"Грач-птица весенняя" - читать интересную книгу автора (Мстиславский Сергей Дмитриевич)

— Гайда по следу!
Подскакавшие стражники толкнули было коней. Но снег был глубок, кони попятились.
— Не пройти, вашбродь. Разве в ночь в лесу разыщешь… Опять же снег… Еще человек как-нибудь пройдет, но чтобы на коне…
Пристав, тяжело сопя, наклонился над лежавшим телом. Михальчук тотчас же открыл глаза.
— Да он жив, каналья, — разочарованно сказал пристав. — Это с носу кровь. Вставай, чего дурака валяешь! Мы думали — убили…
— Не поспели, вашбродь, а то б обязательно… — задыхаясь еще, проговорил Михальчук и поднялся пошатываясь. — Грех случился, ваши благородия. Нанес черт кого-то из фабричных на улочку, когда я в жандармское заходил. Видали… За то самое Никифоров чуть что не убил.
— И убьют, очень просто, — поддакнул пристав. — Они с предателями расправляются, прямо сказать, без миндаля. В Орехове на-днях двоих агентов в проруби утопили, ей-богу. А кто? Пойди дознайся.
— Мы — их, они — нас, — заметил ротмистр и пошел к саням. — Особо, впрочем, не беспокойся… как тебя там?..
— Михальчук, — подсказал пристав.
Офицер кивнул:
— Отсюда, конечно, придется исчезнуть, но мы тебя в Москве устроим. Фамилию, на случай, тоже подскребем: они такие фамилии и распубликовывать любят, ко всеобщему сведению. Будешь, скажем, не Михальчук, а Михалин. Пострижешься, побреешься — черт тебя признает.
Михальчук осклабился радостно:
— Покорнейше благодарю, вашбродь.
— То-то, — милостиво сказал ротмистр. — За богом молитва, за царем служба не пропадает. А Никифорова этого мы под ноготь: сопричислим к лику святых. Один был?
— Никак нет, — заторопился Михальчук. — Еще Тарас с ним был, Прохоров. А третий-не здешний.
— Не здешний? — насторожился ротмистр. — Те-те-те!.. Стой, Федор, остановил он тронувшего было коней кучера. — Личность запомнил?
Он отвернул полу шинели, вынул из кармана бумажник, из бумажника фотографическую карточку.
— Илья Петрович, спичечку… Ну, опознавай, морда!
При зыблющемся тоненьком огоньке Михальчук увидел: моментальной потайной фотографией схвачен молодой человек в легком драповом пальто, мягкой, низко на лоб надвинутой шляпе; два чемодана в руках; небольшая бородка; ни глаз, ни носа не разобрать.
— Никак нет, ваше высокородие. Не схож.
— Должен быть схож, — строго сказал жандарм. — Тут он, в районе, достоверно известно. У морозовских был и у коншинских… Он, не другой кто, заводчик, голову отдам. Смотри еще… Илья Петрович, еще спичечку!
Опять осветилось лицо. В лесу было тихо. Похрапывали лошади. Признать? Сказать, что тот самый? Еще замотают потом, почему раньше не выдал?
— Никак нет, не видал такого.
— «Не видал»! — передразнил офицер. — Ворона!..
— Лес-то к полотну выходит, — забеспокоился пристав. — Как бы они к станции не ушли, пока мы тут па месте канителимся… Может, повернуть?.. А Михальчук у поселка посторожит.
Лицо Михальчука дрогнуло смертным испугом. Одному остаться? Нет!
— Никак нет, ваши благородия… На станцию они не могли. Без вещей шли, налегке. За мною шли, клятву приму… А вот в поселок они как бы раньше нашего не добежали, не упредили.
— Чёрт его… Пожалуй, и верно, — нахмурился жандарм и скомандовал:-Становись на полоз, поведешь по квартирам: прятаться все равно нечего-обнаружился… Пошел, Федор!
Кучер хлопнул вожжами. Грянули плясовым подбором бубенцы. И стражники, не поспевая за щегольскими приставскими санями, подняли своих лошаденок в галоп.
Глава XIV ТИПОГРАФИЯ
Ирина вошла в свою комнатку при школе бодрая и радостная.
Ну вот и проводили благополучно!
Садиться он будет в поезд не со здешней станции, а с соседней. Хотела было сама с ним пойти до вагона, и Козуба очень хотел, да и все ребята, с кем он здесь дела вел…
«Грач-птица весенняя»… Вспомнишь-улыбка сама на губы просится.
Но решили поостеречься: уж очень неконспиративно. Тараса и Никифорова отправили с ним: охраной, на случай недоброй встречи.
А чемодан Семушка понес отдельно-пустой: литература вся по району разошлась.
По району… Сколько дней с того часа прошло, воскресного, — по пальцам сосчитать. А ведь не узнать района! И люди откуда-то взялись… Жили-жили вместе, рядышком — не замечали. Казалось — пусто, сонное царство. А на деле какие чудесные оказались ребята!.. Семушку она два года знает, ее же кружковец. И всегда считала: парень как парень, совсем неприметный. А сейчас… Грач его чуть-чуть как будто повернул — и стал он совсем не тот человек.
Густылев в обиде: его не то что за Козубой, а и за Семеном и за Тарасом не видать. Он уже стал поговаривать о том, чтобы перебраться в Москву. Там — Грач говорит — пока еще много таких вот, слякотных.
Ирина сбросила платок с головы, посмотрелась в зеркало:
— Фу, растрепа…
Оправила волосы, отошла к комоду у дальней стены. Комод примечательный. В комнате все — бедное, учительское: на жалованье «народной учительницы» только-только прожить, где уж там заводить обстановку. Кровать, стол, полочка с книгами, умывальник, зеркало-вот и все имущество, в полчаса уложить можно, на одном извозчике свезти. Все — бедное, дешевенькое, а комод — пузатый, огромный, дорогого красного дерева: наверное, в нем когда-то купчиха свое приданое держала.
Ирина отошла, напевая, к комоду. Но в этот момент раскрылась без стука и шума дверь, вошла старушка, очень скромно одетая, с черной кружевной наколочкой на седых волосах. Вздохнула, покачала головой:
— Что это ты поздно так приходить стала? Пропадаешь и пропадаешь. Никогда дома нет. Неприлично девушке… Смотри, замуж никто не возьмет непоседу такую.
Ирина засмеялась, отошла от комода, ласково потормошила старуху:
— Ничего-ничегошеньки ты у меня не понимаешь, мамуся!.. Не беспокойся: все чудесно-хорошо! А не бываю, потому что работы много. Столько работы стало — ни в сказке сказать, ни пером описать.
Повернула за плечи, подтолкнула к двери:
— И сейчас заниматься нужно — к завтрашнему, спешно-спешно…
Подвела к самому порогу, поцеловала, открыла дверь. Мать только спросила:
— Есть-то будешь? Ведь не обедала?
— Не обедала, — созналась Ирина. — И есть действительно хочу, как крокодил… Разогрей, мамулечка. Только сюда принеси, хорошо? Очень мне некогда. Я между делом поем.