"Рэй задним ходом" - читать интересную книгу автора (Уоллес Дениел)

ЗИМА 1981-го Что он видел

Тем вечером Рэй и Дженни поссорились и, хотя отправились на вечеринку вместе (то есть в одной машине), разошлись в разные стороны сразу, как только вошли в гостиную Джима Шумейкера. В течение следующего часа они держались на максимальном расстоянии друг от друга, передвигаясь по комнате кругами, словно пара потерявшихся танцоров.

Рэй много пил. На вечеринках у Джима Шумейкера всегда было море выпивки – даже до того, как от него ушла жена, – и он не забывал постоянно подливать своим гостям, переходя от одного к другому с бутылкой спиртного. Он всегда хотел напоить всех допьяна, и обычно все напивались. Рэй по мере сил содействовал достижению сей цели. Около половины десятого он незаметно выскользнул на веранду – глотнуть свежего воздуха и выкурить сигарету, чтобы немного проветрить мозги и прогнать сонливость, – но даже там Джим нашел его. «Ага, попался!» – сказал он и со смехом наполнил бокал Рэя, не слушая возражений. Рэй заметил, что он босой; в свете звезд маленькие белые ступни сияли на темном фоне дощатого пола.

Они постояли так с минуту, шумно дыша, а потом Джим громко объявил, что вечер чертовски прекрасный, и высказался по поводу прекрасных пышных форм некоторых из гостий. Он спросил Рэя, как дела у его жены. «Все отлично», – сказал Рэй. Джим кивнул: «Это хорошо». Затем они вернулись к созерцанию ночного неба.

Это продолжалось уже почти год – постепенное вхождение Джима Шумейкера в сложный мир одинокой жизни; и Рэй и все остальные говорили себе, что помогают другу, приходя к нему на вечеринки раз в два месяца, встречаясь с его новыми адвокатами и временными подружками, наполняя его темный пыльный дом смехом и удовлетворяя собственную острую потребность нравиться самим себе, жалея Джима. «Наверное, для этого и существуют друзья», – подумал Рэй. По окончании вечеринки все они разъедутся по домам – пьяные, на вихляющих машинах – и будут обсуждать проблемы с выпивкой, возникшие у Джима Шумейкера в последнее время. Бедный парень, и все такое прочее. Он так выделялся из толпы, когда был счастлив; а теперь он ничем не отличается от любого другого несчастного человека. «Возможно, Джиму нужно хобби, – думал Рэй. – Типа коллекционирования пуговиц. Такие вещи служат в жизни точкой опоры».

Джим вернулся в дом, к остальным гостям. Рэй выплеснул выпивку в кусты и спустился с веранды на задний двор, где несколько минут стоял, глядя на сверкающее зимнее небо. Джим был прав: действительно чертовски красиво. Звезды, темное пространство между звездами, даже кривые голые ветви дерева напротив – ничуть не хуже любой зеленой весны. Рэй видел освещенное окно кухни в соседнем доме и склонившегося над раковиной мужчину, что-то моющего. Забранный в раму окна, он находился всего в нескольких ярдах от Рэя, за редкими кустами. Теперь от раковины поднимался пар и стекла запотели. Чтобы лучше видеть, Рэй сделал несколько шагов вперед. Мужчина мыл чашку, обычную голубую чашку, но из-за его низко склоненной головы, густых клубов пара и жидкого желтого света, льющегося на лужайку, кухня казалась неким святилищем. Внезапно сзади к нему подошла женщина и тесно обняла обеими руками за талию, а он с улыбкой повернулся к ней. Потом Рэй мог разглядеть лишь ее руки у него на спине, почти сомкнувшиеся кончиками пальцев; и они покачивались.

К тому времени Рэю полегчало; холодный воздух облегал тело подобием скафандра, и он дрожал, пытаясь согреться. Он выкурил еще одну сигарету и попытался вспомнить, из-за чего они с Дженни поссорились, но безуспешно. Только раздражение I ia нее осталось в душе. С минуту Рэй искусственно разжигал свое негодование, но оно оказалось недолговечным и вскоре бесследно растаяло, словно облачко пара изо рта, и он снова любил Дженни и хотел, чтобы она стояла рядом с ним здесь, на заднем дворе Джима Шумейкера, и смотрела на звезды, на соседей и на железные ветви голого дерева.

Так где же она? Рэй вернулся к дому, незаметно заглянул в окно гостиной и нашел взглядом Дженни. Она стояла у дальнего конца дивана и грызла сухой соленый кренделек, который осторожно держала двумя пальцами, точно бабочку. Рэю нравилось платье, надетое на ней сегодня: ярко-красное, с большими черными пуговицами на груди и открывающим ключицы вырезом. Он всегда любил ее ключицы. Дженни стояла одна, и он задался вопросом, почему никто с ней не разговаривает, но потом заметил, что многие жены в гостиной остались в одиночестве, брошенные своими мужьями, которые предпочитали общаться с себе подобными или рыться на двух стеллажах с журналами; привинченные к стене, они наводили на мысль об офисе дантиста. Теперь Дженни задумалась о чем-то: взгляд у нее принял отстраненное, но сосредоточенное выражение, а потом потеплел, и она улыбнулась и начала озираться по сторонам – в поисках Рэя, безусловно. Она искала Рэя. Именно сейчас (понял он) она простила его, и ему повезло поймать этот момент. На заднем плане он увидел Джима Шумейкера, который направлялся к Дженни с бутылкой белого вина, но потом остановился с разочарованным выражением лица, увидев у нее в руке полный бокал. По причине слабого желудка она плохо переносила алкоголь и пила очень мало; этого кренделька и этого бокала вина ей хватит на весь вечер. Прямо скажем, не идеальный гость для Джима, но он быстро развернулся и отошел назад. Среди дюжины присутствующих по крайней мере одному требовалось подлить еще, а Джиму Шумейкеру любой пригубленный бокал казался полупустым.

Дженни продолжала грызть свой кренделек и потягивать вино в одиночестве. Явно томясь скукой, она взглянула на свои часы, нахмурилась и, не выпуская кренделька, поднесла часы к уху и прислушалась. Потом снова посмотрела на них и потрясла рукой. Они остановились. Она повернулась кругом, ища глазами настенные часы, а потом принялась украдкой поглядывать на кисти людей, находившихся поблизости. Наконец она похлопала по плечу Клода Мэбри, и когда он повернулся к ней, мизансцена изменилась. Появившаяся на переднем плане Терри Накамура заслонила от Рэя жену, но, по правде говоря, он даже обрадовался, поскольку ничего не имел против того, чтобы поглазеть на Терри. Она была японкой и отличалась той очаровательной легкой смуглотою, той природной загадочностью, тем невинным и одновременно мудрым выражением лица, которые Рэй находил очень эротичными во всех женщинах восточного типа. Когда несколькими часами ранее он явился к Шумейкеру, все еще злой и печальный после ссоры с женой, он прошел вслед за ней в спальню: Джим велел гостям складывать свои куртки и пальто здесь, прямо на кровати. На ней уже высилась гора одежды, и шубка Терри оказалась под курткой Рэя, брошенной на самый верх. Его пустые рукава из верблюжьей шерсти стыдливо легли на ее голубой мутон, и Рэй вдруг понял со всей определенностью, что ближе, чем сейчас, они с Терри Накамура никогда не будут. Она приехала в Америку шесть лет назад, спасаясь от брака с мужчиной, подысканным родителями, до сих пор не вышла замуж и работала переводчиком в местной телекоммуникационной фирме. Она быстро вышла из полутемной спальни, даже не взглянув на Рэя (словно прочитав и посчитав неприличными его мысли), и поздоровалась с ним, только когда они оба оказались в залитой ярким целомудренным светом гостиной. Список вещей, которые Рэй знал про себя наверняка, пополнился третьим пунктом: постепенное облысение, неумение останавливать мяч в прыжке – и теперь еще Терри Накамура. Глядя на нее сейчас, он попытался найти в ней какой-нибудь изъян, способный понизить степень ее сексуальной привлекательности в его глазах, и всего через несколько секунд заметил пятно горчицы на рукаве блузки и неприятную привычку проводить языком по верхним зубам, прежде чем улыбнуться. Большего ему и не требовалось. Теперь он сможет жить всю жизнь без Терри Накамура, как живет без всех остальных женщин, появлявшихся до нее.

Он услышал, как Джим Шумейкер выходит из дома – застекленные створчатые двери открылись с ужасным скрипом, – но успел отойти от окна обратно на середину двора и уставиться в небо. Джим по-прежнему был босиком, и теперь две верхние пуговицы его мятой желтой рубашки были расстегнуты – умышленно выставленное напоказ свидетельство недавней возни с очередной подружкой в одной из задних комнат. Рэй попытался сделать вид, будто поглощен созерцанием звезд, но Джим не поддался на удочку.

– Я знаю, чем ты тут занимался, Рэй. – Он рассмеялся и положил руку ему на плечи. – Ты поссал на мой дом, верно?

После секундной заминки Рэй сказал:

– Ты меня застукал.

– Ах ты, сукин сын! – Джим рассмеялся еще громче. – Но знаешь что? Это неплохая мысль.

Рэй смотрел, как Джим окатывает длинной дымящейся струей чистенький белый кирпич. Когда пи закончил, Рэй не без труда отговорил его от намерения вернуться в гостиную и предложить всем остальным мужчинам («Да и женщинам тоже, я же не шовинист, черт возьми!») выйти и поссать на дом, где он почти двадцать лет жил с бывшей миссис Шумейкер, где они вырастили двух детей, сына и дочь, которые сейчас учились в университете, и где каждое воспоминание самой своей полнокровностью словно указывало на грядущие пустые годы, без любви и конфликтов, без ссор и вспышек раздражения, без упущенных возможностей, воображаемых или реальных. «Вот почему Джин даже не запотела оставить дом себе, – однажды сказал Джим Г но. – Он на нее нагоняет тоску».

На меня тоже, подумал Рэй, но промолчал. Тускло освещенная спальня, стеллажи для журналов у камина, бесконечные хождения Джима по кругу, от одного гостя к другому. И самое главное – его превращение в типичный образец конченого человека. Именно тоску, а не воспоминания о Джин они пытались изгнать, собираясь на эти вечеринки: если достаточно громко смеяться и достаточна много пить (думали все они), возможно, сам дом исполнится радости и ужасный призрак сломанной жизни покинет друга. Но пока этого не произошло и, похоже, не предвиделось в обозримом будущем. Может статься, в конечном счете Джим все правильно понимал.

Когда они возвращались на машине домой тем вечером, Рэй был трезвым, а Дженни сонной. Она зевала, тихо постанывая. Останавливаясь на красный свет, он брал руку жены, но потом отпускал, чтобы включить передачу, а потом снова пытался взять; и Рэй размышлял, не поставили ли они крест на романтических чувствах в тот день, когда купили этот крохотный японский автомобиль. Неужели экономичный расход горючего и долгие влажные поцелуи – вещи несовместимые? Большой американский автомобиль часто ломался в каком-нибудь живописном месте, и в ожидании техпомощи они могли лечь бедром к бедру и просто заняться любовью; а эта практичная малолитражка могла только довезти их до дома.

– Бедный Джим, – сказала Дженни немного погодя. – Он действительно нуждается в помощи Весь вечер не спускал с меня глаз: все ждал, когда я всерьез примусь за вино. Он похож на стервятника.

– Я бы не назвал его стервятником.

– А куда он подевал свои туфли? – спросила она и весело рассмеялась. Но потом умолкла и посмотрела в окно, на темный парк и огромную пустую автостоянку перед ним. – Просто они становятся

очень утомительными, – сказала она, – эти вечеринки. – Она вздохнула и потрясла головой, словно пытаясь вытряхнуть какую-то мысль. – Клод Мэбри пытался ухаживать за мной.

– Пытался – что?

– Ухаживать, честное слово! Я сама не могла померить. Видишь, какие мы старые. Будь мы моложе, я бы сказала, что он ко мне подкатывался или клеил меня. А теперь они ухаживают.

– Полагаю, я пропустил это.

– Ты исчез на какое-то время.

– Да. Выходил подышать свежим воздухом.

Радио играло, но тихо; и услышав песню, которая ему нравилась, Рэй прибавил звук. Но это оказалась другая песня. Бросив взгляд на жену, он увидел ее профиль на фоне темного окна и понял, что она чем-то подавлена. Таким вот даром он обладал: способностью чувствовать, когда Дженни погружается в уныние. Но в такие минуты он сам словно тонул в пучине ее печали.

Она выходила замуж, возлагая на брак большие надежды, а он ровным счетом ничего не ждал от супружеской жизни. Вероятно, подумал Рэй, это их самая серьезная проблема.

Дженни глубоко вздохнула, словно собираясь с силами, и взглянула на него.

– Неужели тебе даже не интересно, что он сказал?

– Конечно интересно.

– Но ты не спросил.

Они стояли перед светофором, и она смотрела прямо перед собой.

– И что же он сказал, дорогая?

– Он спросил, ходила ли я когда-нибудь на сторону.

– Нет.

– Богом клянусь. Именно в таких выражениях. Словно мне пойдет на пользу, если он… если мы… Он был отвратителен.

– Никогда его особо не жаловал, – сказал он. – Клода.

Дженни повернула голову и посмотрела на него, и Рэй понял, что высказался не по делу или не нашел приличествующих случаю слов. Иногда он делал и то и другое. Фары встречного автомобиля на миг осветили лицо Дженни, по-прежнему печальное. Повернувшись к ней, он попытался улыбнуться, но неудачно, и они просто обменялись пристальными взглядами.

– Да, – сказала Дженни, отворачиваясь от него. – Я тоже никогда его не жаловала.

Машина, едущая по темным пустым улицам, походила на консервную банку, каковой, собственно, и являлась. Рэй подумал было рассказать жене о том, как Джим Шумейкер надругался над стеной

собственного дома, но потом решил, что момент для подобной истории уже прошел и что заключенный в ней юмор (а он не знал, действительно ли она смешна) сейчас останется непонятым. Дженни часто видела скрытые мотивы поступков, когда он видел только сами поступки, и если у них существовали проблемы во взаимоотношениях (а они существовали), вероятно, в конечном счете они объяснялись разницей между ее глубоким взглядом на вещи и его поверхностным. И все-таки даже Рэй сознавал, что сегодняшний вечер не совсем обычный. Босые ноги Джима, сияющие в свете звезд; пятно на блузке Терри Накамура; пара в окне соседнего дома – он хотел рассказать Дженни обо всем, что видел сегодня вечером, обо всем, что знал. Но она была его женой.

Остановившись на подъездной аллее, Рэй выключил фары, а потом заглушил двигатель. Хотя почти сразу в машине стало холодно, никто из них не пошевелился. Они оба страшно устали.

– Мне кажется, я беременна, – проговорила она обыденным, ровным голосом.

– Правда? – сказал он.

– У меня задержка. И разные другие дела. Ощущения.

– Ну да, – сказал он. – О господи! Ладно. Я имею и виду, это хорошо, верно ведь?

– Думаю, да. – В темноте Рэй не видел, смотрит ли она на него и вообще открыты ли у нее глаза. – Мне кажется, люди просто притворяются, будто планируют такие вещи. А обычно все происходит именно так.

– Наверное, ты права, – сказал он.

Рэй взял Дженни за руку, и они долго сидели так, молча, постепенно замерзая.

– Ну и каков план дальнейших действий? – спросил он, и она рассмеялась.

Он тоже рассмеялся, наклонился к ней и поцеловал в губы. Старая жизнь закончилась и начиналась новая, Рэй чувствовал это; сейчас он целовал Дженни словно в первый раз – или в последний. Казалось, они выпали из времени и повисли в пространстве между прошлым и будущим, собираясь с силами, чтобы жить дальше, двигаться вперед.

Она еще раз поцеловала Рэя и немного отстранилась, зябко передернув плечами.

– Ноги у Джима, – сказала она. – Они страшно маленькие, правда?

– Просто крошечные. И такие белые. Когда мы стояли во дворе… – Рэй осекся, не зная, с чего начать и чем все закончится, если он начнет.

– У него все наладится, Рэй, – сказала Дженни, дотрагиваясь до него. – Когда-нибудь. Более или, менее.

Рэй тоже так считал. Но они сошлись во мнении, что в ближайшее время Джим, скорее всего, простудится, разгуливая босиком по такой погоде; и сойдясь во мнении, они вошли в дом и легли в постель, где спали вместе эту ночь, и следующую, и еще много ночей.