"Незнакомка" - читать интересную книгу автора (Деверо Джуд)

Глава 19

Прошел год. Николь стояла на вершине холма, обозревая свои владения. Она обхватила руками поясницу, разминая натруженные мышцы, и думала, что это зрелище успокаивает боль лучше всякого лекарства. Жаркие лучи августовского солнца ласкают высокие стебли табака. Вот-вот раскроются коробочки хлопка. Золотистая пшеница мягко колышется под легким ветерком. До слуха Николь доносился монотонный шум неустанно крутящихся мельничных жерновов. Кто-то из близнецов громко взвизгнул, и она улыбнулась язвительному выговору Дженни.

Прошло уже больше года с тех пор, как она получила развод. Николь отдавала себе отчет в том, что ее ум независимо от желания отсчитывает и отмечает каждый час с того рокового момента в кабинете судьи. Весь этот год в ее жизни не было почти ничего, кроме тяжелого труда. Каждый день она поднималась до рассвета и шла на мельницу или в поле. Когда она в первый раз привезла свой урожай на рынок, мужчины посмеивались, предвкушая, что раскупят его по дешевке. Но Николь не уступила ни цента, и после торгов улыбалась именно она, в то время как мужчины хмурились и сокрушенно покачивали головами. Уэсли шел с ней рядом и смеялся.

На вырученные за урожай деньги она сразу же купила еще земли. Теперь она владела ста двадцатью пятью акрами хорошо осушенной, плодородной почвы на высоком берегу. Единственным недостатком было то, что почву со склона смывало в реку во время дождей, но этой зимой они с Исааком построили для укрепления склона несколько низких каменных стенок и расчистили новый участок. Это было очень трудно, но они это сделали. Ранней весной они посадили табак, потом засеяли другие поля. За домом теперь был огород, в хлеву стояла дойная корова, а по двору весело бегали цыплята.

Дом не изменился. Каждый пенни Николь вкладывала в землю. Адель с Жераром занимали одну половину чердака, Дженни и Николь — другую. Близнецы спали внизу на матрацах. В доме было тесно, но все как-то приспособились. Дженни и Жерар почти не разговаривали друг с другом, и каждый из них делал вид, будто другого не существует. Адель все еще жила в воображаемом мире дореволюционной Франции. Николь удалось убедить мать в том, что близнецы — ее внуки и что она обязательно должна принимать участие в их воспитании. И та оказалась прекрасной воспитательницей. Она скрашивала скучные уроки восхитительными рассказами о своей жизни при дворе. Рассказывала о своем детстве, о разнообразных обычаях французских королевских семейств. Близнецам они казались чрезвычайно странными. Однажды Адель поведала, что королеве каждый день приносили платье в плетеной корзине, подбитой зеленой тафтой. Эту тафту никогда не использовали дважды, а отдавали слугам. После этого близнецы вырядились в костюмы из зеленых листьев и объявили, что они будут слугами Адель. Та пришла в восторг.

Но иногда какая-нибудь мелочь выводила Адель из себя, и ее хрупкий мирок разбивался вдребезги. Однажды Мэнди нацепила себе на шею красную ленту, которая напомнила Адели о гильотине, и она несколько часов билась в истерике. Близнецы теперь совершенно не боялись ее криков. Они привычным жестом затыкали уши и бежали за Николь. Спустя несколько дней, в течение которых она, сжавшись от ужаса, твердила об убийствах и смерти, Адель возвращалась в свой призрачный мир, далекий от реальности. Она не понимала, что находится в Америке, узнавала лишь Николь и близнецов, терпела Дженни и не замечала присутствия Жерара. Ей не разрешали видеть кого-либо из посторонних, которых она очень боялась.

Жерар был только доволен, что жена не узнает его. Встреча с Николь, казалось, начисто стерла в памяти Адель воспоминания о тюрьме, доме родителей Жерара и о нем самом. Она говорила с Николь о своем муже и отце так, словно они были живы и вот-вот вернутся домой.

Жерар держался особняком. Он сильно изменился, и это произошло вскоре после разговора с Николь, когда ей пришлось дать ему пощечину. Он пропадал где-то целыми днями, иногда возвращался под утро, избегая всяких объяснений. Дома он обычно сидел у камина, ничего не делая и не сводя с Николь пристального взгляда, пока у нее не соскакивали петли вязания или она не втыкала иголку в палец. Он никогда больше не заговаривал о том, чтобы жениться на ней, и Николь почти жалела об этом. Иногда, когда она ловила на себе его взгляд, у нее возникало желание, чтобы он сказал что-нибудь, чтобы она могла вступить в открытую схватку, излить свой гнев. Но каждый раз, подумав об этом, чувствовала, что ведет себя глупо. Он же не делает ничего плохого — просто смотрит.

Однако, что бы она ни говорила о Жераре, он все же выполнял свои обязанности. Его манера целовать руки дамам и сильный акцент способствовали процветанию мельницы не меньше, чем низкие цены Николь. Множество девиц приезжали с отцами молоть зерно. Жерар обращался со всеми женщинами как с французскими аристократками: с молодыми и старыми, толстыми и худыми, уродливыми и красивыми. Девушки жеманничали и хихикали, когда он брал их под руку и, нашептывая любезности, часами водил вокруг мельницы, не удаляясь за пределы видимости отцов.

Только однажды Николь случайно удалось заглянуть в душу Жерару. Это произошло, когда особенно некрасивая девица в упоении, закатывая глаза, слушала, как он быстро-быстро говорит что-то по-французски, склонившись над ее рукой для поцелуя. Порыв ветра донес до Николь его слова. Не прекращая улыбаться, он называл девушку куском свинины. Николь передернуло от отвращения, и она ушла, чтобы не видеть этой сцены.

Николь потянулась и устремила взгляд на другой берег. Она не встречалась с Клеем ни разу после того, как узнала от него, что Бианка беременна. Иногда ей казалось, что с того дня прошли долгие годы, но в то же время память о нем не угасала в ее сердце, как будто они виделись в последний раз всего несколько минут назад. Не проходило ночи, чтобы она не думала о Клее, страстно желая близости с ним. Своевольное тело предавало ее, и она с трудом удерживалась от того, чтобы умолять его о тайном свидании. В такие минуты она забывала о достоинстве, о гордости. В ней не оставалось ничего, кроме желания ощутить рядом с собой его сильное горячее тело.

Николь тряхнула головой, стараясь отогнать видение, ненужные мысли о прошлом. Теперь она сама распоряжалась своей жизнью, ее окружают люди, которых она любит; она не имеет права жаловаться на судьбу и быть неблагодарной.

Она посмотрела через реку на плантацию. Даже со столь значительного расстояния становилось видно, что она пришла в упадок. Прошлогодний урожай остался неубранным и сгнил на корню. Это зрелище причиняло ей нестерпимую боль, но что она могла поделать? Исаак время от времени приносил известия о том, что делается за рекой. Большинство наемных работников ушли от Армстронга, а почти всех негров пришлось продать. Осталась только горстка людей.

Этой весной только небольшой участок поймы был занят под табак, а все верхние поля лежали голые, покрытые лишь сухими прошлогодними стеблями. Исаак сказал, что Клею ни до чего нет дела, а Бианка продает все подряд, чтобы оплатить свои наряды и непрерывные переделки в доме; и что единственный, кто работает на всей плантации, это кухарка.

— Грустное зрелище, правда? — услышала она голос за спиной.

Николь обернулась и увидела рядом Исаака. Он тоже смотрел за реку. За несколько месяцев, прошедших после похищения, они с Исааком стали очень близки. Их связывала трагедия, которую им довелось пережить вместе. Она всегда чувствовала, что люди, которые у нее работают, в какой-то мере принадлежат Клею — даже Дженни. От этого Исаак казался еще ближе. А юноша смотрел на Николь так, словно был готов отдать за нее жизнь.

— Он сумеет привести дела в порядок, если урожай будет хороший, но для этого нужно, чтобы до конца лета продержалась жара, — задумчиво сказала Николь.

— Не могу поверить, что у Клея хватит сил даже на то, чтобы убрать табак, не говоря уж о продаже.

— Почему ты так говоришь, Исаак? Клейтон Армстронг умеет работать как никто другой.

— То было раньше, а теперь вся его работа — это подносить бутылку ко рту. Да даже если бы он и работал… Его жена тратит больше, чем могут принести четыре таких плантации. Каждый раз, когда я отвожу туда детей, там непременно торчит кредитор. Если и этот урожай пропадет, Клей потеряет все. Плантацию продадут с молотка.

Николь отвернулась, не желая продолжать разговор.

— Мне надо заняться бумагами. Моррисоны привезли ячмень, о котором ты просил?

— Да, утром, — ответил Исаак и пошел следом. Он тяжело вздохнул и снова — вот уже в тысячный раз — пожелал, чтобы она хоть немножко отдохнула, если не ради себя, то ради него. Он так хотел, чтобы приехал Уэсли, но Тревис уехал в Англию, а Уэс остался за хозяина. Никто другой не мог заставить Николь прервать работу хоть на минуту.

Прислонившись спиной к дереву, Жерар исподтишка наблюдал, как Николь возвращается на мельницу в сопровождении Исаака. Он часто задавался вопросом: что происходит между ней и Исааком? Слишком уж много времени они проводят вместе. Жерару приходилось встречаться со множеством людей, и каждый, казалось, сгорал от нетерпения выложить все, что могло его интересовать. Он знал, что Николь была от природы необычайно страстной женщиной. Ему все уши прожужжали о том, что она вытворяла у Бейксов — по его понятиям, так могла вести себя только уличная девка, и все же она ударила его, стоило только к ней прикоснуться.

Не проходило и дня, чтобы он не вспоминал об этой сцене: как она ударила его, как посмотрела на него, словно он был грязью под ногами. Он знал, почему она ему отказала — она презирала его, потому что была из Куртеленов, чья история переплеталась с историей царствующей фамилии Франции, а он был сыном сапожника. И что бы он ни делал, в ее глазах он всегда останется сыном сапожника.

Жерар подумал о том, чем ему пришлось заниматься за этот год. Она заставила его унижаться перед этими грубыми американцами — невежественными, необразованными, говорящими лишь на невыразительном, скучном английском. Как приятно наблюдать за ними, когда он осыпает их отборными оскорблениями по-французски, а они ровным счетом ничего не понимают и улыбаются.

А ночью она дразнила его, играла с ним, доводя до исступления. Лишь тонкая занавеска отделяла их друг от друга, и он лежал в темноте без сна, прислушиваясь к каждому звуку, пока она не приходила и не начинала раздеваться. Он наизусть знал, какой шелест производит тот или иной предмет одежды, знал, когда она оставалась совершенно обнаженной на несколько секунд, прежде чем надеть ночную рубашку. Он представлял себе ее золотистое тело, представлял, как открывает объятия, и она падает в них. Вот тогда он ей покажет! Она пожалеет о той пощечине.

Жерар отошел от дерева. В один прекрасный день она пожалеет о многом. Он представлял себе все, что сделает с ней. Он заставит ее пресмыкаться и умолять о прощении. Да, она страстная женщина, она влечет его, но он не прикоснется к ней, пока она не приползет на коленях. Она узнает, что сын сапожника ничем не хуже ее спесивой родни.

Жерар решил уйти подальше от мельницы. Он ненавидел мельницу. Вон они все — болтают и смеются. Смеются, конечно, над ним. Однажды он нечаянно услыхал, как двое мужчин называют его маленьким французишкой. Он тогда схватился было за камень, но ему тут же пришло в голову, что есть и более безопасные способы сводить счеты. Той же осенью у обоих этих фермеров сгорели амбары с табаком, готовым для продажи. Один из них разорился.

Вспоминая об этом случае, Жерар мстительно улыбался. Вдруг его внимание привлекло какое-то движение на другом берегу.

Он увидел крупную женщину верхом на лошади и остановился, стараясь рассмотреть ее. За этот год почти вся деятельность на том берегу прекратилась. Жерар никогда особенно не интересовался отношениями между Николь и Армстронгом. Он знал только то, что когда-то она была за ним замужем и вела себя с ним у Бейксов как настоящая шлюха. Жерар много раз представлял себе, что она ведет себя так и с ним. Когда, вскоре после его приезда, Николь получила развод, Жерар обрадовался. Он понимал, что она хотела этим сказать: она подстегивала, будоражила его, она развелась, чтобы выйти замуж за него, Жерара. Он выждал немного, а потом дал ей понять, что будет рад видеть ее в своей постели.

Он стиснул зубы при этих воспоминаниях, она дразнила его, манила обещаниями, а потом поступила с ним так, словно он оскорбил ее.

Пока Жерар размышлял, женщина на другом берегу подняла хлыст и неловко ударила коня по крупу. Тот отпрыгнул в сторону, опустил голову и сильно поддал задом. В то же мгновение женщина вылетела из седла и тяжело плюхнулась на землю в фонтане песка и мелкой гальки.

Жерар заколебался, потом рванулся к пристани. Он не знал в точности, что собирается делать, но решил, что ему надо с ней познакомиться.

— Вы ушиблись? — спросил он, добравшись до нее.

Бианка неподвижно сидела на земле. Все ее тело ныло от удара и от езды на этой чертовой кляче. Она вынула изо рта комок грязи и с отвращением посмотрела на него. Увидев Жерара, подскочила от удивления: она так давно не видела настоящего джентльмена, поэтому сразу узнала французскую моду. На Жераре был зеленый суконный сюртук с бархатным воротником и обшлагами и белоснежная шелковая рубашка. Подбородок прятался в шейном платке. Обтягивающие штаны с шестью перламутровыми пуговками на боку прекрасно сидели на узких бедрах. Из-под них торчали шелковые чулки в желтовато-зеленую полоску.

Бианка глубоко вздохнула — так приятно увидеть человека, одетого не в хлопок и кожу и обладающего хрупким приличествующим джентльмену телосложением. Ей уже смертельно надоели могучие плечи и мозолистые руки.

— Позвольте, я вам помогу, — продолжал Жерар.

Ее взгляд ничуть его не удивил: так смотрели на него все дамы, страдающие от грубости местных нравов.

Он протянул ей руку. Очень крупная, тучная женщина. Огромный, бурно вздымающийся от пережитого волнения бюст так и выпирает из глубокого выреза красного шелкового платья. Рукава чуть не лопаются по швам. Вполне возможно, что она когда-то была хорошенькой, но теперь ее лицо обрюзгло и расплылось. Фасон платья безнадежно устарел, но ткань дорогая.

— Вам нельзя оставаться на солнце. Вы можете испортить этот нежный цвет лица.

Бианка залилась румянцем и взялась за протянутую руку. Жерару пришлось потрудиться, чтобы оторвать ее от земли. Стоя она оказалась выше его на два дюйма, а весила по крайней мере на шестьдесят фунтов больше. Он не отпустил ее руки, а мягко потянул за собой в тень. Потом скинул сюртук и галантно разложил его на траве.

— Прошу вас, садитесь, — сказал он с поклоном. — Вам надо отдохнуть и прийти в себя. Такая изящная молодая леди не должна пренебрегать своим здоровьем. — Он сделал шаг в сторону реки.

Бианка с удобством расположилась на сюртуке, но увидев, что Жерар удаляется от нее, воскликнула:

— Вы меня покидаете?

Он посмотрел на нее через плечо так, что не оставалось никаких сомнений: теперь, когда он нашел ее, он просто не в состоянии с ней расстаться.

Жерар остановился за кустами и вынул носовой платок, единственный шелковый носовой платок, оставшийся у Адели, с брюссельским кружевом и монограммой «АК» в углу. Он аккуратно подцепил нитку и потянул за нее, удалив quot;Аquot; и оставив quot;Кquot;, потому что он теперь был Куртелен. Он спустился к реке, намочил платок и вернулся к Бланке.

— У вас небольшое пятно на щеке, — заботливо сказал он, опускаясь на колени рядом с ней. — Позвольте мне, — повторил он, когда она не ответила, взял ее за подбородок и легкими, ласкающими движениями стал оттирать грязь со щеки.

Бианка удивилась тому, что не испытывает отвращения и не боится его прикосновения. Ведь он же мужчина.

— Вы… вы запачкаете платок, — неуверенно пробормотала она.

Жерар улыбнулся.

— Что такое шелк по сравнению с кожей прекрасной женщины?

— Прекрасной? — Ее голубые глаза открылись так широко, как позволяли толстые щеки. — Меня давно уже не называли прекрасной.

— Не может быть, — изумился Жерар. — Я уверен, что ваш муж — а такая красивая женщина, разумеется, не может не быть замужем, — повторяет это вам по нескольку раз в день.

— Мой муж меня ненавидит, — угрюмо объявила Бианка.

Жерар с минуту обдумывал услышанное. Эта женщина хочет выговориться, она нуждается в слушателе. Он пожал плечами. Сегодня у него нет никаких дел, а из откровений одиноких женщин можно иногда извлечь немалую выгоду.

— А кто ваш муж?

— Клейтон Армстронг. У Жерара поднялась бровь.

— Хозяин этой плантации?

— Да, по крайней мере того, что от нее осталось. — Бианка тяжело вздохнула. — Он не занимается хозяйством именно потому, что ненавидит меня. Говорит, что не собирается убиваться ради того, чтобы я могла покупать себе безделушки.

— Безделушки? — решил подбодрить ее Жерар.

— Я не мотовка. Я покупаю лишь самое необходимое: несколько простых платьев, приличный выезд, новую мебель — словом, то, без чего не могут обходиться люди моего круга.

— Ваш муж — настоящий эгоист. Это просто позор. Бианка бросила полный ненависти взгляд на другой берег.

— Во всем виновата она. Если бы она бесстыдно не завлекла моего мужа, все было бы по-другому.

Жерар не стал делать вид, что не понимает, о чем идет речь.

— Но я думал, что Николь когда-то была женой мистера Армстронга…

— Была, но я не могла отказаться от того, что мне досталось с таким трудом. Я поставила ее на место.

Жерар огляделся по сторонам, взгляд его задержался на полях табака.

— Он что, и вправду состоятельный человек, этот Армстронг?

Бианка оживилась.

— Да, богат, вернее, был богат, если бы не запустил дела. У него прекрасный дом, правда слишком маленький.

— И Николь отказалась от всего этого? — пробормотал он, как бы размышляя вслух. Бианка покраснела от злости.

— Она и не думала отказываться, просто в этой игре победила я. Мы сыграли, и я выиграла, вот и все. Жерар почувствовал интерес.

— Прошу вас, расскажите мне об этом. Мне так хочется все узнать.

Он с напряженным вниманием слушал рассказ Бианки, поражаясь ее уму и чувствуя в ней родственную душу. Узнав, как она подкупила Эйба, чтобы тот похитил Николь, Жерар одобрительно рассмеялся, а хитрость, с помощью которой она заставила Клея поверить, будто он провел с ней ночь, вызвала в нем подлинное восхищение.

До сих пор Бианка не встречала в этой варварской стране достойного собеседника. Ей некому было поведать о том, как изощренный ум позволил ей одержать верх над Клеем и Николь, — это никого не интересовало. Теперь, получив в лице Жерара благодарного слушателя, она сообщила ему и о том, что заплатила Оливеру Гоуторну, чтобы забеременеть. С содроганием она вспоминала, как ей пришлось одурманить себя до бесчувствия снотворным порошком, иначе она была бы не в силах выдержать прикосновение мужчины.

Жерар разразился смехом.

— Так это был даже не его ребенок! Это восхитительно! Николь, наверное, чуть не сошла с ума, когда узнала, что ее дорогой супруг спит с другой женщиной, да еще завел с ней ребенка. — Он порывисто схватил Бианку за пухлую руку и припал губами к туго натянутой коже. — Жаль, что вы потеряли ребенка. Поделом было бы Армстронгу, если бы его ребенок оказался похож на соседа.

— Да, — мечтательно проговорила Бианка. — Тогда бы он выглядел полным идиотом, подобно тому, как из-за него все меня считают дурой.

— Да что вы! Это невозможно. Глупы те, кто не в состоянии оценить вас по достоинству.

— О да, — прошептала Бианка, — вы меня понимаете.

Некоторое время они сидели молча. Бианка чувствовала, что наконец обрела друга. Все остальные всегда были на стороне Николь и Клея. Что касается Жерара, то он пока не знал, как именно воспользоваться откровениями Бианки, но был уверен, что из них можно извлечь выгоду.

— Позвольте представиться. Я Жерар Готье. Из семьи Куртеленов.

— Куртелен! — открыла рот Бианка. — Но это же имя Николь!

— Да, мы… родственники.

Глаза Бианки немедленно наполнились слезами.

— Вы обманули меня, — безнадежно прошептала она, — воспользовались моим доверием. Я рассказала вам все без утайки, а вы на ее стороне… — Она неуклюже попыталась приподняться.

Жерар взял ее за плечи и снова усадил.

— Из того, что я с ней в родстве, вовсе не следует, что я на ее стороне. Это далеко не так. Я — лишний в ее доме, и она ни на минуту не позволяет мне забыть, что я живу у нее из милости.

Бианка быстро-быстро заморгала, чтобы смахнуть с ресниц слезы.

— Значит, вы тоже знаете, что Николь вовсе не ангелочек, каким себя выставляет и каким ее все считают? Она вышла замуж за моего жениха, пыталась отнять у меня Эрандел Холл и плантацию. Но все считают виновной стороной меня, хотя я всего лишь вернула то, что принадлежало мне.

— Да, — согласился Жерар, — но кто такие эти «все»? Американцы. Грубый и невежественный народ. Что же другого от них ждать?

— Конечно, — радостно подхватила Бианка. — Кучка дикарей. Им даже нет дела, что она путается с этим ужасным Уэсли Стэнфордом.

— И Исааком Симмонсом, — с отвращением добавил Жерар. — Это ничтожество только и делает, что крутится вокруг нее.

Вдали послышался звон колокольчика, звавшего к обеду.

— Я должна вас покинуть, — сказала Бианка и вопросительно взглянула на него. — А не могли бы мы… снова увидеться?

Жерар помог ей подняться, что оказалось почти непосильным подвигом для его тщедушного тела, надел сюртук.

— Ничто не может помешать мне видеться с вами. В первый раз, с тех пор, как приехал в Америку, я чувствую, что нашел истинного друга.

— Да, — тихо сказала Бианка, — я чувствую то же самое. Жерар нежно поцеловал ей руку.

— Итак, до завтра?

— Да, завтра в полдень. Давайте устроим пикник! Жерар кивнул, бросил на нее прощальный взгляд и пошел прочь.