"Сэр Невпопад и Золотой Город" - читать интересную книгу автора (Дэвид Питер)

1 ШТУКОВИНА

Hе люблю отнимать у людей жизнь — уж поверьте. Несколько раз я это делал, но никакого удовольствия при этом не получал. Более того, я всегда действовал в целях самозащиты, и, как бы сомнительно ни звучали мои слова, трагедия обычно происходила из-за того, что человек сам по неосторожности натыкался на какой-нибудь острый предмет, который именно в тот момент мне случалось направлять в его сторону. Однако я никогда не принадлежал к породе людей, готовых затеять ссору, если есть возможность ее избежать, или, говоря по-другому, был всегда не прочь отступить, если к тому имелась хоть какая-нибудь возможность. Всякий прочитавший начало записок о моих "приключениях", которые продолжены в настоящей книге, очень хорошо понимает смысл последнего утверждения.

Надеюсь, поэтому вы оцените мое душевное состояние в тот момент, когда неким морозным, довольно-таки бодрящим вечером я стоял средь живописной поляны, в смятении глядя на карлика с волосатыми ногами, которого невзначай убил. Вот эта-то случайная смерть и ввергла меня — другого слова не подберу — в приключение, которое было попеременно то самым веселым, то самым ужасным из всех, что мне доводилось переживать. А если вспомнить, что именно мне доводилось переживать, то фраза эта не пустой звук.

Для читателей, пока еще не знакомых с тем, что в самых общих словах — и с немалой долей иронии — можно назвать путешествием моего героя, я должен все объяснить попроще, чтобы они смогли получше меня понять. (Вообще, должен заметить, что если вы интересуетесь моей жизнью, то, скорее всего, мощи вашего ума хватит только на то, чтобы понять самые простые из объяснений.)

Зовут меня Невпопадом, а точнее, Невпопадом из Ниоткуда — потому что род мой незнатен и происхожу я… действительно из ниоткуда. Недавно меня стали величать сэром Невпопадом, однако по-прежнему из Ниоткуда, — но этой честью мне не пришлось воспользоваться по причинам, которые я не стану здесь объяснять. Достаточно сказать, что человек, вассалами которого состоят рыцари, насиловавшие мою матушку, — она тогда прислуживала в таверне… Так вот, этот человек, ставший причиной моего появления на свет и обрекший меня тем самым на полное предательств и лишений существование, которое, в свою очередь, воспитало во мне несколько, скажем так, циничное отношение к жизни… Короче, этому человеку, увы, не светит тихая, счастливая старость. Я был достаточно глуп, чтобы на время ему поверить, и жестоко заплатил за свою наивность — не прошло и суток после моего производства в рыцари, как меня упекли в тюрьму, что при дворе короля Рунсибела, правителя Истерии, явилось своеобразным рекордом скорости.

Как только мне удалось из тюрьмы бежать — при помощи средств слишком нелепых, чтобы упоминать о них, — я отправился в путь в обществе довольно неприятной юной волшебницы (или плетельщицы, как иначе их называют, имея в виду способность этих особ сплетать магические заклинания); себя она величала Шейри — то ли это было ее настоящее имя, то ли нет, понятия не имею.

Я так и не узнал, отправил ли король Рунсибел своих рыцарей в погоню за мной. Не сомневаюсь, что его гордость была крепко уязвлена, однако, с другой стороны, думаю, что и он, и королева, и — наверняка — их дочь были довольны, что избавились от меня. Если бы они решили меня поймать, труда бы это не составило никакого. Мои уши имеют обыкновение торчать чересчур заметно, а ярко-рыжие волосы длинны и всклокочены. Нос у меня крючком — после нескольких попыток его сломать, — правда, мои глаза имеют изумительно приятный серый оттенок, но, увы, на фоне общей неразберихи, составляющей мою внешность, эта их положительная особенность обычно остается в тени. Скажу более: я хром на правую ногу и передвигаюсь при помощи посоха изрядных размеров, который служит мне еще и оружием. Короче говоря, меня легко выследить и трудно замаскировать.

У Шейри внешность была не такой бросающейся в глаза. Одевалась она, как правило, в черное, черные как смоль, коротко подстриженные волосы лежали кольцами возле ушей, а ее несколько выступающий подбородок всегда был вздернут, словно эта особа бросала вызов окружающему ее миру, провоцируя его на хороший выстрел. Бывали минуты, когда я думал, что основная цель ее жизни — изводить меня и наслаждаться причудливыми превратностями моей судьбы. Однако — по-своему — она была мне самым преданным другом, при условии, что под словом "друг" подразумевается "постоянный раздражитель".

На случай, если рыцари Рунсибела пустятся за нами в погоню, мы подались на запад, а оттуда — на север, чтобы укрыться в Утомительном лесу. Это было предпринято не без некоторого трепета с моей стороны. В этом лесу гнездилась злобная компания чудовищ-головорезов, известная под названием арфисты-затейники, а у меня с ними была личная ссора. Предпочтительнее, конечно, было найти убежище в Элдервуде — в лесу, где я провел молодость, но попасть туда можно было только по оживленным дорогам, а на таких я не мог чувствовать себя в безопасности, или же через Ревущую Глотку Вечного Безумия, о которой чем меньше будет сказано, тем спокойнее. Кроме того, Шейри, похоже, была совершенно уверена, что если возникнут трудности, то ее магические приемы, связанные с погодой, живо избавят нас от арфистов; таким образом, Утомительный лес стал на время нашим укрытием, где мы дожидались, пока имечко Невпопад постепенно откочует на зады королевской памяти.

К счастью, я имел изрядный опыт лесного существования — это был один из моих немногих талантов, кроме, соответственно, таланта к побегам, спасению собственной шкуры и искусства непревзойденной трусости. Лесной опыт я приобрел в юности и не утратил его с течением лет, ушедших на мое возмужание. Когда мы нашли временное прибежище в Утомительном лесу, мне было без малого двадцать. Мы отыскали пещеру, где могли поселиться, — она была надежно укрыта от случайных взглядов как снизу, с земли (воров), так и сверху, с ветвей деревьев (арфистов-затейников). Мы решили передохнуть там несколько дней, а затем податься дальше на запад, чтобы между нами и людьми Рунсибела легло как можно большее расстояние. Я проводил время на охоте, ловил мелкую дичь, Шейри же попеременно то предавалась медитации, то вела себя так, словно у нее имелась возможность тратить время гораздо лучше, чем в общении со мной.

Впрочем, что там ни говори, а уживались мы с ней неплохо. Я, к примеру, намекнул Шейри, что не прочь бы обучиться какой-нибудь магии, и она стала учить меня карточным фокусам. Понятно, это никакая не магия, и поначалу я на нее очень сердился. Но вскоре стал получать от карт настоящее удовольствие. Я очень быстро учился, а заодно приобрел определенную ловкость рук, позволявшую сбивать зрителей с толку и вытаскивать карту как бы из воздуха. Честно говоря, последнее — не такой уж и сложный трюк. Надо просто вытянуть руку прямо, удерживая верхние углы карты на тыльной части ладони между пальцами, а затем быстро выбросить карту вперед. Создается впечатление, что карта появляется из ниоткуда. Как я уже отмечал, прием не бог весть какой, но порою качество нашей жизни мы измеряем количеством бездумных забав, которые изобретаем, чтобы развлечь себя на пути к могиле.

Что касается охоты, то, повторяю, сначала я охотился на мелкую дичь. Но однообразная диета из кроликов и белок быстро приелась, и я переделал и перенастроил ловушки на более крупную добычу, надеясь поймать небольшого оленя или даже отбившегося от стада единорога. Бессмертные они или нет, но эти существа, если им быстренько свернуть шею, умирают не хуже других лесных обитателей, а мои ловушки были предназначены именно для такой цели. Понятно, я не ставил их поблизости от дорог, которыми могли бы воспользоваться редкие путешественники, — разве что произошел бы несчастный случай.

И вот он-то как раз и произошел.

Однажды я с присущей мне осторожностью пробирался по лесу. Может, это прозвучит хвастливо или тщеславно, но, если я решаю остаться в лесу незамеченным, обнаружить меня почти невозможно. Это одно из немногих занятий, не считая плавания, когда хромая нога мне не мешает. Скрытность зависит не от скорости, а от экономии движений. Скоростной марафон — предприятие для меня безнадежное, но если вы ищете человека, который мог бы двигаться не быстрее улитки много дней подряд, то я в вашем распоряжении.

Подбираясь к одной из своих ловушек, снабженных петлей, я вдруг услышал испуганный вскрик, который, правда, тут же и оборвался. Звук был определенно произведен человеком. Мига мне хватило понять, откуда мог идти звук — конечно же, из моей ловушки, — и еще мига, чтобы с ужасом осознать, что он означает.

Наплевав на скрытность, я буквально вломился в подлесок, надеясь, что у меня еще есть время выправить ситуацию.

— Неужели…

Вид, который передо мной предстал, был до жути отталкивающий, но притом и редкостно привлекательный — в извращенном, понятно, смысле, самом что ни на есть извращенном.

Небольшая кучка еды, служившая приманкой, была развалена. Туго затянутая петля болталась над землей в трех с половиной футах. И в этой петле висел, оставив между ногами и почвой промежуток в добрых шесть дюймов, вышеупомянутый карлик.

Выглядел он до чертиков странно. Голова его свешивалась на сторону и была совершенно круглой, при этом черты лица выглядели на удивление сплюснутыми, словно кто-то сел ему на лицо. Руки были непропорционально длинны, что часто встречается у таких существ, однако и ноги у карлика оказались длиннее, чем водится, и были не такими кривыми, как это обычно бывает. Но что самое удивительное, это его ступни. Сначала я подумал, а не обут ли он в какие-нибудь волосатые тапки, но потом понял, что карлик бос, просто его нижние конечности были такой степени волосатости, какой я не встречал ни у одного экземпляра представителей породы бесхвостых.

В паху существа имелось изрядное вздутие, которое не могли скрыть даже его широкие штаны. Я никогда не присутствовал на казни через повешение, но слыхал, что жертвы подобных инцидентов в момент смерти обычно имеют потрясающую эрекцию, и это всегда меня поражало своей загадочностью. Ведь если что-то и можно считать надежным средством против полового возбуждения, так это перелом шейных позвонков. Но вот он я, своими глазами наблюдаю подобное удивительное явление, так что все это чистейшая правда. Кто бы мог подумать?

Я все еще чувствовал некоторую вину за то, что раньше срока оборвал жизнь прохожего существа, но помочь ему не мог все равно, раз событие уже совершилось. Так что я занялся наиболее разумным в таких обстоятельствах делом: проверил его карманы. Веревку я обрезать не стал: как ни печальна сцена, а в подвешенном состоянии обыскивать тело легче. Когда выпуклость на штанах карлика начала опадать, я охотно освободил его еще от одной — изрядных размеров кошелька, висевшего у него на поясе и набитого золотыми монетами, подобных которым я никогда раньше не видал. Впрочем, в отличие от монет, в каждом королевстве несущих профиль своего монарха, выбитого на их поверхности, золото остается золотом, чья бы личность его ни украшала.

Потом под болтающимися ногами карлика в траве что-то блеснуло в лучах заходящего солнца и засияло, словно подмигивая мне. Я нагнулся и поднял предмет. Это оказалось золотое кольцо, слишком, правда, большое, чтобы носить такое на пальце. Я легко мог продеть в него три своих. Возможно, это была серьга — хотя какое-либо специальное крепление отсутствовало. На ощупь кольцо оказалось теплым, и я вертел его в руках, внимательно разглядывая. Тогда-то я и заметил на внутренней стороне кольца некую надпись. Не так-то легко было ее разобрать, к тому же, как ни странно, буквы, казалось, таяли, а кольцо остывало. Там было написано вот что:

"Штуковина, чтобы их всех иметь".

Я не знал, кто такие эти "они", которых "всех" за что-то надо было "иметь", и что это за "штуковина", я тоже не знал, поэтому назначение кольца оставалось для меня темным. Жаль, что мое неведение не продлилось вечно.

В этот момент в лесу я услышал шум. Судя по звуку, ко мне приближалась группа людей, человек с полдюжины, если не больше. Они шли не скрываясь, их мог бы услышать и глухой. К несчастью, они находились на пути между мной и пещерой.

Не раздумывая, я сунул кольцо в карман и, быстро оглядевшись, нашел укрытие в довольно густом подлеске. Вы уже знаете, что, если я захочу остаться в лесу незамеченным, обнаружить меня почти невозможно. Я завернулся в плащ и присел на корточки, спрятавшись в длинных лесных тенях.

Вскоре появились и те, кто производил шум; более пеструю компанию трудно было себе представить. Предводительствовал крепкий, с узким лицом, высокий и красивый мужчина. Его сопровождало сборище… не знаю даже кого. Несколько карликов с волосатыми ногами, несколько троллей и еще какие-то нелепые создания. Я не представлял, откуда они могли появиться — никто из таких существ ни разу не попался мне в тех краях, где я имел обыкновение проживать.

Они сразу заметили висящего карлика и развели такие причитания и стоны, что трудно передать. Слушая их разговоры, я разобрал несколько имен — покойного звали Бубо, а высокого — Скороход. У остальных были какие-то дурацкие клички — Ходж и Подж, Хой и Палой, Тута и Тама, Тутти и Фрутти, Итэдэ и Итэпэ и так далее. Мне все это быстро надоело, и я тогда даже порадовался, что мне не приходится путешествовать с этой компанией, — тогда, ибо через пару дней я бы удавил себя сам, только чтобы не умереть медленной смертью от избытка сообразительности.

Высокий, которого звали Скороход, стоял прямо перед Бубо, закрывая его от меня. Потом он повернулся и мрачно глянул на остальных.

— Кольца нет, — сказал он.

Опять начались вздохи, причитания и завывания типа: "Смерть вору!", и последнее сильно мне не понравилось.

— Тело еще не остыло, — продолжал Скороход. — Вор не мог уйти далеко.

Тут, надо признаться, я задумался над понятием "вор". Не то чтобы я себя таковым не считал — вы же понимаете, — но в данных обстоятельствах покойный вроде и не мог воспользоваться своим имуществом. Я решил, что имею столько же прав на его пожитки, сколько и любой другой.

— Разойдитесь по лесу. Найдите его, — приказал Скороход.

Слаженно двигаясь, они разбрелись по лесу во всех направлениях. Я затаил дыхание. Один из карликов оказался в двух футах от куста, под которым я сидел на корточках, но прошел мимо, не заметив меня.

Мне показалось, что я провел там целую вечность — ноги затекли, руки налились свинцовой тяжестью. Уже почти стемнело, когда я медленно поднялся — острый слух подсказал мне, что я наконец один.

Разве что…

Интересно.

В чреслах я вдруг ощутил странное покалывание. Мой маленький воин вытянулся по стойке "смирно", да и был он вовсе не такой маленький. Более того, я ощутил там какой-то посторонний предмет. Даже зная, что я один, я все же огляделся, чтобы убедиться в отсутствии поблизости посторонних, прежде чем заглянуть в штаны. Хотя что там еще могло случиться, кроме самого очевидного?

К моему полному изумлению, кольцо оказалось прочно надетым на основание моего члена. Наверное, в кармане штанов была дырка, и кольцо, словно живя собственной жизнью, пробралось по карману и угнездилось на моих чреслах, обвив половой орган так, словно всегда там было. Я потянул за кольцо, пытаясь его снять. Оно не двигалось. Я сделал еще несколько попыток — с удвоенной силой, но стараясь действовать аккуратно. Надеюсь, вы понимаете почему.

Кольцо не поддавалось. Совсем недавно я размышлял над тем, как можно было носить такое большое кольцо, а теперь, сам того не желая, нашел ответ. К тому же я был столь возбужден, что кольцо нельзя было снять, пока эрекция не ослабнет. А слабеть она, похоже, не собиралась. Там, в лесу, я ощутил себя слишком стыдливым, чтобы взять и "облегчить" напряжение.

Я чувствовал себя совершенно униженным, но идти мне, кроме как обратно в пещеру, было некуда. На счастье, со мной был плащ — значит, можно закутаться в него, чтобы спрятать выпуклость на штанах; мне совсем не хотелось, чтобы Шейри потешалась над моими проблемами. Я надеялся, что если не буду обращать на эрекцию внимания, она пройдет сама. Общество же Шейри мне только пойдет на пользу, поскольку после всех пагубных связей если у меня и оставался какой-либо интерес к противоположному полу, то плетельщица имела все средства, чтобы свести его на нет.

Я надеялся, что, когда приду, плетельщицы не будет в пещере и у меня найдется несколько минут, чтобы устроиться поудобнее, по-прежнему не снимая плаща. Однако все оказалось не так — Шейри была на месте, сидела у маленького костерка и выжидающе глядела на меня.

— Еды принес? — спросила она.

— Не повезло, — ответил я.

Я сказал правду. Мы, конечно, были голодны, но, думаю, не настолько, чтобы съесть карлика. Я уселся в нескольких шагах от нее и стал поправлять плащ. Чресла мои, кажется, не угомонились нисколько. Наоборот, в присутствии Шейри возбуждение усилилось. Я подумал: "Дружок, ты делаешь метку не на том дереве. Если есть женщина, которая еще меньше интересуется…"

В тот же миг плетельщица была на мне.

Я не мог поверить — только что она сидела, странно глядя на меня, и вот уже прыгнула, причем с такой силой, что от толчка я ушиб затылок, стукнувшись о стену пещеры. Рука Шейри отправилась прямо к тому месту, которое я пытался спрятать, словно она знала, что там творится. Глаза ее светились диким огнем, она душила меня поцелуями, поспешно стаскивая с нас обоих одежду. Я не тешил себя мечтой, что вдруг обрел неотразимую привлекательность и она-то и заставила Шейри прореагировать на меня столь бурно. Конечно, это было кольцо. Проклятая ювелирная безделушка была каким-то образом заколдована — и против заклятия не мог устоять никто, даже такая опытная плетельщица, как Шейри. Она была не в себе. А учитывая данное обстоятельство, я был бы неотесанным хамом, прямо-таки законченным подлецом, воспользовавшись ее состоянием. И если вы думаете, что я этого не сделал, значит, вы невнимательно слушали.

Честно говоря, не могу отделаться от мысли, что мне не удалось бы удержать ее на расстоянии, даже если бы я очень этого захотел. Остановить плетельщицу было нельзя, и, спасибо кольцу, я был готов встретить вызов.

А потом встретить его еще раз. И еще.

И еще.

Всю ночь напролет.

Я сбился со счета. К тому времени, как наступило утро, голова моя кружилась от усталости, а живот сводило от голода. Но мой внезапно стойкий солдатик был опять на посту, а Шейри не потеряла воодушевления. Я позволил ей делать со мной все, что она захочет, потому что уже так устал, что не мог шевелиться и просто лежал, распростертый на каменном полу, думая о том, как бы принять ледяную ванну.

Наконец Шейри уснула, и я понял, что надо как можно скорее сматываться отсюда.

Явно осознав, что праздник кончился, мой несгибаемый жезл немного опал, но кольцо по-прежнему не снималось. Я поспешно оделся и выскочил из пещеры, рассудив, что моя подруга все равно будет ждать, пока (или если) я вернусь.

Я был голоден как волк. Наверное, плетельщица может жить любовью, но я на такое не способен. Я быстро шагал по лесу, надеясь на свой посох — деревянный, конечно, а не на предателя в штанах, — сейчас мне приходилось опираться на него даже чаще, чем обычно требовалось хромой ноге. Однако звери, похоже, держались от меня в стороне, а те орехи и листья, что я срывал по пути, едва могли поддержать мои силы, особенно после такой бурной ночи.

Я направился к главной дороге, идущей с запада на восток, — она пролегала через верхнюю часть Утомительного леса. Затем я повернул на восток. Я знал, что где-то должен быть постоялый двор. Не бог весть что, но я рассудил, что у них найдется какая-нибудь еда и я смогу перекусить. Заодно мне следовало побыть на некотором расстоянии от Шейри. Нельзя было возвращаться к ней в пещеру ночевать — она меня в покое не оставит, пока мой "товарищ" на посту.

Приближаясь к таверне, я почувствовал, как он оживился, и поплотнее завернулся в плащ. К счастью, утро выдалось холодным, так что никто не будет спрашивать, отчего я так тепло одет.

В зале я занял столик поближе к дальней стене, в углу, намереваясь посидеть за ним в одиночестве. Хозяин, страдавший, судя по всему, несварением, с подозрением посмотрел на меня. Я вытащил деньги и немного побренчал ими — кажется, это его успокоило. Он ушел, а ко мне подбежала служанка. Должен признать, она была прехорошенькая, что немного примирило меня с последовавшими событиями.

— Кружку меда, — сказал я ей. — Баранина приличная у вас есть?

Она мерила меня взглядом. Плаща я не снимал, но вдруг ощутил, как ее взгляд проникает как раз туда, куда мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь проникал. Я положил ногу на ногу, откашлялся и принялся повторять вопрос.

— Наверх, — перебила она. — Первая дверь справа. Ну.

— Но… я еще не поел.

Она наклонилась, приблизив свое лицо к моему; ее дыхание оказалось теплым и приятным.

— Я буду тебе закуской… и горячим… и десертом…

О боги!

— Мисс… Я… ну… то есть…

— Наверх! — В голосе служанки звучал металл. — Иначе я возьму тебя прямо здесь.

Она не шутила. Я понял это по ее взгляду, услышал это в тоне ее приказа — девушка говорила вполне серьезно.

Я поднялся этажом выше. В комнате, про которую говорила девушка, стояла кровать с комковатым матрасом. Через десять секунд явилась служанка, и началось обслуживание в номере.

Через пять минут нас застукала мать служанки — она была в ужасе. Выкинув всхлипывающую дочь за порог, мать захлопнула за ней дверь, повернулась ко мне, и я понял, что сейчас будет.

Я опасался, что хозяин таверны может оказаться папашей девушки, и ожидал его у нас в комнате с топором… или, хуже того, с любовным интересом во взоре. К счастью, этого не случилось — мать и дочь просто прислуживали в таверне.

Но у них были подружки.

Много подружек.

Тут я должен заметить, что подобная ситуация когда-то была предметом моих фантазий. Я сам вырос в таверне и видел, чем занимаются шлюхи. А еще я всегда раздумывал: каково это, когда ты так нужен людям, в моем случае женщинам, что они толпами кидаются на тебя, готовые даже заплатить, только бы получить возможность сплести свое тело с твоим.

Ну, денег мне никто не предлагал, но я уверен, что мог бы выманить у них все до последнего. А еще мне очень хотелось, чтобы хоть одна из них дала мне возможность просто поговорить.

Поблизости явно находилась деревня, и, видя, сколько женщин посещают мою комнату, я сделал вывод, что их мужчины плохо исполняют свой долг. Ко мне приходили женщины с разными фигурами, разного возраста, красивые и… не очень. Я пытался улыбаться, убеждая себя, что такова уж цена славы. Однако я буквально потерял счет времени. День и ночь смешались. Но меня хотя бы стали кормить. Служанка из таверны носила мне еду. Однажды хозяин просунул голову в дверь и, ухмыльнувшись, сказал:

— Продолжай, парень! Это дело! — словно он был моим лучшим другом.

Я вяло махнул ему рукой и подумал, что он, наверное, собирает с женщин плату за вход. То есть он забирал мои деньги. Это было нечестно, и если бы хоть одна часть моего тела могла подняться с постели — кроме той, что оказалась самой неутомимой, — я бы с этим как-нибудь разобрался.

Несколько раз я пытался сбежать. Они мне не дали. В конце концов они привязали меня к постели. Есть способы и худшего времяпрепровождения, но что-то на ум ни один из них не приходит.

Не знаю, когда появился Скороход со своими ребятами. Может быть, на следующий день, а может, через неделю. Я был словно в тумане от усталости. Вдруг послышались тяжелые шаги на лестнице, и дверь распахнулась. Сначала я решил, что это толпа разъяренных мужей, которые пришли, чтобы порубить меня на куски или — что тоже вполне вероятно — позабавиться со мной. Потом я узнал это невероятно героическое лицо и зажмурился. Конечно, нижняя половина моего тела была оголена. Я уж не помнил, когда последний раз надевал штаны. Скороход бросил один-единственный взгляд, повернулся к остальным и объявил:

— Кольцо у него.

Не было смысла отпираться.

— Если оно тебе нужно, возьми его, — в изнеможении прошептал я.

Скороход подошел к кровати и натянул на меня одеяло. Вытащив меч, он обрезал веревки, которыми были привязаны мои руки.

— Оно не наше. Я не стану спрашивать, как оно к тебе попало — прошлое больше не имеет значения. Благодаря кольцу теперь ты — обладатель штуковины, которая имеет их всех.

— Эта штуковина… — я указал на своего стойкого солдатика.

— Да, — кивнул он, и остальные повторили его жест. — Это он.

— А "все они" — женщины?

— Да, — повторил Скороход. — Тебе досталось кольцо, выкованное в…

— Не надо. Не рассказывай. — Я поднял руки и встал с постели, разыскивая штаны.

— Но ты должен знать, — настаивал Скороход.

— Да, это очень интересная история, — сказал один из карликов несколько визгливым голосом.

— Не надо, — отказывался я. — Тут наверняка не обошлось без какого-нибудь могущественного волшебника, темных сил, злых воинств, которые хотят получить его. Я прав?

— Ну… в общем, да, — смущенно признал Скороход.

— Отлично. Вот и не рассказывай. А этих выгони. — Я указал на группу женщин, которые, похоже, очень расстроились, увидев, что я собираюсь покинуть комнату. — Все, что я хочу знать, — это как избавиться от кольца.

— Ты должен бросить его, — торжественно произнес Скороход, — в Пылающий Испод. Лишь там оно расплавится, и его угроза пропадет навсегда.

Пылающий Испод я знал хорошо. Однажды я был оруженосцем у рыцаря, сэра Умбрежа, который был родом из тех мест.

Вы, наверное, недоумеваете, почему я не стал расспрашивать эту толпу суетливых бездельников, что за интерес они имели к кольцу. Скажу просто: они были герои. Бубо, предыдущий владелец кольца, вероятно, пользовался таким же успехом, как и я. А люди Скорохода явно занимались тем, что отгоняли от него женщин… или его от женщин по пути к Пылающему Исподу. Они участвовали в полном опасностей приключении, когда я, не желая того — и даже особенно не задумываясь, — появился у них на дороге. Не люблю я ни героев, ни полных опасностей приключений, потому что, связавшись ними, людям приходится погибать. Терпеть не могу приключений, несмотря даже на то, что постоянно оказываюсь в них втянутым; по мне, чем быстрей я от них отделаюсь, тем лучше. Меня трудно назвать неустрашимым — устрашаюсь я очень быстро. И ничего я так не хочу, как разжиться деньгами, получить свою долю славы, удачи, удовольствий и прожить достаточно долго, чтобы умереть в собственной постели от старости.

Короче говоря, я ничем не отличаюсь от вас. Можете на свой риск смотреть на меня сверху вниз, но судите вы, скорее всего, самого себя.

Поэтому мне было нисколько не интересно, что, с ними происходило до сего дня. Я просто сказал:

— Отведите меня туда.

И мы отправились.

По дороге нас ожидало немало неприятностей. Конечно, я мог бы расписать все подробно. Рассказать о темных воинах, что гонялись за нами, о черных пылающих градинах, о неожиданном нападении арфистов-затейников, которыми явно командовала великая и могущественная плетельщица, о буйном рыбообразном убийце по имени Кхе и о многом-многом другом. Но путешествие трудно было назвать приятным — почти все погибли, меня донимала мучительная опухоль между ногами, а один из карликов — кажется, это был Тама — смотрел на меня так, что приходилось все время держаться настороже. Поэтому я испытал настоящее облегчение, когда Кхе его раздавил.

Надеюсь, вы меня извините, если я просто повторю: по дороге случилось немало неприятностей, пока лишь двое из всех — я и вконец вымотанный Скороход — оказались на краю огромного утеса, у подножия которого расстилался Пылающий Испод.

Испод лежал далеко-далеко внизу. Бесконечный поток лавы, происхождения которого никто не знал, выбрасывал вверх мощные языки пламени; все застилал дым, и дальше чем на два фута ничего не было видно.

— Хорошо, — сказал я Скороходу. — Что теперь?

Я держал руку на кольце, стараясь стянуть его — в надежде, что теперь, когда оно оказалось в месте назначения, проклятое колечко сдастся без боя. Увы, оно вело себя как обычно.

— Надо бросить кольцо, — спокойно сказал Скороход.

— Ну да, только вышла небольшая накладка — кольцо, кажется, не хочет мне подчиняться.

— Это меня не удивляет.

— Зато удивляет меня! — отвечал я, утирая со лба пот. — Послушать тебя, так все просто! Приди к Пылающему Исподу, брось колечко, и все в порядке! А как я его сниму?

— Кольцо снимется только тогда, — сказал Скороход, — когда остановится сердце того, кто его носит.

— Что? — Я почувствовал, как вся кровь, которая не прилила кой-куда, стучит у меня в висках. — Ты хочешь сказать, я умру? — Тут я понял, что, похоже, когда Бубо умер, кольцо упало через штанину в траву, где я его и нашел. — Что ж ты раньше-то не сказал? Я что, должен убить себя? Какая мне с того польза?

— Есть… другой путь, — сказал Скороход.

— Хорошо! Отлично! Какой же? — Я не помнил себя от радости.

Скороход достал ножик, на вид очень острый.

— Режь его.

Я взял нож, повертел в руке. Ну да, очень острый.

— Он сможет перерезать кольцо? — с сомнением спросил я.

— Нет, кольцо ничем не разрежешь.

Как вам известно, я не так уж и глуп. Поэтому сразу понял, к чему он клонит. И постарался подавить зародившуюся панику.

— То есть ты хочешь сказать, что мой выбор… Смерть… или жизнь, лишенная всяких радостей?

— Взгляни на все это по-другому, — предложил Скороход, стараясь добавить в голос сочувствия. — За прошедшее время твой дружок получил столько внимания, сколько не получил бы за целую жизнь. Неужели этого не достаточно?

— Нет! Конечно нет. А я…

— Мое!

Неожиданно прозвучавший скрипучий голос застал нас врасплох. Стоя на краю обрыва, мы повернулись, и я едва мог поверить своим глазам.

К нам подходил Бубо, его голова так и была наклонена под неестественным углом — ведь петля ловушки сломала ему шею. Но он, похоже, не понимал, что умер. Кожа Бубо по цвету напоминала свернувшееся молоко и пахла примерно так же. Глаза, абсолютно черные, были широко раскрыты, а зубы гнили прямо во рту. Он подходил все ближе, и его кулаки сжимались и разжимались, словно он пытался что-то схватить.

— Моя прелесть! Моя! — кричал он, а звук получался, как у чирикающего птенца.

— Не шевелись, — сказал мне Скороход. — Он пришел за кольцом.

— Если он сможет снять его с меня каким-нибудь другим способом, кроме тех, что ты перечислил, так пусть забирает!

— Нет! Разве ты не понимаешь? Если темный плетельщик, который создал это кольцо, получит его, все женщины в мире будут в опасности!

— Я куплю им всем пояса верности на замочках! Очень хорошенькие! — Я дергал упрямое кольцо. — Ну же! Твой старый друг хочет забрать тебя! Давай!

— Живой труп! — с вызовом обратился Скороход к существу, бывшему не так давно Бубо. — Ты меня не испугаешь!

Он потянул из ножен свой меч.

Бубо не стал ждать. Он взмыл в воздух, словно ничего не весил, приземлился прямо на плечи Скорохода и зажал его голову ногами. Быстро вильнув бедрами, он сломал Скороходу шею. Тело Скорохода упало, словно мешок с картошкой, вместе с мечом, который он так и не успел вытащить.

Я начал пятиться, но особо отступать было некуда.

— Не подходи! — испуганно крикнул я, угрожающе подняв посох. Один его конец был оснащен лезвием, но я усомнился, что оно поможет мне против существа, которое и так уже умерло.

— Не подходи, или я… я…

Честно говоря, я даже не представлял, что бы я против него сделал. Бубо, со своей стороны, решил не дожидаться продолжения фразы. Взвизгнув, он прыгнул ко мне, завывая в полете:

— Верни его мне! Моя прелесть! Мое колечко! Мое! Мое!

Бедняга то ли не понимал, где мы находимся, то ли в неживом состоянии, отягощенном навязчивой идеей, ему было все равно. Он налетел на меня, вырвал посох из моих рук, толкнул, и вдруг у меня под ногами не оказалось ничего — только бездна, полная огня и смерти.

Мы полетели вниз, в дым, но всего в нескольких футах ниже обнаружился каменистый выступ, которого я не заметил раньше. Я упал, покатился и изо всех сил вцепился руками в край выступа, повиснув в воздухе.

Бубо держался за мою левую ногу.

Я пытался спихнуть его, пинаясь правой, но это была как раз хромая нога, а она у меня слабосильная. Бубо, кажется, ничего не понял. Он полез по моей ноге выше и — о боги, на помощь! — просунул руку в мои штаны. Холодная влажная рука карлика сомкнулась вокруг кольца, и в результате мое мужское достоинство оказалось единственным средством его спасения.

— Мое! — завывал он, крепко держась за кольцо. — Мое! Мое!

Это было уже слишком.

Моя голова мне отказала.

Сердце мое остановилось.

Я умер.

На миг.

И тут же почувствовал, как меня рывком возвратили к жизни. Мир все еще вертелся вокруг с бешеной скоростью, когда я понял, что упал — на очередной выступ скалы. Из-за дыма было не видно, что поверхность каменной стены не такая уж гладкая.

Внизу я услышал крик и выглянул из-за края уступа, спасшего мне жизнь. Бубо оказался не столь везучим. Смерть, даже непродолжительная, дала мне возможность освободиться от кольца, а заодно и от Бубо. Я видел, как он по спирали летит вниз, вниз, выкрикивая:

— Оно вернулось! Моя прелесть ко мне вернулась!

Он кувыркался в полете, не сознавая, похоже, что происходит. Я слышал, как удаляется его крик, а потом вдруг взметнулось пламя — это Бубо вместе с кольцом упал в лаву. Где-то (наверное, в моем воображении) я услышал наполненный злобой вой — кольцо плавилось в жаркой топке Пылающего Испода… и, по мне, там им обоим — кольцу и Бубо — самое место.

Немало времени мне понадобилось, чтобы медленно, при помощи рук и ног, взобраться обратно на край утеса. Скороход по-прежнему лежал там же, где и лежал, — и такой же мертвый, словно полено. Я его обыскал, забрал, что было ценного, и спихнул тело с утеса. Мне оно было нужно не больше, чем ему самому, и я не видел причины оставлять его лежать на земле.

Обессиленный, я подался назад к пещере, потому что больше податься мне было некуда. Я не знал, будет ли Шейри меня дожидаться, к тому же тогда меня это мало заботило. Мне просто хотелось отыскать место, где можно было бы завалиться запросто и лежать без движения.

Путешествие обратно в Утомительный лес оказалось гораздо беднее на приключения, чем путь к Пылающему Исподу. Могу только заметить, что все создания, которых привлекало мое общество, когда я владел кольцом, теперь, когда я с ним расстался, мне не докучали. Этот факт — лучшее доказательство того, почему меня не надо брать с собой в полные опасностей приключения. Какую бы драгоценность нам ни довелось обрести, как только я почую угрозу для своей жизни, то немедленно отдам все ценности первому, кто потребует. Не так много есть на свете сокровищ — да и вообще вещей, — за которые я согласился бы умереть. Конечно, если можно действовать хитростью, я еще попытаюсь, но если мне к горлу приставить меч или заставить меня сражаться с превосходящими силами за обладание чем бы то ни было — ну его к демонам, это что бы то ни было.

По дороге обратно я не мог не задуматься вот над чем — как это меня угораздило ввязаться в приключение такого рода. По натуре я отнюдь не бесстрашный, а совсем наоборот. По мне, так чем меньше приключений, тем лучше.

Почему же, спросите вы, я так не люблю приключения?

Ответ прост: я боюсь, что меня убьют.

А что? Этим все и кончается, не так ли? На своем веку я много чего пережил: безумных птицекрылых тварей всяких мастей, военачальников, съехавших с катушек королей ледяного севера, атаку стада единорогов, смертельное нападение величайшего из героев… Мне удалось сохранить крепкую связь головы с телом главным образом благодаря верной стратегии и некоторому везению… ну хорошо, большому везению. Но как долго я мог надеяться, что везение не покинет меня? Ведь так не может продолжаться всегда… и не хотелось бы мне оказаться поблизости от опасности, когда везение мое вдруг кончится.

Конечно, я ухожу от темы, но не могу не сказать: доводилось ли вам замечать, что после того, как кто-либо умер, оставшиеся в живых вдруг объявляют себя главными знатоками последней воли усопшего? "Бедный Джон хотел лежать в дубовом гробу". "О да, Тимоти хотел, чтобы я позаботился о его любимой сабле". "Ну конечно же, бедный Брайан ничего так не желал, кроме как чтобы мы надрались после его смерти, обобрали труп, четвертовали его, а четвертушки раздали бы четырем больным сифилисом проституткам в разных концах королевства, потому что шутник Брайан и сам поступил бы подобным образом и, конечно, немало бы ржал над такой шуткой".

Что касается меня, я никогда не осмеливаюсь выступать от имени покойного, потому как вполне уверен — в конце концов все хотят одного, а именно остаться в живых. Важнее всего то, что происходит со мной, пока я жив. Что случится после того, как я умер, — какое мне дело? Подозреваю, что всякий умерший со мной согласится. Других вариантов что-то не видно. Если и есть жизнь после смерти, усопшие слишком заняты — либо гуляя по райским кущам, либо поджариваясь на адском огне, — и им некогда волноваться о том, что там творится в покинутом ими мире, а если ничего подобного нет, тогда понятно, что вся проблема имеет чисто академический интерес. "Имярек хотел, чтобы было вот так". И помыслить невозможно, сколько надо спеси, чтобы такое вымолвить, и однако все так говорят и делают. И те же самые господа будут глядеть на меня сверху вниз, потому что я настолько невоспитан, что хочу оттянуть, насколько возможно, тот неотвратимый момент, когда те, кто меня переживет, будут иметь повод предложить: "Давайте-ка отрубим ему голову и по-быстрому погоняем ее вместо мяча по полю — ведь Невпопад и сам бы этого хотел".

Прошу прощения за такие длинные отступления. Я пишу о том, что со мной было в юности, а теперь я уже несколько старше… это меня и самого озадачивает, ведь я и подумать не мог, что протяну так долго, да и вообще сколько-нибудь. Нынче и по утрам жарче и по ночам холоднее, а внимание мое стало куда как более рассеянным. Буду очень благодарен, если вы простите старому болтуну его недостатки.

Ну так вот, в течение долгих дней по дороге назад в пещеру я все раздумывал над своим странным положением. Ей-ей, забавно все это. Есть люди, которые все бы отдали за приключение, но они живут и умирают в тиши и спокойствии. Я же не стал бы возражать, чтобы меня оставили в покое, однако то и дело попадаю в разные передряги. Кажется, жизнь любит над нами шутить… или издеваться, как в моем случае.

У самой пещеры я попытался понять — там ли Шейри или же она решила пожить в одиночестве где-нибудь в другом месте? Еще на подходе я обратил внимание, что небо потемнело. Похоже, это дурной знак — Шейри все-таки погодная плетельщица; однако буря могла зародиться и сама по себе. Могло быть и так, что плетельщица пребывала не в духе и ее дурное настроение отражалось в небесах. Не хочу, чтобы вы решили, будто я только о себе и думаю или считаю свою персону такой уж важной. В конце концов, еще недавно я рассуждал о спеси людей, меня окружающих, и вот теперь стою и думаю, как от меня может зависеть погода. Было бы совсем уж смешно, если бы шансы не оказались хотя бы примерно равными.

Возможно, я забыл вам сказать о том, что чаще бываю прав, чем ошибаюсь, особенно если дело касается оценки надвигающихся неприятностей. Но тогда я очень устал, стер ноги и был готов скорее рискнуть встретить гнев юной волшебницы, чем провести очередную ночь в одиночестве.

До сего дня я спрашиваю себя, почему меня это беспокоило. Наверное, у меня была какая-то причина — иначе зачем бы я стал искать общества плетельщицы. Может быть, мне просто надо было с кем-нибудь перемолвиться словом, и я, как большинство разумных существ, стремился оказаться среди себе подобных. Или, что более вероятно, рядом с человеком, с которым можно общаться, у меня было бы меньше времени предаваться собственным мыслям. Чем больше времени я проводил с другими, тем меньше мне нужно было оставаться наедине с собой.

Как выяснилось, решал тогда вовсе не я.

Я подошел к пещере, кутаясь в плащ — погода совсем испортилась.

— Шейри! — позвал я, стараясь перекричать ветер.

Если и есть предчувствие, которым я наделен, так это предчувствие надвигающейся опасности. Поэтому я успел уклониться, когда молния ударила в дерево всего за фут от меня. Деревце было тонкое, и молния его расщепила, а я плюхнулся прямо в грязь, пытаясь отползти в сторону. Сначала я подумал, что это случайность, но тут же понял, как глупо было на такое надеяться. Если связываешься с заклинательницей погоды и если есть хоть малейшее подозрение, что она может быть чем-то недовольна, любой удар молнии становится подозрительным… особенно такой, который едва не угодил в тебя самого.

Воздух пах гарью, и у меня на затылке волосы встали дыбом. Помня, что молния бьет обычно в высокие предметы, я решил пока не вставать и на всякий случай еще раз крикнул:

— Шейри! Ты там? Это ты?

Сначала не было никакого движения, а потом я увидел, как знакомая фигура плетельщицы медленно появляется из пещеры. Шейри стояла на пороге каменного убежища, и казалось, что тени протянулись от нее во все стороны и закрыли вход. Хотя был день, небо над нами стало черным как смоль. Ветер рвал облака в клочья. Мне даже показалось, что облака образуют какие-то фигуры — драконов, великанов, чудовищ самых разнообразных видов. Мне даже померещилось, что каждый из них был зол именно на меня.

— Шейри?

— Конечно, это моя работа, — заявила она.

— У нас что, неприятности?

— Неприятности? — Кажется, она была потрясена моей глупостью — ведь я никак не мог понять, из-за чего она разозлилась. — И у тебя хватает наглости спрашивать? Думаешь, я совсем дура? Думаешь, я все забыла?

— Признаться, не совсем понимаю, — начал я осторожно. — Из-за чего ты так…

— Ты воспользовался моей беспомощностью, свинья!

— А, вот ты о чем.

— Да, о том! А что, ты думал, меня расстроило?

Ее руки задрожали от едва сдерживаемой ярости.

Хотя мне не видны те нити, которые плетельщики вьют из погоды, я понял, что именно их-то она и собирает, чтобы устроить очередной шквал.

Я решил, что Шейри ко мне несправедлива.

— Погоди-ка! — сказал я ей и даже встал, опираясь на посох. Это было равносильно самоубийству, но я подумал, что если сейчас не покажу силу, то в любом случае проиграю. — Прости, но, помнится, ты мне особого выбора не оставила. — Она страшно покраснела, но я продолжал говорить: — Это я-то воспользовался твоей беспомощностью? Из моего положения, по большей части горизонтального, мне показалось, что это ты мною пользовалась, как хотела. И мои чувства ничуть тебя не заботили.

Это явно был неправильный ход, потому что тучи над головой столкнулись и воздух вокруг снова пронзили молнии. Я завертелся на месте, хромая правая нога подогнулась, и я почти что повис на посохе, а воздух надо мной потрескивал и взрывался всполохами света и жара. Когда все кончилось, я отчаянно заморгал, пытаясь вновь обрести зрение. Как только в глазах у меня прояснилось, я заметил, что край моего плаща, который волочился по земле, почернел — вот как близко в этот раз ударила молния.

— Твои чувства? Твои чувства! — кипятилась Шейри. — Да нет у тебя никаких чувств, ты бессердечное чудовище! Ты до того дошел… ты не погнушался даже заклинанием, чтобы соблазнить меня…

— Ты так думаешь? — спросил я. — Хочешь — верь, Шейри, хочешь — не верь, но не все, что случается в мире, имеет к тебе отношение. Да, тут без волшебства не обошлось, не стану тебя обманывать. Но было все по-другому.

— Да? — Судя по ее голосу, она мне не поверила. — Ну тогда скажи мне, что же случилось. Расскажи-ка всю правду.

Я открыл рот и закрыл его, не издав ни звука.

Я решил ничего ей не рассказывать. Вы бы стали меня за это винить? Все это приключение было для меня просто унизительно. Я не мог даже придумать, с чего лучше начать, потому что откуда ни начни, в любом случае я выглядел глупо, а ей захотелось бы узнать подробности, а также чем все закончилось…

— Нет у тебя ответа. Лживый ублюдок! Не мог даже придумать что-нибудь подходящее! Теряешь былую лихость, Невпопад. Ты просто используешь людей. Да-да. Это и есть твой талант. Ты используешь других людей в своих целях, а потом бросаешь, посмеиваясь украдкой, потому что считаешь себя выше всех.

Я ничего ей не ответил. Мне нечего было сказать. Все это было слишком унизительно. Я считал: мне наплевать, что подумает Шейри, но оказалось, это не так. Тогда я вдруг понял, что пусть уж лучше она считает меня кретином, манипулирующим людьми ублюдком… но только не объектом бесконечных насмешек. Только не несчастным дураком, которым попользовались тьма-тьмущая женщин, а потом он пустился в приключение столь непристойное, что чуть не расстался со своим мужским достоинством.

Наступила тишина, нарушаемая лишь звуками грома; они раздавались достаточно близко, напоминая о том, насколько я уязвим.

— Уходи, — услышал я приговор плетельщицы. — Уходи, пока я не убила тебя прямо там, где ты стоишь.

Ну, такое предложение мне повторять не нужно. Я повернулся и, ни слова не говоря, отправился в лес.

Через несколько недель, когда любопытство перевесило осторожность, я вернулся. Шейри не было. Не было никаких признаков, что в пещере живут или жили.

Я не знал тогда, куда делась плетельщица, и решил, что должен себя считать счастливым — ведь мне удалось от нее избавиться.

Но вместо облегчения я ощутил сожаление; мы расстались таким вот образом из-за глупых обстоятельств, и даже несмотря на то, что плетельщица использовала меня, даже не принимая в расчет, что я был жертвой и пострадал от ложных обвинений, все же мы с Шейри многое пережили вместе. Однажды я рисковал, чтобы спасти ее, и она после этого тоже должна была кое-чем пожертвовать, чтобы спасти меня. По правде говоря, мне было очень жаль, что нам пришлось так вот расстаться, и я сокрушался, что не существует способа, который помог бы все вернуть на свои места.

Но вот каким житейским правилом я хочу с вами поделиться: когда встречаешься с колдуном, не жалей, что расстался с ним. Лучше радуйся, считая после расставания счастливые звезды. Иначе боги услышат тебя и себе на потеху исполнят твою мольбу. Как исполнили мою.