"Воспоминание" - читать интересную книгу автора (Деверо Джуд)

2

До семи лет я была счастливейшим ребенком на свете. Я со своими родителями и сестрой жила рядом с двумя другими семьями, в которых было полно моих двоюродных братьев, сестер, тетушек, дядюшек и две пары бабушек и дедушек. Это был рай. Я была признанным лидером. Я раздавала всем приказы, объясняла, что надо делать и как. Все восхищались мной за мою творческую энергию.

Хотя, впрочем, не все… Однажды я увидела, как моя бабушка сворачивает голову цыпленку. Подумав, я предложила двоюродной сестре помочь бабушке и посворачивать головы всем цыплятам. Так мы и сделали. Нам было не больше пяти лет. Мы зажимали цыплят между коленями и сворачивали, и сворачивали, и сворачивали им головки. Выйдя из дома с ведром воды, бабушка увидела следующую картину: ее цыплята, как пьяницы, со свернутыми набок головками, валялись по всему двору. Вспоминая, какой свирепый темперамент был у моей бабушки, я просто удивляюсь, как мы с сестрой остались в живых!

Но очень скоро это блаженное время кончилось. Моя мать решила, что ей надоело терпеть свекровь с ее знаменитыми причудами. Моя мать, которая обладала упрямством скалы и которой были нипочем любые причуды, в один прекрасный день заявила отцу, что она купила участок земли, а он построит на нем дом. В нашей семье мы все делали вид, что глава семьи – отец и что он все решает. Но решал он обычно так: «Дай маме, что она хочет, иначе она нам всем превратит жизнь в ад». Отец не был настолько глуп, чтобы пытаться сопротивляться воле моей матери.

В общем, как бы то ни было, мы переехали. В один момент я потеряла все: двоюродных братьев и сестер, бабушек в дедушек; я потеряла цыплят, коров и опоссума, который жил в клетке в сарае. Я потеряла кусты со смородиной и яблони, по которым так любила лазать. За один день я превратилась из лидера, персоны первостепенной значимости, в ребенка, которого нужно воспитывать.

Моя жизнь, полная приключений, превратилась в невероятно тоскливую. Моя мать и сестра были сделаны из одного и того же теста. Они были правильные. Правильные. Правильные. Правильные.

Что может быть более скучным, чем быть правильным? Моя мать только и делала, что говорила: «Не ешь слишком много шоколада. У тебя заболит живот», или: «Сейчас не могу посмотреть. Мне надо сделать очень много дел», или: «Хейден, тебе нельзя читать, пока ты не кончишь чистить ванную». И так все время. Все было расписано по часам. Но в этом расписании никогда не было ничего интересного. Неужели люди никогда не хотят сделать чего-нибудь, чего делать не полагается? Неужели я была одна такая, которой хотелось есть столько шоколада, сколько я смогу съесть, и наплевать на то, что будет?

Раздумывая об этом, я пришла к выводу, что некоторые люди боятся нарушить правила. Может быть, они боятся, что, если они раз нарушат правила, они потеряют весь самоконтроль и превратятся во что-то ужасное – в случае моей матери это означало превратиться в женщину с нечищенной ванной.

В общем, как бы то ни было, я оказалась в полном одиночестве. Я должна была следить за тем, чтобы сидеть прямо, ходить спокойно и никогда-никогда не шуметь. Я, конечно, старалась, но ребенку это трудно. Мне повторяли фразу: «Веди себя как следует» несколько миллионов раз. Иногда мне казалось, что мои родители думают: если меня каждую минуту не держать под самым суровым контролем, я вообще выйду из повиновения. Может, я как начну есть шоколад или смеяться, так и не остановлюсь потом уже никогда. Может быть, они боялись, что уже никогда не смогут управлять мной, если хоть раз разрешат мне быть самой собой.

Теперь, когда я стала взрослой, я вижу, что мои родители были не такие творческие люди, как я. Если они покупали какую-нибудь вещь, которую надо было собирать, они доставали инструкцию и делали все, что там было написано производителем. Когда я покупала что-то, я никогда не читала инструкцию. А если я не могла собрать что-нибудь сразу, то обычно топтала ногами коробку и произносила все известные мне ругательства (их, к счастью, было немного).

Меня наказывали за топтание коробок и за другие нарушения законов и говорили при этом, что это делается «для моей собственной пользы». Я в жизни никогда не понимала эту фразу. Когда вам кто-нибудь говорит: «Это для вашей же пользы», – это всегда, всегда означает, что он пытается заставить вас открыто признать, что он сильнее.

И как же я пережила это духовное убийство? Как я пережила то, что меня таскали к проповеднику, чтобы он меня учил, потому что я была «другая»? Как я пережила то, что моя мать спрашивала у родственников, что они посоветуют ей «делать» со мной?

Я сделала самое лучшее: сбежала в мир историй.

Я читала запоем. Когда моя мать заставляла меня пылесосить комнату, в которой жили мы с сестрой, ей было важнее, сколько времени я провела за уборкой, чем, собственно, чистота пола после этого. Единственное, что она проверяла, – это чтобы электрические лампочки были протерты. Очень быстро я научилась протирать лампочки, после чего запираться в туалете с фонариком и пылесосом и сидеть, читая по сорок пять минут. Поскольку у. моей матери был прекрасный слух, мне приходилось делать так, чтобы пылесос звучал так, как будто он то засасывает пыль, то нет. Для этого я водила шлангом по лицу: пылесосила и читала, пылесосила и читала. Приходилось каждый раз тщательно чистить конец шланга, иначе лицо становилось страшно грязное. Тут уж моя мать могла бы заставить меня и в самом деле вычистить комнату!

В общем, несмотря на то, что моя мать проповедовала «работа-работа-работа и чистота-чистота-чистота», мне удавалось находить время для столь любимых мною книг. Я уже тогда читала не только беллетристику. Я читала о героях, о мужчинах и женщинах, которые что-то делали, что-то совершали в жизни.

Там был Дэниел Бун, Джеки Кохран, и – глубокий вздох – капитан сэр Ричард Фрэнсис Бертон. Там была самая великая королева на земле, Елизавета I, и были девушки, которые переодевались мужчинами и делались шпионами. О, этот список героев мог быть бесконечным.

В то время я этого не понимала, но на самом деле то, что я тогда делала, называется сбор материала. Иногда я получаю письма от читателей, которые спрашивают в восхищении: «Как же вы узнаете все, что нужно знать из истории для того, чтобы писать исторические романы?» Нет, давайте на этом остановимся. Одна женщина написала мне про себя, что она, работает на полную ставку и что у нее трое детей, которым еще нет пяти лет. И она хочет знать, как я провожу исследования, необходимые для романтической истории. Вообще-то это я должна у нее спросить, как она выживает день за днем.

Понимаете, я так подробно рассказываю о своей жизни, чтобы вы, мои читатели, понял и, что я – обычный, психически нормальный человек, потому что то, что произошло со мной, нельзя назвать ни обычным, ни нормальным.

Видите ли, я влюбилась в одного из своих героев.

До тех пор пока я не начала писать роман под названием «Навсегда», я считала себя совершенно уравновешенным человеком. Может быть, у меня в голове вертится слишком много историй, но лично я считаю, что люди, которые не придумывают их, многого лишены.

Как бы то ни было, я предполагала, что счастлива и относительно уравновешена. Мне исполнилось тридцать семь лет, у меня был полный успех, были друзья, и, что самое лучшее, я встретила замечательного человека по имени Стивен.

Стивен был похож на ожившую мечту: остроумный, милый, талантливый, внимательный. Даже если бы я его придумала, я бы не выдумала лучше. И он меня обожал. Он смеялся каждой моей шутке, был уверен, что я красива и остроумна. Все было, что называется, «без сучка, без задоринки». Естественно, я мечтала б замужестве. Когда он однажды на прогулке по Центральному парку в двухколесном экипаже предложил мне выйти за него замуж, я бросилась ему на шею и закричала: «Да, да, да!» – с таким восторгом, что Стив смутился.

Но именно тогда – в субботу, поздним вечером – или, вернее сказать, уже в воскресенье, потому что было три часа ночи, – я проснулась с идеей. Это для меня необычно. Когда я только-только начинала писать, у меня было множество идей, и я так боялась все забыть, что писала всю ночь. Но, написав десять романов, я уже, просыпаясь с идеей, вскоре засыпала опять.

Но в тот вечер, когда Стив предложил мне выйти за него, и я ощущала на пальце тяжесть его кольца, ко, мне пришла идея. Она была настолько велика, что я не могла расслабиться рядом с теплым телом Стива и заснуть.

И вот я на цыпочках выбралась из кровати и прокралась к компьютеру, чтобы записать свои мысли. Я придумала не столько историю, сколько героя. Героя – мужчину. Необыкновенного мужчину, такого мужчину, о котором я еще никогда не писала. Он сразу стал для меня человеком, и при том более живым, чем любой другой мой герой.

В своих книгах я пишу об одной семье: о Тавистоках. Когда я только начинала писать, каждый раз, когда я кончала книгу, мне было жаль расставаться с ее героями, которых я уже не могла больше встретить в других книгах. Однако в один прекрасный день ко мне пришла гениальная идея написать четыре книги о четырех братьях из одной семьи. Конечно же, в тот момент я не учла, что, когда закончу всю серию, я буду расстроена в четыре раза больше. Когда этот момент наступил, единственное, что мне оставалось в утешение, – продолжать писать книги об этой же семье.

Я не сразу поняла, за что я берусь. Количество книг об этой семье все возрастало, а почта приносила мне тысячи писем с заявками о продолжениях. И к тому же люди замечали, что в одной книге я писала о том, что у мужчины и женщины родился сын, а в следующей книге вдруг оказывалось, что их ребенок – девочка. Мне пришлось купить компьютерную программу для специалистов по генеалогии, чтобы вносить туда всех, о ком пишу. За несколько лет у меня набралось почти четыреста героев, и все были как-то связаны друг с другом.

За эти годы я полюбила Тавистоков и их родственников, и они стали для меня как живые. Поэтому неудивительно, что в ночь своей помолвки я начала писать о человеке, чья фамилия была Тависток.

Я назвала его Джеймс Тависток, чтобы называть Джейми. Это был роскошный, прекрасный шотландец, живущий в шестнадцатом веке, настоящий рыцарь старых времен. Я воображала его одетым, как все Тавистоки, в шотландский плед. Героиня – современная женщина, путешествующая во времени. Когда на следующее утро Стив проснулся, я все еще сидела за компьютером – придумывала диалоги и заметки для книги. Он еще никогда такого не видел. За многие годы я научилась писать так, как будто была на работе: с девяти до пяти. Как любой человек, я отдыхала по выходным и по праздникам. Я поняла, что так для меня гораздо лучше, чем сидеть по ночам и «ждать вдохновения». Для меня самое лучшее вдохновение – необходимость каждый месяц платить за квартиру.

Стив все понял. Сам он работал в банке, занимался инвестициями (нет-нет, свои деньги я ему не давала, сказав, что влюблена, но не сошла с ума), и творческий процесс его немного восхищал. Поэтому он сам позвонил в кафетерий и заказал себе завтрак (во всем мире женщина поджаривает яичницу для своего мужчины, а в Нью-Йорке мы для своих мужчин заказываем завтрак по телефону). Я продолжала печатать.

Через некоторое время ему надоело слушать стук клавиш, и он предложил мне переключиться: пойти в кино или прогуляться по парку. Но я никуда не хотела идти. Я не могла бросить сочинять о Джейми.

Стив решил, что самое лучшее – оставить меня в покое и встретиться на следующий день.

Но встретились мы только через две недели. Не желая никого видеть, я могла только писать о Джейми.

Я читала книги о Шотландии до рассвета, и все в этих книгах наталкивало меня на новые мысли о Джейми. Я о нем думала, о нем мечтала. Я видела его темные глаза, его темные волосы. Я слышала его смех. Я знала все его достоинства и недостатки. Он был человек храбрый и честный, понятия о чести были у него такие, что они были движущей силой его жизни. Он был так горд, что это мешало ему жить. Но при всех этих добродетелях он также был тщеславен и ленив, как кот. Все, что он хотел – это чтобы я – я имею в виду, героиня – его всегда ждала.

Спустя две недели мы со Стивом куда-то пошли, но я не знаю, что произошло, – весь мир я видела как бы сквозь дымку. Казалось, я могу видеть и слышать только Джейми.

Все следующие месяцы мое помешательство только усиливалось. Стив умолял прекратить писать и наконец заметить его существование.

– Куда же делась та женщина, которую я так любил? – спрашивал он с улыбкой, пытаясь объяснить мне, что его так обижает. Но я не могла ему толком ничего ответить. Я хотела одного: вернуться к компьютеру и к своим справочникам. Я даже не знаю, что я искала в этих исторических справочниках; может, я хотела «найти» там Джейми.

Я должна сказать, что все это время Стив вел себя самым наилучшим образом. Он по-настоящему любил меня. Когда миновало около четырех месяцев, в течение которых я была абсолютно равнодушна, он уговорил меня пойти с ним на прием к психотерапевту. К этому времени я начала испытывать чувство вины. Нет, вернее, нужно сказать так: я чувствовала, что должна чувствовать вину. На самом деле я чувствовала все время только одно: пусть все уйдут и оставят меня с Джейми в покое.

Три месяца продолжались наши со Стивом визиты к терапевту, с которым мы детально обсуждали мое детство. Мне это было совершенно неинтересно. Я сидела и говорила им все, что они хотели услышать: что меня не любила моя мать, что меня не любил мой отец и так далее. По правде говоря, все это время в глубине души я думала только об одном: что еще я напишу о Джейми. Удалось ли мне идеально описать, как в его волосах играл солнечный свет? Описала ли я уже звук его смеха?

Стив прекрасно видел, что я не обращаю внимания ни на каких психотерапевтов, и через восемь месяцев сказал мне, что желает разорвать нашу помолвку. Произошел разговор, в течение которого я наблюдала за происходящим как будто со стороны, и я вернула ему его кольцо. В моей голове была единственная мысль: наконец-то я могу быть с Джейми все время.