"Надежда патриарха" - читать интересную книгу автора (Файнток Дэвид)

15

В нашем гостевом домике в Девоне я посмотрел в зеркало.

– Пригладь свои волосы, Ансельм. Это тоже важно, если ты хочешь, чтобы тебя уважали.

– Да, сэр.

– «Слушаюсь, сэр». Ты, что, забыл все? Майкл, мы скоро вернемся. Дэнил, ты готов?

Кадет влетел в комнату, его серая униформа была хрустящей и безукоризненно отутюженной:

– Да, сэр!

Это была поминальная служба в память пяти погибших кадетов. Я отказывал Хазену в просьбе о такой службе до того, как были задержаны террористы. Почему-то мне казалось неприличным поминать наших ребят, когда их убийцы разгуливают на свободе.

Для столь торжественной церемонии собралась вся девонская Академия, были вызваны даже кадеты, находившиеся на базе Фарсайда.

Мы встретились в обеденном зале, который единственный мог вместить столько людей.

В сдержанных выражениях Хазен начал выражать похвалы погибшим, чьи бездыханные тела я обнаружил на траве в тот ужасный июльский день.

«Если бы я лишился своих родных детей, это было бы так же больно», – подумалось мне.

Когда Хазен закончил, я выкатился вперед, чтобы сказать свое слово. Я говорил о несбывшихся надеждах, о безвременно оборвавшихся жизнях, о потерявших друзей кадетах и гардемаринах.

– Я прибыл сюда из уважения к вашим сокурсникам, которые погибли, но больше – из уважения к оставшимся. Чтобы сказать о наших ошибках по отношению к вам. – Я заставил себя взглянуть в устремленные на меня глаза.

– Служба на Флоте – это великая честь и свидетельство доверия, и ничего больше. Вы правы, абсолютно правы, доверяя вашим товарищам кадетам, гардемаринам, инструкторам, вашим офицерам. Как и они непременно доверяют вам.

В зале не раздавалось ни звука.

– Когда кадеты из казармы Крейн проходили через проверочную камеру, они все были уверены, что ни один человек на Флоте Господа Бога не желает им вреда. Что никто, вне зависимости от политических убеждений, не предаст ту веру, которая скрепляет наше братство. Каждый из нас, когда мы летим к дальним звездам, всецело полагается на своих товарищей. И эта вера в Академии Девона была поколеблена. Теперь я надеюсь и молюсь о том, чтобы эта вера была восстановлена. От лица Организации Объединенных Наций, от правительства, благословленного Господом Богом, я смиренно прошу вас извинить всех нас. – Я медленно, глубоко вздохнул. – Все свободны.

Уже в своем офисе Хазен помешивал лед в бокале.

– Хорошо сказано. Именно этому мы и стараемся их научить.

– Благодарю вас. – Я заметил, что он или его предшественник вернули на место большую часть убранной мною мебели. Мне казалось невозможным ходить взад-вперед, постоянно ударяясь голенями о какие-то углы.

– Жаль, что не все так же считают. – Он говорил внешне непринужденно, но с внутренним напряжением. Чувствовалось, что он хочет мне кое-что рассказать.

– А кто считает по-другому?

– Вы на службе дольше меня. Флот всегда был так политизирован?

Я подумал об адмирале Духани и о его махинациях с Сенатом в мои молодые годы.

– Время от времени.

– В наши дни это какое-то форменное безумие. – Хазен замялся. – Эта проклятая «Галактика» сделалась каким-то символом. Все мои кадеты хотят на нее попасть. Три гардемарина подали рапорты о переводе на этот корабль.

– При чем тут политика?

– Мне позвонили с полдюжины офицеров, ошеломленных вашей – прошу прощения, нашей – новой экологической политикой. Они боятся, что будет сорвано строительство «Олимпиады» и других таких кораблей. Рассчитывают, что я мог бы оказать какое-то влияние на вас, и так далее.

Мои глаза сузились:

– Кто звонил?

– Сэр, вы же только что говорили о доверии?

Я закрыл глаза. Во мне кипела ярость. Если я ему прикажу, он наверняка мне расскажет – но станет меня презирать. Мне следовало быть благодарным Хазену уже за то, что он намекнул мне на это. Я и так знал, что после прохождения законодательства в Сенате меня ждут трудные переговоры в Адмиралтействе. Что касается варварского нападения на мой дом и борьбы за голоса избирателей, то решение этих задач при нынешней суете сует вообще откладывалось на неопределенный срок.

– Думаю, – сказал он тщательно выбирая слова, – Флот должен услышать, что наше внимание к экологии никак не повлияет на строительство кораблей и не ослабит в конечном итоге Военно-Космические Силы.

Но это было как раз то, чего я никак не мог обещать. Нет сомнения, что наши мероприятия по защите окружающей среды привели бы именно к такому результату. Следовало мне сказать это Хазену? Я испытывал колебания, не будучи уверенным в его лояльности.

За окнами кадеты маршировали строем при свете заходящего солнца. Я подозревал, что это шоу было устроено в связи с моим присутствием.

– Прибывших с Фарсайда вы пошлете обратно наверх?

– Да, и скоро. Я могу дать им небольшие отпуска, пока они на Земле. – На базе Флота в Фарсайде, на обратной стороне Луны, наши люди были лишены обычных контактов с Землей. Не было частных телефонных звонков, спутниковых телетрансляций, кроме необходимых Флоту.

Родители кадетов будут рады неожиданному отпуску их чад. Я представил, как Бевин старательно готовится к приезду отца, и вздохнул:

– Полагаю, мне следует забрать своих помощников и оставить Академию.

– Как вы находите Бевина? Он хорошо справляется со своими обязанностями?

– Вполне.

Теперь, когда я стал «зеленым», – переворот, от которого у меня все еще шла кругом голова, – и речи не было о том, чтобы испытывать неприязнь к его политическим взглядам.

– А Ансельм?

Следовало ли мне сказать, что гардемарин – пьяница? Нет, это бы мрачным пятном легло на его послужной список, а я никак не мог на это пойти.

– Жаль его за отца.

– А? О, это… Да. – Он встал. – Я провожу вас до вертолета.

На тяжелом военном вертолете нас сопровождали коммандос из службы безопасности ООН. О моей поездке в Девон никому не сообщалось, как и о возвращении. Бевин с Ансельмом болтали, несмотря на шум двигателей. Майкл сидел рядом, чтобы все время быть у меня на глазах. Он скверно себя чувствовал и время от времени вытирал рот носовым платком.

Я скрестил руки на груди и нахмурился. Мальчишка был невозможным. Когда мы вернулись в гостевой домик за вещами, он, чрезвычайно раздраженный, спросил меня:

– А почему я не мог пойти с вами? Я заталкивал в сумку свою куртку:

– Это особенная служба, для офицеров Флота. – Кадеты заслуживали моего извинения, но было немыслимо выполнять эту неприятную процедуру на глазах у посторонних. Никто, кроме военных, даже члены их семей не были допущены.

Майкл тихонько выругался и отвернулся. Вскипев от ярости, я схватил его за руку:

– Что ты там сказал? – Он пожал плечами. – Я слышал: «Долбаная чушь». – Он ничего не ответил, но вид у него был вызывающий.

– В гальюн! – Я указал в сторону туалета.

– Почему?

– Шагай! – Я двинулся за ним, слегка его подталкивая. Взял с полки кусок мыла:

– Используй по назначению.

– Не имеете права!

– Два дня назад ты обещал мне начать новую жизнь. В моем кабинете, после телесного наказания, он со слезами на глазах пообещал вести себя хорошо.

– Я старался.

– Я не буду терпеть твой грязный язык. «И кто оскорбит отца своего или мать свою, очи его будут ввергнуты в темноту». – Сверкая глазами, я протянул ему кусок мыла. – Делай что говорю!

И теперь, в вертолете, он сплевывал остатки мыла в носовой платок. Может, это станет ему уроком. Кусок мыла попался большой, а терпение мое лопнуло. К моему удивлению, как только он вымыл рот, от его вызывающего вида ничего не осталось. Какой-то отец ему обязательно был нужен. И, конечно, Алекс не потерпел бы такого его поведения. Ни на секунду.

Как бы невзначай я положил руку ему на плечо.

– Мы выиграем в Ассамблее. И проиграем в Сенате – угрюмо заявил Бранстэд.

– А как по-твоему, Робби? – Я повернулся к сенатору Боланду, прилетевшему для этой встречи из Нью-Йорка.

– Он прав. Я больше не могу заполучить ни одного голоса.

– Наша кампания, все мои выступления…

Это дало результат. Опросы в Северной Америке показывают, что нас поддерживают трое из четверых человек. В Европе – два из трех. Но в будущем году будет переизбираться только треть Сената и…

– Что можно еще предложить из того, что есть у нас в запасе? – Они смотрели на меня молча. И едва ли их можно было в этом винить. В течение многих лет я избегал идти на компромиссы. – Закон об эмиграции? Банковская реформа?

– Это даст еще десять голосов, не больше, – сказал Робби. – А нам не хватает девятнадцати. Я снова и снова чесал затылок, гадая, что бы придумал в этой ситуации мой отец. Если и есть какой-то путь, я не могу его отыскать.

Мы были на пороге краха. За исключением военного положения, ничто не могло помочь преодолеть вето Сената Объединенных Наций.

– Почему мы не можем их убедить?

– Сэр, они выбраны на долгий срок и поэтому не зависят от сегодняшних мнений в их избирательных округах. И они возмущены тем давлением, которое вы оказали на членов Ассамблеи. Я исчерпал все аргументы. Откровенно говоря, будь Генсеком иной человек, я бы перешел на другую сторону.

Я спросил мягко:

– Так ты будешь голосовать за меня, а не за пакет экологических законов?

– Я полагаюсь на вас, сэр. Несмотря на ваш отказ от премии Бона Уолтерса на банкете, ваш моральный компас выверен точнее, чем мой. – Несколько лет назад наши пути разошлись из-за беспризорников, но потом Бранстэд испытывал угрызения совести.

– Если бы патриархи как-то взялись за дело… – Джеренс с надеждой взглянул на меня.

– Это исключено. – Я бы не стал поощрять их вмешательство в политику, да и в любом случае они были на стороне оппозиции.

– Что же тогда?

– Не знаю. Надо идти до конца.

На корабле это порой было все, что я мог предложить. И, случалось, это срабатывало. Но в наших сегодняшних обстоятельствах на такое не приходилось рассчитывать. И если мы проиграем, как я буду смотреть в глаза Филипу?!

– А Валера не копает…

– Извините меня. – В дверях стоял Ансельм. – Разрешите войти?

Он, что, совсем из ума выжил?

– Сенатор Боланд – лидер парламентского большинства. Джеренс – глава моей администрации. Наше экологическое законодательство терпит крах. А он рвется тут поболтать!

– Простите.

– Вон!

Он закрыл дверь.

Боланд и Бранстэд обменялись взглядами.

– Ансельм!!

Он снова появился на пороге. Я впустил его:

– Садись. – И обернулся к Робби:

– А Валера под нас не копает?

– Не очень активно, но он дестабилизирует партию. Он хочет удержать супра в единстве – как потенциальный лидер партии.

Я нехотя играл своим компом, вызвал игру-симулятор, повернул экран к гардемарину. Он встрепенулся.

– Ну-ка, покажи мне свое умение.

Ансельм принялся нажимать на клавиши управления, весь напрягся, задышал глубже. Боланд спросил:

– А вы с Чисно в контакте? О, он осторожнее, чем обычно.

Я вяло улыбнулся:

– Не хочу, чтобы он портил нам жизнь.

– Хорошо, что я не на его месте. – Робби взглянул на часы. – Между прочим, я намерен прихватить с собой Джареда пообедать. Не желаете присоединиться?

– Спасибо, нет. Вам, думаю, надо пообщаться вдвоем.

– О, я вижу его достаточно часто. Давайте с нами. Это новый украинский ресторан. Хорошая кухня.

Я поколебался, но мне не хотелось оставлять одну Арлину. С другой стороны, у нее бы появилась возможность побыть с Филипом. И если Дженили примет меня на операцию, кто знает, сколько времени я буду отсутствовать. Встретиться с Чарли Витреком мы условились после обеда – его должен был довезти до моей резиденции терапевт из госпиталя Джонса Хопкинса. А я бы пока насладился хорошей кухней.

– Хорошо. – Секьюрити полезут на стенку, но это их проблемы.

Позже, когда Робби пошел переодеться, я спросил Ансельма:

– Что там у тебя случилось?

– Я скучал и бродил по дому. – Он поежился. – И вдруг обнаружил, что стою в гостиной перед баром со спиртным.

– И ты пришел ко мне?

– Мне не следовало вас прерывать, сэр.

И то верно. Но я зачислил его в свой штат, зная о его слабости. А потому сказал:

– Все оставшиеся наряды снимаются. Вы правильно поступили, мистер Ансельм.

Его лицо озарилось довольной улыбкой:

– Благодарю вас.

– Отправляемся завтра утром. Собрал вещи?

– Слушаюсь, сэр, но миссис Сифорт рассказала мне.

Я вскинул брови:

– Что рассказала?

– О Лунаполисе. В какое время мы отправляемся? И так он слишком много знает.

– А ты, конечно, рассказал Бевину. А он, несомненно, поделился с охраной. Те рассказали репортерам из «Всемирных новостей», а они – всему миру.

Он с видимым усилием поднялся:

– Я не говорил никому.

– Хм-м-м… Шаттл взлетает в девять утра.

– Я буду готов. Она сказала, что вы берете нас всех.

– Бевин может быть полезен. И было бы нечестно оставлять здесь Майкла. Он мой приемный сын. – Суд одобрил наше прошение. Джеренс Бранстэд, как обычно, хорошо поработал.

– Нас будет пятеро, считая миссис Сифорт.

– У тебя есть какие-то возражения?

– Конечно нет. Только… сэр, с Дэнилом нет проблем. Но, если вы будете в клинике, кто присмотрит за мистером Тамаровым?

– Арлина.

– А она будет с ним?

– Большую часть времени. – Это будет проблематично. Я добавил:

– Думаю, у меня есть решение.

Мы пробирались к ресторану по запруженным транспортом улицам на бронированном автомобиле. Мои секьюрити как могли быстро закатили меня внутрь. Благодаря поездкам с выступлениями, а также моему креслу меня везде мгновенно узнавали. Проезжая по заведению к заказанному отдельному кабинету, я приветственно махал рукой изумленным посетителям. Джаред Тенер и Робби уже меня ожидали. Секьюрити все проверили и расположились снаружи.

Мы изучили карту вин и заказали блюда из роскошного меню.

Джаред поднял бокал:

– Благодарю вас, сэр. Вы сделали Филипа таким счастливым.

– Пока это только слова. Сенат…

Боланд хмуро кивнул:

– Есть проблемы. – Потом просиял и хлопнул Джареда по колену:

– Мой приятель рассказал, что вы видели мои… э-э… инвестиции.

– Ты имеешь в виду Кардифф? – догадался я. – Фити поставил меня в неловкое положение, что занял у тебя деньги.

– Это была моя идея, – скромно заметил Джаред. – Я знал, что дядя Робби все поймет. А Фити… как только он увидел это место, так уже ничто не могло заставить его отказаться от идеи получить его в собственность.

Я сказал, не задумавшись:

– Вы правда считаете, что там можно будет жить?

– Когда воздух сделается пригодным для дыхания. А пока мы могли бы герметично закрыть дом, но…

Я понимающе кивнул. Не очень-то удобно.

– А почему рядом с Кардиффом? Не в каком-то другом месте?

– Это очень хорошее место, чтобы там рос ребенок, – тихо промолвил он.

У меня пролилось вино, и я без особого успеха пытался вытереть скатерть, пока не подошел официант.

– Прошу прощения. Мне не следовало так говорить?

– Нет, это всего лишь… – Я решил не развивать эту тему. – Ты испугал меня. – Оказывается, у Филипа с Джаредом были более серьезные настроения, чем я думал. Я старался не думать о себе как о дедушке. Как бы это могло произойти? Я же только-только вырастил сына.

Джаред улыбнулся:

– Из Фити получится хороший отец. Я пробормотал что-то вежливое.

Позже, уже приступив к еде, Робби Боланд наклонился ко мне:

– Надо словечком перемолвиться. – Он повернулся к Джареду:

– Это конфиденциально. Никому не надо пересказывать.

– Конечно, нет, дядя Роб. Я ждал.

Боланд понизил голос:

– Эта сучка Барнс… Вы уверены, что это было единственное гнилое яблоко среди ваших сотрудников?

Меня как ножом ударило:

– Мы всех перепроверили. Насколько нам известно…

– Сэр, здесь нужна абсолютная уверенность. Он полностью завладел моим вниманием:

– Роб, что тебе известно?

– Ничего. – Он скривился. – Это-то и смущает. Мне редко приходилось видеть столь тревожную политическую ситуацию. Если это законодательство пройдет, кто-то сильно выиграет, а кто-то проиграет. И кому-нибудь еще может взбрести в голову напасть на вас.

– Я тут мало что могу поделать. Кроме того, в Сенате нам сделают заворот. Мы вот-вот все потеряем.

– Да. – Он нахмурился. Джаред мягко промолвил:

– Я не занимаюсь политикой, но рос рядом с вами и дядей Робом…

– Ну? – Я надеялся, что не выдал раздражения.

– Почему бы вам просто не объявить, что у вас есть поддержка и за вас будут голосовать?

Я молча уставился на него. Он облизнул губы:

– То есть вы знаете, как в политике все льнут к победителям. Объявите, что вы заручились поддержкой достаточного количества сенаторов, чтобы провести свой закон. Это заставит и остальных проголосовать «за».

– Это будет ложью, – холодно промолвил я.

– Да ну, чушь собачья.

– Джаред! – стрельнул в него глазами Робби. – Это Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций!

– Да, прошу прощения, но это не ложь, а военный маневр, – дерзко проговорил он.

– Я не на войне, Джаред.

– Да нет, на войне. На войне за сердца и души. За то, чтобы спасти саму Землю. И не говорите мне, что вы этого никогда не обещали. Кандидаты всегда на выборах клянутся повести избирателей вперед, даже когда тащат назад.

– Я никогда этим не занимался.

Губы Роба Боланда изогнулись в улыбке:

– У тебя никогда не было такой необходимости.

– И не будет. Я буду говорить правду, чего бы это мне ни стоило.

– Ну… – Джаред потеребил свою бородку. – А будет ли это ложью, если вы сделаете это искренне?

– Прошу прощения. – Чарли вцепился в мое плечо, когда я катился к дивану. – Я не так хорошо знаю эту гостиную. В кабинете я мог бы найти кресло и с повязкой на глазах – как сейчас. – Он нащупал обитый тканью подлокотник. – Ну вот, все в порядке. – Он осторожно сел. – Я не хотел доставлять неудобства своим…

– Не надо, – взмолился я. – Чарли, не извиняйся. Это мы во всем виноваты.

– Не виноваты, – неунывающим голосом сказал он. – Виноваты эти долбаные ублюдки экологисты. Ой… Прошу прощения за мой язык.

– Вздор. – Я шевельнул рукой, словно отмахнулся от этой мысли, забыв, что Чарли не может меня видеть.

– Хочу попросить тебя только об одной вещи. Поймай их.

– Большинство уже в наших руках, и остальных возьмем. – Я говорил с уверенностью, которой во мне не было. Я взял с подноса тоник, налил Витреку и вложил бокал в его руки. – Итак. Врачи сделают еще одну попытку?

– Они говорят, что через неделю или две. – Он пробежался пальцами по волосам. – На этот раз они подошли ближе к цели.

– Я чувствую ответственность. Если я могу чем-нибудь помочь…

– Они делают все возможное. – Он смущенно улыбнулся. – Это все ужасно, не так ли? У вас есть шрамы? – Он коснулся пальцами своего лица.

– Нет, сынок.

– Мне сделали косметическую операцию. Сейчас врачи ждут, чтобы узнать, будут глаза настоящими или искусственными. Но… – Долгая пауза.

– Да?

– Даже если трансплантанты приживутся, я не буду видеть достаточно хорошо для активной жизни. На корабль мне дорога будет закрыта. – Он выдавил из себя улыбку. – Если я вообще буду видеть. Скорее всего, я буду самым молодым гардемарином в списке отставников-пенсионеров.

Я поднял голову и воздел очи к Небесам. Господи, если у тебя есть хоть немного милосердия, хоть немного справедливости…

– Что ты будешь делать?

– Иногда размышляю об этом ночами. – Он рассмеялся. В голосе его звучала надежда. – Теперь у меня много ночей.

Мой роскошный обед перевернулся у меня в животе.

– О, Чарли. – Я подъехал к нему.

– Не надо меня жалеть, господин Генеральный секретарь. – Витрек мягко отстранился. – Такое иногда случается. Ваше положение ничуть не лучше. Мне так жаль, что они это с вами сделали.

– Я решаю эту проблему.

Буду решать. Пока Дженили не вылечит меня или я вообще со всем этим не покончу.

Некоторое время мы сидели в тишине.

– Забавная штука, – промолвил он наконец. – Если у человека нет глаз, он не может плакать.

Вечером я сидел у себя в гостиной, глядя на нежданного гостя.

– Ты что, сошел с ума?

– Полагаю, что нет, – холодно ответил Дерек Кэрр.

– Ты и так уже потерял неделю переговоров, когда я вызвал тебя из-за Майкла. Со мной все будет в порядке, к тому же, если Дженили и примет меня, до операции дело дойдет не сразу.

– Я организую совещание по голографическим сетям и через неделю вылечу для завершения переговоров. А сейчас хочу отправиться с вами.

Майкл с любопытством наблюдал за этой сценой. Арлина тоже.

– А не мне ли это решать?

– Только, когда вы закончите все дела в Лунаполисе.

Дерек скрестил руки на груди.

– Я очень ценю… – Я проглотил комок, застрявший у меня в горле. – Правда, в этом нет никакой необходимости.

– Скажите еще, что я собираюсь занять место Алекса.

– Он вряд ли бы стал…

– К черту все эти «вряд ли» и «не вряд ли»! – На несколько мгновений глаза Дерека налились яростью. – Не хочу больше этого слышать. Вы оскорбили меня.

Я украдкой взглянул на Майкла. Он не отрываясь смотрел на Дерека.

– Думаю, – проворчал я, – мы сможем найти место для еще одного человека.

Лицо Майкла расслабилось, и он глупо улыбнулся:

– Я и не надеюсь, что вам есть еще что мне рассказать.

– Есть кое-что.

– Прекращай все рассказы, – сказал я, – как только из его рта начнет вылетать что-то, кроме того, что подходит для женского монастыря.

Дерек вскинул брови:

– Майкл, ты что, доставлял мистеру Сифорту неприятности?

– Нет, сэр, не доставлял. То есть в последнее время не доставлял.

– Тогда пойдем со мной. Погуляем немного. – Он оторвал свое долговязое тело от дивана. – Я никогда тебе не рассказывал о тех временах, когда Алекс получал порку?

Той ночью мы с Арлиной медленно, осторожно занимались любовью. Нам словно было по шестнадцать лет, и это состоялось у нас в первый раз, в первый наш гардемаринский отпуск. Я ничего не умел, был неуверен в себе, и она мне помогала. Делала она это и сейчас. Было адом, когда не можешь послать ноги туда, куда хочешь, когда мускулы не отвечают на сигналы, а нервы посылают только случайные ощущения от того, что находится в паху.

В конце концов, получив полное удовлетворение, мы лежали в полудреме.

– Ник, ты знаешь, что я временно не могу иметь детей.

– Что? – вздрогнул я.

– Мы не так стары. Когда Майкл стал жить с нами… кажется, это тебя взбодрило.

– Я делаю это ради Алекса.

– И для себя самого. Ты взял под свое крыло ребят. Посмотри на Дэнила с Тэдом.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что не поздно завести еще одного ребенка.

– Когда он вырастет, мне будет… – Я был шокирован. – Восьмой десяток!

– Разве? Если начать гормональное стимулирование…

– Я буду выглядеть моложе, будто мне семьдесят. Это неестественно.

– Как и имплантированные зубы. А они у тебя стоят.

– Это большая разница.

– Или новые легкие. Я приподнялся на руке:

– Дорогая, а ты сама хочешь ребенка? Арлина долго молчала.

– Не уверена. – Она уткнулась носом мне в грудь. – Но, если бы это случилось, мы бы снова принадлежали друг другу.

Я едва не разрыдался:

– Боже, как я люблю тебя.

Ее рука скользнула ниже. Через минуту я замурлыкал:

– Тише, дорогая. Мы так весь дом на ноги поднимем.

Из резиденции мы вылетели сразу после рассвета на вертолетах Бранстэда и Дерека. Все мы были очень оживлены и радовались, как дети, хихикая над своей хитростью. Мы с Арлиной сидели вместе, обнявшись, в вертолете Дерека. Мои помощники полетели с Джеренсом. Время от времени Арлина давала мне легкого тычка, как это делают кадеты, когда их не видит сержант. Я же в отместку щекотал ее возле шеи, зная, что там у нее одно из самых чувствительных мест.

Дерек равнодушно взирал на приборы, не обращая внимания на возню за своей спиной.

– Я решила, – сказала Арлина, – что я это сделаю.

– Сделаешь – что? – прищурился я.

– Не записывай меня в старухи, ты, старый болван. – И она поцелуем пресекла мою попытку возмутиться.

– Ты хочешь ребенка? – Мой голос повысился почти до писка. – Ты серьезно?

Она кивнула.

Ошеломленный, я сидел молча, обнимая ее, до самого шаттлпорта.

У базы Флота «Потомак» имелись свои ангары, стоявшие отдельно от комплекса шаттлпорта. Чтобы попасть в Лунаполис, нам требовалось сначала переправиться на околоземную орбитальную станцию. Летавшие на нее шаттлы всегда предоставлялись службе безопасности ООН, и тем не менее Флот ревниво охранял прерогативу использования своей собственности.

Будь у меня выбор, я бы, из соображений секретности, предпочел Флот. Мои секьюрити обеспечили бы тайну нашей поездки. К тому же для Флота, с его традициями, это было еще и делом чести – в то время как служба безопасности ООН к таким вещам относилась без особого трепета.

Для обеспечения секретности только два человека на околоземной станции знали о том, что я скоро появлюсь на ее борту. Одним из них был адмирал Маккей.

Наш шаттл, чтобы не привлекать лишнего внимания, пришвартовался в закрытом ангаре. Джеренс отправился прямиком к командиру станции, который послал лейтенанта для решения всех вопросов. Увидев его, Ансельм занервничал, покраснел. Я вопросительно поднял брови.

– Он один из тех, кто меня порол, – прошептал гардемарин.

Лейтенант представил врача станции.

– Господин Генеральный секретарь, нам нечасто доводится отправлять парализованных людей. Понимаете, сиденья не приспособлены…

– Давайте дальше. Со мной будет все в порядке, – проворчал я.

– И как только шаттл покинет орбиту Земли, наступит невесомость…

– Арлина, объясни ему, что я не зеленый салага.

– Помолчи, дорогой.

Я терпел этот инструктаж изо всех сил. В конце концов я наклонил голову к Майклу:

– Ты бывал там?

– Папа брал меня. Привычное дело.

Наконец начался взлет. Прочно привязанный к своему сиденью, я постарался расслабиться – как учит сержант нетерпеливых кадетов. Я словно слышал его фырканье: «Ослабь свои грудные мускулы, Сифорт. Представь, что тебе на грудь что-то давит. Как будто на тебе лежит женщина, хотя ты вряд ли имеешь об этом представление». В то время я и правда ничего такого не знал.

После бесконечного грохота и сильной перегрузки у меня перед глазами перестали наконец мелькать красные пятна. Я втянул ртом воздух, отстегнул ремни и выплыл из кресла.

Сзади меня освобождался от ремней счастливый Ансельм. Майкл позеленел и хватал ртом воздух.

– Даже не думай об этом! Сядь прямо! Возьми себя в руки!

Это сработало. Перепугавшись, парнишка забыл, что его едва не вырвало.

– Дыши глубже, медленнее, сынок, – сказал я уже мягче. – Все с тобой будет хорошо. А если начнет тошнить – возьми пакет.

– Да-а-сср. – Он вцепился в гигиенический пакет, как утопающий в борт шлюпки.

– Дэнил, попробуйте вместе с Майклом отыскать орбитальную станцию. – Салаг часто в таких ситуациях выворачивает наизнанку. Если их как-то отвлечь – это порой помогает.

Дерек понимающе подмигнул.

– Как ты себя чувствуешь, дорогой? – подплыла ко мне Арлина.

– Хорошо. – Ребра у меня болели, но упоминать об этом было незачем.

Дверца кабины открылась, и второй пилот, перебирая руками по поручням, приблизился к нам:

– Господин Генеральный секретарь! Сообщение чрезвычайной важности от начальника вашей администрации.

– Отлично.

Я взял написанную от руки записку:

«Адмирал Маккей погиб от декомпрессии во время несчастного случая на околоземной станции. Кем бы вы хотели его заменить? Если вы не предложите кого-либо, Адмиралтейство назначит Хоя».

Не успев подумать, я распрямился. В невесомости у меня снова появилась свобода, о которой я так мечтал.

– Мне надо поговорить с Бранстэдом. У вас есть секретная линия?

– Конечно, сэр. В кабине.

Он с пилотом, конечно, услышат мою часть разговора, но другого выхода не было:

– Если вас не затруднит.

– Ник? – Арлина смотрела на нас.

– Неприятности на околоземной станции. Сейчас вернусь. – Перебирая руками, я поплыл вперед, волоча безжизненные ноги за собой.

Я набрал номер:

– Джеренс?

– Все произошло очень быстро. – Голос Бранстэда потрескивал.

– Как это случилось?

– Странный несчастный случай. Во время внешнего ремонта кто-то потерял контроль за автономным контейнером, и он врезался в иллюминатор.

Я выругался. Автономный контейнер был размером где-то между снабженным двигателями скафандром и космической шлюпкой. Достаточно большой и неуклюжий, чтобы им было трудно управлять. Я такие ненавидел и никогда не пользовался ими на космических кораблях.

– А вы уверены, что это именно несчастный случай?

– Конечно, будет проведено расследование. Но я думаю, что кто-то из матросов отвлекся. Как бы то ни было, Маккей погиб.

– Ладно. А что вы знаете о Хое?

– Вы разве не встречались с ним на околоземной станции?

– А, да. – На совещании у адмирала Маккея, где мне рассказывали о «Галактике». Крохотный человечек, вертлявый, чрезвычайно озабоченный ролью Флота в колониальных делах. – А у нас есть более предпочтительный кандидат? Можете кого-то порекомендовать? – Точка зрения Джеренса в любом случае заслуживала внимания, вне зависимости от его преданности.

– Особенно некого. Я мог бы просмотреть список, но в Адмиралтействе все на уши встанут, если узнают.

– Тогда сделай это с их человеком. И собери совет Адмиралтейства на совещание, как только я вернусь на Землю. Отведи на это целый день. – Мне надо было предупредить их, чтобы не лезли в политику, и сообщить о том, что «Олимпиада» и другие подобные корабли строиться не будут. – И пошли обычные соболезнования семье Маккея. – Я не очень хорошо знал погибшего.

– Будет сделано. Обещайте, что позвоните, как только повидаетесь с Дженили.

– Позвоню.

– Удачи вам во всем. – Он отключился.

Я проплыл по салону к своему месту. Майклу стало получше, и он оживленно болтал с Дереком. Как только я расположился на сиденье, в мою сторону оттолкнулся Бевин:

– Вы не заняты, сэр?

– Говори.

– Мне сказали… Мистер Сифорт поведал мне о деталях наших экологических законов. То есть ваших законов.

Сначала я был озадачен, пока не понял, что Филип его просветил.

– Ну, и?

Его лицо просветлело:

– Они великолепны, сэр. Вам следует гордиться.

– Ты берешься оценивать мою политику, в свои-то четырнадцать?

– Да, сэр, я многовато на себя беру. Но они все равно великолепны.

– Хм-м-м. Не слишком-то восторгайся. Сенат против нас.

– Вы что-нибудь придумаете. Как вы это сделали на сессии Ассамблеи, – проговорил он с горячностью молодости.

– Сомневаюсь в этом. Кроме того, это были идеи Филипа, а не мои.

– Нет, сэр, позвольте возразить. Его были идеи, но ваши действия.

Арлина, изогнувшись на своем сиденье, взъерошила ему волосы, и Дэнил глуповато улыбнулся. Ужасно! Того и гляди, посадит его себе на колени. Как можно ждать, что кадеты станут при нашем воспитании настоящими мужчинами, если она так с ними нянчится? Иногда Арлине не хватало здравого смысла.

Когда стала приближаться околоземная станция, я приник к иллюминатору, надеясь увидеть признаки аварии, что унесла жизнь адмирала Маккея. Но я знал, что это безнадежно: станция так велика, что место инцидента вряд ли можно разглядеть. Как ни обидно, но вероятность того, что он оказался на этом месте в момент удара, была один к десяти тысячам. Хотя на его месте мог бы оказаться кто-то другой. Мы максимально старались снизить возможность несчастных случаев во время космических полетов, однако опасность оставалась. Был, хотя и небольшой, риск брать в полет Майкла. Беспокоиться об этом следовало мне, как его стражу на данный момент.

Предложение Арлины родить еще одного ребенка изумило меня. Несмотря на мое собственное детство – а я никогда не видел родной матери, – у нас с женой были старомодные взгляды на воспитание детей. Можем ли мы рассчитывать, что будем живы и в добром здравии достаточно долго, чтобы вырастить нашего сына или дочку?

Положа руку на сердце, я по нынешним временам был не так уж и стар. На Флоте служили капитаны, которым перевалило за восемьдесят, а старый Хоскинс даже ходить не мог без посторонней помощи. В отличие от красивеньких фильмов корабельные команды получали приказы от опытных капитанов, а не от юных героев спортивного вида, с пылающими взорами, поигрывающих типовыми лазерами.

Хотел ли я еще одного сына? И если на то пошло, следовало ли нам выбирать пол будущего малыша? Смогу ли я взрастить дочь? Не задушу ли я собственными руками первого же гардемаринчика, который на нее взглянет?

Так сидел я, размышляя, пока наш корабль приближался к станции. Для стоянки нам отвели место на седьмом уровне, в середине грузовых причалов Флота.

Это было не совсем обычно, хотя такое практиковалось – закрепить вход у причального гнезда до выгрузки; некоторые грузовики были военными и секретными. Мы подплыли к пустынному причалу и сразу юркнули к лунному шаттлу. Майкл был сильно разочарован, он надеялся погулять по станции. Дерек отвел его в сторонку и довольно строго отчитал, пока я не успел и рта раскрыть. Хороший был бы я отец – никакого терпения. Один Господь Бог знает, как Фити вырос таким хорошим.

Еще через несколько часов мы были в Лунаполисе.

Клиника доктора Дженили располагалась на самом краю довольно чистого, но перенаселенного муравейника, на третьем от поверхности уровне. Лицо мое наполовину было закрыто повязкой-маской. Мы катили через толпы равнодушных людей, проезжали через предохранительные шлюзы и мимо редких магазинов к входному люку.

В клинике меня поместили в довольно скромную палату. Я бы предпочел отель, но об этом и думать было нечего, если мы хотели сохранить секретность. Даже если бы я оказался в подведомственном Флоту районе, рано или поздно о моем присутствии там все бы узнали. В клинике персонал был лучше обучен обеспечивать конфиденциальность лечения. Если на то пошло, Дженили сам являлся ярым поборником защиты окружающей среды, а потому чрезвычайно радовался возможности мне помочь.

Арлина и Дерек хлопотали, чтобы устроить меня поудобнее. Мне не хватало только моего механизированного кресла. Чтобы доставить его сюда, надо было сжечь неимоверно большое количество горючего – но с какой целью?

Трое парней осмотрели мою палату, все перещупали, включая инструмент, сенсоры, мой багаж. Я обратился к ним всем сразу:

– Мистер Ансельм, вы с Дэнилом можете идти. – И меня тут же словно кольнуло:

– Ни капли, Тэд. Договорились?

– Я не буду пить. – Этот дежурный ответ почему-то меня насторожил.

– Навещай меня каждый день и в любой момент, когда почувствуешь искушение. Не стесняйся. Присматривай за Дэнилом и докладывай в «Хилтон» ближе к ночи.

– Слушаюсь, сэр.

– А как со мной? – спросил Майкл.

– Смотри в отеле видеосимулятор. – Это, как я и ожидал, вызвало его недовольство. Не дожидаясь, пока Майкл начнет выказывать негодование, я предложил:

– Или можешь отправиться с мистером Ансельмом. – Он бросил на гардемарина полный подозрения взгляд. – Пойдешь под его начало?

– Нет! – Я уловил в его голосе легкий испуг.

– Тебе пятнадцать, и я слишком хорошо знаю Лунаполис. Одному тут гулять нельзя. – Самый нижний уровень Лунаполиса был известен развлекательными заведениями, которые и бывалого матроса могли вогнать в краску.

– Он всего на год меня…

– Но мистер Ансельм – уже взрослый джентльмен, согласно Постановлению Генеральной Ассамблеи. – Это относилось ко всем офицерам, даже шестнадцатилетним. – Гардемарин, ответственность возлагается на тебя. Обращайся с ним вежливо, но не позволяй распускать язык. Он младше тебя, и я отдаю его под твою опеку.

– Слушаюсь, сэр, – холодно согласился Ансельм.

– Я останусь у себя в комнате, – зло бросил Майкл.

– Ребята, выйдите-ка на минутку. – Я задержал Майкла. – Знаю, что тебе не по душе такие порядки, но это будет для тебя хорошей школой. Ты должен научиться себя контролировать. Любой кадет…

– Я не кадет.

– Ты меня перебиваешь, – холодно заметил я.

Он словно проглотил комок в горле.

– Прошу прощения, сэр.

– Ладно. Майкл, твой отец поступил на Флот в тринадцать лет. Он учился точно той же дисциплине, какой я учу тебя. Постарайся сделать это ради него, если не ради меня.

– Я ненавижу Ансельма. Я не буду называть его «сэр».

– В этом нет необходимости. Будь вежлив и делай то, что он тебе говорит. – Он скрестил руки на груди. Я мягко добавил:

– Пожалуйста?

Через мгновение он согласно кивнул:

– Да, сэр.

Не зная, что еще сделать, я ласково взъерошил его волосы.

– Да.

Сердце у меня подпрыгнуло.

– Гарантировать успех нельзя, – добавил Дженили. – На самом деле у вас только сорок процентов…

– Этого вполне достаточно.

– Вы понимаете, есть вполне реальная возможность, что вы не переживете…

– Я все это знаю. Действуйте.

– Выслушай, дорогой, – взяла меня за руку Арлина. Два дня меня мяли и тыкали, щупали и трясли, пока я не оказался на грани нервного срыва.

– Как скоро?

Я готов был хоть сейчас, доведись такая возможность.

– В пятницу.

Через три дня. Мне хватит.

– Потом, по крайней мере неделю, вы пролежите в постели. Вы не сможете двигаться.

– Знаю. – Об этом мне повторяли снова и снова. Время тянулось нестерпимо медленно. Часы казались неделями. Я разъезжал в кресле с колесиками, но без моторчика, по палате и коридору возле нее.

Арлина проводила со мной столько времени, сколько было возможно. Время от времени нам требовалось расставаться, чтобы совсем не поссориться. Надо думать, со мной ей приходилось трудновато.

Дерек, когда не названивал по делам из своего номера в отеле, часами сидел на моей кровати, пока я брюзжал в своем кресле. Иногда он приводил с собой Майкла, и мы одаривали мальчугана двойной порцией воспоминаний.

Ансельм и Бевин ежедневно являлись ко мне с докладом. Казалось, они довольны были друг другом. Что ж, молодой гардемарин, конечно, мог позволить себе побывать и в нижнем Лунаполисе. Я надеялся, что он брал с собой Дэнила.

Я смотрел голографовизор, настроив его на новости. Главным образом сообщали о баталиях вокруг экологических законов. Сенаторы и члены Ассамблеи в театральных позах стояли перед камерами и занимались разглагольствованиями.

Бранстэд звонил мне, используя самые секретные линии, которые только мог найти. Он стремился убедить меня, что у нас достаточно сторонников в обеих законодательных палатах.

– Это ты так решил? – сердито спросил я.

– Ну… нет. По правде, Роб Боланд это придумал.

– В самом деле? – Я удержался от улыбки.

– Полагаю, вы назовете это ложью. Посчитаете это уловкой. – Его голос стал унылым. – У нас нет другого выбора.

– Я подумаю над этим.

Десятилетия назад из меня лилась ложь, посредством которой невинные мальчишки и девчонки отправлялись на верную смерть. Возможно, это было необходимо, но ничто в этом созданном Господом Богом мире не могло бы заставить меня проделать это снова. Я бы предпочел увидеть, как рушится вся Земля. Только благодаря осознанию этого я пребывал пока в здравом уме.

– Я сам сделаю заявление, сэр. Вам не надо будет произносить ни слова.

Я же не стоял на страже нравственности Бранстэда, не так ли? И все-таки мне было тревожно:

– Подождите. Я дам вам знать.

Похороны адмирала Маккея вызвали много разговоров, комментариев в прессе, как и странная смерть офицера службы безопасности ООН, которого послали на Лунаполис, но нашли на заброшенном складе в Нью-Джерси. Я не обратил на это особого внимания, хотя и вспомнил о Карен Варне.

Она успешно избегала наших ловушек. Расследование никуда не привело. Не удалось даже выяснить, куда Карен хотела меня отвезти и зачем. Сержант Букер тоже оставался большой проблемой. Доннеру надо было оцепить Барселону, когда Букер оттуда звонил. Если бы я вовремя сообразил, то в то же мгновение объявил военное положение…

Я вздохнул. Бесчестье Бона Рурка началось перед Последней войной с объявления военного положения. Возможно, то же было и с Гитлером. Не было сомнения, что Букера рано или поздно возьмут. Если это случится, я буду присутствовать на его казни, и с немалым удовольствием. Слава богу, экзекуции были публичными.

Джеренс настаивал, чтобы я еще раз поведал всем о наших проектах в надежде, что это убедит сенаторов. Он придумал сногсшибательный план: перенаправить сигнал с моим выступлением по частной межспутниковой линии и изобразить дело так, будто я говорю из своей резиденции. Он даже дал задание нашему компу Уоррену заменить в изображении белые больничные стены Лунаполиса на отделку моего рабочего кабинета.

Конечно, я отказался. Не только потому, что это сильно смахивало на бесстыдную ложь, хоть это и был вопрос дискуссионный, но я очень сомневался, что лишняя речь что-то изменит.

– Привет, папа.

Фити и Джаред стояли, улыбаясь, в дверях палаты.

– Что там у вас? Откуда явились мои мальчики?

– Хотим тебя поснимать, – Филип помахал небольшой голографокамерой. – До и после. Это – «до». – Он направил на меня объектив.

– Нет! – Я натянул на себя одеяло. – Нет, пока я одет в этот… в этот…

– Ладно, не буду. – Но он продолжал снимать. – Мама говорит, что ты так же обаятелен, как и всегда.

– Она может и сама высказать мне комплименты.

– Такому-то диктатору? – Он наконец перестал снимать, наклонился и поцеловал меня в макушку. – Уинстед тобой интересовался. Я не сказал ему, что ты здесь.

– Передай ему, – выдавил я, – мои наилучшие пожелания.

– Эндрюс Бевин только что узнал, что ты взял его сына в свой штат. Он в восторге.

– Могу представить. – Внедрившийся агент «зеленых»… Нет, я сам сделался «зеленым». Я вздохнул. Еще год назад мне и в голову не могло прийти, что мы с фанатиками из Совета по защите окружающей среды станем союзниками. – Джаред, не закрывай дверной проход, медсестра хочет войти.

– Прошу прощения.

Я обнажил руку для дежурного укола.

– Миссис Гоу, молодой человек с голографокамерой – Филип Сифорт, а тот, что стоит у дверей, – Джаред, мой приемный сын.

Это было не совсем точно. Они поженились, хоть и не официально, но…

Джаред не мог сдержать довольной улыбки. Была ли возможность никогда публично не признавать наши семейные взаимоотношения? Слишком уж долго все это тянется.

Я шлепнул ладонью по кровати:

– Посидите немного.

Наконец очередной день моего заключения миновал.

В пятницу я послал Боланду наспех составленные в последние минуты сообщения и попросил его принять меры против двух упрямых сенаторов, которые рвались ко мне, несомненно полагая, что я нахожусь у себя в резиденции.

До того как снотворное не лишило меня способности что-то соображать, я послал последний привет Джеренсу Бранстэду. Он неожиданно резко прервал разговор почти на полуслове, как раз в тот момент, когда я говорил, как хорошо о нем думаю.

Крепкое объятие Филипа и – сюрприз для меня – Джареда.

Рука Дерека коснулась моего лба:

– Я буду здесь, сэр, когда вы проснетесь.

– Знаю.

Как я сумел заслужить дружбу такого человека? Он фыркнул:

– Не стесняйтесь, если захотите меня поблагодарить.

– Ты отличный парень. Я гордился…

– Гордились?

– Горжусь. И буду гордиться, если вылезу из всего этого. А если нет…

– Проклятье. – Он быстро заморгал и исчез из поля моего зрения.

Я погрузился в мягкий туман.

Над моей кроватью склонилось лицо Майкла.

– Сэр… Мистер Сифорт… – Он был в своем лучшем костюме, тщательно отглаженном.

– Ты не должен меня так называть. Придумай что-нибудь другое. – К отцу не обращаются «мистер».

– Да-сср. Я только хотел сказать… – Он бросил взгляд назад, на Арлину. – Пусть у вас все будет хорошо. Спасибо вам за все. Правда, спасибо. Удачи вам, сэр. – Он вопросительно посмотрел на Арлину. Она кивнула.

– Очень хорошо, гард.

Почему его это озадачило? Его повысили в звании… когда? Куда его послали служить? Я попытался вспомнить. Но как раз сейчас это было слишком… слишком…

Темнота.

Бесконечное белое пространство над головой. Удар, вызывающая тошноту волна боли.

Мрак.

Я выныривал из забытья и погружался снова, то был рядом со своим отцом, то «снимал стружку» с Майкла за его дерзость, то смотрел, как растет Фити. Однажды я едва смог поднять его себе на плечи, а в следующий раз…

Горячо. Слишком горячо.

Сон.

– …инфекция… Я увеличил дозы антибиотиков…

– Ник? Сожми мою руку.

Кровать подо мной дернулась. Нахлынула красная волна мучительной боли.

Мои губы были сухими и потрескавшимися.

– …в течение трех дней, но он не реагирует. Если почки отказали…

Белый туман. Боль.

– Сэр? – услышал я Дерека. – Держитесь, сэр. Пожалуйста.

– Прощай… – Я попытался откашляться. – Дружище.

– Проклятье! – Голос Арлины, как гвоздем по железу. – Не умирай на мне, сукин ты сын!

– Это… настало время.

– Дьявол! Ничего не настало! Я стал проваливаться в сон.

– Вздохни, Ник. Глубоко вздохни. – Чьи-то пальцы крепко сжимали мое плечо. – Это я, сэр, – настойчиво произнес Дерек.

Я попытался вздохнуть.

Краснота поблекла, стала белой. Дышать стало легче. Мир угасал.

Я заморгал. Дерек, седой и бледный, сидел в углу.

– Сколько времени? – Голос, точно из могилы. Он подскочил:

– Господи Иисусе!

– Не богохульствуй!

– Слава богу. – Он подбежал к кровати, упал на колени. – О, слава богу.

– Не плачь.

– Я думал, что потерял вас.

– Где твое чувство собственного достоинства? Ты – глава правительства.

– Вы… – Он решительно поднял голову. – Мой глава правительства.

Я снова отключился.

Когда я проснулся, Арлина и трое наших парней дежурили возле меня. Я был голоден как волк. К моему Рту поднесли ложку питательной смеси.

– Дайте мне настоящей пищи.

– Доктор Дженили говорит…

– Где он?

– Я как раз здесь, – раздался голос из-за двери. – С возвращением, господин Генеральный секретарь.

– Я… заблудился. – Возможно, так бывает всегда. Я попытался подвигать ногами, но у меня ничего не получилось. – Неудача?

– Вы весь в гипсовом корсете. Не пытайтесь пошевелиться.

– Чешется.

– На самом деле? – Он внимательно на меня посмотрел.

После секундного недоумения я вскричал от радости:

– Я могу чувствовать! – Несмотря на его предостережения, я вовсю шевелил ступнями. Бевин пританцовывал. Глаза Ансельма блестели.

Я взглянул на Арлину.

– А где Дерек?

– Напился. Майкл за ним присматривает.

– Слава богу. Доктор, как долго мне лежать?

– Еще три дня, даже со стимуляторами заживления. Вы должны выздороветь. Затем восстанавливающая гимнастика в течение месяца. После этого все с вами будет хорошо.

Мои глаза скользнули к Арлине:

– Успеем вырастить ребенка?

Ее улыбка согрела мне душу.