"Будь моей и умри" - читать интересную книгу автора (Кин Дей)

Глава 12

Когда я пришел в себя, утренний свет рванул в глаза, словно бомба. Было холодно, и я понял, что лежу под дождем. Над собой я увидел крышу бунгало Джоан. Одним глазом я посмотрел на низкий заборчик перед бунгало, а другим – на холодный и твердый предмет.

Какое-то время я пытался привести в порядок свои мысли. Казалось, будто я просыпаюсь после долгого запоя. Должно быть, я действительно долго находился в беспамятстве.

Твердый предмет, лежащий под моей щекой, был револьвер. Мой револьвер. Я хотел было взять его, но раздумал. До тех пор пока я не узнаю, что произошло, лучше не дотрагиваться до оружия.

Я поднялся и прислонился к стене дома. И сразу тысячи иголок впились в мою голову. Вспомнил слова, аромат, страстный напор женского тела... Сколько времени прошло с тех пор?

Этого я не знал. Мои часы показывали половину седьмого. Через несколько минут мокрые от дождя улицы должны проснуться.

Было холодно. Я застегнул рубашку, затянул пояс, чувствуя еще на себе жадные руки Джоан. Все это, конечно, было дешевой игрой: такие сцены разыгрываются в каждом второсортном фильме, разумеется, кроме тех, которые не пропустила цензура. Эта маленькая тварь хотела поймать меня в ловушку. Правда, она отдалась мне, а это уже неплохо.

Появился маленький разносчик газет. Он сунул утренний выпуск в почтовый ящик, который висел на воротах. В доме напротив зазвенел будильник. Где-то заплакал ребенок.

Я сидел на земле и смотрел на револьвер. Прошло достаточно времени, прежде чем я оторвал взгляд от оружия. Сейчас оно выглядело опасным. Наконец я с трудом поднялся и вошел в дом через широко распахнутые двери.

В гостиной царил полный беспорядок. Должно быть, здесь кто-то здорово позабавился. Я достал из бара бутылку виски и наполнил бокал наполовину. Виски быстро согрело меня.

Я немножко выждал, а потом быстро выскочил наружу и забрал свой пистолет. Оказывается, им пользовались – не хватало двух пуль. Вернувшись в гостиную, я бросил револьвер на стул и огляделся в поисках Джоан.

Я увидел ее в спальне. Она лежала на кровати, одеяло и простыни свисали на пол. Постель имела такой вид, будто на ней матадор сражался с быком.

Я налил себе виски в ладонь и вытер затылок. Алкоголь растворил запекшуюся кровь, и шея моя загорелась огнем. Но стало легче.

Джоан лежала на спине. Волосы ее были взлохмачены, а тело – как пишут в газетных отчетах – окоченевшим. Я дотронулся до ее руки: Джоан была мертва и уже остыла. Перед смертью ее жестоко избили. Но умерла она не от побоев – под левой грудью я увидел две маленькие бурые дырочки. Постельное белье было в мокрых пятнах.

Я смотрел, а в голове моей все смешалось. На маленьком столике перед кроватью стояли пустая бутылка и два бокала. Другая, недопитая бутылка, валялась на полу.

Итак, пьяная оргия, закончившаяся убийством. Когда я служил в полиции, мне частенько приходилось расследовать подобные случаи.

Я вернулся в гостиную. Одежда Джоан находилась там же, где она и раздевалась, то есть была разбросана по всей комнате. Приемник был выключен, но мягкий свет все еще горел. Поэтому комната показалась мне декорациями для съемки – прожекторы, звук камеры, первый дубль, второй...

Я снова налил виски и присел на подлокотник кресла, пытаясь не думать о Салли. Ее это здорово расстроит. Почему же все это произошло? Где мое благоразумие? Ведь предостережений было больше, чем достаточно. Еще в придорожном ресторане я должен был понять, что Джоан выдала первый диалог к драме:

– НУ, КАКОЙ КОМПЛИМЕНТ Я МОГУ ОЖИДАТЬ?

– НЕ ПРОСТУДИ НОГИ.

– У МЕНЯ ОЧЕНЬ ГОРЯЧАЯ КРОВЬ.

Кто был нашим режиссером? Ибо ведь не комедию она разыгрывала передо мной: ее беспокойство было подлинным.

Я вернулся в спальню. Даже мертвая она была красивой. Мне нужно было бы ненавидеть Джоан, но это было выше моих сил. Я жалел ее, рабыню моих чувств. В момент просветления, когда алкоголь еще не одержал верх над ней, она все-таки успела меня предостеречь.

Казалось просто невероятным, что человек, из которого жизнь била через край, может вот так внезапно умереть. Ее белые руки были раскинуты, словно приглашая в объятия, пухлые губы полуоткрыты в страстном ожидании любви. Любви от последнего и самого верного любовника – смерти.

Перед домом затормозила машина, и я сразу запаниковал. Подкравшись к окну, я посмотрел в щелочку сквозь жалюзи. Там стояла патрульная полицейская машина. Из нее вышли двое молодых полицейских, неторопливых, хмурых и недовольных, видимо, из-за дождя.

Насколько я понял, приехали они по обычному вызову. Кто-то из соседей, кому не спится по ночам – а может быть, и молочник, – позвонил в полицию и сообщил, что на их улице валяется пьяный. А молодые полицейские, вероятно, не знали, что Джоан когда-то была замужем за Стивом Миллетом. Да им это и вовсе ни к чему.

Я бросился в гостиную, накинул на себя мокрую куртку и затвердевший от сырости плащ. Шляпу я вытащил из камина, порезавшись при этом о разбитое стекло.

Шаги приблизились. Я поспешил на кухню и облегченно вздохнул, увидев, что дверь черного хода открыта.

– Огонь горит, – раздался голос одного из полицейских. – Но перед домом я не вижу никакого пьяного.

– Позвони, – предложил его коллега.

Я перемахнул через веранду и, лишь когда миновал пять домов, вспомнил о револьвере. Он валялся на стуле и в списках значился за мной. Но даже если бы я не оставил там оружия, все равно был бы подозреваемым номер один. Бунгало сплошь усеяли отпечатки моих пальцев. С таким же успехом я мог бы расписаться на стене кровью.

Наконец я решился выйти на улицу. Один из полицейских как раз садился в патрульную машину, видимо, для того чтобы сообщить о трупе. Через пять или, самое позднее, десять минут сюда примчится с полдюжины машин. Осмотрят револьвер и созвонятся с кем нужно. Группа экспертов тоже примется за отпечатки пальцев, и часа через два начнутся розыски Джонни Слэгла.

Я быстро, но так, чтобы не вызвать подозрений, добрался до своей машины и поехал к себе в контору. В раннем утреннем свете моя контора показалась печальной и заброшенной. В зеркале над умывальником я увидел человека, который срочно нуждался в бритье. Но еще скорее мне следовало найти убежище.

А ведь все это началось со звонка Миллета в четыре часа утра. Миллет! Проклятая собака! Пока он развлекался в теплой постели со своей очередной женой, я доигрался до того, что меня будут разыскивать по подозрению в убийстве!

Необходимо ехать домой и все объяснить Салли. Объяснить все, что касалось женского трупа. Объяснить свое пробуждение перед домом Джоан. И еще очень многое: труп на кровати, разбросанная одежда, револьвер без двух пуль.

В шкафчике над умывальником я нашел бритву и крем для бритья, быстро вымылся и побрился. Следы губной помады исчезли вместе с моей растительностью. Я все еще оставался Джонни Слэглом, великолепным и жестким Джонни Слэглом, который бросил свою работу в полиции и перешел на работу, связанную с частным расследованием, потому что поддался мечте. Мечте по имени Салли...

Я мог бы уже быть с ней где-нибудь в Сан-Диего. Предложение Пола Глэда ведь было совершенно серьезным. Достаточно только протянуть руку и взять чек – больше ничего не требовалось.

Я вытерся полотенцем и швырнул его в угол. Салли должна узнать обо всем от меня, а не из газет.

Пол хотел, чтобы я исчез из города, и заплатил Джоан, чтобы она уговорила меня сделать это. Но Джоан слишком много выпила, не справилась со своей задачей, и это, должно быть, привело Пола в бешенство. Возможно, также, что Джоан знала еще о чем-то. И могла мне об этом сказать, если бы я был предупредительнее по отношению к ней. Но теперь уже поздно гадать: что было бы, если бы... Джоан мертва, а полиция придет к выводу, что ее убийцей является Джонни Слэгл. Кто-то играл в очень серьезную игру. Чертовски серьезную.

Несмотря на то что дом наш находился высоко на холмах, моя поездка на машине была подобна поездке на корабле по морю. Я проплыл на своем "кадиллаке" через море воды прямо в гараж и остановился рядом с машиной Салли. Ее синий "форд" был на пять лет старше моего "кадиллака", но теперь мне придется воспользоваться им. Как только полиция объявит о моем розыске, каждый постовой будет приглядываться к серым "кадиллакам".

– Джонни!

Это была Салли. Она стояла в дверях гаража по щиколотку в воде. В пижаме и халате она выглядела такой же молодой, как и Шерри Гембл.

Я вылез из своей машины.

– Хэлло, малютка!

– Все закончено? – поинтересовалась она.

– Если бы так... – Я взял ее под руку и пошел в кухню.

– У меня все ноги мокрые, – сказала она.

Салли сбросила туфли и обтерла ноги полотенцем. Ножки ее были как у куколки. Но под глазами я увидел темные круги. Судя по всему, она не спала. Ее густые светлые волосы были стянуты на затылке. Я обнял ее, и мы поцеловались. Я давно ждал этого, сам того не подозревая. Неприятное жжение в желудке исчезло – Салли наверняка поймет меня.

– Я приготовлю завтрак! – сказала она.

– Не надо.

– Ты снова уезжаешь? – В ее голосе промелькнуло беспокойство.

– Так надо, дорогая.

– Что ж, раз ты так говоришь, значит, действительно надо.

– Но сначала я должен тебе кое-что рассказать. А потом ты можешь приготовить кофе.

Она испуганно посмотрела на меня.

– Что случилось, Джонни?

Каким образом можно рассказать женщине о страшных вещах и при этом не испугать ее? Каким образом помочь ей преодолеть страх? Как в спокойных тонах рассказать об убийстве, в котором ты невиновен?

Она пощупала мою куртку.

– Ты же весь мокрый. Все промокло насквозь.

– У меня неприятности, – сказал я.

– Я знаю, – кивнула Салли. – Это сразу видно по твоему лицу. Ты что, убил Стива Миллета?

– Нет.

Она сложила руки на коленях и выжидательно посмотрела на меня.

Я начал рассказывать. Рассказ получился сухой и беспощадный. Я не упустил ни малейшей подробности.

– Поэтому я не могу оставаться здесь. Самое позднее через полчаса они приедут.

– О, боже ты мой! – простонала она и закрыла лицо руками. Потом вдруг подняла голову и сказала сухо: – Ты еще успеешь принять горячий душ и надеть теплую одежду. Или ты собираешься получить воспаление легких?

Она думала только обо мне.

Я положил руку ей на плечо и поцеловал ее.

– Я люблю тебя, Салли.

– Я люблю тебя, Джонни.

Ее тело, которое я так хорошо знал и которое все также волновало меня и всякий раз казалось новым, плотно прижалось к моему мокрому пальто.

– Я понимаю тебя, – прошептала Салли. – Хотя мне все это не нравится. Но я понимаю, что сейчас не найти тех слов, которые могли бы тебя заставить отказаться от задуманного.

– Ты права, – рассеянно кивнул я.

– Ты – твердолобый, и я боюсь за тебя, Джонни. Ты не успокоишься, пока с тобой что-нибудь не случится. Но я люблю тебя, такого твердолобого!

– Спасибо, Салли.

Она поцеловала меня в кончик носа.

– А сейчас ты должен что-нибудь поесть. Или хотя бы выпить чашку кофе. Прими очень горячий душ и надень сухую одежду.

Душ и сухая одежда сделали меня совершенно другим человеком. У меня было только два пальто, но Салли успела высушить и выгладить второе. Я надел его и прошел на кухню.

Салли поставила на стол кофе, яйца всмятку, ветчину и четыре тоста. Я ел, стоя, прислушиваясь к тому, что происходит на улице.

– У тебя есть револьвер?

Я кивнул.

– А сигареты?

Вот в этом я не был уверен. Салли сунула мне в карман пальто три пачки. Когда моя тарелка опустела, зазвонил телефон – громко и настойчиво.

Тарелка упала на стол так неудачно, что разлетелась на кусочки.

– Это уже они. – Я направился к двери черного хода. – Ты знаешь, что им сказать, дорогая?

– Знаю.

– Не забудь запереть дверь гаража.

– Не забуду. – Она с трудом боролась со слезами. Глаза ее были слишком большими, а улыбка – явно искусственной. Мы расстались между домом и гаражом. Звонок телефона проникал даже сюда. Когда я сел в машину, ноги мои опять промокли.

Саул Блисс, должно быть, здорово радовался.