"Нерв(Смерть на ипподроме)" - читать интересную книгу автора (Фрэнсис Дик)13Не знаю, спала она или нет. В комнате было тихо. Время тянулось медленно. Теперь кровь в руках яростно стучала, но меня это не тревожило. Мне было хорошо, хотя и больно. К завтрашнему полудню, подумал я и поправил себя – к нынешнему полудню, они должны быть способны работать. Должны. Едва рассвело, я услышал, как Джоанна пошла в узкую ванную-кухню, почистила зубы и приготовила кофе. Субботнее утро, подумал я. День Зимнего кубка. Но я не вскочил с постели, радостно приветствуя наступивший день. Я медленно перевернулся с живота на бок, закрыв глаза от боли в каждой мышце от шеи до пояса; спину и запястья остро саднило. Я и вправду чувствовал себя неважно. Джоанна вошла в комнату с дымящимся кофейником и поставила его на столик возле постели. Лицо у нее было бледно и ничего не выражало. – Кофе? – спросила она, лишь бы что-то сказать. – Спасибо. – Как ты себя чувствуешь? – Вопрос прозвучал как на приеме у врача. – Живой. Наступила пауза. – Ну пожалуйста, – воскликнул я. – Или ударь меня, или улыбнись – или то, или другое. Не стой так с трагическим видом, будто Альбертхолл сгорел в первую ночь после представления «Прометея». – Черт возьми, Роб, – сказала она, и лицо у нее сморщилось от смеха. – Перемирие? – Перемирие, – согласилась Джоанна, все еще улыбаясь. Она даже снова села на край матраса. Я перевел себя в сидячее положение, морщась от боли и высвобождая руку из-под простыни, чтобы взять кофе. Рука очень напоминала гроздь свежих говяжьих сосисок. Я вытащил вторую. Еще одна гроздь. Кожа на обеих руках страшно натянулась, и они выглядели неестественно красными. – Проклятье. Который час? – Около восьми. А в чем дело? Восемь часов. Мой заезд в два тридцать. Я должен быть в Аскоте самое позднее в час тридцать, дорога на такси займет минут пятьдесят. Пусть будет час с дорожными пробками. Мне остается четыре с половиной часа, чтобы сделать себя способным для скачек. И, судя по тому, как я себя чувствую, работа предстоит тяжелая. Я начал размышлять, что делать. Турецкие бани с паром и массажем? Ноя потерял слишком много кожи, чтобы эта идея вызывала удовольствие. Гимнастический зал? Возможно, но там слишком резкие движения. Легкий галоп в парке? Хорошее решение в любой день, кроме субботы, когда парк битком набит маленькими девочками, прогуливающимися верхом в сопровождении конюхов. Или еще лучше галоп на скаковой лошади в Эпсоне, но нет ни времени договориться, ни объяснения, зачем мне это нужно. – В чем дело? – повторила Джоанна. Я объяснил. – Ты серьезно? Ты решил участвовать сегодня в скачках? – Да. – Но ты не сможешь. – В этом все дело. Сейчас мы должны обсудить, как сделать, чтоб я смог. – Я не то хотела сказать, – запротестовала она. – Ты выглядишь совсем больным. Тебе надо спокойно отлежаться в постели хотя бы один день. – Я отлежусь завтра. Сегодня мы с Темплейтом участвуем в Зимнем кубке. – Она стала энергично отговаривать меня, и тогда я объяснил, почему я должен участвовать. Я рассказал о ненависти Кемп-Лоура к жокеям и о том, что случилось вчера, когда она нашла меня в телефонной будке. Я не смотрел на нее, когда рассказывал об эпизоде в сбруйной, по понятным причинам мне было противно описывать свое бессилие даже ей, и, безусловно, я никогда не повторю рассказа кому-нибудь еще. Когда я замолчал, она с полминуты смотрела на меня без единого слова – тридцать долгих секунд, – потом откашлялась и проговорила: – Да, понимаю. Тогда нам лучше поскорей взяться за дело, чтобы ты был готов к скачкам. – Я улыбнулся. – С чего начнем? – Горячая ванна и завтрак. И можно послушать прогноз погоды? Она включила радио, там передавали какую-то отвратительную утреннюю музыку, и начала убирать в комнате. Сложила одеяло, которым укрывалась ночью, и взбила подушки на софе. Музыка прекратилась, и в восемь тридцать начался обзор утренних газет, потом прогноз погоды и объявление распорядителей скачек в Аскоте о том, что, несмотря на легкий мороз, соревнования состоятся. Джоанна выключила радио и обернулась ко мне: – Ты твердо решил ехать в Аскот? – Твердо, – Хорошо… Тогда я скажу тебе… Вчера вечером я смотрела передачу «Скачки недели». – Неужели? – удивился я. – Ты смотришь передачу о скачках? – Да, смотрю иногда, после того как показали тебя. Если я дома. Короче говоря, вчера вечером я смотрела. – И? – Он, – нам не надо было уточнять, кого она имеет в виду, – он почти все время говорил о Зимнем кубке, заготовил биографии лошадей и тренеров и тому подобное. Я ждала, что он упомянет тебя, но он даже имени не назвал. Он только говорил, как великолепен Темплейт, и ни слова о тебе. Но вот что, я подумала, ты должен знать. Он сказал: мол, это такие важные скачки, что он сам будет их комментировать и сам возьмет интервью у жокея-победителя. Если ты сможешь выиграть, он будет вынужден рассказывать, как ты сделал это, уже довольно горькая пилюля, а потом ему еще придется поздравлять тебя на глазах у нескольких миллионов зрителей. Я благоговейно взглянул на нее. – Ты гений! – воскликнул я. – Так же как он интервьюировал тебя после скачек на Святки, – добавила она. – Думаю, после скачек на Святки он решил мою судьбу. А ты, как вижу, часто смотришь передачи Кемп-Лоура? Она взглянула на меня, чуть откинувшись назад. – Да… это не тебя я видела прошлым летом скромно сидевшего в последнем ряду на моем концерте в Бирмингеме? – Наверно, свет рампы ослепил тебя, – возразил Я; – Ты постоянно удивляешь меня. Я отбросил простыню. При дневном свете черные дамские рейтузы выглядели еще более нелепо. – Мне лучше встать. У тебя найдется что-нибудь дезинфицирующее, бинт и бритва? – Только несколько полосок пластыря, – сказала она извиняющимся тоном, – и бритва, которой я брею ноги. Тут на соседней улице аптека, она сейчас уже открыта. Я составлю список. – Она начала писать на старом конверте. Когда она ушла, я встал и отправился в ванную. Легко сказать – отправился в ванную. Я чувствовал себя так, будто какая-то чересчур усердная прачка несколько раз выварила меня в котле. Меня раздражало, что такими простыми средствами Кемп-Лоур внес в мое тело столько беспорядка. Я повернул краны, снял рейтузы и носки и влез в ванну. Голубая кофта прилипла к спине, а повязки, нарезанные из рубашки, – к запястьям. Я лежал в горячей воде, не трогая их, и ждал, когда они отмокнут. Постепенно пар сделал свое дело, расслабил мышцы, и я смог крутить плечами и двигать головой, не заливаясь слезами, как прорвавшаяся плотина. Каждые несколько минут я добавлял горячей воды, так что к тому времени, когда пришла Джоанна, я был уже по горло в воде, и тепло дошло до костей. Ночью она высушила брюки и трусы и, пока я освобождался от голубой кофты и неохотно вылезал из ванны, выгладила их. Я надел брюки и смотрел, как она раскладывает покупки на кухонном столе. Темный локон падал на лоб, и она сосредоточенно сжала губы. Совсем как девочка. Я сел за стол, и она промыла мне спину дезинфицирующим раствором, высушила, потом пропитала пластырь касторовым маслом со специальными добавками. Ее движения были точными, быстрыми, легкими. – К счастью, грязь почти смылась в ванне, – заметила она, подрезая ножницами лишний пластырь. – Какая у тебя прекрасная мускулатура. Ты, наверно, очень сильный… Я не знала. – В данный момент я чувствую себя будто желе, – вздохнул я. – Слабым и беспомощным. – Вдобавок боль не утихла и после ванны, и страшно саднило спину, но не стоило ей говорить об этом. Она ушла в комнату, открыла комод и вернулась с еще одной кофтой. На этот раз бледно-зеленой, подходящий цвет к моему состоянию, подумал я. – Я куплю тебе новые, – сказал я, натягивая кофту. – Не беспокойся. Я их обе терпеть не могу. – Спасибо, – вздохнул я, и она засмеялась. Я накинул куртку и протянул руки. Джоанна медленно развязала пропитанные кровью повязки. Они все еще прилипали к коже, несмотря на горячую воду, и то, что оказалось под повязкой, при дневном свете вызывало даже большую тревогу, чем вчера. – Тут я ничего не могу сделать, – сказала Джоанна, – тебе надо пойти к доктору. – Вечером. А пока перевяжи их. – Раны слишком глубокие, в них легко может попасть инфекция. Роб, ты не можешь в таком состоянии участвовать в скачках, Роб, пойми, ты действительно не можешь. – Могу, – не согласился я. – Пока мы их продезинфицируем, а потом ты перевяжешь. Аккуратно и незаметно, чтоб никто не увидел. – Но разве тебе не больно? Я не ответил. – Да, – вздохнула она. – Глупый вопрос. – Она налила в большую миску теплой воды, растворила в ней порошок детола, так что вода стала как молоко, и я на десять минут опустил руки в миску. – Все бациллы убиты, – сказал я. – А теперь… аккуратно и незаметно. Она закрепила концы бинта маленькими золотыми булавками, и они выглядели узкой полоской, так что под жокейской формой их не будет видно. – Великолепно, – похвалил я, надевая куртку, и бинты скрылись под ее рукавами. – Благодарю вас, Флоренс. – А для тебя еще и мисс Найтингейл, – согласилась она и состроила рожицу. – Когда ты пойдешь в полицию? – Я же говорил, что не пойду. – Но почему? – удивилась она. – Почему? Ты можешь подать на него в суд за нанесение тяжких телесных повреждений или как это называется на юридическом, языке. – Я предпочитаю сам вести свою борьбу… и потом, мне невыносима мысль, что я буду рассказывать полиции о том; что случилось прошлой ночью; меня будут осматривать их врачи, фотографировать, потом придется стоять в суде, если до этого дойдет, и отвечать на вопросы перед публикой, и вся эта мерзость будет расписана в газетах с душещипательными подробностями. Я просто не вынесу… – О-о-о, – медленно протянула она, – согласна, неприятные процедуры, если смотреть с твоей точки зрения. Вероятно, ты испытываешь унижение, вспоминая… Правда? – Как ни противно, но ты права, – неохотно согласился я. – И пусть мои унижения останутся при мне, если ты не возражаешь. _ – Мужчины – забавные существа, – засмеялась она. – Странно, что ты так воспринимаешь вчерашний вечер. Недостаток горячей ванны в том, что все прекрасные ощущения со временем проходят, ее эффект длится недолго, закрепить хорошее состояние можно только упражнениями. А против упражнений все мои мышцы протестовали, хотя потом наступило бы облегчение. Пока Джоанна приготовила нам яичницу, я сделал в полсилы несколько перекрестных движений руками. Потом мы позавтракали, я побрился и решительно пошел делать упражнения, потому что, если я не сяду на спину Темплейту в относительно сносном состоянии, у него нет шанса выиграть. Никому не станет лучше, если я свалюсь после первого же препятствия. Проработав час, я все еще не мог сделать руками полный круг, но мог поднять их над головой и не кричать от боли. Джоанна убрала и вымыла квартиру, и после десяти часов, когда я сделал передышку, она спросила: – Ты собираешься продолжать эти изящные па, пока не уедешь в Аскот? – Да. – Хорошо. У меня есть предложение: почему бы вместо упражнений нам не покататься на катке? – Опять лед. – Я вздрогнул. – А я думала, что ты сразу же вскакиваешь после падения, разве нет? Она права, подумал я. – Твой гений расцветает, дорогая Джоанна, – воскликнул я. – Хотя… может быть… Я все же думаю, что тебе лучше было бы оставаться в постели. Когда Джоанна была готова, мы пошли на квартиру родителей, где я взял из гардероба отца рубашку, галстук и коньки, единственное его увлечение помимо музыки. Потом мы зашли в банк: ночное путешествие на такси почти полностью опустошило ее карман, и мне самому нужны были деньги, я хотел вернуть ей долг. А напоследок мы купили в магазине пару коричневых кожаных перчаток на шелковой подкладке, и я сразу же их надел. И наконец мы добрались до катка в Куинсуэй, где мы оба состояли членами клуба с тех пор, когда только учились стоять на коньках. Джоанна была права: окаменевшие мускулы расправились, и я мог двигать относительно легко и головой, и руками. Сама Джоанна скользила по льду с раскрасневшимися щеками и ослепительно сияющими глазами. Она выглядела совсем юной и полной жизни. Время бала для Золушки истекло, и в двенадцать часов мы ушли с катка. – Все в порядке? – улыбаясь, спросила она. – Потрясающе! – воскликнул я, любуясь умным, интеллигентным лицом, смотревшим на меня. Она не поняла, относились ли мои слова к ней или к катанию, хотя я имел в виду и то и другое. – Я хотела сказать… по-прежнему больно или прошло? – Прошло. – Лгунишка, но все же ты не такой серый, как был. Она уже сказала, что не поедет в Аскот, но будет смотреть скачки по телевидению. – Уверена, что ты выиграешь. – Можно мне потом вернуться к тебе? – спросил я. – Почему же нет, конечно… да, да. – Джоанна будто даже удивилась моему вопросу. – Прекрасно. Тогда до свидания. – Удачи тебе, Роб, – очень серьезно сказала она. |
||
|