он чувствовал, что ему хочется стоять на солнце, пока его кожа не покроется волдырями, пока не растают его кости, пока он не станет одной громадной пульсирующей меланомой. Все, что угодно, только не сидеть взаперти в темной тюрьме. Он глубоко вздохнул – даже пропитанный смогом воздух Лос-Анджелеса казался ему необычайно вкусным. Он был похож на сок экзотического фрукта. Это был запах свободы! Гарри хотелось подтягиваться, бегать, прыгать, крутиться, кричать и свистеть. Но существует много вещей, которые не может себе позволить человек сорока четырех лет. Даже если он пьян от ощущения свободы.

В машине, когда Дариус завел мотор, Гарри положил руку ему на плечо. Он не хотел торопиться.

– Дариус, я этого никогда не забуду – того, что ты сделал для меня, и того, что ты продолжаешь для меня делать.

– О, да все в порядке.

– Черт побери, я очень ценю твою помощь!

– Ты бы сделал то же самое для меня.

– Я думаю, что ты прав. Я надеюсь, что ты прав.

– Ну вот ты опять стараешься сделать из меня святого и надеваешь одежды скромности. Слушай, если я знаю, что хорошо и что плохо, я выучил это все с твоей помощью. Поэтому я сделал то, что ты бы сделал на моем месте.

Гарри улыбнулся и слегка хлопнул Дариуса по плечу.

– Братишка, я тебя люблю.

– Я тоже люблю тебя, старик.

Дариус жил в Вествуде, дорога туда отнимала всего тридцать минут. Но в понедельник во время часа пик поездка растягивалась на час. Они могли проехать по бульвару Уилшир и пересечь весь город, или добираться по шоссе Санта-Моника. Дариус выбрал Уилшир потому, что иногда пробки превращали шоссе просто в ад.

Некоторое время Гарри спокойно сидел, наслаждаясь свободой. Он не думал об ужасах судебных разбирательств, которые еще предстояли ему. Но когда они приблизились к бульвару Фейрфакс, ему опять стало плохо. Первым симптомом было головокружение. Ему казалось, что весь город медленно вращается вокруг них. Это ощущение вдруг накатывало на него, потом проходило. Но каждый раз, когда ему становилось плохо, у него начиналась тахикардия, и она усиливалась раз от разу. Его сердце билось, как сердечко пойманной птицы, и Гарри чувствовал, что ему не хватает кислорода. Он попытался глубоко вздохнуть, но вдруг обнаружил, что не может этого сделать.

Сначала он подумал, что воздух в машине застоялся. Чем-то пахло и было жарко. Он не хотел говорить о своем состоянии брату – тот разговаривал по телефону о каких-то делах. Поэтому Гарри проверил, как обстоит дело с вентиляцией. Он пустил струю холодного воздуха прямо себе в лицо. Ничего не помогало. Воздух не был затхлым, он был каким-то плотным, похожим на тяжелые токсичные испарения без запаха.

Город снова завертелся вокруг их машины. Сердце Гарри разрывалось от приступов тахикардии, воздух был густым, как сироп, поэтому нельзя было вдохнуть как следует. Гарри раздражал сильный солнечный свет. Он щурился, чтобы защититься от солнечных лучей, теплом которых только что наслаждался. Он выдержал ощущение ужасного груза, нависшего над ним и угрожавшего вот-вот придавить его. Но тут Гарри начало сильно мутить. Он попросил брата, чтобы тот затормозил. Они пересекали бульвар Робертсон. Дариус остановился сразу после перекрестка, хотя парковка и остановка транспорта здесь запрещались.

Гарри быстро открыл дверцу и наклонился. Его вырвало. Он ничего не ел на завтрак, в желудке было пусто, но его мучили сильные приступы рвоты.

Спазмы сжимали желудок.

Потом приступ прошел. Гарри откинулся назад на сиденье, захлопнул дверь и прикрыл глаза. Его била дрожь.

– Как ты? – заботливо спросил его Дариус. – Гарри, Гарри, что с тобой?

Когда ему стало лучше, Гарри понял, что страдает от приступа тюремной клаустрофобии. Сейчас ему было еще хуже, чем когда он на самом деле сидел за решеткой.

– Гарри, ответь мне!

– Братишка, я был в тюрьме.

– Помни, что я всегда стану тебя поддерживать. Когда мы вместе, мы сильнее всех, так было всегда и так будет впредь.

– Я в тюрьме, – повторил Гарри.

– Послушай, все эти обвинения – сплошное дерьмо! Тебя подставили. Здесь ничего не связывается воедино. Ты больше не проведешь в тюрьме ни одного дня.

Гарри открыл глаза. Теперь ему уже не было больно от блеска солнечных лучей. Ему даже показалось, что февральский день померк со сменой его настроения.

Он сказал:

– Я в своей жизни не украл ни гроша. Никогда не жульничал и исправно платил налоги. Никогда не изменял своей жене. Я аккуратно возвращал все, что брал взаймы. Все годы, пока я был копом, я постоянно перерабатывал. Я честно шагал по жизни. Братишка, я хочу тебе сказать, что не всегда мне было легко выполнять долг. Иногда мне все надоедало, я уставал, мне хотелось идти более легким путем. Мне совали взятки, и эти деньги могли бы пригодиться нам. Но моя рука не могла положить их в карман. Я почти хотел это сделать. Да, я могу сказать, что мне иногда даже хотелось это сделать. И другие женщины... они хотели быть со мной. Я бы мог позабыть о Джессике, когда они были рядом. И может, я бы изменил ей, если бы мне все это давалось немного легче. Я знаю, что я мог бы сделать это...

– Гарри...

– Я тебе говорю, что во мне заложено столько же зла, как и во всех остальных людях. У меня были желания, которые пугали меня. Я им не поддавался, но то, что они существуют, меня все равно жутко пугает. Ты можешь смеяться, но я не святой. Однако я всегда четко выполнял закон и никогда не отклонялся от этой чертовой линии. Всегда действовал в рамках закона. Эти чертовы рамки, и эта проклятая правильная линия... Она узкая и прямая, острая как бритва. Она прямо врезается в тебя, если ты следуешь ей достаточно долго. Ты истекаешь кровью, следуя этой линии. Иногда ты даже спрашиваешь себя, почему бы не сойти с нее и не пройтись по прохладной травке... Но я всегда хотел быть человеком, которым могла бы гордиться моя мать. Брат, мне всегда хотелось хорошо выглядеть и в твоих глазах, в глазах моей жены и моих детей. Я так вас всех люблю. Я никогда не хотел, чтобы кто-то из вас узнал о моих жутких переживаниях.

– Гарри, в каждом из нас заложены неприятные черты и сомнения. Так бывает со всеми. Почему ты так казнишь себя? Почему ты так мучаешься?

– Если я ни на секунду не сходил с правильной дороги, и все равно такое случилось со мной, значит, то же самое может случиться с любым из нас?! – Дариус непонимающе смотрел на него. Он пытался понять переживания Гарри, но не мог постичь их до конца. – Братишка, я уверен, что ты сможешь отвести от меня обвинения. Я больше не стану проводить ночи в тюрьме. Но ты объяснил мне законы о конфискации имущества. Ты прекрасно все объяснил мне. Мне все стало слишком ясно. Им нужно будет доказать, что я занимался наркотиками, чтобы снова посадить меня в тюрьму. Они никогда не смогут сделать это, потому что все было подстроено. Но им ничего не нужно делать, чтобы конфисковать мой дом и арестовать мои счета в банке. Они только должны заявить, что, возможно, в доме проводились незаконные операции. Они также могут сказать, что подложенные мне наркотики служат достаточным основанием для конфискации, если даже не было доказано, что я имею к ним отношение.

– Но в Конгрессе сейчас говорят о реформе закона...

– Все двигается так медленно.

– Ну, заранее никогда ничего нельзя сказать. Если пройдет хотя бы часть реформ, тогда, может, удастся связать конфискацию с осуждением.

– Ты можешь мне гарантировать, что я получу обратно мой дом?

– Ну, ты так хорошо работал, и у тебя огромный стаж...

Гарри тихо прервал его:

– Дариус, в рамках существующего закона ты мне можешь гарантировать, что я получу обратно свой дом?

Дариус, не отвечая, смотрел на брата. У него в глазах заблестели слезы, и он отвел взгляд от Гарри. Он был адвокатом и старался добиться справедливости. Ему было тяжело сознавать, что он бессилен обеспечить даже минимальную справедливость по отношению к старшему брату.

– Если это случится со мной, такое же может случиться с любым человеком, – продолжал Гарри. – Следующим можешь стать ты. Когда-нибудь подобное может произойти с моими детьми. Дариус... возможно, я получу от этих ублюдков хотя бы что-то. Ну, примерно восемьдесят центов с доллара, когда с меня уже сдерут все, что можно. Возможно, мне удастся начать жизнь сначала. Но я же не уверен, что со мной не повторится то же самое где-нибудь посредине нового пути.

Поборов слезы, Дариус в ужасе посмотрел на него:

– Нет, это просто невозможно! Это страшно и несправедливо.

– Почему все не может повториться сначала? – настаивал Гарри. – Если произошло один раз, почему не может произойти во второй? – Дариус не ответил ему. – Если мой дом на самом деле не мой, если мои счета в банке на самом деле не принадлежат мне, если у меня могут забрать все, что хотят, даже не доказав моей вины, тогда что может помешать им снова вернуться ко мне и забрать все до конца? Разве тебе это не понятно? Брат, я остаюсь в тюрьме! Даже если больше никогда не окажусь за решеткой, я все равно нахожусь в тюрьме и никогда не буду на свободе. Это ожидание – тюрьма. Страх – тюрьма. Сомнение и недоверие – тюрьма.

Дариус потер лоб. Казалось, он желал освободить себя от мыслей, которые Гарри навязал ему.

В машине ритмично сверкал сигнал вызова и слышался тихий, но назойливый звук, как бы предупреждавший о кризисе в жизни Гарри Дескоте.

– Когда я начал все понимать, – продолжал Гарри, – это случилось за несколько кварталов отсюда, когда до меня дошло, в какой западне я нахожусь, – а в ней может оказаться любой из нас при существующих в наше время правилах и законах, – мне просто... стало плохо... я страдал от клаустрофобии, и поэтому меня вырвало.

Дариус убрал руку со лба. Он выглядел потерянным.

– Я даже не знаю, что сказать.

– Мне кажется, что здесь вообще нечего говорить.

Некоторое время они просто сидели в машине, и поток автомобилей на бульваре Уилшир проносился мимо них. Город кипел и был таким деловым и ярким. Темные пятна современной жизни было невозможно разобрать в тенях под пальмами и в сумраке за дверьми магазинов.

– Поехали домой, – сказал Гарри.

Остальную часть пути они проехали в молчании.

У Дариуса был красивый кирпичный дом с колоннами. Перед домом росло огромное фикусовое дерево. Его ветви были массивными, но весьма красивыми. Они широко раскинулись в стороны. Дерево, наверное, росло с тех пор, когда в Лос-Анджелесе блистали Джин Харлоу и Мей Вест, и В. С. Филдс, а может быть, и еще раньше.

Дариус и Бонни гордились тем, чего они смогли достичь в жизни, особенно если учесть, что начинали они с самого низа социальной лестницы. Теперь из двух братьев Дескоте Дариус обладал большими финансовыми возможностями.

Когда «БМВ» проехал по дорожке, выложенной кирпичом, Гарри стало неприятно, что его собственные беды и невзгоды омрачают гордость и заслуженное удовольствие, с которым Дариус всегда подъезжал к своему дому. Из-за него омрачалась радость от всего, чего Дариус и Бонни добились с таким трудом.

Они уже не смогут гордиться трудными победами и не будут получать такое удовольствие от достигнутого, когда поймут, что их положение зависит от «бешеных королей», которые могут конфисковать у них все, руководствуясь одним только королевским желанием, или наслать на них «черную сотню» под зашитой монарха, чтобы все разрушить и их дом сжечь! Этот прекрасный дом был всего лишь костром, ждущим своего огня. Любуясь своей прекрасной резиденцией, Дариус и Бонни теперь всегда станут принюхиваться, стараясь вовремя обнаружить легкий запах дыма, горький вкус сгоревшей мечты.

Джессика встретила их в дверях и крепко-крепко обняла Гарри.

Она плакала, прижавшись к нему. Нельзя было обнять ее сильнее, не причинив ей боль. Она, его девочки, брат и жена брата – вот и все, что у него оставалось в мире. У Гарри не только отобрали его собственность, но и лишили безоговорочной веры в систему правопорядка и справедливости. С тех пор как он стал взрослым, эта вера питала и поддерживала его в трудные времена. С этого момента он больше не станет верить ни во что и ни в кого, кроме себя и нескольких близких людей. Безопасность, если она вообще существовала, нельзя было купить. Она была подарком его семье и близким друзьям.

Бонни повела Ондину и Виллу в магазин, чтобы приобрести им одежду.

– Мне нужно было бы поехать с ними, но я не могла этого сделать, – сказала Джессика, вытирая слезы в уголках глаз. Она показалась ему такой хрупкой. – Я все еще... все еще не могу прийти в себя. Гарри, когда они явились в субботу с... с уведомлением о конфискации, когда они заставили нас убраться из дома... Нам разрешили взять с собой по одному чемодану – одежду и предметы личной гигиены, и никаких драгоценностей, ни... ничего больше...

Дариус сердито и расстроенно сказал:

– Это жуткое нарушение законности.

– Они стояли у нас над душой и смотрели, что мы кладем в чемоданы, – говорила Джессика. – Эти люди, они стояли... и девочкам пришлось при них открывать ящики шкафов, чтобы достать оттуда свои трусики и лифчики.

При этих воспоминаниях ее голос сделался резким й хриплым.

На некоторое время Джессика опять стала сильной, и Гарри был рад, что она справилась с собой. Раньше он просто не мог ее узнать.

– Все было так отвратительно! Они были такими наглыми. Эти ублюдки упивались своей властью. Я думала, что если кто-то из них посмеет прикоснуться ко мне, чтобы поторопить, или сделает что-нибудь в этом роде, я так стукну его по яйцам, что ему придется до конца своей жизни носить женское платье и ходить на высоких каблуках!

Гарри удивился, услышав свой смех.

Дариус тоже захохотал.

Джессика сказала:

– Да, я бы сделала это.

– Я знаю, – ответил ей Гарри. – Я уверен, что ты бы сделала именно так.

– Я не понимаю, почему вам смешно?!

– Лапочка, я тоже не понимаю, но это все равно смешно!

– Может, чтобы понять весь юмор, нужно иметь эти самые яйца, – добавил Дариус.

Гарри снова захохотал.

Джессика горько покачала головой. Она не могла понять странное поведение мужчин в целом и этих двух близких ей людей в частности. Она отправилась на кухню. Она собиралась приготовить свои знаменитые пироги с орехами и яблоками. Мужчины последовали за ней.

Гарри смотрел, как она чистит яблоки. У нее тряслись руки.

Гарри заметил:

– А почему девочки не в школе? Можно было бы подождать уик-энда, чтобы купить им одежду.

Джессика и Дариус обменялись взглядами, и Дариус сказал:

– Мы решили, что им лучше не посещать школу в течение недели. Пока немного не успокоится... пресса.

Гарри об этом не задумывался. Его фотография и имя были в газетах. Броские заголовки о копе, который занимался торговлей наркотиками. По телевидению важные персоны радостно болтали и смаковали подробности его тайной криминальной деятельности. Если Ондина и Вилла вернутся в школу, им придется перенести жуткое унижение. И так будет всегда, вернутся ли они туда завтра, или через неделю, или даже через месяц.

«Эй, твой папашка не может мне продать унцию кокаина? Сколько твой старик возьмет с меня, чтобы возвратить мне удостоверение водителя, которое у меня забрали за превышение скорости? Твой папашка занимается только наркотой или, может, он приведет мне девочку?»

Боже ты мой! Это еще одна беда на их головы!

Кем бы ни были его таинственные враги и что бы они ни хотели сделать с ним, но они должны были понимать, что разрушают не только его жизнь, но и жизнь его близких. Гарри ничего не знал о своих мучителях, но он понимал, что у них полностью отсутствует чувство жалости и они коварны, как змеи.

Гарри позвонил из кухни Карлу Фалкенбергу, своему боссу в Центре Паркера. Ему было тяжело звонить. Он хотел использовать отгулы и свой отпуск, чтобы не появляться на работе в течение трех недель. Он надеялся, что за это время заговор против него каким-то образом прекратится. Но, как он и подозревал, его отстранили от исполнения обязанностей на неопределенный срок. Но ему хотя бы обещали сохранить зарплату. Карл разговаривал с ним удивительно сдержанно. Он отвечал ему так, как будто читал ответы на его вопросы с заранее напечатанного листа бумаги. Даже если обвинения против Гарри отведут или если суд объявит его невиновным, все равно будет параллельно проводиться расследование со стороны полицейского департамента Лос-Анджелеса.

Если комиссия найдет, что он в чем-то замешан, его уволят вне зависимости от решения федерального суда. И поэтому Карл сейчас предпочитал держаться с ним очень сухо.

Гарри повесил трубку и сел за кухонный стол. Он спокойно передал содержание разговора Джессике и Дариусу. Он слышал, как горько звучал его голос, но ничего не мог с этим поделать.

– Тебя отстранили от работы, но хотя бы будут платить, – заметила Джессика.

– Им придется мне платить, иначе их ждут неприятности с профсоюзом, – объяснил ей Гарри. – Они не делают мне подарок.

Дариус заварил кофе, и пока Джессика занималась пирогами, он и Гарри сидели с ней на кухне. Они все втроем обсуждали стратегию и выбор действий в рамках закона. Хотя положение было сложным, но было приятно взвесить и обсудить детали, планируя, как продолжать борьбу.

Но еще один удар судьбы не заставил себя ждать.

Не прошло и тридцати минут, как позвонил Карл Фалкенберг и сообщил Гарри, что внутреннее управление налоговой инспекции прислало законное распоряжение в полицейский департамент Лос-Анджелеса о наложении ареста на его зарплату как гарантии «по возможным неуплаченным налогам с сумм, полученных от противозаконного распространения наркотиков». Хотя отстранение от должности не лишает Гарри зарплаты, ее ему не станут выдавать до тех пор, пока его невиновность или вина не будут установлены во время суда.

Гарри вернулся к столу и сел напротив брата. Потом он сообщил им последние новости. Его голос был таким ровным, как будто с ними говорил автомат.

Дариус в ярости вскочил со стула.

– Черт побери, это все неправильно! Этого не может быть, черт меня побери! Никто еще ничего не доказал! Мы добьемся, чтобы сняли арест на твою зарплату. Мы сейчас же займемся этим. Конечно, на все потребуется несколько дней, но мы засунем им в глотку эту бумагу! Гарри, я тебе клянусь, что они подавятся этим распоряжением!

Он выбежал из кухни, чтобы начать звонить из своего кабинета.

Гарри и Джессика смотрели друг на друга и не могли говорить. Они были вместе так давно, что им не всегда требовались слова, чтобы понять друг друга.

Джессика снова принялась за тесто. Она прищипывала края теста в форме для пирога. В первые минуты после возвращения домой Гарри заметил, как сильно тряслись руки Джессики. Теперь они перестали трястись. Она прищипывала край пирога твердыми пальцами. Ему стало плохо от мысли, что она уже примирилась со всем случившимся. Она уже не могла противостоять мрачным силам, которые старались их уничтожить.

Гарри выглянул в окно. Солнечные лучи пробивались сквозь ветви фикуса. Цветы на клумбах были такими яркими! Сад был роскошным, ухоженным и благоухающим. В центре заднего дворика разместился чудесный бассейн. Любому мечтателю, жившему в нужде, это все могло бы показаться воплощением успеха. Это был такой стимулирующий образ. Но Гарри Дескоте теперь понимал, что это было на самом деле.

Всего лишь еще одна камера в тюрьме.

Пока «Джет-рейнджер» летел на север, Элли сидела в последнем ряду пассажирского отделения, держа на коленях компьютер. Она начала работу с ним.

Элли все не могла поверить, что ей так повезло. Когда она влезла в кабину и обыскивала ее, чтобы проверить, не спрятался ли кто за сиденьями, она обнаружила компьютер. Она сразу поняла, что это тот самый, созданный для Агентства. Ведь она сидела рядом с Дэнни, когда он разрабатывал важные программы именно для такого компьютера. Элли видела, что компьютер, стоявший на сиденье, не был выключен и находился в рабочем состоянии. Но в тот момент ей было не до него.

Уже в полете, после того как она обезвредила второй вертолет, Элли наконец могла заняться компьютером. Они летели на север в Солт-Лейк-Сити. Элли начала рассматривать компьютер и была поражена, когда поняла, что изображение на экране передавалось со спутника. Она узнала торговый центр, откуда им только что удалось удачно взлететь. Если Агентство могло пользоваться услугами «Стража Земли-3», для того чтобы искать ее и Спенсера, оно должно было делать это с помощью своей собственной компьютерной системы в Вирджинии. Такой, как «Мама». Только «Мама» обладала подобной властью. Рабочая станция, оставленная в вертолете, была связана с «Мамой», этой мегасукой!

Если бы компьютер был выключен, Элли сама не смогла бы связаться с «Мамой». Для этого было необходимо, чтобы ее отпечатки пальцев были внесены в систему. Дэнни не занимался разработкой программ именно для этой системы, но он присутствовал при ее демонстрации и обо всем рассказал Элли. Он волновался, как ребенок, которому показали восхитительную игрушку. Но отпечаток пальца Элли не был заложен в память машины, и поэтому игрушка оказалась бы для нее бесполезной.

Подошел Спенсер. Рокки неуверенно шагал за ним. Элли удивленно посмотрела на Спенсера:

– Вам, наверное, не стоит покидать пилотов.

– Я забрал у них наушники, и они не смогут воспользоваться радио. У них нет оружия. Но если бы даже оно и было, совсем не обязательно, чтобы они использовали его против нас. Они – пилоты, а не бандиты-убийцы. Но они считают убийцами нас. Чокнутыми бандюгами-налетчиками. Пока они держатся вполне нормально.

– Они хорошо понимают, что нужны нам, чтобы вести машину.

Элли повернулась к компьютеру. Спенсер взял телефон сотовой связи, который кто-то оставил на заднем сиденье, и сел напротив.

– Понимаете, они считают, что я смогу управиться с этой сбивалкой для яиц, если с ними что-то случится.

– Вы действительно можете это делать? – спросила она, не отрываясь от экрана дисплея. Ее пальцы быстро бегали по клавишам.

– Нет, но, когда я был десантником, я много узнал о вертолетах. В основном это были сведения о том, как их испортить, вывести из строя, как заложить в них взрывчатку и потом взорвать. Я знаю названия всех приборов и могу их отличить друг от друга. Я был весьма убедительным. Они думают, что я до сих пор не убил их только потому, что не желаю выбрасывать тела из вертолета и сидеть на их месте, измазанном кровью.

– Что будет, если они запрутся в кабине?

– Я сломал замок. У них там нет ничего, чем они могли бы завалить дверь.

Она заметила:

– Кажется, вы все предусмотрели.

– Ну, я в этом не уверен. Что это такое?

Элли, продолжая работать, рассказала ему, как им повезло.

– Наш путь просто устлан розами, – заметил он почти без иронии. – Чем вы сейчас занимаетесь?

– Через «Маму» я соединилась со «Стражем Земли-3», спутником, с помощью которого они следили за нами. Я влезла в самую суть этой программы. Вплоть до тонкостей управления ею.

Он даже присвистнул одобрительно.

– Посмотрите, вы произвели впечатление даже на мистера Рокки-собаку.

Элли посмотрела на Рокки и увидела, что он улыбается. Пес энергично вилял хвостом и колотил им по креслам с обеих сторон прохода.

– Вы собираетесь испортить спутник, который стоит много миллионов, превратив его в космический мусор? – спросил Спенсер.

– Только на время. Я заморожу его работу на шесть часов. К тому времени они не будут знать, где нас искать.

– Да ладно, чего там, повеселитесь как следует, сломайте его навсегда.

– Когда Агентство не использует спутник для подобной работы, он приносит пользу людям.

– Значит, вам присуще чувство ответственности, не так ли?

– Ну, я когда-то была герлскаут. Мне кажется, что от этого никогда нельзя излечиться. Думаешь о людях.

– Тогда вы, наверное, не пойдете со мной ночью писать краской всякие глупости на стенах домов и в подземных переходах.

– Вот! – воскликнула Элли и нажала клавишу с надписью: «Вход».

Она внимательно просмотрела данные на экране и улыбнулась:

– "Страж Земли-3" обещал проспать шесть часов. Они нас потеряли. Ну, если им не помогут радары. Вы уверены, что мы точно летим на север и на достаточной высоте, чтобы радар не мог нас обнаружить?

– Парни в кабине уверяют меня в этом.

– Прекрасно.

– Чем вы занимались раньше? – спросил он.

– Я работала программистом и специализировалась на компьютерных играх. Но это была работа-увлечение.

– Вы создавали видеоигры?

– Да.

– Ну конечно, вы это делали...

– Я говорю вам правду: я занималась именно этим.

– Вы меня не поняли, – сказал Спенсер. – Я хочу сказать: конечно, вы это делали. Видно по вашему поведению. А теперь вы принимаете участие в настоящей видеоигре.

– Судя по тому, что творится в мире, вскоре каждый из нас станет участником реальных видеоигр. Черт побери, они будут не очень-то приятными. Это вам не «Супербратья Марио» или что-то такое же слабенькое и сладенькое. Скорее всего что-нибудь типа «Смертельной схватки».

– Теперь, когда вы испортили спутник стоимостью в сотни миллионов долларов, что дальше?

Пока они разговаривали, Элли не сводила глаз с компьютера. Она переключилась со спутника снова на «Маму». Теперь она вызывала разные меню, одно за другим, и быстро прочитывала их.

– Я хочу все просмотреть, чтобы решить, как им больше навредить.

– Вы не можете сначала кое-что сделать для меня?

– Скажите мне, что вы хотите.

Он рассказал ей о ловушке, которую расставил для тех, кто может войти в его дом в его отсутствие.

Теперь уже Элли присвистнула от восхищения.

– Боже, как мне хотелось бы видеть их лица, когда они наконец поняли, что там происходит. А что стало с портретами взломщиков, когда они покинули Малибу?

– Фотографии были переданы в центральный компьютер телефонной компании «Пасифик белл». Но перед этим был передан код, который запустил программу, разработанную мной и тайно переданную этому компьютеру. Благодаря ей фотографии были приняты в компьютере телефонной компании и потом переправлены в центральный компьютер «Иллинойс белл», где я заложил еще одну небольшую тайную программу, которая начинала работать в ответ на специальный код входа. Так что этот компьютер получил фотографии от телефонной компании «Пасифик белл».

– Вы считаете, что Агентство не сможет проследить путь этих фотографий?

– Ну, они точно смогут проследить их до «Пасифик белл», но после того как моя программа отослала их в Чикаго, она стерла запись действия. Она является саморазрушающейся программой.

– Иногда даже саморазрушающиеся программы можно восстановить и работать с ними. Тогда они смогут прочитать ваши инструкции о том, как стереть передачу фотографии в «Иллинойс белл».

– Только не в данном случае. Это была чудесная маленькая саморазрушающаяся программа, ее невозможно восстановить, я это гарантирую. Когда она разрушилась, она забрала с собой значительный блок системы «Пасифик белл».

Элли перестала просматривать программы «Мамы» и посмотрела на него:

– Насколько велик этот значительный блок?

– Ну, примерно тридцать тысяч людей не могли звонить по телефону в течение двух-трех часов, пока в систему не включили дополнительные линии.

– Вы никогда не были герлскаут, – покачала головой Элли.

– Ну, я просто лишен был подобного шанса.

– Вы узнали о компьютерах гораздо больше, чем о вертолетах. Как вы думаете, эти фотографии еще ждут вас в компьютере компании «Чикаго белл»?

– Мы пройдемся с вами по программе и узнаем. Нам могут пригодиться фотографии этих бандитов, чтобы в будущем мы смогли их узнать. Разве я не прав?

– Я согласна. Скажите мне, что нужно делать. Через три минуты первая фотография показалась на экране. Спенсер перегнулся к ней через проход со своего места. Элли повернула кейс таким образом, чтобы они оба могли смотреть на экран.

– Это моя гостиная, – сказал он.

– Вас мало интересует дизайн, не так ли?

– Мой любимый стиль – «Раннее и полное отсутствие мебели».

– Мне почему-то кажется, что он больше похож на «Поздний монастырский».

Двое мужчин в костюмах десантников быстро двигались по комнате, и фотографии оказались смазанными.

Спенсер попросил Элли нажать на клавишу интервала.

Элли нажимала клавишу, и на экране появлялись одна за другой фотографии. За минуту они просмотрели первые десять снимков. На некоторых можно было ясно разобрать портреты налетчиков. Но очень трудно полностью представить себе лицо человека, если у него на голове шлем, закрепленный ремешком под подбородком.

– Нам придется их все пролистать, пока не наткнемся на что-то интересное, – сказал Спенсер.

Элли начала быстрее нажимать на клавишу интервала. Она пролистала тридцать фотографий, пока не появилось изображение человека без униформы.

– Сучий сын, – сказал Спенсер.

– Я с вами совершенно согласна, – поддержала его Элли.

– Давайте номер тридцать два.

Она нажала клавишу интервала.

– Так.

– Ага.

– Тридцать три.

Нажатие клавиши.

– Мы можем не сомневаться, – сказала Элли.

Тюк. Тридцать четыре.

Тюк. Тридцать пять.

Тюк. Тридцать шесть.

На всех последующих фотографиях был один и тот же человек. Он ходил по гостиной в домике в Малибу. И он был пятым в группе налетчиков, выбравшихся из этого вертолета перед магазинчиком почтовых открыток некоторое время назад.

– Самое странное, – сказала Элли, – держу пари, что мы рассматриваем его фотографию на его компьютере.

– Вы, наверное, сидите на его месте.

– В его вертолете.

Спенсер заметил:

– Боже, он, наверно, писает кипятком!

Они быстро пролистали остальные фотографии. Этот толстомордый, веселенький мужичок был в каждом кадре, пока он вызывающе не плюнул на листок бумаги и не заклеил им линзы камеры.

– Я не забуду его, – сказал Спенсер. – Но жаль, что у нас нет принтера. Нам не помешала бы его фотография.

– Здесь есть встроенный принтер, – сказала Элли, показывая на отверстие сбоку кейса. – Мне кажется, должно быть и листов пятьдесят хорошей бумаги. Я вспоминаю, что Дэнни говорил мне об этом.

– Мне нужна всего лишь одна фотография.

– Две. Одна нужна мне.

Они выбрали самое ясное изображение этого «добродушного» человека, их злейшего врага, и Элли сделала две распечатки.

– Вы его никогда не видели раньше, а? – спросил ее Спенсер.

– Никогда.

– Ну, у меня такое впечатление, что мы с ним еще встретимся.

Элли вышла из файла «Иллинойс белл» и вернулась к «Маме». Та содержала великое множество меню. Глубина и обширность возможностей этой мегасуки действительно делали ее всемогущей и всезнающей.

Спенсер спросил:

– Как вы считаете, можно прикончить «Маму» одним ударом?

Элли отрицательно покачала головой.

– Нет, в нее заложено слишком большое количество защищающих от аварийных ситуаций программ.

– Ну хотя бы раскровенить ей нос?

– Это, наверное, можно сделать.

Работая, Элли чувствовала, что Спенсер не сводит с нее глаз.

Потом он спросил:

– Вам приходилось много разбивать...

– Носов? Мне?

– Сердец.

Элли удивило, что она покраснела.

– Только не это.

– А вам бы легко удалось. – Она ничего не ответила. – Собака слушает нас, – заметил он.

– Что-о-о?

– Я говорю только правду.

– Я не манекенщица и никогда не украшала обложки модных журналов.

– Мне нравится ваше лицо.

– Я бы хотела иметь другой нос, покрасивее.

– Если хотите, я вам куплю другой нос.

– Я подумаю об этом.

– Он будет другим, но не лучше прежнего.

– Вы – странный человек.

– Ну, я имел в виду не только внешность. – Она не реагировала, продолжая просматривать меню «Мамы». Спенсер сказал: – Если бы я был слепым и никогда не видел вашего лица, я все равно знал бы, что вы можете разбить мое сердце.

Когда наконец Элли смогла перевести дыхание, она сказала:

– Как только они поймут, что «Страж Земли-3» не работает, они постараются связаться с другим спутником и снова обнаружат нас. Пора спуститься ниже зоны действия радаров и поменять курс. Хорошо бы сообщить об этом пилотам.

Спенсеру было неприятно, что она никак не отреагировала на его откровенность. Помолчав, он спросил:

– Куда мы направляемся?

– Мы должны подлететь как можно ближе к границе Колорадо.

– Мне нужно узнать, сколько у нас еще осталось горючего. Но почему Колорадо?

– Потому что Денвер является ближайшим действительно крупным городом. Если мы будем в крупном городе, я смогу связаться с людьми, которые сумеют нам помочь.

– Нам нужна помощь?

– Вы что, ничего не замечаете?

– У меня кое-что связано с Колорадо, – сказал он. Его голос звучал весьма напряженно.

– Я понимаю.

– Это была неприятная история.

– Это и сейчас имеет значение?

– Может быть, – ответил Спенсер. Он уже больше не заигрывал с ней. – Нет, я думаю, что нет. Это всего лишь место...

Она посмотрела ему в глаза:

– Сейчас они идут за нами по горячим следам. Нам нужно добраться до людей, которые могут нас спрятать, пока погоня хоть на время не прекратится.

– Вы знаете таких людей?

– До сих пор не знала. Я всегда действовала в одиночку. Но постепенно... многое изменилось...

– Кто они?

– Хорошие люди. Пока я вам ничего больше не скажу.

– Тогда нам придется ехать в Денвер, – согласился он.

Мормоны, мормоны были везде, просто нашествие мормонов. Мормоны в прекрасно отглаженной форме, чисто выбритые, с ясными глазами. Слишком красиво рассуждающие для копов.

Настолько вежливые, что Рой даже подумал, может, они все притворяются?! Мормоны слева, мормоны справа. Местное начальство и начальство округа. Вы слишком деловые. Он может поклясться, что они или будут мешать его расследованиям, или же постараются не обращать внимания на все это, подмигнут ему и похлопают его по плечу. Но больше всего не нравилось Рою в этих мормонах то, что они лишили его всяческих преимуществ. В их обществе его добродушные манеры не были чем-то необычным. Здесь его вежливость выглядела весьма заурядно. Его милая улыбка была одной среди лавины подобных улыбок, которые сопровождались сиянием зубов гораздо белее, ровнее и прекраснее, чем его собственные. Эти мормоны бродили по торговому центру, задавали свои, такие вежливые, вопросы. У них были маленькие записные книжки. BIC'ob-ские ручки и прямой честный взгляд мормона. Рой не знал, верят ли они выдуманной истории, которую он наплел им, или же их убедили его удивительные фальшивые документы.

Он никак не мог найти верный тон, разговаривая с ними, с этими полицейскими из мормонов.

Он даже подумал, не потеплеют ли они в отношении его, если он скажет, что ему нравится их церковный хор. На самом деле он был абсолютно равнодушен к хоровому пению и у него возникло опасение, как бы они не поняли, что он им лжет с целью завоевать их расположение.

Так же равнодушен он был и к пению и танцам Осмондов – главной семьи в шоу-бизнесе мормонов.

Они, безусловно, были талантливы, но не в его вкусе. У Мэри Осмонд были идеальные ноги. Такие ноги Рой мог бы часами гладить и целовать. Он желал бы положить к ним охапки шелковистых красных роз и гладить эти ноги, слегка втирая чудесные лепестки. Но он был совершенно уверен, что полицейские-мормоны не из тех, с кем можно свободно обсуждать подобные вещи.

Рой понимал, что не все копы были мормонами. В полиции придерживались правил, дававших людям разных национальностей и разного вероисповедания равные возможности для работы. Если бы Рой мог вычислить тех копов, которые не были мормонами, он бы сумел установить с ними контакты, чтобы расследование шло быстрее и в нужном ему направлении. Он смог бы этого добиться и выбрался бы отсюда к черту. Но немормонов было невозможно отличить от мормонов, потому что они переняли у последних манеру поведения и речи и стали совершенно неотличимы. Немормоны – кем бы ни были эти чертовы хитрые ублюдки – все вели себя вежливо, чудесно выглядели в отглаженной форме, были трезвыми, с отвратительно чистыми зубами без желтых пятен никотина. Одним из полицейских был чернокожий по имени Харгрейв. Рой был уверен, что нашел наконец хотя бы одного копа, для кого учение Брайгема Янга было не более важным, чем учение Кали – жуткой жестокой Матери-Богини индуистов. Но как выяснилось, Харгрейв оказался самым верным мормоном среди всех когда-либо вставших на путь мормонов. У Харгрейва бумажник был полон фотографий жены и девятерых детей, включая двух сыновей, которые в настоящее время занимались миссионерской деятельностью в диких дальних уголках Бразилии и Тонги.

Разумеется, Рой был возмущен сложившейся ситуацией и жутко расстроен. Он чувствовал себя так, как будто участвовал в фильме ужасов.

До того, как начали прибывать патрульные машины из города – все они содержались идеально и блестели на солнце, – Рой воспользовался «чистым» телефоном, который было невозможно подслушать. Он позвонил из разбитого вертолета и вызвал еще два вертолета из Лас-Вегаса, но Агентство могло прислать ему только один.

– Боже мой, – сказал Кен Хукман. – Вы расправляетесь с вертолетами, как с салфетками «Клинекс»!

Рою предстояло продолжать преследование женщины и Гранта только с помощью девяти человек из его команды. Это было максимальное количество людей, которое он смог запихнуть в новый вертолет.

На починку разбитого вертолета требовалось не меньше полутора суток, чтобы он смог взлететь из торгового центра, и новый, заказанный Роем вертолет уже вылетел из Вегаса и направлялся в Седар-Сити. Спутник нацелили на слежение за украденным вертолетом. Конечно, они были не в выигрыше, но ситуация полностью не вышла из-под контроля. Один раунд проиграли, может, даже и не один, но это совсем не значит, что проигран весь бой!

Роя не успокоил процесс вдыхания персикового аромата и не вернул потерянный покой. Не помогало и выдыхание зеленой желчи ярости и возмущения.

Не действовали и другие способы расслабления, которые обычно вызывали умиротворение. Только одно сдерживало его растущую злобу, которая могла помешать ему в работе. Он думал о Еве Джаммер, о ее почти шестидесятипроцентном совершенстве. Обнаженная, втирающая в кожу крем. Она извивалась. Светлое великолепие на черном фоне.

Новый вертолет ожидали в Седар-Сити не раньше полудня. Рой был уверен, что к тому времени он сможет избавиться от мормонов. Он бродил под их внимательными взглядами. Снова и снова отвечал на их вопросы. Осматривал «Ровер». Все записывал, чтобы дальше можно было работать с этими данными. И все время в его воображении возникал образ Евы, удовлетворявщей себя то своими прекрасными руками, то с помощью разных приспособлений, изобретенных сексуально озабоченными людьми, чей гений изобретателей превосходил способности Томаса Эдисона и Альберта Эйнштейна, вместе взятых.

Рой стоял у кассы супермаркета и проверял компьютер и коробку с двадцатью дискетами, которые достали из «Ровера», и тут он вспомнил о «Маме». Какой-то жуткий момент он пытался уговорить себя, что все в порядке, что он отключил «Маму» или вообще выключил компьютер до того, как покинул вертолет. Ничего подобного! Он видел перед собой горящий экран дисплея в тот момент, когда оставил атташе-кейс с компьютером на сиденье в пассажирском салоне и поспешил покинуть вертолет. На экране в тот момент было изображение торгового центра – вид сверху, со спутника!

– Черт, дерьмо какое! – воскликнул Рой, и все мормоны, слышавшие его, вздрогнули, как один.

Рой побежал в конец супермаркета, через склад, выбежал в заднюю дверь, мимо стоявших там полицейских и налетчиков, к разбитому вертолету. Только оттуда он мог позвонить по «чистому» телефону, оборудованному скрэмблером, чтобы никто не подслушал.

Он позвонил в Лас-Вегас и вызвал Кена Хукмана. Тот был в центре слежения.

– У нас неприятности... – Не слушая Роя, который начал объяснять ситуацию, Кен заговорил, как напыщенный осел, считающий, что обладает большим весом в Агентстве. – У нас здесь возникли сложности. Полетел бортовой компьютер «Стража Земли-3». Непонятно почему, но он не работает. Мы пытаемся что-то сделать, но мы...

Рой перебил его, потому что понимал, что женщина воспользовалась его компьютером и добралась до «Стража Земли-3».

– Кен, слушайте меня, мой портативный компьютер был в украденном вертолете, и он был соединен с «Мамой».

– Черт, вот дерьмо! – сказал Кен, но в центре спутниковой связи не было полицейских-мормонов, и там его язык никого не шокировал.

– Соединитесь с «Мамой», пусть она отключится от моего компьютера и заблокирует его, чтобы с ней было невозможно связаться. Никогда!

«Джет-рейнджер» с шумом летел в восточном направлении через Юту.

Он летел на высоте сотни футов над землей. Была надежда, что на таком расстоянии радары не засекут его.

Рокки остался с Элли, когда Спенсер отправился в кабину пилотов, чтобы понаблюдать за их действиями. Элли была сильно занята, пытаясь как можно больше узнать о возможностях «Мамы». У нее не было ни секунды, чтобы погладить собаку или поговорить с ней. Присутствие собаки показывало, что Рокки понемногу начинает доверять Элли и настроен доброжелательно. Элли было приятно ощущать это.

И лучше бы она погладила собаку и разбила эту чертову машину, потому что, прежде чем ей удалось чего-то добиться, все данные на экране дисплея исчезли и ей только светил синий экран. Потом на нем оказался вопрос, набранный буквами красного цвета: «Кто здесь?»

Элли не была поражена этим. Она ожидала, что ее отсоединят задолго до того, как она сможет что-то подпортить у «Мамы». Система была снабжена многими защитными свойствами. Она обладала защитой от компьютерных воришек и хулиганов и от заражения компьютерным вирусом. Чтобы найти возможность проникнуть поглубже на уровень разрушения программы управления, где она могла бы натворить настоящие беды, Элли понадобились бы не часы, а долгие дни упорной работы. Элли и так повезло, что ей удалось обезвредить «Стража Земли-3». Она никогда не смогла бы это сделать без помощи «Мамы». Замысел не только воспользоваться «Мамой», но еще и «набить ей морду» был поистине невыполним.

Тем не менее, хотя Элли понимала сложность задачи, она все равно должна была попытаться решить ее.

Не дождавшись от Элли ответа на вопрос, написанный красными буквами на экране, компьютер отключился. Экран погас. По-видимому, все закончилось, и не имело смысла снова связываться с «Мамой».

Элли выключила компьютер и положила кейс на сиденье рядом с собой. Она протянула руку к собаке. Рокки оживленно завилял хвостом. Нагнувшись к псу, чтобы его погладить, Элли заметила конверт из плотной коричневой бумаги. Он валялся на полу, скрываясь под ее сиденьем.

После того как она энергично погладила и приласкала собаку, Элли подняла конверт с пола. Там было четыре фотографии.

Она узнала Спенсера, хотя на фотографиях он был совсем мал. На этих снимках можно было узнать будущего мужчину, но он утратил не только юность за прошедшие годы. Он расстался с наивностью и невинностью. На лице ребенка и подростка были заметны сияние и радость жизни. Его улыбка была такой светлой. Жизнь украла у него этот свет. Хотя все это было сложно объяснить, но ощущение потери, страшной и обидной, не проходило.

Элли внимательно вгляделась в лицо женщины, которая на двух фотографиях была вместе со Спенсером, и решила, что это его мать.

Если внешность не лжет, а Элли была уверена, что не ошибается, то мать Спенсера была доброй, нежной, милой женщиной, с чудесным, немного наивным юмором.

На третьей фотографии мать была моложе, чем на первых двух. Ей, наверное, было лет двадцать. Она стояла перед деревом, усыпанным белыми цветами. Казалось, что она излучала радость и чистоту. Наивность, свободную от цинизма и испорченности. Может, Элли что-то навоображала себе, глядя на эту фотографию, но мать Спенсера представлялась такой ранимой, что у Элли на глазах показались слезы.

Она зажмурилась и прикусила губу, стараясь не расплакаться, но ей пришлось вытереть глаза тыльной стороной руки. Ее растрогала не только мысль о той, кого потерял Спенсер. Глядя на женщину в летнем платьице, она думала о своей матери, с которой ей пришлось расстаться в такой страшный момент.

Элли словно оказалась на берегу теплого моря воспоминаний, но оно не ласкало и не успокаивало ее. Каждая волна, независимо от того, насколько невинным было наплывавшее воспоминание, будто разбивалась об один и тот же темный прибрежный камень. Какой бы момент из прошлого ни представал перед мысленным взором Элли, лицо матери она видела таким, каким оно было в момент ее гибели – все в крови, изуродованное пулями. На этом лице застыло выражение ужаса.

Казалось, что умершая мать в последний момент смогла заглянуть далеко за пределы того мира и увидела только холодную огромную пустоту.

Элли, дрожа, отвела взгляд от снимка и посмотрела в иллюминатор. Синее небо казалось таким же неприятным и враждебным, как и синее ледяное море. Внизу мелькали расплывчатые очертания скал, зелени и следов человеческой цивилизации, но было сложно что-либо разобрать как следует.

Когда Элли смогла взять себя в руки, она снова взглянула на фотографию.

Потом она увидела последнюю из четырех фотографий. Элли уже обратила внимание на сходство между матерью и сыном, но теперь она была уверена, что сын больше похож на мужчину, которого она увидела на четвертой фотографии. Она подумала, что это скорее всего его отец. Она не узнала печально известного художника.

Сходство с мужчиной наблюдалось в темном цвете волос и глаз, форме подбородка и еще в некоторых чертах. Однако в лице Спенсера не было высокомерия и способности к жестокости. Его отец выглядел очень холодным и надменным.

Может, она разглядела все эти черты в Стивене Акбломе только потому, что знала, какой это монстр. Если бы она увидела фотографию, не зная, кто на ней изображен, или встретила бы человека со снимка в жизни – на улице или где-то в гостях, – она не увидела бы в нем ничего неприятного. Он не показался бы ей более зловещим, чем Спенсер или кто-то другой.

Элли сразу же пожалела об этой мысли, потому что та подтолкнула ее к размышлениям о том, действительно ли Спенсер такой добрый и славный, каким она его считает, или это иллюзия, а возможно, полуправда. К своему удивлению, Элли поняла, что ей не хочется ошибаться или сомневаться в Спенсере. Ей хотелось ему верить безоговорочно, как она уже давно не верила никому и ничему.

Если бы я был слепым и никогда не видел вашего лица, я все равно знал бы, что вы можете разбить мое сердце.

Эти слова прозвучали настолько искренне, они так ярко выразили его чувства к Элли, в них проявилась такая ранимость, что Элли ничего не смогла сказать ему в ответ. У нее не хватило смелости показать Спенсеру, что и она может испытывать подобные чувства к нему.

Дэнни погиб всего лишь четырнадцать месяцев назад. Элли считала, что она еще не выплакала полностью свою скорбь. Так скоро прикоснуться к другому мужчине, заботиться о нем и любить его – ей казалось, что этим она предаст мужчину, которого любила и продолжала бы любить, если бы он был жив.

С другой стороны, четырнадцать месяцев одиночества казались ей вечностью.

Если быть до конца честной с собой, Элли пришлось бы признать, что ее колебания скорее вызваны сомнениями – удобно ли уже снять траур. Дэнни был чудесным и любящим, но он никогда так не открыл бы перед ней свое сердце, как это не раз делал Спенсер после того, как она увезла его из пустыни. Нельзя было сказать, что Дэнни не был романтиком, но никогда открыто не выражал своих чувств. Он мог быть добрым, не скупился на подарки, но был весьма сдержан в словах. Казалось, что он боялся сглазить их отношения словами «Я тебя люблю». Ей было непривычно слышать, как Спенсер прямо говорил о своей любви, и кроме того, она не знала, как к этому относиться. Впрочем, это неправда. Ей нравилось, когда Спенсер признавался в своей любви. И даже больше чем нравилось. Элли была поражена, обнаружив в своем заледеневшем сердце отклик на признания Спенсера. Она желала, чтобы он еще и еще раз повторял слова любви. Желание было подобно долгой жажде путешествующего в пустыне. Элли начала понимать, что эта жажда достигла критического уровня.

Она так сдержанно реагировала на откровенность Спенсера прежде всего потому, что не хотела признать, что первая большая любовь в ее жизни не была величайшей любовью. Она считала себя обязанной по-прежнему грустить из-за безвременной смерти Дэнни и родителей, боясь, что способность любить вновь означает предательство. И еще она боялась полюбить кого-то сильнее, чем любила своего погибшего мужа.

Может, ничего подобного и не случится. Если она откроется этому, все еще таинственному мужчине, то, возможно, постепенно поймет, что он никогда не согреет ее сердце, никогда не займет в нем то место, которое занимал и всегда будет занимать Дэнни.

Она боялась, что постоянные страдания и воспоминания о Дэнни и прошлом сделают ее лишь сентиментальной. Конечно, люди не могли любить только один раз в жизни, даже те, у кого безжалостная судьба забрала первую любовь в могилу. Если подчиняться строгим правилам, то надо признать, что Бог создал для нас мрачную и суровую землю. Элли приходила к мысли, что любовь и все остальные эмоции подобны мышцам – если их тренировать, они станут только крепче, но если нет – они быстро слабеют. Любовь к Дэнни после его смерти дала ей эмоциональную силу еще сильнее полюбить Спенсера.

Если честно, то Дэнни вырос с отцом, у которого полностью отсутствовала душа.

Мать Дэнни была слишком занята собой, и в их холодных объятиях он научился сдерживаться. Он дал Элли все, на что был способен. Элли была счастлива с ним. Она была настолько счастлива, что не могла представить себе, как проживет оставшуюся жизнь, не получая ни от кого подарка, который первым принес ей Дэнни.

Кто из женщин мог так подействовать на мужчину, чтобы после одного разговора он бросил нормальную жизнь и, несмотря на ужасную опасность, стремился быть с ней?

Элли была поражена, и ей льстила преданность Спенсера. Она чувствовала себя особенной, глупенькой, бесстрашной и почти влюбленной девчонкой.

Помимо своего желания, она была покорена.

Элли нахмурилась и продолжила изучать фотографию отца Спенсера – Стивена Акблома.

Она понимала, что преданность Спенсера и все, что он сделал, чтобы ее найти, может означать не любовь, а скорее наваждение. Если он был сыном жестокого маньяка, который совершил целую серию убийств, любой признак наваждения должен был насторожить ее, напоминая о сумасшествии его отца.

Элли снова убрала все четыре фотографии в конверт и положила его на сиденье.

Она решила, что в главном Спенсер не пошел по стопам отца. Он был для нее не более страшен, чем мистер Рокки-собака. За трое суток в пустыне, постоянно слыша его бред, когда он балансировал между сознанием и темной бездной забытья, Элли достаточно много узнала о нем.

Она была уверена, что на этот раз яблочко от яблоньки упало далеко.

Если даже Спенсер и представлял для нее какую-нибудь опасность, ему было не сравниться с Агентством, которое охотилось за ними.

Ей бы только спастись от убийц из Агентства, а потом суметь насладиться волнующей близостью с этим непростым и загадочным человеком. Как ей признался сам Спенсер, у него в душе таилось еще много секретов. Ради него, а не для себя, Элли нужно было раскрыть их прежде, чем они со Спенсером заговорят о будущем, которое у них может быть общим. Это было необходимо потому, что, не освободившись от груза прошлого, он не обретет покой в душе и не сможет уважать себя. Это было необходимо, чтобы расцвела их любовь.

Элли снова взглянула на небо.

Они пересекали Юту в черном сверкающем вертолете. Они стали изгоями в своей собственной стране. Солнце оказалось позади них. Они направлялись к востоку, к горизонту, откуда через несколько часов придет ночь.

Гарри Дескоте принял душ в серой с лиловым душевой для гостей в доме своего брата. Но все равно ему казалось, что он не смог смыть с себя запах тюрьмы. Когда их выселяли из дома в Бербанке, Джессика уложила в чемодан какую-то его одежду.

Выбор был скромным. Гарри надел серые вельветовые брюки, кроссовки «Найк» и темно-зеленую трикотажную рубашку с длинными рукавами.

Он сказал Джессике, что хочет пройтись, и она попросила, чтобы он подождал ее, пока она не закончит с пирогами. Дариус, занятый телефонными переговорами, тоже попросил, чтобы Гарри отложил прогулку на тридцать минут, когда Дариус освободится и сможет пройтись вместе с ними. Гарри понимал, что они волнуются за него и не хотят оставлять одного.

Он уверил их, что не собирается бросаться под грузовик, однако ему следует пройтись после пятидесяти восьми часов, проведенных за решеткой. Он еще сказал, что хочет побыть один и кое о чем поразмышлять. Он взял с вешалки кожаную куртку Дариуса и вышел в холодное февральское утро.

Улицы Вествуда были неровными и холмистыми. Пройдя несколько кварталов, Гарри понял, что, просидев без движения в камере, он действительно нуждался в разминке.

Он сказал своим родственникам неправду, заявив, что хочет поразмышлять один. На самом деле он не хотел ни о чем думать. Третий день его мысли ходили по кругу. Все размышления ни к чему не привели, и Гарри только стало еще хуже.

Он немного поспал, но этот короткий отдых ему не помог. Ему снились безликие люди в черной форме и сверкающих черных высоких ботинках.

В его кошмарах они надевали на Джессику, Ондину и Виллу ошейники с поводками, словно на собак, и уводили их прочь, оставляя Гарри одного.

Он и во время сна не мог избавиться от переживаний, и в компании Дариуса или Джессики тоже волновался. Его брат без устали разрабатывал методы защиты от свалившейся на них несправедливости, или обдумывал новую стратегию, или пытался предугадать, что предпримет обвинение.

Присутствие Джессики, так же как и Ондины, и Виллы, когда они вернутся, будет постоянно напоминать ему, что он подвел свою семью и не смог защитить от бед. Конечно, никто из них никогда не скажет ему этого, и Гарри прекрасно понимал, что даже подобные мысли никогда не придут им в голову. Он не сделал ничего, что могло бы вызвать катастрофу. Но хотя он был безгрешен, все равно винил во всем себя. Где-то, когда-то, во время неизвестной ему встречи он кого-то так обидел, что тот стал его врагом. И реакция этого человека была несравнима с той обидой, которую Гарри по недоразумению нанес этому психу. Если бы Гарри что-то сделал по-иному, смог бы удержаться от какого-то обидного заявления или действия, может, тогда с ними ничего и не случилось бы. Каждый раз, когда он думал о Джессике или о своих дочерях, его великая и неизвестная вина казалась ему еще большим грехом.

Люди в черных ботинках, хотя они существовали только в его кошмарах, мешали его общению с близкими, и для этого даже не потребовалось надевать на них ошейники и куда-то уводить.

Его злость и полная беспомощность, и непонятное чувство вины прочнее, чем кирпичи и бетон, отгородили Гарри от тех, кого он любил. И видимо, этот барьер со временем станет еще непреодолимее.

Он шел один по извивающимся, взбирающимся в гору и сбегающим вниз улицам Вествуда. Кругом росло много пальм, и фикусов, и сосен, и поэтому даже в феврале здесь все было в зелени. Но не меньше стояло обнаженных платанов, кленов и берез. Гарри заставил себя смотреть на интересную игру света и тени в листве деревьев, колыхавшейся от ветра. Он старался довести себя до состояния полугипноза, чтобы избавиться от всех мыслей. Ему хотелось просто шагать и ни о чем не думать.

Он даже достиг какого-то успеха в этой игре. В состоянии полутранса он почти не обратил внимания на ярко-голубую «Тойоту», которая проехала мимо него и, резко затормозив, остановилась у тротуара за целый квартал от Гарри. Из нее вышел человек и открыл капот, но Гарри думал только об игре солнечного света и листвы, света и тени, которые образовывали причудливый узор у него под ногами.

Когда Гарри проходил мимо «Тойоты», ее владелец повернулся к нему и сказал:

– Сэр, я могу подкинуть вам одну мысль, над которой стоит поразмышлять?

Гарри прошел еще пару шагов, прежде чем понял, что мужчина обращался к нему. Он остановился, повернулся, потом, очнувшись от своего гипноза, спросил:

– Простите?

Незнакомец был высоким темнокожим мужчиной лет тридцати. Тощий, как четырнадцатилетний подросток, но его сдержанные манеры напоминали старика, который слишком много пережил и слишком много страдал. На нем были черные легкие брюки, черная водолазка и черный пиджак. Казалось, что он хочет выглядеть зловещим. Но, если он к этому стремился, его подводили огромные очки с очень толстыми стеклами, неестественная худоба и сильный глубокий голос.

Голос был бархатным и приятным.

– Я могу вам подбросить кое-что, о чем стоит подумать, – снова повторил он. И потом добавил, не дождавшись ответа: – То, что случилось с вами, не может случиться с сенатором Соединенных Штатов.

Улица была странно тихой для такого района. Почудилось, что и солнечный свет стал не таким, каким был несколько секунд назад. Блестящие зайчики, которые играли на полированной поверхности «Тойоты», показались Гарри неестественными.

– Многие люди не подозревают, – продолжал незнакомец, – но в течение десятилетий политики освобождали настоящих и будущих членов Конгресса США от подчинения большинству законов, которые они принимают. Например, конфискация имущества. Если копы застукают сенатора, когда он в своем «Кадиллаке» будет торговать кокаином на школьном дворе, его машину нельзя будет у него забрать, как это сделали с вашим домом. – Гарри решил, что он настолько хорошо загипнотизировал себя, что этот человек в черном был просто видением. – Вы можете судить его за торговлю наркотиками и даже признать его виновным, однако коллеги просто отругают его и выведут из состава Конгресса, постаравшись в то же время вообще не допустить суда. Но в любом случае у него не заберут имущество за то, что он торговал наркотиками или совершил еще хоть двести преступлений.

– Кто вы? – спросил Гарри.

Не обращая внимания на вопрос, незнакомец продолжил своим мягким тихим голосом:

– Политики не платят налоги по социальному страхованию. У них имеется свой собственный пенсионный фонд. Им не нужно брать из этого фонда деньги, чтобы финансировать другие программы, как это случается с вашим фондом социального страхования. Их пенсии никогда не пострадают.

Гарри боязливо осмотрелся, нет ли здесь других машин или людей, которые сопровождали этого человека и теперь наблюдают за ними. Хотя незнакомец не казался ему угрожающим, сама ситуация представлялась неприятной и зловещей. Он почувствовал, что рискует попасть в ловушку, цель которой толкнуть его на какое-нибудь неразумное и ненужное заявление, после чего его можно будет арестовать, судить и посадить в тюрьму.

Это был ничем не обоснованный страх. Еще никто не отменял свободу слова. Нигде больше в мире люди не могли так открыто и честно высказывать свое мнение, как в его стране. То, что с ним случилось, видимо, спровоцировало у него приступ паранойи, с которой ему еще предстояло бороться.

Но, думая так, он все равно боялся что-либо сказать.

Незнакомец говорил:

– Они освободили себя от налогов на развитие здравоохранения, но они собираются навязать их вам. И когда-нибудь вам придется ждать долгие месяцы, чтобы удалить желчный пузырь. Но зато их обслужат по первому требованию. Иногда мы разрешаем самым жадным и завистливым людям управлять нами.

Гарри собрался с силами, чтобы заговорить. Но он лишь смог повторить свой вопрос, чуть многословнее:

– Кто вы и что от меня хотите?

– Я только хочу вам сказать то, о чем вам следует подумать до нашей следующей встречи, – ответил ему человек в черном. Потом он отвернулся и захлопнул капот «Тойоты».

Гарри, глядя в его спину, расхрабрился, сошел с тротуара и схватил его за руку:

– Послушайте...

– Мне нужно ехать, – сказал человек. – Мне кажется, что за нами никто не следит. Но всегда есть один шанс на тысячу. При новейшей технологии вы не можете быть уверены на все сто процентов в отсутствии слежки. Пока вы выглядели человеком, который, увидев, что у водителя какие-то сложности с машиной, подошел и предложил свою помощь. Но, если мы останемся здесь и будем продолжать разговор, тот, кто, возможно, за нами наблюдает, может приблизиться к нам и включить направленные микрофоны. – Он подошел к дверце «Тойоты». – Будьте терпеливы, мистер Дескоте. Просто плывите по течению, плывите по волнам и вы все узнаете.

– Какие волны?

Открыв дверцу, загадочный незнакомец улыбнулся в первый раз.

– Ну-у-у, мне кажется... микроволны, волны света, волны будущего.

Он сел в машину, включил мотор и уехал, оставив Гарри в угнетенном состоянии.

Микроволны. Световые волны. Волны будущего.

Какого черта, что случилось?

Гарри Дескоте повернулся вокруг своей оси и внимательно огляделся. Все было на месте. Небо и земля. Дома и деревья. Газоны и тротуары. Солнечный свет и тени. Но в ткань дня вплелись нити тайны, которых раньше не было. Они темнели и переливались.

Гарри пошел дальше. Но теперь он время от времени оглядывался через плечо.

Рой Миро пребывал в империи мормонов. После того как он пообщался с полицией Седар-Сити и заместителями шерифа, на что ушло почти два часа, Рой получил столько «приятных» впечатлений, что ему их хватит до первого июля! Он теперь понимал цену улыбки, вежливости и постоянного дружелюбия. Он пользовался подобными обезоруживающими методами в своей работе. Но полицейские-мормоны явно перестарались. Рою уже не хватало холодного равнодушия полицейских Лос-Анджелеса, жестокого эгоизма полицейских из Лас-Вегаса, даже враждебности и неистовости полиции Нью-Йорка.

Его настроение совсем упало, когда он узнал, что «Страж Земли-3» не работает, и уж совсем разозлило Роя известие о том, что украденный вертолет летит низко над землей и две военные установки, которые пытались за ним следить (они были задействованы, как считали военные, по настоятельной просьбе Агентства по борьбе с наркотиками), потеряли вертолет из вида. И не могли снова его отыскать. Беглецы удрали, и только Бог и парочка захваченных пилотов знали, где они находятся в данный момент.

Рой Миро боялся сообщить обо всем Тому Саммертону.

Через двадцать минут должен был появиться вертолет из Лас-Вегаса, но Рой не знал, что ему теперь с ним делать. Оставить его на парковке этого чертова торгового центра, сидеть в нем и ждать, пока кто-то преподнесет беглецов на тарелочке?

Так можно сидеть здесь до будущего Рождества. И эти проклятые мормоны-полицейские будут таскать Рою кофе и пончики и стараться помочь ему скоротать время.

Ему повезло, и он избавился от ужаса навязанного ему безделья, когда из Колорадо позвонил Гэри Дюваль. Рой снова смог продолжать работу по розыску двух беглецов.

Звонок был по «безопасному» телефону со скрэмблером, находившемуся в разбитом вертолете.

Рой прошел в конец кабины и надел наушники.

– Вас не так легко разыскать, – сказал ему Дюваль.

– У нас возникли осложнения, – мрачно ответил Рой.

– Вы все еще в Колорадо? Мне казалось, что к этому времени вы уже должны быть на пути в Сан-Франциско. Меня заинтересовало дело Акблома. Меня всегда интересовали эти убийцы, которые совершали серии убийств. Дамер, Банди и Эд Гейн, с которым это случилось несколько лет назад. Странные и неприятные вещи. Я стал думать, почему сын убийцы связался с этой женщиной?

– Мы все думаем об этом, – ответил ему Рой.

У Дюваля была такая манера – он выдавал небольшими порциями все, что ему удалось узнать.

– Пока я здесь, я решил пролететь из Денвера в Вэйль и заглянуть на ранчо, где все это происходило. Лететь совсем недалеко. Мы больше времени садились и поднимались.

– Вы все еще там?

– На ранчо? Нет, я только что вернулся оттуда. Но я пока в Вэйле. Вы подождите, я вам сейчас расскажу, что я там узнал.

– Да, мне, наверное, придется подождать.

– А-а-а?

– Жду, – ответил ему Рой.

Дюваль или не обратил внимания на иронию, или просто не почувствовал ее. Он продолжал:

– Я получил две информации, которые заинтересуют вас. Информация номер один: как вы думаете, что случилось с ранчо, когда оттуда забрали все тела и Стивен Акблом был приговорен к пожизненному заключению?

– Там поселились монашки-кармелитки, – ответил Рой.

– Откуда вы это знаете? – спросил его Дюваль. Ему даже в голову не пришло, что Рой попытался сострить. – Там нет никаких монашек. На ранчо живут только двое – Поль и Анита Дресмунд. Они живут там целых пятнадцать лет. Все в Вэйле считают, что это место принадлежит им, а они и не спорят. Им сейчас по пятьдесят пять лет. Но они выглядят и живут как люди, которые могли позволить себе оставить работу в сорок лет – именно так они и говорят, или вообще никогда не работали и проживали наследство. Словом, они идеальная парочка для этого.

– Для чего?

– Чтобы присматривать за этим местом.

– А кто его хозяин?

– Это и есть самая странная вещь.

– Я в этом и не сомневался.

– От Дресмундов требуется играть роль хозяев и держать в тайне, что им платят за то, что они там живут и присматривают за ранчо. Им нравится кататься на лыжах и вообще жить как обеспеченные люди. Им все равно, что у этого места такая репутация. Поэтому они никогда ничего не болтали.

– Но почему они рассказали все вам?

– Ну, вы понимаете, люди иногда более серьезно, чем нужно, реагируют на удостоверения ФБР и на некоторые угрозы, – ответил ему Дюваль. – Еще могу сказать, что до позапрошлого года им платил адвокат из Денвера.

– У вас есть его имя?

– Бентли Лингерхолд. Но мне кажется, что он нам не пригодится. Как я уже сказал, еще полтора года назад чеки Дресмундам приходили из трастового фонда «Мемориальный траст Вэйля», с которым работал этот адвокат. У меня был компьютер, и я связался с «Мамой», она проследила этот фонд. Его уже не существует, но записи о нем сохранились. Он управлялся другим трастом, который все еще существует, – «Активный траст Спенсера Гранта».

– Вот так! Боже мой! – воскликнул Рой.

– Потрясающе, да?

– Значит, ранчо все еще принадлежит сыну?

– Да, и он контролирует дела с помощью других людей и фондов. Полтора года назад право собственности было передано от «Мемориального траста Вэйля», которым владеет сын, в оффшорную корпорацию на острове Гранд-Кайман. Это просто рай в Карибском бассейне, где можно не платить налоги и...

– Да, да, я все знаю. Продолжайте.

– С тех пор Дресмунды получают чеки от какой-то компании под названием «Венишмент интернешнл». С помощью «Мамы» я проник в банк Гранд-Каймана, где у компании имеется счет. Я не смог узнать размер этого счета или что-то по поводу разных действий с ним, но мне удалось выяснить, что «Венишмент» контролируется холдинговой компанией, расположенной в Швейцарии, – «Амелия Эрхарт энтерпрайзес». – Рой заерзал на сиденье. Он жалел, что у него не было с собой ручки и блокнота, чтобы зафиксировать все детали. Дюваль добавил: – Родители матери Спенсера Гранта – Джордж и Этель Порт пятнадцать лет назад организовали «Мемориальный траст Вэйля», через полгода после того, как разразился скандал со Стивеном Акбломом. Они через этот траст могли управлять собственностью, и их имена не упоминались в связи с этим трастом.

– Почему они не продали владение?

– Ничего не знаю. Но годом позже они организовали «Активный траст Спенсера Гранта» для мальчика, своего внука. Это было сделано здесь, в Денвере, через Бентли Лингерхолда, сразу после того, как мальчику официально поменяли имя и фамилию. В то же самое время они обязали траст заниматься делами «Мемориального траста Вэйля». Но «Венишмент интернешнл» начал свою работу только полтора года назад, когда дедушка и бабушка уже давно умерли. Поэтому нужно считать, что сам Спенсер основал этот «Венишмент» и что он большую часть своего состояния вывел из США.

– Все началось примерно в то время, когда он начал стирать свое имя из всех файлов, – заметил Рой. – Теперь скажите мне еще кое-что... когда вы говорили об этих трастах и разных оффшорных компаниях, вы упоминали о больших суммах денег, не так ли?

– Да, они действительно значительные, – подтвердил Дюваль.

– Откуда они взялись? Я хочу сказать, что отец был знаменитым...

– Вы знаете, что с ним случилось после того, как он признал себя виновным?

– Расскажите мне.

– Он был осужден на пожизненное заключение в заведении для ненормальных криминальных личностей. У него не было никакой возможности заслужить прощение и освобождение из-под стражи. Он с этим и не спорил, и не посылал прошение о помиловании. Он был абсолютно спокоен с того момента, как его арестовали. Так же он себя вел и во время суда. Никаких вспышек гнева, никаких сожалений.

– Они не имели смысла. Он понимал, что ему ничего не поможет. Он же не сумасшедший!

– Нет? – Дюваль был поражен услышанным.

– Ну, он не отличался иррациональным поведением, он ничего не болтал, не бушевал, или что-то еще. Он понимал, что ему оттуда не выйти. Он реально воспринимал ситуацию.

– Наверное, вы правы. Ну а родители жены объявили его сына законным владельцем всей собственности Акблома. По просьбе Портов суд сразу же разделил ликвидированную собственность, за исключением ранчо, между мальчиком и семьями жертв, где имелись дети погибших или супруг. Попробуйте угадать, каковы были эти суммы?

– Не берусь, – ответил ему Рой.

Он выглянул в иллюминатор и увидел, что парочка местных полицейских идет вдоль вертолета и внимательно его рассматривает.

Дюваль не обратил никакого внимания на ответ Роя. Он продолжал выдавать новые подробности:

– Так вот, деньги поступили от продажи коллекции картин других художников, которой владел Стивен Акблом. Но большую часть суммы составила прибыль от продажи его собственных работ. Тех самых, которые он никогда не хотел продавать. Всего получилось более двадцати девяти миллионов долларов.

– После уплаты налогов?

– Ну, понимаете, цена на его картины подскочила после этого жуткого скандала. Кажется странным, что кто-то захотел повесить у себя дома работы художника, о котором известно такое. Можно было бы предположить, что их никто не станет покупать. Но на рынке картин царило безумие. Цены на картины были «запредельные»!

Рой вспомнил цветные репродукции работ Акблома, которыми он любовался будучи мальчиком, когда стала известна эта история, и про себя не согласился с Дювалем. Работы Акблома были восхитительными. Если бы Рой был в состоянии купить их, он с удовольствием украсил бы дом дюжиной полотен.

Дюваль сказал:

– Все эти годы цены на его картины росли, хотя уже медленнее, чем раньше. Конечно, семейству стоило бы придержать его работы. Но тем не менее мальчику после выплаты налогов осталось четырнадцать с половиной миллионов. Если только он не транжира, то за все эти годы его состояние значительно увеличилось.

Рой вспомнил домик в Малибу, дешевую мебель и ничем не украшенные стены.

– Нет, он жил весьма скромно.

– Вот как? Ну, вы понимаете, его старик жил не так шикарно, как мог бы себе позволить. Он отказывался строить более вместительный дом. Не желал держать слуг. К ним только приходила горничная, и один человек следил за домом и садом, но оба они покидали дом в пять часов. Акблом говорил, что ему нужна спокойная и простая жизнь, чтобы ему не приходилось расходовать впустую свою творческую энергию, – захохотал Гэри Дюваль. – Он просто не желал, чтобы кто-то находился дома ночью и мог поймать его за играми в подвале флигеля.

Мормон-полицейский снова прошел мимо вертолета, глянув через иллюминатор на Роя. Рой помахал рукой.

И полицейские в ответ тоже помахали ему.

Они махали и улыбались.

Дюваль продолжал:

– Очень странно, что жена не обнаружила все гораздо раньше. Он занимался своим «искусством» целых четыре года, пока она не начала его подозревать.

– Она не была художником.

– Что?

– Она не могла даже вообразить что-то подобное. Если она не обладала даром ясновидения... она не стала бы подозревать его без всяких видимых причин.

– Я что-то вас не понимаю. Это же продолжалось целых четыре года. Бог ты мой!

Эти цифры, решил Рой, были совсем неубедительными. Именно слава сделала Стивена Акблома кандидатом в книгу рекордов еще до того, как все узнали о его тайной жизни. В обществе его уважали, кроме того, сыграл свою роль его статус женатого, семейного человека (как правило, киллеры-маньяки были одинокими). Но, безусловно, главным было то, что он применял свой выдающийся талант мучителя для того, чтобы его жертвы могли достигнуть идеальной красоты.

– Но все же почему, – продолжал Рой, – его сын не отказался от этого дома, флигеля и земли? Ведь с ними было связано так много жутких воспоминаний... Он изменил свое имя. Почему же он не избавился от ранчо?

– Странно, правда?

– Если он этого не сделал, почему это не сделали его дедушка и бабушка? Почему они не продали ранчо, пока были его законными опекунами? Почему они не приняли решение вместо него? Ведь их дочь убили именно здесь... почему же они не расстались с этим владением?

– Значит, что-то такое существует, о чем мы не догадываемся, – заметил Дюваль.

– Что вы хотите сказать?

– Должно существовать какое-то объяснение, какие-то причины. Но все равно в этом есть что-то непонятное и неприятное.

– Эта парочка, которая следит за домом...

– Поль и Анита Дресмунд.

– ...они не сказали, приезжает сюда Грант или нет?

– Нет, не приезжает. Они не видели человека с таким шрамом, как у него.

– Тогда кто же контролирует их?

– До позапрошлого года они видели только двух людей, связанных с «Мемориальным трастом Вэйля». Это был адвокат Лингерхолд или кто-то из его служащих. Они дважды в год приезжали сюда, чтобы проверить, в каком состоянии ранчо и отрабатывают ли Дресмунды свое жалованье. Кроме того, они проверяли, как расходуются деньги, выделенные на ремонт и поддержание в порядке ранчо.

– А что произошло полтора года назад?

– Так как ранчо перешло к «Венишмент интернешнл», сюда вообще больше никто не приезжал, – сказал Дюваль.

– Боже, как же мне хочется узнать, сколько он припрятал в фонде «Амелия Эрхарт Энтерпрайзес». Но мы ничего не сможем узнать от этих швейцарцев.

В последние годы в Швейцарии были обеспокоены тем, что зачастую власти США пытались присвоить швейцарские счета американских граждан. Они предъявляли постановления о конфискации имущества граждан без доказательств криминальной деятельности этих граждан. Швейцария считала подобные законы оружием политического давления. С каждым месяцем здесь все менее охотно шли на сотрудничество в подобных криминальных случаях, тем самым отказавшись от традиционной помощи, незаменимой именно при подобных обстоятельствах.

– Какая еще новость? – спросил Рой.

– А?

– Вы сказали, что у вас имеются две порции новостей, чтобы подкормить меня.

– Да-да, – подтвердил Дюваль. – У меня действительно есть две порции информации для вас.

– Ну что же, – вежливо заметил Рой. – Я голоден, и мне нужны новости, чтобы утолить информационный голод. – Он гордился своим терпением. Он уже справился со всеми испытаниями, на которые его обрекли мормоны. – Почему бы вам не подать мне второе блюдо?

Гэри Дюваль преподнес ему новости и, как и обещал, доставил Рою удовольствие.

Как только Рой перестал разговаривать с Дювалем, он тут же позвонил в офис в Лас-Вегасе и поговорил с Кеном Хукманом.

Тот вскоре заканчивал свою смену.

– Кен, где «Джет-рейнджер»?

– Он прибудет к вам через десять минут.

– Я хочу отослать его назад вместе с большинством людей, которые находятся здесь.

– Вы что, сдаетесь?

– Вы знаете, что радар не может их засечь?

– Да, это так.

– Они исчезли, и мы не сможем больше выследить их. Но у меня есть еще одна подсказка, очень хорошая возможность, и я собираюсь ею воспользоваться. Мне нужен самолет.

– Госс-споди!!

– Не нужно употреблять имя Божье всуе...

– Простите.

– Вы мне можете прислать тот самолет, на котором я летел ночью в пятницу?

– Он у нас и готов вылететь.

– Где-нибудь здесь, недалеко от меня, нет какой-нибудь военной базы, где он сможет приземлиться, чтобы забрать меня?

– Сейчас я проверю, – сказал Хукман.

Рой ждал его ответа.

И, ожидая, он думал о Еве Джаммер. Сегодня вечером его не будет в Лас-Вегасе. Чем же будет заниматься его сладенькая белокурая милочка, чтобы его не забыть? Чтобы он оставался в ее сердце. Она сказала, что это будет что-то необычное. Он решил, что она начнет отрабатывать новые позы, если еще оставались позы, до которых она не додумалась. Может, она испробует новые эротические приборы, массажеры или вибраторы, которыми она еще не пользовалась до сих пор. Ей нужно потренироваться, чтобы поразить Роя. Чтобы когда они через день или два встретятся, он испытал бы такой восторг, от которого весь содрогался бы и не мог перевести дыхания, как это и случалось с ним до сих пор. Когда он пытался себе представить новые эротические приспособления, у него начинала кружиться голова. Во рту у него пересохло, но ему было так хорошо!

Кен Хукман снова заговорил:

– Мы можем посадить самолет прямо здесь, в Седар-Сити.

– Вы в этом уверены?

– Брайан Хэд находится всего лишь в двадцати девяти милях отсюда к востоку.

– Кто?

– Не кто, а что. Это модный лыжный курорт, там множество дорогих особняков, расположенных на склонах горы. Многие богатые люди и корпорации владеют домами в Брайан Хэд. Все прилетают в Седар-Сити и потом едут оттуда в Брайан Хэд. Конечно, тамошний аэропорт – это всего лишь поле, на которое можно посадить самолет. Никаких баров, магазинчиков или газетных киосков, никаких багажных отделений, но сесть там можно.

– Экипаж к полету готов?

– Конечно. К часу дня они уже будут у вас.

– Прекрасно. Я попрошу, чтобы кто-то из этих улыбчивых жандармов отвез меня в аэропорт.

– Кого попросите?

– Одного из этих воспитанных констеблей, – ответил ему Рой. К нему снова возвратилось хорошее настроение.

– Я не уверен, что правильно понимаю вас из-за этого скрэмблера.

– Один из мормоновских маршалов...

Кен или понял его, или решил не выслушивать болтовню Роя и сказал:

– Им нужно заранее составить план полета. Куда вы двинетесь из Седар-Сити?

– В Денвер, – ответил ему Рой.

Элли часа два вздремнула, сидя в хвостовой части вертолета. Находясь в бегах четырнадцать месяцев, она научилась спать тогда, когда представлялась возможность, и отбрасывать на время сомнения и опасения.

Когда она проснулась и еще продолжала зевать и потягиваться, появился Спенсер, надолго застрявший у пилотов. Он сел напротив нее.

Рокки свернулся в проходе у его ног. Спенсер сказал Элли:

– Я хочу сообщить вам хорошие новости. Парни говорят, что эта сбивалка для яиц была изготовлена по спецзаказу. У этой малышки моторы выдерживают дополнительную нагрузку. Поэтому мы несем с собой запас горючего. Эта машина работает более четко, чем обычная модель вертолета. Еще они сказали, что могут доставить нас через границу к Гранд-Джанкшену, и горючее еще останется. Если, конечно, мы захотим лететь так далеко.

– Чем дальше, тем лучше, но не в Гранд-Джанкшен, – сказала Элли. – Нам не стоит попадаться на глаза любопытным. И главное, чтобы мы могли там раздобыть машину.

– Нам еще лететь до Гранд-Джанкшена достаточно долго. Мы там будем примерно минут за тридцать до наступления сумерек. А сейчас еще десять минут третьего. Но по времени в горной зоне – сейчас уже три часа. У нас есть возможность изучить карту и выбрать место для посадки.

Элли кивнула на сумку, лежавшую перед ней на сиденье:

– Послушайте, что касается ваших пятидесяти тысяч долларов...

Спенсер поспешил прервать ее:

– Я был поражен, что вы их нашли, вот и все. Вы имели полное право посмотреть мой багаж, когда нашли меня в пустыне. Вы же не знали, почему я пытаюсь вас отыскать. Я могу предположить, что вы до сих пор полностью не понимаете этого.

– Вы всегда носите с собой такую «мелочь»?

– Я начал это делать полтора года назад, – сказал он. – Я стал копить наличные деньги и золотые монеты в сейфах в Калифорнии, Неваде, Аризоне. В разных городах я открыл счета под вымышленными именами и под разными номерами карточек социального страхования. Все остальное я постарался вывезти из страны.

– Почему?

– Потому что так я могу быстро реагировать на все изменения в стране.

– Вы что, думали, что вам придется скрываться таким образом?

– Нет, мне просто не нравилось то, что происходило в отделе по компьютерным преступлениям. Меня научили работать с компьютерами и объяснили все о свободах. Но на самом деле они старались, насколько возможно, ограничить все свободы.

Элли принялась его расспрашивать:

– Мне казалось, что основная идея состояла в том, чтобы не позволить криминальным типам воровать с помощью компьютеров и портить банки данных в сберегательных банках и во всех прочих.

– Да, я всецело поддерживаю подобный контроль. Но они хотели контролировать абсолютно всех... они все время нарушают свободу личности, постоянно копаются тайно и в открытую в банках данных. Этим занимаются все, начиная с налоговой инспекции и до иммиграционных служб. Даже земельное управление. И все старались подкормить наше управление. Меня просто тошнило от этого.

– Вы видите, как приходит новый мир...

– ...как сбежавший грузовой поезд...

– ...и вам это не нравится...

– ...я действительно не желал принимать в этом участия.

– Вы себя считаете панком от кибернетики или просто желали быть вне закона?

– Нет. Я просто хотел выжить.

– И поэтому постарались не фигурировать во всех официальных файлах? Это что-то вроде страховки, так?

Выражение его лица не изменилось, но лицо потемнело. И показалось ей измученным. Это было естественно после перенесенного им за последние дни. Но сейчас вдруг у него глубоко запали глаза, он согнулся и сразу постарел.

Помолчав, заговорил:

– Ну, сначала я просто готовился убраться отсюда. – Он вздохнул и провел рукой по лицу. – Все это, наверное, странно звучит. Однако поменять имя Майкла Акблома на Спенсера Гранта казалось мне недостаточным. Я уехал из Колорадо и начал новую жизнь... все равно мне чего-то не хватало. Я не мог забыть, кто я был на самом деле... чьим сыном я был. Я решил вообще уничтожать себя медленно, старательно, методично, пока невозможно будет определить, что я вообще существовал, под любым именем. То, что я узнал о компьютерах, подарило мне такую возможность.

– А потом? Когда вы уничтожили все следы своего существования?

– Вот этого я как раз и не решил. Что потом? Что дальше? Вообще убрать себя из жизни? Совершить самоубийство?

– Это не для вас.

Элли почувствовала, как ей стало плохо при одной мысли об этом.

– Да, вы правы – это не для меня, – согласился он. – Мне никогда не хотелось сунуть в рот дуло пистолета или сделать что-то подобное. Кроме того, у меня есть обязательства перед Рокки: мне нужно быть рядом с ним и заботиться о нем.

Собака лежала в проходе. Услышав свое имя, она подняла голову и забила хвостом по полу.

– Спустя некоторое время, – продолжал Спенсер, – хотя я еще не знал, как это сделать, я решил, что мне действительно лучше исчезнуть, стать невидимкой. Как вы говорите, наверное, потому, что грядет новый мир. Новый, смелый мир с высокими технологиями, с их благами и отрицательными чертами, с их проклятием.

– Почему вы частично оставили свои файлы о военной службе и еще некоторые полицейские файлы? Вы же могли полностью их стереть очень давно.

Он улыбнулся.

– Возможно, я посчитал себя слишком умным. Я решил просто поменять в этих файлах мой адрес, изменить кое-какие детали, чтобы файлы не могли никому пригодиться. Но, оставляя их, я всегда мог вернуться к ним и проверить, не ищет ли меня кто-то.

– Вы что, поставили там ловушки?

– Да, в некотором роде. Я поместил в эти компьютеры некие маленькие программы. Засунул их очень глубоко и аккуратно. Каждый раз, когда кто-то полезет в мои файлы без особого пароля, который я вложил в эти программы, система добавит небольшую звездочку в конце последнего предложения файла. Я собирался проверять их раз или два в неделю, и, увидев такие звездочки, я бы понял, что кто-то интересуется мной... Ну и, стало быть, пришло время уезжать из дома в Малибу и двигаться как можно дальше оттуда.

– Куда двигаться?

– Куда угодно. Просто двигаться, не прекращая.

– Но это сумасшествие, – заметила Элли.

– Да, наверное, это паранойя. – Она тихо засмеялась, Спенсер присоединился к ней. Потом сказал: – К тому времени, когда я оставил работу в полиции, я уже понимал, судя по тому, как менялся мир, что за каждым из нас будет кто-то следить. И это произойдет достаточно быстро. И поэтому большинству захочется, чтобы их было сложно найти.

Элли посмотрела на часы.

– Может, нам стоит сориентироваться по карте?

– У них в кабине есть карты.

Элли смотрела, как Спенсер шел в кабину пилота. У него были опущены плечи, он выглядел усталым. Казалось, что ему трудно ходить после всех дней, проведенных без движения.

Неожиданно Элли с ужасом подумала, что Спенсер Грант не сумеет преодолеть все, что им предстоит, что он каким-то образом может весьма скоро погибнуть. Это не было предчувствием, но ей стало неприятно.

Ей стало просто плохо от одной мысли, что она может его потерять. Элли поняла, что он гораздо дороже ей, чем она признавалась себе.

Вернувшись с картой, Спенсер спросил:

– Что случилось?

– Ничего. Почему вы спрашиваете?

– У вас такой вид, как будто вы встретились с привидением.

– Просто устала, – солгала она ему. – И еще я хочу есть.

– Это можно устроить.

Он сел в кресло напротив Элли и вынул из карманов своей подбитой мехом куртки четыре шоколадных батончика.

– Откуда они у вас?

– У парней есть целая упаковка, и они поделились с нами. Кстати, они неплохие парни.

– Ну да, особенно под дулом пистолета.

– Именно тогда, – согласился с ней Спенсер.

Рокки сел и поднял свое здоровое ухо, уловив аромат батончика.

– Это нам, – твердо заявил Спенсер. – Когда мы приземлимся, то где-нибудь купим тебе настоящую пищу, что-нибудь более полезное, чем сладости. – Пес облизнулся. – Послушай, парень, – сказал Спенсер. – Я не останавливался в супермаркете и не хватал дармовую «Пурину». Это ты ее там лопал. Мне необходимо съесть этот батончик, или я просто упаду от голода. Теперь ты ляжешь и перестанешь выпрашивать у нас сладости. Ясно?

Рокки зевнул, равнодушно огляделся вокруг и снова растянулся на полу.

– Вы так хорошо понимаете друг друга, – сказала Элли.

– Угу, мы – два сиамских близнеца, нас просто разделили после рождения. Конечно, трудно поверить – ему пришлось подвергнуться множеству пластических операций.

Элли не могла отвести глаз от его лица. Она видела на нем не только усталость. На нем лежала печать смерти.

Спенсер опять поинтересовался, в чем дело. Он не только читал ее мысли, но и ощущал ее эмоции. Ей было труднее что-то скрывать от него.

– Спасибо за батончик.

– Если бы мог поменять его на хороший кусок бифштекса!

Грант развернул карту. Они расстелили ее между креслами и начали изучать район Гранд-Джанкшена, штат Колорадо.

Элли пару раз украдкой взглядывала на него, и каждый раз ее сердце начинало сильнее биться от страха. Она видела очертания черепа у него под кожей. Это было обещание могилы, которое обычно так хорошо скрывается под маской жизни.

Она чувствовала себя глупой и суеверной, как слабый ребенок. Видимо, существовало и другое объяснение приметам, предсказаниям и видениям возможной трагедии. Наверное, после того Дня Благодарения, когда у нее отняли Дэнни и родителей, страх станет мучить ее каждый раз, когда кто-то перестанет просто нравиться ей и она поймет, что любит его.

Рой приземлился в международном аэропорту Степлтон в Денвере после двадцати пяти минут полета. Местный офис Агентства предоставил ему для работы двух агентов. Рой попросил об этом во время полета по «чистому» телефону. Оба агента – Берт Ринк и Оливер Фордайс – ждали его на парковке. Им было лет по тридцать. Оба высокие, в черных пальто, темно-синих костюмах. Темные галстуки, белые рубашки и черные ботинки на резиновой подошве. Все именно так, как просил Рой.

Ринк и Фордайс привезли новую одежду для Роя. Она была точной копией их собственной. Рой побрился и привел себя в порядок во время полета, и ему осталось лишь надеть свежее белье и костюм, прежде чем пересесть из самолета в черный «Крайслер» – длинный-длинный лимузин, который ожидал его у трапа.

День был жутко холодным. Казалось, что замерзали даже кости. Небо было чище арктического моря и глубже, чем само время. Сосульки свисали с крыш служебных зданий. Снежные сугробы обозначали границу взлетной полосы. Степлтон находился в северо-восточной части города. А с доктором Сабриной Пальма они должны были встретиться в юго-восточном районе. Рой мог бы настоять на полицейском сопровождении под тем или иным предлогом, но ему не хотелось привлекать к себе излишнее внимание.

– Время встречи половина пятого, – сказал Фордайс, когда они с Ринком уселись на заднее сиденье лимузина, глядя в затылок Рою, сидевшему впереди. – Мы спокойно прибудем туда вовремя.

Водителю приказали ехать быстро. Они так рванули от трапа самолета, как будто у них действительно было полицейское сопровождение.

Ринк передал белый конверт Рою:

– Здесь все документы, которые вы затребовали.

– У вас с собой ваши удостоверения секретной службы? – спросил их Рой.

Из внутренних карманов Ринк и Фордайс вытащили бумажники и быстро показали голографические удостоверения с фотографиями и подлинные значки секретной службы. Ринк назывался Сидни Юджин Таркентон, а Фордайс стал Лоуренсом Альбертом Олмейером.

Рой достал свой бумажник. Его удостоверение лежало среди документов в белом конверте. Он сегодня был Дж. Роберт Коттер.

– Мы не должны забывать эти имена и будем называть друг друга только так, как указано в удостоверениях, – сказал Рой. – Я уверен, что вам не придется много говорить, а может, вообще будет лучше помолчать. Говорить стану я. Вы мне требуетесь, чтобы все выглядело совершенно правдиво. Вы войдете в офис доктора Пальма вслед за мной и встанете справа и слева от двери. Ноги раздвинуть примерно на восемнадцать дюймов. Руки опустить вниз перед собою. Одна рука сжимает другую. Когда я вас представлю, вы кивнете головой и скажете: «Доктор» или «Приятно познакомиться». Не забывайте кивнуть головой. Все должно быть очень серьезно и безо всякого выражения, как гвардейцы у Букингемского дворца. Смотреть вперед. Не суетиться. Если вам предложат сесть, вы вежливо ответите: «Благодарю вас, доктор, нет». Я понимаю, что все это выглядит весьма глупо, но именно так люди представляют себе секретную службу. Они судят по героям кинофильмов, поэтому если она увидит в вас обыкновенных людей, это ей покажется странным и фальшивым. Вы все поняли, Сидни?

– Да, сэр.

– Все ясно, Лоуренс?

– Я предпочитаю, чтобы меня называли Ларри, – сказал Оливер Фордайс.

– Все ясно, Ларри?

– Да, сэр.

– Хорошо.

Рой вытащил остальные документы из конверта, внимательно прочитал их и остался доволен.

Он собирался рисковать так, как никогда еще не рисковал в своей жизни, но был удивительно спокоен. Рой не дал задания агентам искать беглецов в Солт-Лейк-Сити или где-то еще к северу от Седар-Сити. Он считал, что их старт в данном направлении был тактической уловкой. Они сразу же поменяли направление после того, как вышли из поля досягаемости радаров. Он не думал, что они могут лететь на запад, обратно в Неваду. В этом штате им было бы трудно скрыться. Итак, оставались юг и восток. Получив две порции информации от Гэри Дюваля, Рой снова проанализировал все, что знал о Спенсере Гранте. Он решил, что, пожалуй, предвидит, куда отправится этот человек, и если им повезет, то он будет не один, а с женщиной. Они двинутся на северо-восток. Более того, Рой даже смог сказать, куда в конце концов прибудет Грант. Он это сделал так уверенно, словно рассчитывал траекторию пули, выпущенной из ружья. Рой был спокоен не только потому, что верил в свои способности к дедукции. Нет, в данном случае судьба шагала с ним в ногу.

– Я хочу знать, тот отряд, о котором я просил раньше, уже следует в Вэйль? – спросил агентов Рой.

– Двенадцать человек, – ответил ему Фордайс.

Глядя на часы, Рой сказал:

– Они именно сейчас должны встретиться с Дювалем.

В течение шестнадцати лет Майкл Акблом, а ныне Спенсер Грант боролся с желанием вернуться на ранчо. Он сдерживал и подавлял в себе это желание. Он не поддавался желанию, которое как магнит тянуло его к этому месту. Но, сознательно или нет, он всегда знал, что должен приехать туда рано или поздно. Иначе он давно бы продал это ранчо, чтобы полностью покончить с прежними воспоминаниями. Он так не хотел их ворошить. Недаром он сменил свое имя. Он не продавал собственность по той же причине, по которой не сделал себе пластическую операцию и не избавился от шрама.

Он себя наказывает шрамом, так сказал доктор Монделло в своем белом-пребелом офисе в Беверли-Хиллз. Он напоминает себе о чем-то, что он желал бы забыть, но чувствует, что не имеет права это сделать.

Пока Грант спокойно жил в Калифорнии, он мог противостоять зову этого «полигона смерти» в Колорадо.

Но сейчас он спасал свою жизнь и испытывал ужасный стресс. Кроме того, он находился сравнительно недалеко от своего дома. Поэтому призывы сирен прошлого... О, с ними было так трудно бороться! Рой мог побиться об заклад, что сын убийцы-художника вернется на место, где было пролито столько крови, где его настиг тот кошмар.

У Спенсера Гранта еще не были закончены все дела на ранчо недалеко от Вэйля. Только два человека в мире знали, в чем же там было дело.

За сильно затемненными окнами мчащегося лимузина, в сгущавшемся сумраке короткого зимнего дня город Денвер казался задымленным и размытым, как древние руины, покрытые плющом и заросшие мхом.

«Джет-рейнджер» приземлился западнее Гранд-Джанкшена между нагромождениями красных камней и низкими холмами, где росли сосны и кустарники. Здесь располагался национальный заповедник Колорадо. Все было покрыто сухим снегом, который взметнулся кристаллическим облаком от ветра, поднятого винтом.

В сотне футов от места приземления темно-зеленая стена деревьев служила декорацией, на фоне которой выделялся силуэт белого «Форда-Бронко». Человек в зеленом лыжном костюме стоял у открытой задней дверцы машины и наблюдал за вертолетом.

Спенсер оставался с пилотами, пока Элли пошла поговорить с водителем машины.

Мотор «Джет-рейнджера» затих, лопасти винта перестали вращаться, и в этой долине, окаймленной деревьями и скалами, стало тихо, как в пустой церкви... Элли слышала только хруст снега под своими ногами, ступавшими по мерзлой земле.

Когда она подошла ближе к «Бронко», то увидела фотокамеру, укрепленную на треноге. В машине она заметила разные фотопринадлежности.

Фотограф был с бородой и очень рассерженный. Из его ноздрей струился пар, казалось, еще немного, и он взорвется.

– Вы испортили мой снимок. Этот нетронутый снег, покрывавший яркие островерхие скалы. Такой контраст, такое напряжение. И теперь все пропало.

Элли оглянулась на нагромождение скал за вертолетом. Они по-прежнему были ярко-огненными – светящийся красный свет в лучах солнца – и по-прежнему островерхими. Но что касалось снега, он уже не был девственно чистым и нетронутым.

– Простите.

– Из ваших извинений шубу не сошьешь, – резко ответил он. Она посмотрела на снег возле «Бронко» и увидела там только отпечатки следов фотографа. Видимо, он был один. – Какого черта, что вы здесь делаете? – продолжал он нападать на Элли. – Здесь существуют ограничения на шум. И уж, конечно, нельзя тарахтеть вертолетом, – наскакивал фотограф. – Здесь находится заповедник.

– Тогда вам придется нам кое в чем помочь и тем самым сохранить себе жизнь, – сказала Элли, вытаскивая пистолет из кармана кожаной куртки.

В «Джет-рейнджере», передав Элли свой «узи», Спенсер срезал обивку с кресел. Длинными кожаными полосками он связал руки всем трем мужчинам и привязал их к ручкам пассажирских кресел, в которые усадил их.

– Я не стану вставлять вам кляп в рот, – сказал он им. – Здесь все равно никто не услышит, как вы кричите.

– Мы здесь просто замерзнем, – возразил ему пилот.

– Через полчаса вам удастся освободить руки. Еще полчаса или минут сорок понадобится, чтобы дойти до шоссе. Мы пролетали над ним. За это время вы не замерзнете.

Элли добавила:

– Можете быть уверены, приехав в город, мы позвоним в полицию и сообщим им, где вы находитесь.

Наступили сумерки. Начали появляться звезды на темном пурпуре неба.

Спенсер вел машину, а Рокки дышал в ухо Элли, сидя позади нее. Они без труда нашли выезд на шоссе по следам машины фотографа, приехавшего в это красивое и живописное место утром.

– Почему вы им сказали, что мы позвоним в полицию? – спросил ее Спенсер.

– Вы что, хотите, чтобы они замерзли?

– Мне кажется, что этого не случится.

– Все равно не хочется рисковать.

– Да, но в наше время надо быть осторожней. Возможно, каждый звонок принимается в полиции по линии, связанной именно с данным автоматом. Это совсем не то, что вы набираете 911 – телефон спасения. В маленьком городке типа Гранд-Джанкшена невелика преступность, и деньги из бюджета города они могут потратить на всякие новые системы связи с соответствующими сигналами и свистками. Вы им звоните, и они точно знают, откуда вы звоните. Адрес появляется на экране перед оператором в полиции. И тогда они будут знать, в каком направлении мы отправились и по какой дороге.

– Я поняла, но мы им усложним работу, – сказала Элли и объяснила Спенсеру, что она придумала.

– Мне это нравится, – согласился он.

Тюрьма «Рокки Маунтин» для сумасшедших преступников была построена во времена «великой депрессии» под наблюдением и по рабочим проектам администрации. Она выглядела прочной и неприступной, как скала. В широком приземистом здании маленькие окна в глубине толстых стен были забраны решетками даже в административном крыле. Стены облицованы серым гранитом. Гранит более темного цвета был использован для окантовки окон, дверей и карнизов. Крыша из черного шифера.

Рой Миро почувствовал, что само здание производит мрачное и неприятное впечатление благодаря цвету и пропорциям. Без преувеличения можно было сказать, что здание, стоявшее на холме, давило на окружающий ландшафт, словно живое существо. В сумерках окна тюрьмы отражали от крутых склонов скал и испускали неприятный желтый свет. Он будто исходил из темниц какого-то демона, жившего в глубине гор.

Рой и его команда подъехали к тюрьме в лимузине, постояли перед ней и потом двинулись по коридорам к офису доктора Пальма. Рою стало жаль бедные заблудшие души, которых заперли в этой куче камней. Ему также было жаль и надзирателей, которые по долгу службы должны были проводить много времени в таких ужасных условиях. Если бы все зависело только от него, он бы тщательно заклеил окна и вентиляцию всех помещений, где были поднадзорные и их надзиратели, и спас бы их от страданий с помощью приятного, но губительного газа.

Офис и приемная доктора Сабрины Пальма были чудесно обставлены и так контрастировали с обликом здания, словно находились совершенно в ином прекрасном месте – в каком-нибудь пентхаусе Нью-Йорка или в роскошном особняке в Палм-Бич. Казалось также, что доктор и жила не только в другом месте, но и в другое время, нежели вся тюрьма, для которой будто не кончались тридцатые годы. Диваны и кресла в ее офисе были «от Дж. Роберта Скотта», обитые шелком золотистого и платинового цвета. Столы и зеркала также были «от Дж. Роберта Скотта». Изготовленные из редких пород дерева, они сохраняли его текстуру. На них не было никакого лака, просто хорошая полировка. Лежал толстый бежевый, с таким же рисунком, ковер «от Эдварда Филцса». В центре офиса стоял массивный стол «Монтеверде энд Янг». Он был сделан в виде полукруга и стоил, наверное, сорок тысяч долларов.

Рой никогда не оказывался в более роскошном офисе. Это был оазис вкуса и богатства. Ему не приходилось сталкиваться с подобным даже в офисах высших чиновников в Вашингтоне. Он сразу понял, с кем имеет дело. И еще он понял, что у него в руках надежное оружие, которым он воспользуется без всяких колебаний, если только доктор Пальма посмеет противодействовать ему.

Сабрина Пальма возглавляла медперсонал тюрьмы. Поскольку заведение объединяло тюрьму и больницу, ее должность соответствовала должности надсмотрщика в обычном корректирующем учреждении. Доктор оказалась такой же необычной, как и ее офис.

Черные, как вороново крыло, волосы. Зеленые глаза. Кожа белая, бледная и гладкая, как остуженное молоко. Около сорока лет, высокая, тонкая, с приличной фигурой. На ней были черный трикотажный костюм и белая шелковая блузка.

После того как Рой представился ей, он также познакомил ее с агентом Олмейером...

– Рад познакомиться с вами, доктор.

...и агентом Таркентоном.

– Доктор.

Она предложила им сесть.

– Благодарю вас, доктор, – сказал Олмейер и встал справа от двери, соединявшей офис и приемную.

– Благодарю вас, доктор, – ответил ей Таркентон и встал слева у той же самой двери.

Рой подошел к одному из трех великолепных кресел перед столом доктора Пальма. Сама доктор села на роскошный кожаный трон у не менее роскошного стола.

В рассеянном янтарном свете ее бледная кожа словно озарялась внутренним пламенем.

– Я здесь нахожусь по весьма важному делу, – заявил ей Рой самым вежливым тоном, на какой только был способен. – Нам кажется, нет, мы просто уверены, что сын одного из содержащихся здесь заключенных следит за президентом Соединенных Штатов Америки и собирается его убить.

Когда она узнала имена предполагаемого убийцы и его отца, Сабрина Пальма подняла вверх брови. Проверив документы, которые Рой достал из белого конверта, и услышав, что требуется от нее, она извинилась и вышла в приемную, чтобы сделать несколько важных и неотложных звонков.

Рой ждал ее возвращения.

За тремя узкими окнами была ночь и сияли огни Денвера.

Рой посмотрел на часы. Сейчас с другой стороны гор в наступившей темноте Дюваль и его команда из двенадцати человек уже должны были тихо и незаметно устроиться в засаде. Следовало быть готовыми на тот случай, если путешественники прибудут раньше, чем их ждали.

Черная накидка ночи совсем скрыла лицо сумерек к тому времени, когда Элли и Спенсер достигли Гранд-Джанкшена.

В городе с населением тридцать пять тысяч человек вполне можно было заблудиться. Но Элли осветила фонариком карту, которую она взяла из вертолета, и смогла найти самую короткую дорогу.

Проехав почти через весь город, они остановились, чтобы сменить машину. Стоянка машин была расположена рядом с кинотеатром. На большой площадке было полно машин, но людей они не заметили.

Когда Спенсер открыл дверцу «Бронко» и впустил холодный воздух, Элли попросила его, чтобы он выбрал «Эксплорер» или джип.

– Что-нибудь в этом роде, они более удобны.

– Воришки не могут выбирать, – сказал Спенсер.

– Им приходится это делать. – Спенсер пошел на парковку, Элли последовала за ним. – Эй, если вы не выбираете, тогда вы не вор, а сборщик мусора!

Элли ходила по проходу, наблюдая, а Спенсер переходил от одной машины к другой и нахально пытался открыть двери.

Каждый раз, когда ему это удавалось, он наклонялся и заглядывал внутрь, проверяя, нет ли ключей зажигания под козырьком от солнца или под водительским сиденьем.

Глядя на хозяина из бокового окна «Бронко», Рокки расстроенно скулил.

– Да, это опасно, – сказала Элли. – Я не могу лгать собаке. Но это не так опасно, как въехать в супермаркет через стеклянную витрину, когда за тобой следит из вертолета целая банда. И тебе следует помнить об этом.

Четырнадцатая машина, которую проверил Спенсер, оказалась большим черным пикапом «Шевроле» с передними и задними сиденьями. Он влез в пикап, закрыл дверь, завел мотор и, дав задний ход, выехал с парковки.

Элли поставила «Бронко» на то место, которое освободил Спенсер. Им понадобилось только пятнадцать секунд, чтобы переместить оружие, сумку и собаку в пикап. После этого они снова тронулись в путь.

На восточной окраине города они начали искать модернизированный мотель. В комнатах старых зданий компьютеры работали плохо.

Они остановились у мотеля, который выглядел так, словно перед входом только что перерезали ленточку. Элли оставила Спенсера и Рокки в пикапе, а сама пошла узнать у клерка, сможет ли она воспользоваться модемом в их комнатах.

– Мне нужно будет связаться с моим офисом в Кливленде утром, – объяснила она ему.

Оказалось, что пользоваться компьютером можно было во всех комнатах. Элли в первый раз воспользовалась удостоверением на имя Бесс Беер, оформила двойной номер с огромной кроватью и сразу же расплатилась наличными.

– Когда мы снова сможем ехать? – спросил ее Спенсер у входа в номер.

– Самое большее минут через сорок пять, но возможно, и через полчаса, – обещала ему Элли.

– Мы далеко уехали оттуда, где взяли пикап, но, мне кажется, нам не следует задерживаться здесь слишком долго.

– Я совершенно согласна.

Элли невольно обратила внимание на оформление номера, хотя ей было совсем не до этого. Она достала портативный компьютер Спенсера из сумки и, поставив на стол рядом со всевозможными вазочками, начала готовить его к работе. Но все равно глаз отметил синий в черную крапинку ковер, синие в желтую полоску занавески, покрывало на кровати с сине-зелеными клетками. Обои на стенах синие с серебряными и золотыми изображениями каких-то амеб. Все вместе было похоже на армейский камуфляж на чужой планете.

– Пока вы заняты компьютером, – сказал Спенсер, – я отведу Рокки по его делам, иначе он просто лопнет.

– По нему этого не скажешь.

– Он всегда стесняется этой процедуры. – В дверях Спенсер повернулся к Элли и сказал: – Я видел через улицу закусочные. Дойду туда и куплю нам бургеры и еще что-нибудь. Правда, я не знаю, насколько вам понравится эта пища.

– Вы просто купите всего побольше, – ответила ему Элли.

Когда Спенсер с собакой ушел, Элли подсоединилась к центральному компьютеру телефонной системы. Она уже давно влезала в эту систему и здорово там покопалась. Через ответвления телефонной системы по всей стране она раньше могла аккуратно пробираться в компьютеры некоторых региональных телефонных компаний, но она никогда прежде не проникала в систему Колорадо. Для компьютерного «разбойника», так же как для пианиста или члена олимпийской команды по гимнастике, самое главное – тренировки. Они составляют основу успеха. А Элли постоянно совершенствовала свое мастерство.

Когда через двадцать пять минут возвратились Спенсер и Рокки, Элли уже глубоко залезла в региональную систему, она быстро пролистала длинный список телефонов с указанными рядом адресами. Элли выбрала телефон на станции техобслуживания в Монтрозе, штат Колорадо, расположенной в шестидесяти шести милях к югу от Гранд-Джанкшена.

Через главную систему в региональной телефонной компании Элли смогла позвонить в полицию Гранд-Джанкшена. Ее звонок шел из их комнаты в мотеле через платный телефон в Монтрозе. Элли звонила по дежурному номеру для срочной помощи. Соответственно на экране оператора появлялся адрес этого платного телефона.

– Полиция Гранд-Джанкшена.

Элли начала сразу, безо всякого вступления.

– Мы увели вертолет «Белл джет-рейнджер» из Седар-Сити, штат Юта. Это было еще утром... – Когда дежурный оператор попытался прервать ее, чтобы задать уточняющие вопросы, Элли закричала: – Замолчите, замолчите! Я все скажу вам только один раз. Вам лучше все сразу запомнить или могут погибнуть люди! – Она улыбнулась Спенсеру, открывавшему пакеты, которые источали приятнейшие запахи. Он орудовал на маленьком столике. – Вертолет сейчас находится в национальном заповеднике Колорадо. Там остался экипаж. Они не ранены, но связаны. Если им придется провести там всю ночь, они замерзнут. Я сейчас один раз опишу вам, где находится вертолет. Вам лучше ничего не перепутать, если вы хотите спасти им жизнь.

Элли все подробно и четко объяснила и отключилась. Две вещи были сделаны. Трех человек в вертолете скоро найдут. А полиция Гранд-Джанкшена получила адрес телефонной будки в Монтрозе, в шестидесяти шести милях к югу отсюда. У полиции будет повод думать, что Элли и Спенсер поехали или на восток по федеральному шоссе номер пятьдесят в сторону Пуэбло или продолжали путь на юг по федеральному шоссе номер пятьсот пятьдесят в сторону Дюранго. У этих основных шоссе было множество ответвлений. Поэтому розыскные отряды Агентства могли быть полностью заняты. А Элли, Спенсер и мистер Рокки-собака поедут в Денвер по шоссе номер семьдесят.

Доктор Сабрина Пальма оказалась не такой простой женщиной. Впрочем, Роя это не удивляло. До прибытия в тюрьму он ожидал, что все пройдет не так гладко.

Могли быть выдвинуты возражения, обоснованные медицинскими, политическими принципами и принципами безопасности. Но как только он увидел ее и ее офис, он сразу понял, что самое главное для нее – это соображения финансового плана. Они будут ему мешать, а не этические соображения, которые выдвинет доктор Пальма.

Сабрина Пальма резко заявила:

– Я не могу себе представить никакие обстоятельства, угрожающие жизни президента и требующие одновременно, чтобы Стивен Акблом покинул это заведение. – Хотя она вернулась к своему роскошному креслу, но уже не сидела в нем так расслабленно. Присев на край кресла, она наклонилась вперед и положила руки на полукруглый стол. Ее ухоженные руки то сжимались в кулаки и замирали на блокноте, то нервно перебирали изящные фигурки животных и ярких рыбок, изготовленных из хрусталя «Лалик». Они тоже стояли у нее на столе. – Он является очень опасной личностью, высокомерный и абсолютно эгоистичный человек. Он никогда не станет с вами сотрудничать, даже чтобы помочь сыну или помочь вам в его поисках. Я вообще не могу себе представить, каким образом он может быть вам полезен.

Рой все еще старался быть с ней предельно вежливым:

– Доктор Пальма, при всем моем уважении к вам, вы не можете себе представить и вам не станут объяснять, каким образом Стивен Акблом может помочь нам в нашей работе. И каким образом мы сможем получить от него помощь и сотрудничество. Речь идет о неотложных мерах национальной безопасности. Я не имею права сообщать вам какие-либо детали, даже если очень хотел бы это сделать.

– Мистер Коттер, этот человек опасен.

– Да, я представляю себе это.

– Вы меня не понимаете...

Рой вежливо перебил ее, указав на один из документов, лежавших на ее столе:

– Вы прочитали постановление суда. Оно подписано судьей высшего суда Колорадо. Оно передает Стивена Акблома на мое временное попечение.

– Да, но...

– Мне кажется, что, когда вы вышли из комнаты, чтобы позвонить, вы сразу же проверили подпись судьи, не так ли?

– Да, но в данном случае все в порядке. Он все еще находится на своем посту, и он лично все подтвердил мне.

Это действительно была настоящая подпись. Этот судья получал деньги от Агентства за сотрудничество с ним.

Но Сабрину Пальма это не удовлетворило.

– Ваш судья ничего не знает о подобном зле! У него нет никакого опыта общения с этим человеком.

Показав на другой документ на столе, Рой сказал:

– Могу ли я быть уверенным, что вы также проверили идентичность письма от моего босса, министра финансов? Вы звонили в Вашингтон?

– Я с ним не разговаривала. Конечно, нет.

– Он весьма занятой человек. Но у него есть заместители...

– Да, – неохотно подтвердила доктор. – Я говорила с одним из его заместителей. Он подтвердил эту просьбу.

Подпись министра финансов была подделана. Его заместитель, один из великого множества, симпатизировал идеям и работе Агентства. Он, видимо, все еще находился в кабинете министра после того, как давно закончился рабочий день. Ему следовало реагировать на нежелательные звонки, которые могли поступать по одному из засекреченных телефонов, который Рой сообщил Сабрине Пальма. Вдруг она пожелает позвонить туда еще раз.

Показав на третий документ у нее на столе, Рой продолжал:

– Теперь по поводу запроса от первого заместителя генерального прокурора. Вы ему звонили?

– Да, я ему звонила.

– Я так понимаю, что вы действительно знакомы с мистером Саммертоном, я прав?

– Да, мы встречались на конференции, посвященной обращению в суд по поводу психического заболевания подсудимого и ответных действий системы суда на подобные обращения. Это было примерно шесть месяцев назад.

– Я уверен, что мистер Саммертон был весьма убедителен.

– Конечно. Послушайте, мистер Коттер, я позвоню в офис губернатора, и мы можем подождать, пока...

– Простите, но боюсь, что у нас нет времени для этого. Я уже заявлял вам, что на карту поставлена жизнь президента.

– Этот заключенный является чрезвычайно...

– Доктор Пальма, – сказал Рой. В его голосе появились стальные нотки, хотя он продолжал улыбаться. – Вам не следует беспокоиться, что вы потеряете курочку, которая несет вам золотые яички. Я клянусь, что он вернется к вам под крылышко через сутки! – Ее зеленые глаза сверкнули мрачным огнем, но она ничего не ответила. – Мне не приходилось слышать о том, что Стивен Акблом продолжал рисовать после своего помещения в эту тюрьму, – заметил Рой.

Доктор Пальма быстро глянула на двух мужчин, стоявших у дверей. Они приняли выразительные позы строгих агентов секретной службы. Взгляд доктора Пальма обратился к Рою.

– Да, он рисует понемножку. Совсем мало. Две или три вещи в год.

– По существующим расценкам они стоят многие миллионы.

– Мистер Коттер, здесь не происходит ничего неэтичного.

– Я даже не могу себе представить, что здесь может происходить что-то подобное, – невинно заметил Рой.

– Мистер Акблом по своему желанию, без всякого принуждения, отдает все права на свои новые произведения этому учреждению. Он это делает после того, как очередная картина надоедает ему, повисев в его камере. Все деньги от продажи его картин идут на пополнение фондов, которые финансирует наш штат Колорадо. Сегодня, при таком сложном состоянии экономики, штат выделяет слишком мало денег на тюрьмы, как будто осужденные люди не заслуживают нормальных условий жизни.

Рой легко провел рукой по гладкому краю стола стоимостью в сорок тысяч долларов. Его рука просто ласкала мебель.

– Да, я уверен, что без поддержки искусства Стивена Акблома вам было бы нелегко. – Она ничего ему не возразила. – Скажите мне, доктор, кроме двух или трех фундаментальных вещей, которые пишет Стивен Акблом ежегодно, наверное, он что-то еще «чирикает», чтобы быстрее проходили дни в заточении? Ну, может, это наброски или рисунки в карандаше, какие-то еще мелочи, которые он даже не включает в списки вещей, переданных в ведение администрации. Ну, вы понимаете, что я имею в виду: какие-то незначительные наброски, предварительные этюды, которые тем не менее стоят десять, а то и двадцать тысяч долларов каждый. Их ведь можно забрать домой, повесить у себя в ванной, так? Или просто сжечь вместе с остальным мусором? – Она так ненавидела его, что Рой бы не удивился, если бы румянец на ее лице испепелил ее снежно-белую кожу, как волшебную бумагу, которую используют фокусники. – Мне очень нравятся ваши часики, – сказал Рой, показывая на часы Пьяже на ее красивом запястье. На ободке часов бриллианты чередовались с изумрудами.

Четвертым документом, лежавшим на столе, был ордер о передаче Стивена Акблома под временную опеку Роя. Таково было распоряжение Верховного суда Колорадо. Рой все заранее подписал, пока они ехали в лимузине. Теперь этот документ подписала доктор Пальма.

Рой спросил ее:

– Принимает ли в данное время Стивен Акблом какие-то лекарства, которые мы должны продолжать давать ему?

Она посмотрела на него, и ее злость немного утихла.

– Нет, мы ему не даем никаких психотерапевтических средств. Ему они не нужны. Если пользоваться современными определениями психически больных людей, то он не принадлежит к их числу. Мистер Коттер, я хочу, чтобы вы поняли, что этот человек не проявляет никаких классических признаков психически больной личности. Он просто является социопатом. Да, это так. Природа дала ему неверную ориентацию. Он считается социопатом только потому, что мы знаем о его старых проделках. Он не высказывает ничего такого, что бы могло вас насторожить. Он ведет себя вполне нормально. Вы можете проверять его с помощью любого психологического теста, и он великолепно со всем справится – абсолютно нормальный человек. Прекрасно ориентируется и приспособлен к жизни, сбалансированная личность. Он даже не является невротиком, но...

– Мне известно, что в течение шестнадцати лет он был примерным заключенным...

– Это ни о чем не говорит. Именно это я и пытаюсь вам втолковать. Послушайте, я – врач и специалист в психиатрии. Но в течение долгого времени, базируясь на опыте и наблюдениях, я перестала доверять психиатрии. Фрейд и Юнг – они оба просто дерьмо! – Это грубое слово подействовало на Роя, он не ожидал подобных выражений от такой элегантной дамы. – Их теории по поводу того, как действует человеческий разум, – просто никому не нужные упражнения в самооправдании. Философия, изобретенная, чтобы объяснить их собственные желания. Никто не знает, как действует наш разум. Даже когда мы применяем лекарства и пациент изменяет свое поведение, мы знаем только одно, что это лекарство действует, но не знаем почему! В случае с Акбломом его поведение не связано ни с психическими, ни с физиологическими проблемами.

– У вас нет к нему сочувствия?

Она перегнулась через стол и внимательно посмотрела на Роя.

– Я уже сказала вам, мистер Коттер, что в мире присутствует зло. Зло, существующее без всяких причин, не основанное на чем-то рациональном, зло, не связанное ни с какой травмой или обидой, или насилием, или отсутствием ласки. По моему мнению, Стивен Акблом являет яркий пример зла. Он нормален в психическом смысле, абсолютно нормален. Он прекрасно понимает разницу между правильным и неправильным. Он совершал жуткие вещи, прекрасно понимая весь ужас содеянного. Он это делал, хотя его к этому не побуждали какие-то психические отклонения.

– У вас нет жалости к вашему пациенту? – снова спросил ее Рой.

– Он не мой пациент, мистер Коттер. Он – мой заключенный.

– Как бы он ни назывался, разве он не заслуживает некоторого сочувствия? Он человек, который упал с таких высот!

– Он заслуживает только пули в лоб и того, чтобы после похорон его могилу сровняли с землей, – резко ответила ему доктор Пальма. Она уже не была привлекательной. Она была похожа на ведьму – бледная, с черными, цвета воронова крыла, волосами. Глаза у нее были зеленые, как у злой кошки. – Но поскольку мистер Акблом признал себя виновным и поскольку так легче было поместить его сюда, штат поддержал утверждение, что он – психически больной человек.

Из всех людей, с которыми Рой встречался в своей жизни, ему не нравились весьма немногие и ненавидел он кого-то редко. В своем сердце он всегда находил к ним жалость, вне зависимости от их недостатков или их отношения к нему. Но он просто презирал доктора Сабрину Пальма.

Как только в его плотном рабочем расписании появится окно, он ее так накажет, что все беды, выпавшие на долю Гарри Дескоте, в сравнении с тем, что ждет Пальма, покажутся еще цветочками.

– Если вам не жаль Стивена Акблома, который убивал людей, – сказал Рой, поднимаясь с кресла, – мне кажется, что вам стоит найти жалость и сострадание хотя бы к Стивену Акблому, который был к вам так щедр!

– Он – воплощение зла! – Доктор Пальма не сдавалась. – Он не заслуживает сочувствия. Вы можете использовать его, как вам будет угодно, а потом возвратите его сюда.

– Ну, может, вы сами, доктор, кое-что знаете о зле.

Пальма холодно сказала:

– Я знаю, что совершила грех, воспользовавшись тем, что Акблом находится у нас. Мистер Коттер, я все прекрасно понимаю. И мне все равно придется заплатить за этот грех. Но существует разница между греховным поступком, который совершается по слабости, и чистым злом. Я могу понять разницу между ними.

– Как это прекрасно, – сказал Рой и начал собирать бумаги.

Они сидели на кровати в мотеле и ели королевские бургеры, жареный картофель и шоколадное печенье. Рокки ел на полу, с разорванного пакета, куда ему положили еду.

Они встретили день в пустыне, и с тех пор прошло двенадцать часов, но казалось, что минула вечность.

Элли и Спенсер узнали так много друг о друге. Они ели молча, с удовольствием. Им было легко друг с другом.

Но Спенсер поразил Элли, когда после еды заявил, что хотел бы заехать на ранчо недалеко от Вэйля, по дороге в Денвер. Пожалуй, слово «поразил» не совсем точно передает ее изумление, когда он ей сообщил, что ранчо все еще принадлежит ему.

– Я, наверное, всегда подозревал, что мне придется туда вернуться, – сказал Спенсер, не глядя на Элли. Он утратил аппетит и отложил недоеденный кусок. Он сидел на постели в позе лотоса, положив руки на правое колено и так пристально глядя на них, как будто они были предметами из загадочной Атлантиды. – Вначале, – продолжал он, – мои дедушка и бабушка не стали расставаться с ранчо, потому что не хотели, чтобы кто-то, купив его, сделал из этого места приманку для вездесущих туристов. И чтобы газетчики не лазили в подземные помещения, сочиняя еще более ужасные истории, чем та, что произошла на самом деле. Тела оттуда убрали, все вычистили, но все равно это было то самое место, и оно могло привлекать к себе нездоровый интерес. Потом я начал лечиться, я лечился почти целый год. Врач считал, что нам нужно сохранить ранчо до тех пор, пока я смогу туда приехать.

– Почему? – спросила Элли. – Зачем вам нужно туда возвращаться?

Спенсер колебался, но потом ответил ей:

– Потому что я не помню часть той ночи. Я не мог вспомнить, что случилось в самом конце, после того как я стрелял в него...

– Что вы имеете в виду? Вы в него выстрелили и побежали, чтобы позвать на помощь, и это все?

– Нет.

– А что?

Спенсер покачал головой. Он все еще не отводил взгляда от своих рук. Они лежали очень спокойно. Как будто были изваяны из мрамора, руки, лежавшие у него на колене.

Наконец он сказал:

– Мне нужно все выяснить. Мне нужно туда вернуться и спуститься вниз, и все узнать. Потому что, если я не сделаю этого, я никогда не... смогу доверять себе... и примириться с собой, и я не буду хорош для вас...

– Вы не можете туда вернуться сейчас, когда за вами гонится Агентство.

– Они не станут нас искать там. Они не смогут узнать, кто я на самом деле. Кем я был раньше и что меня зовут Майкл. Они не смогут этого узнать.

– Они могут все узнать, – сказала Элли.

Она взяла сумку и достала из нее конверт с четырьмя фотографиями, которые нашла на полу в «Джет-рейнджере» под своим сиденьем. Элли протянула фотографии Спенсеру.

– Они нашли их в коробке из-под ботинок у меня в домике в Малибу, – сказал Спенсер. – Они, наверное, забрали их с собой, чтобы выяснить... Вы не сможете узнать... моего отца. Никто не сможет его узнать по этой фотографии.

– Нельзя быть ни в чем уверенным.

– Но я не владею никакой собственностью под тем именем, которое они могут связать со мной. Даже если они доберутся до закрытых судебных протоколов и обнаружат, что я поменял имя, оставив в прошлом фамилию Акблом. Я владею ранчо с помощью оффшорной корпорации.

– Спенсер, в Агентстве работают умные и хитрые люди.

Спенсер посмотрел ей в глаза.

– Хорошо, я согласен, что они могут все узнать, но не за такое короткое время. Тогда тем более я должен съездить туда именно сегодня. У меня просто не будет подобного шанса после того, как мы отправимся в Денвер, а потом начнем наше путешествие неизвестно куда. Если я вообще когда-нибудь вернусь в Вэйль, они действительно смогут узнать, что я до сих пор владею ранчо. Значит, я никогда не смогу туда приехать и покончить со старым. Мы проезжаем мимо Вэйля по пути в Денвер. Нам будет нужно шоссе номер семьдесят.

– Я знаю, – сказала Элли дрожащим голосом.

Она вспомнила, что, когда они летели над Ютой, ей вдруг показалось, что он не переживет ночь, чтобы вместе с ней встретить утро.

Спенсер продолжил:

– Если вы не хотите ехать туда со мной, мы можем обо всем договориться. Но... но если даже я буду уверен, что Агентство никогда не узнает, кому принадлежит ранчо, мне все равно нужно туда съездить именно сегодня. Элли, если я не поеду туда сейчас, когда у меня есть смелость, чтобы сделать это, потом у меня уже может не хватить этой смелости. Мне потребовалось шестнадцать лет...

Элли сидела молча, уставившись на свои руки. Потом она встала и пошла к компьютеру. Он все еще был включен и подсоединен к модему. Элли села за компьютер.

Он пошел за Элли к столу.

– Что вы делаете?

– Какой адрес ранчо? – спросила она его.

Этот адрес, как часто бывает в сельской местности, не указывал номер дома на определенной улице. Спенсер объяснил ей это. Потом Элли попросила, чтобы он повторил адрес еще раз.

– Но что такое? Что вы собираетесь делать?

– Как называется оффшорная компания?

– "Венишмент интернешнл"[11].

– Вы шутите?

– Нет.

– И как же называется документ – «Венишмент интернешнл»? И она фигурирует в налоговых инспекциях именно под этим названием?

– Угу. – Спенсер придвинул стул и сел рядом с Элли. Рокки тоже подошел к ним. Он решил проверить, не осталось ли у них еще еды. – Элли, скажите мне, в чем дело?

– Я хочу прочитать записи о владении землей, – сказала она. – Потом попытаюсь получить карту местности, где расположено ваше ранчо. Мне понадобится его точное географическое расположение. Было бы неплохо, если бы мне удалось это сделать.

– И зачем вам все это нужно?

– Боже ты мой, если мы собираемся ехать туда, если мы собираемся так рисковать, тогда нам нужно как следует подготовиться и к возможной неприятной встрече. – Она больше говорила с собой, чем с ним. – Мы должны постараться застраховать себя от любых случайностей.

– О чем вы говорите?

– Слишком сложно. Потом, потом. Теперь мне нужна тишина!

Ее быстрые руки мелькали над клавиатурой. Спенсер смотрел на экран, когда Элли перешла от файлов Гранд-Джанкшена к компьютеру в суде Вэйля. Потом она начала снимать послойно все сведения в банке данных этого района.

Знаменитый и несчастный Стивен Акблом сидел рядом с Роем в лимузине. На нем были слегка великоватый костюм, который привезли с собой люди из Агентства, и пальто, такое же, как у трех агентов. И еще он был в наручниках и кандалах.

Художнику исполнилось уже пятьдесят три года, но казалось, что он почти не постарел с тех пор, когда его имя и фотографии мелькали на первых полосах газет. Тогда короли сенсации называли его «Вампиром из Вэйля», «Сумасшедшим с гор» и «Ненормальным Микеланджело». Его волосы оставались густыми, блестящими и черными, лишь на висках появилась седина.

Красивое лицо было гладким и моложавым, без морщин на лбу. От крыльев носа спускались две бороздки, проложенные улыбкой, и в уголках глаз появились «гусиные лапки», но Акблома это не старило. Совсем наоборот – создавалось впечатление, что хотя в своей жизни он не избежал страданий, но гораздо больше в ней было удовольствий.

Самым привлекательным в Акбломе были его глаза. Они обращали на себя внимание и на фотографии, которую Рой нашел в доме Спенсера в Малибу, и на других фотографиях, появлявшихся в газетах и журналах шестнадцать лет назад. Сейчас у него исчезло то выражение надменности, которое Рой смог разглядеть на старой темной фотографии. Может, он просто его придумал. Теперь на лице Акблома читалась спокойная уверенность. И полностью отсутствовала угроза, которую всегда можно разглядеть на фотографии любого человека, о котором вы знаете, что он преступник.

Взгляд Стивена Акблома был прямым и приятным. В нем не содержалось угрозы.

Рой был поражен, и поражен приятно, когда прочитал в глазах Акблома выражение покоя и нежности мягкости и симпатии. Исходя из этого, Рой сделал вывод, что Стивен Акблом был человеком мудрым и хорошо понимал, чего можно ждать от человечества.

Даже в неосвещенном лимузине, в окна которого отбрасывали слабый свет мелькавшие мимо уличные фонари, Акблом все равно был заметен. Было видно, что он сильная личность. Но ни в коем случае не такая, как пыталась представить падкая на сенсации пресса. Он сидел очень спокойно, но его молчание говорило больше, чем развернутые речи заранее подготовившихся ораторов.

Чувствовалось, что он многое замечает и держится настороже. Он сидел почти не двигаясь. Иногда подкреплял свои слова жестом, и его руки в наручниках двигались так плавно, что цепь почти не издавала никакого звука. Его поза была расслабленной, не напряженной, но и не вялой, в ней чувствовалась сила. Этого было нельзя не заметить. Жизненные силы переполняли его, а мозг, казалось, был подобен машине, способной двигать миры и изменять космос.

За свои тридцать два года Рой Миро встретил только двух людей, чье физическое присутствие почти сразу вызвало влюбленность. Первой была Ева Мари Джаммер, второй – Стивен Акблом. Он их встретил в одно и то же время. В этом удивительном феврале судьба стала его компаньоном и его прикрытием. Он сидел рядом со Стивеном Акбломом и старался не проявлять своего восхищения. Ему очень хотелось, чтобы Стивен Акблом понял, что он – Рой Миро, был личностью, обладавшей глубокой интуицией и много чего добившейся в жизни.

Ринк и Фордайс (Олмейер и Таркентон прекратили свое существование, как только они покинули офис доктора Пальма) ничем не проявляли свою симпатию к художнику. Но Рой был им очарован. Парни не обращали ни малейшего внимания на высказывания Акблома. Фордайс постоянно прикрывал глаза, будто в глубокой задумчивости. Ринк глазел в окно, хотя он ничего не мог рассмотреть в ночи через затемненное стекло.

Когда время от времени жест Акблома вызывал звон наручников или было слышно позвякивание кандалов, Фордайс быстро раскрывал глаза, похожие на невидящие бессмысленные глаза куклы. А Ринк резко переводил взгляд от темного окна на художника. В остальное время они не обращали на него никакого внимания.

К сожалению, Ринк и Фордайс, видимо, уже составили свое мнение об Акбломе. Оно скорее всего основывалось на сведениях, почерпнутых из средств массовой информации. Они были не в состоянии иметь свое собственное мнение, делать свои выводы и заключения. Конечно, Роя это не удивляло.

Ринк и Фордайс были людьми действия, им чужды были любые размышления.

Конечно, Агентству нужны подобные люди, хотя у них отсутствовало чувство перспективы. Они жалкие, весьма ограниченные личности. Когда они покинут этот мир, он немного приблизится к совершенству.

– В то время я был совсем молодым, всего на два года старше вашего сына, – говорил Рой. – Но я понимал, чего вы старались достигнуть.

– И чего же? – спросил художник. У него был приятный, обволакивающий баритональный тенор.

Судя по тембру голоса, Акблом, если бы захотел, мог бы сделать карьеру профессионального певца.

Рой начал излагать свои теории по поводу работ Акблома.

Он говорил, что загадочные и странные портреты изображают не проклятые желания людей, которые зреют в их прекрасных телах, подобно тому, как растет давление внутри нагревающегося котла. Портреты нужно рассматривать рядом с натюрмортами, и вместе они рассказывают о человеческих желаниях и борьбе людей за совершенство.

– И если ваша работа с живыми существами помогала им достигнуть совершенной красоты даже на короткое время, перед тем как они умирали, тогда ваши преступления были на самом деле не преступлениями, а актами благотворительности, проявлением глубокого сочувствия, потому что в мире почти не существует людей, которые хоть раз в жизни испытали момент совершенства. Вместе с мучениями эти сорок человек, и, видимо, ваша жена тоже, получили великолепный опыт. Если бы они смогли выжить, то, наверное, со временем стали бы вас благодарить.

Рой говорил все это очень искренне, хотя раньше считал, что Акблом заблуждается. Что он использовал не те средства для достижения Грааля совершенства! Но это было до того, как он встретился с Акбломом. Теперь ему стало стыдно, что он недооценивал художника – его талант и острый ум.

Ринк и Фордайс не выражали ни интереса, ни удивления, слушая Роя. За время своей службы в Агентстве они наслушались наглой лжи, которая излагалась искренне и красиво, и сейчас явно считали, что их босс играет с Акбломом в кошки-мышки, мудро манипулирует им, чтобы этот сумасшедший стал с ними сотрудничать и таким образом облегчил им проведение операции.

Рою было жутко приятно выражать свои искренние чувства и представления и знать, что Акблом полностью понимает это. А Ринк и Фордайс пусть считают, что он ведет с ним хитрые игры.

Рой не пошел так далеко, чтобы поведать о своем личном вкладе в устранение несовершенства мира.

Рассказы о Беттонфилдах из Беверли-Хиллз, Честере и Джиневре из Бербанка, о паралитике и его жене, которых Рой встретил у ресторана в Вегасе, могут поразить даже Ринка и Фордайса, если он поведает обо всем детально. И они, пожалуй, не поверят, что он все только что выдумал, чтобы завоевать доверие Акблома.

– Мир может стать гораздо лучше, – продолжал развивать свою теорию Рой. Он старался не вдаваться в детали. – Необходимо только слегка проредить ряды производителей. Сначала уничтожать наименее идеальных членов общества. Работу всегда следует начинать с самого низа. В конце концов останутся только те, кто соответствует стандартам идеальных граждан, и они помогут построить более возвышенное и грамотное общество. Вы согласны со мной?

– Это будет удивительно интересный и захватывающий процесс, – ответил Акблом.

Рой решил, что художник с ним согласен.

– Да, я тоже так думаю.

– Особенно, если вы окажетесь в комитете по уничтожению неидеальных людей, а не среди тех, кого придется уничтожать, – добавил Акблом.

– Да, конечно, это не подлежит обсуждению.

Акблом лениво улыбнулся.

– Тогда это действительно забавно.

Они ехали к Вэйлю по шоссе номер семьдесят, решив не пользоваться самолетом. На машине дорога займет всего два часа. А если лететь, то придется возвращаться в Денвер из Степлтона, где расположена тюрьма, потом ждать, когда разрешат взлет, потом лететь – все вместе отнимет больше времени. Кроме того, лимузин уютнее, чем самолет, и в нем Рой сможет провести все время с художником. При перелете не представилась бы возможность для столь тесного общения.

Пока машина пожирала милю за милей, Рой начал понимать, почему Стивен Акблом произвел на него такое же сильное впечатление, как Ева Джаммер. Хотя Акблом был интересным мужчиной, в нем не было идеальных черт. Но все равно почему-то он казался идеальным. Рой чувствовал это. От него исходило сияние, рождалось ощущение гармонии. Успокаивающие флюиды. В чем-то Акблом был совершенно идеален. Рой все еще не мог понять, какие именно качества художника приближались к идеалу. Они были окутаны удивительной и манящей тайной, но Рой был уверен, что, когда они прибудут на ранчо, он все поймет.

Дорога поднималась все выше, и лимузин мчался через бескрайние древние леса, покрытые снегом, прямо к серебристому свету луны.

Шуршали шины, и за затемненным окном все, мимо чего они проносились, становилось смазанным пятном.

Пока Спенсер вел украденный черный пикап на восток по шоссе номер семьдесят из Гранд-Джанкшена, Элли донимала компьютер. Она включила его в зажигалку на приборной доске и положила компьютер на подушку, украденную в мотеле. Элли периодически сверялась с картой и другой информацией о ранчо, которая была у нее на распечатке.

– Что вы делаете? – не первый раз спросил у нее Спенсер.

– Рассчитываю.

– Что это за расчеты?

– Ш-ш-ш-ш. Рокки спит.

Элли достала из сумки мягкие диски и вставила их в компьютер. Видимо, там были программы, разработанные самой Элли. Пока он два дня метался в горячке в пустыне Мохав, она смогла их приспособить к его компьютеру. Когда он спросил ее, почему она решила дублировать работу своего собственного компьютера – он, кстати, пропал потом вместе с «Ровером» – и приспособить свои программы к совершенно иной системе Спенсера, Элли сказала:

– Я раньше была герлскаут. Помните? Мы всегда готовимся ко всему заранее.

Он не знал, какие программы были записаны у нее на дискетах. На экране мелькали схемы и диаграммы. По ее команде вращались голографические глобусы. Она вычленяла какие-то районы с этих глобусов, увеличивала и внимательно изучала их.

Им нужно было всего три часа, чтобы добраться до Вэйля. Спенсер предпочел бы использовать это время для беседы, чтобы побольше узнать друг о друге. Три часа – такой короткий срок, особенно если они окажутся последними часами, проведенными вместе.