"Тень моей любви" - читать интересную книгу автора (Смит Дебора)

Глава 1

1995

Все возвращается на круги своя, как было сказано до нас. Но круги эти слишком велики, и ты просто не замечаешь их, пока они вновь не приведут тебя к тому, с чего все начиналось, – к дому, к осколкам воспоминаний, к убежищу, которое, ты думал, никогда тебе больше не потребуется.

В мягкое мартовское утро, обычное для северной Флориды, я направлялась на ленч. Дело было в Джексонвилле. Я не спеша шла мимо здания “Геральд курьер”.

Номера утреннего выпуска газеты пока еще были сложены в груды коробок на обочине тротуара. Ведущая статья номера была, разумеется, о бейсболе, как-никак – новый сезон не за горами. Ниже крупными голубыми с золотом буквами было напечатано: “ТЕРРИ КОЛФИЛД – ОТ СТРАХА К НАДЕЖДЕ”.

История этой женщины, ее мужество и стойкость, приведшие в конце концов к победе, взволновали сердца жителей города и всей Флориды. “Терри Колфилд ждет блестящее будущее” – сообщалось в свежем очерке штатного корреспондента Клер Мэлони, чья серия статей, рассказывающих о борьбе молодой женщины из Джексонвилла за свою жизнь, получила широкий общественный резонанс и была отмечена призами. Протест против тирании в браке был услышан и поддержан.

Довольная, я пошла дальше. У Терри Колфилд было не так-то много шансов на то, чтобы ее заметили. В жизни ей не повезло. Сначала на ее долю достались издевательства растившего ее дяди. Потом на нее обрушились побои мужа. После развода разъяренный супруг преследовал несчастную и всячески ее запугивал. Двадцатидвухлетняя отчаявшаяся Терри была готова рассказывать о себе все.

Я познакомилась с ней, когда начала собирать материал для статьи о том, что программы помощи женщинам безнадежно устарели.

Я заявила редактору, что нашла подходящую героиню для серии очерков о тирании в семье. Его лицо озарила улыбка, шире, чем в рекламе виски.

– Ну что ж, покажем систему в действии.

– Система не работает, – возразила я. – Ее бывший муж вышел из тюрьмы и преследует ее. Он поджег ее машину. Она вынуждена скрываться в приюте для женщин. Он грозит убить ее, если она даст на него показания. Если мы напечатаем это, он от нее отстанет.

– Хмм. Ты уверена? А может, она бездельница, балующаяся наркотиками и имеющая кучу незаконных детей?

Я понимала его колебания. Мы не имели права на ошибки.

“Геральд курьер” неумолимо терял читателей. Это грозило неприятностями всем нам, тираж надо было поднимать.

Консультанты-психологи посоветовали печатать больше материалов о сложностях жизни крепких представителей среднего класса. Операция под кодовым названием “С каждым может случиться”. Подтекст – мы вам поможем. Вот так! Мой случай подходил сюда идеально, стало быть, надо бороться.

– Терри – славная девушка, прекрасная медсестра. Точнее, – сказала я с подобающим сарказмом, – была ею до тех пор, пока ее сумасшедший муж не устроил скандал у нее на работе. Теперь она безработная. Кстати, очаровательная деталь: прошлой весной она написала письмо губернатору с просьбой о помощи. Из приемной пришел ответ на бланке: “Благодарим вас за поддержку наших парков”.

– О черт! – скривился редактор и удалился на совещание.

Вернулся он весьма довольный.

– Ну, давай, действуй. Если она еще и миловидна, мы сделаем из нее символ.

Я написала шесть статей и сделала Терри Колфилд знаменитостью во всей северной Флориде. Вместе с ней мы появились в программе местного телевидения. У нас брали интервью на радио. За все это ей заплатили 2000 баксов, что оказалось весьма кстати. Мои статьи о ней перепечатывала общенациональная пресса. Тираж рос, редактор сиял.

Подогреваемый общественной симпатией к пострадавшей, судья влепил ее бывшему мужу суровый приговор по статье о поджоге. С тех пор он надежно сидел в тюрьме.

Город вокруг меня грохотал и пел, яркое флоридское солнце блестело на припаркованных машинах.

Я жила и работала во Флориде с тех пор, как закончила колледж. Семь лет. День езды на машине от Дандерри, немного больше часа самолетом, но я не была дома год с тех пор, как весной умер дедушка.

И все-таки это был год, когда мне стало казаться, что моя жизнь чего-то стоит. Брат бабушки Фен Делани говорил, что из меня будет толк, еще когда мне было тринадцать.

Мы ездили в Южную Каролину на свадьбу его внучки. Высокий, худой, похожий на страуса. Фен был республиканцем, поддерживал Рейгана. Он владел целой сетью бакалейных магазинов в Чарлстоне и верил в нумерологию.

Он позвал меня прогуляться. Мы сидели с ним на старом камне в парке у самой воды, наблюдая за лодочками и пеликанами.

– Шесть – вот твое число, – сказал он мне, – в твоем полном имени шесть букв. Ты одна из пяти детей. Шестью пять тридцать. Я предсказываю, что только, когда тебе исполнится тридцать, ты по-настоящему поймешь, кто ты есть, и в твоей жизни многое изменится. Ставь на цифру шесть, и все будет хорошо.

Я надеялась, что он прав. Я старалась как-то собрать свою жизнь в единое целое, склеивая ее амбициями и работой. Одиночество, которое я пыталась спрятать в вечной суете моего офиса, упрямо лезло изо всех щелей.

– Ты все время как по краю пропасти ходишь – сказала мне Вайолет, когда навещала меня со своими дочками-школьницами. – Твои родственники, Клер, они так о тебе беспокоятся…

– Жизнь коротка, – отшучивалась я. – Работай побольше, играй побыстрее и никогда не смотри назад или вниз.

– Это все из-за него? – спросила она спокойно. – Рони Салливана?

Я отрицательно покачала головой. Возможно, его уже нет в живых. Я стараюсь не думать о нем.

Ложь, ложь, ложь. Проклятая ложь, я почти убедила себя в ней.

Я завернула за угол, прошла мимо магазина одежды, отражаясь в его витринах – голубая юбка, серый блейзер, красивые голые ноги в белых туфлях без задников, кипа вьющихся рыжих волос под белым шарфом, сумка, раздувшаяся от блокнотов и портативного магнитофона. Недурна. Ей-богу, неплохая комбинация крепких костей Мэлони и изящных пропорций Делани. Мне свистнул хозяин разъездного фургончика, и я подняла большой палец, чтобы он остановился.

– Как дела, Эмилио? – спросила я покрытого татуировкой уличного торговца. Он ухмыльнулся и ответил привычной фразой:

– Жарко, мама. Когда обо мне напишешь?

– Когда бесплатно кормить будешь, – усмехнулась я, потянувшись за бумажной салфеткой.

Пока я ждала свой бутерброд, в конце квартала остановилось такси. Я мельком взглянула на открывающуюся дверь. Из машины вышел высокий темноволосый человек. Я не успела рассмотреть его лицо до того, как он скрылся в соседнем кафе.

– Куда ты? – крикнул Эмилио. Я сунула ему в руку пятидолларовую бумажку и помчалась через дорогу, сумка на длинном ремне больно хлопала меня по бедру.

Я влетела в кафе и, едва переведя дыхание, подошла к незнакомцу, который ждал, когда освободится место у стойки.

– Роан Салливан? – спросила я низким голосом. Он повернулся. У него были голубые, а не серые глаза, в лице ничего знакомого.

– Простите? – произнес он с заметным акцентом. Незнакомец выгнул бровь и окинул меня оценивающим взглядом, в нем явно пробуждался ненужный мне интерес. Я повернулась и вышла на улицу, щурясь от солнца и прижимая к себе дрожащей рукой сумку.

Подобное со мной происходило постоянно на протяжении последних двадцати лет. Я продолжала ждать, искать, стоять на страже. Много лет назад, когда я еще училась в университете, мне показалось, что я видела Роана возле нашего общежития. Я шла через лужайку, и что-то заставило меня оглянуться.

Какую-то секунду я была уверена, что это Роан, там, в грузовике возле тротуара – как будто бы я могла знать, каким он стал. Пока я приглядывалась, машина уже тронулась с места. Я, как последняя идиотка, бежала за этим проклятым грузовиком добрую четверть мили.

Я слишком долго гонялась за призраками. Нужно было что-то делать, и я пообещала себе, что прекращу это. Я уже становилась старовата для фантазий.

Неделю спустя какая-то бюрократическая оплошность позволила бывшему мужу Терри освободиться. Он тут же бросил в ее почтовый ящик задушенного котенка, прикрепив к нему записку: “Ты – следующая, лживая сука”.

В этот вечер она, в желтой футболке и выцветших джинсах, насмерть перепуганная, сидела на кушетке у меня в гостиной. Я принесла ей чашку горячего чая, она выпила его, следя, как я проверяю задвижки на входной двери и черном ходе.

– Тебе нечего здесь опасаться, – пообещала я. – Завтра уедешь в Майами. Будешь жить в хорошем отеле, пить мартини, загорать. Полицейские схватят его так быстро, что он даже не успеет прийти в себя с похмелья.

Произнося веселеньким голоском эту тираду, я молилась о том, чтобы мой оптимизм оправдался.

– Почему ты делаешь это для меня? – спросила она задумчиво.

Я ткнула рукой, в которой держала кувшин с пивом, в сторону стены. На ней висели почетные грамоты Ассоциации прессы Флориды.

– А может, ты мой пропуск к Пулитцеровской премии. Мы ведь газету продаем, а ты – хороший сюжет.

– Брось. Ты все время пишешь о бездомных, о сбежавших детях, избитых женщинах, но я не понимаю тебя. Клер. Ты так заботишься о чужих, а у самой нет ни мужа, ни детей.

Я засмеялась.

– У меня слишком много причуд для хорошей жены и слишком много работы, чтобы быть матерью.

– Хотела бы я сейчас на что-то отвлечься. – Она бродила по моей квартире, рассматривая репродукции на стенах, антикварный стол из красного дерева, оставленный мне дедушкой. На нем, мирно соседствуя с компьютером, громоздились альбомы с семейными фотографиями. Мама каждый год присылала мне в день рождения новый. В этом было все – своего рода вызов и мольба, и признание вины, и просто сентиментальность. Если я не навещаю Дом, то Дом навещает меня.

Терри перенесла альбомы на диван и, листая их, недоверчиво спросила:

– Они что? Все твои родственники?

– Это мои братья, – показала я одну страницу. – Их жены. У меня одиннадцать племянниц и племянников. Это мой старший брат Джош, его жена умерла при родах. Это его дочь Аманда. Ей десять лет. Она живет с моими родителями.

Терри ошарашенно водила глазами по незнакомым лицам. Кажется, мне все-таки удалось ее отвлечь. Я решила продолжать в том же духе.

– Брэди занимается недвижимостью. Хоп и Эван – строительством, а Джош стал сенатором штата.

– Ничего себе, – сказала она.

Я пожала плечами.

– Собирается на следующих выборах баллотироваться в вице-губернаторы.

– Выглядит импозантно.

– Хм-м. Слишком занят. Много ездит, много говорит.

Я кивнула в сторону тяжелых ваз на кофейном столике.

– Вот взгляни. Когда-то для мамы это было хобби, а сейчас она продает свои работы магазинам. Папа купил несколько лам и занимается ими. Все, знаешь ли, при деле.

Терри перевернула страницу альбома и улыбнулась: на фото как раз была группа лам.

– Они похожи на маленьких верблюдов, покрытых мохнатым ковром.

– Папа говорит, что они тоже плюются, когда сердятся. Он их обожает.

– Какая огромная семья. Ты часто бываешь дома? Наверно, скучаешь здесь, во Флориде?

– Я переехала сюда, когда поступила в колледж. После этого я мало бывала дома.

– Почему?

Объяснить разом двадцать лет отчуждения было непросто.

– У нас были кой-какие разногласия, – сказала я. Коротко, но потом вдруг меня прорвало: – Я совсем не умею прощать. Вот и вышло грустное сочетание любви, обид и взаимных претензий. Холодный поток под гладкой поверхностью безмятежных семейных взаимоотношений. Так случается нередко. Сожаления по этому поводу плохо согревают.

Терри вздохнула.

– Если бы у меня была такая большая семья, я бы только и делала, что сидела в окружении родни и благословляла бога, что он послал мне ее. Тебе повезло.

– У тебя тоже когда-нибудь будет семья. Хороший муж, дети, хороший дом. Обещаю тебе.

– Знаешь, Клер, я никогда раньше не верила обещаниям, но теперь по-другому. – Она с беспокойством посмотрела в окно. – Потому что благодаря тебе я знаю, что люди действительно могут помочь.

Я проворчала:

– Все просто. Надо только чуть подтолкнуть людей в нужную сторону.

Вдруг мы услышали звук тяжелых шагов, кто-то направлялся ко мне на второй этаж. Терри побелела. Она вцепилась в альбомы на коленях. Я засмеялась.

– Это бухгалтер. Он живет в соседней квартире. Успокойся.

Шаги стали быстрее.

– Это он. Клер! – сказала Терри с отчаяньем. Я пошла в свою маленькую кухню, принесла оттуда пистолет, который хранила в ящике возле мойки, и сняла его с предохранителя. Шаги затихли. Кто-то забарабанил в мою дверь.

– Я знаю, что ты там, шлюха!

Терри в ужасе оцепенела.

От страха во мне возникло странное, ледяное спокойствие. Я встала между ней и дверью, зажав в руке пистолет.

– Позвони в полицию, – тихо сказала я. – По девять один один.

Дверь затрещала от ударов.

– Сказал, что найду тебя, дрянь скулящая. Открывай!

– Он войдет и схватит меня, – шептала за моей спиной Терри.

– Не войдет. Если что, я застрелю его. Дверь ходила ходуном.

– Позвони в полицию, – повторила я. Терри потянулась к телефону на тумбочке.

– Девять один один.

Выстрел оглушил меня. От двери полетели щепки, одна из них вонзилась мне в руку.

Терри схватила с кофейного столика ключи от джипа и побежала к пожарной лестнице. Я закричала, чтобы она остановилась. В образовавшуюся в двери дыру просунулся черный ствол пистолета.

Я представила себе, как обезумевшая от ужаса Терри врежется в кучу детей, играющих в баскетбол на автомобильной стоянке при свете уличных фонарей. Я бросилась за ней. За моей спиной затрещала и упала дверь. Бывший муж Терри ворвался в комнату.

Мне следовало застрелить его, убегать было нельзя, это было ужасной ошибкой.

Терри скорчилась на сиденье машины. Не отрываясь, она дикими глазами смотрела в заднее стекло на поток огней на старом шоссе. С обеих сторон дороги под светом уличных фонарей мелькали сосны, бросая белые тени на бетон. Было душно, в мое окно бил из придорожных кюветов тяжелый болотный запах.

Мой пистолет лежал между нами. Я бросила Терри на колени телефон.

– Звони в полицию, – без конца повторяла я. Это было бесполезно: вцепившись двумя руками в подлокотник, она не отрывала глаз от шедших за нами машин. Скорость была не меньше ста миль в час.

– Вот он, – взвизгнула Терри. Я увидела в зеркале старый седан, зигзагами мчавшийся за нами, почти не обращая внимания на другие машины. Бешено визжали тормоза, автомобили уворачивались, водители приходили в неистовство. Седан быстро приближался.

Перед нами, загораживая обе полосы, появилась пара бензовозов. Я пустила джип по средней полосе и проскочила. Мы неслись как сумасшедшие мимо магазинов по обочинам. На фоне темного неба высились небоскребы.

Седан вдруг выскочил откуда-то и пристроился прямо за нами. Я оглянулась и в ужасе отпрянула. Бывший муж Терри одной рукой держал руль, а другой наводил на меня пистолет. Я нажала на тормоз.

– О, боже, – простонала Терри. Полуоткрытое окно взорвалось тысячами посыпавшихся на меня осколков, и я инстинктивно загородилась рукой.

Хаос. Мир перевернулся. Я что-то кричала, пока все вокруг меня не рухнуло.

Тишина. Яркие огни. Руль джипа у моего горла. Я уставилась на наклонный металлический столб, который вонзился в джип, как соломинка для коктейля, радиатор машины шипел и дымился. Мы опрокинулись в кювет.

На заднем сиденье лежала Терри, ее тело было залито кровью.

– Прости, – прошептала я молодой женщине, которую только что обещала защитить. Боль охватывала меня, ширясь и поглощая сознание. Я сползла на пол, рассудок покидал меня, отказываясь постичь катастрофу.

Смерть. Добрые намерения, которые ни к чему не привели. Вернее, привели вот к этому. Неужели это проклятье моей жизни – добрые намерения. И что-то там еще о дороге в ад всплыло в моей памяти, прежде чем все утонуло во тьме.

– Кому сообщить о случившемся? – спрашивали меня в больнице. Я пребывала в абсолютной прострации, сквозь которую пытались пробиться окружавшие меня врачи, медсестры, репортер из моей газеты, который сумел прорваться аж в реанимацию и поспешно делал пометки в блокноте.

– Кому позвонить? – допытывались они. Женщина-хирург время от времени начинала уверять меня, что я не потеряю правую ногу.

Я была в полном оцепенении из-за уколов морфия и вообще не понимала – прилагается ли к отрывочным мыслям еще и тело. В голове мешались страх, смятение, неясное сознание потери, ужас.

– Ногу? – откликнулась я. – Что с Терри?

– Пожалуйста, постарайтесь понять, мисс Колфилд не выжила. Мне очень жаль.

Позже мне рассказали, что ее бывший муж, стоя у джипа, направил пистолет на меня, но, передумав, сунул дуло в рот и спустил курок.

Терри умерла в джипе, когда раздался выстрел. Виновата была только я. Какой опасной идиоткой я оказалась! Снова сражалась с ветряными мельницами.

– Кому позвонить? – терпеливо спрашивали меня. Кто я? Кем была?

– Мэлони, – сказала я.

– Семье, – кивнула хирург. – Кому именно? Моя душа была разобщена с моим телом, но не с моей семьей. Мама и папа. Мэрибет и Холт Мэлони.

Я назвала номер телефона.

– Скажите им, что со мной все в порядке. Не напугайте их.

Я проснулась, когда приехали мама и папа. Мой отец держал меня за руки, мама рыдала, прижавшись ко мне щекой. Я хотела быть со своей семьей, хотела отчаянно, не рассуждая. Впервые за двадцать лет.

Клер, пишу в самолете. Боюсь, что сойду с ума, если не поговорю с тобой, хотя бы мысленно. Два часа назад я узнал, что случилось с тобой, узнал от детектива, которого нанял во Флориде еще в прошлом году, когда ты начала серию своих статей о Терри Колфилд. “Опасно”, – подумал я. Шестое чувство. Ее бывший муж напомнил мне моего отца. Яне мог только читать и ничего не делать. Я испугался, черт побери.

Я не успел. Я должен был что-то сделать раньше. Все эти годы я был далеко – в силу ряда причин – какое они теперь имеют значение? Все не важно, кроме того, чтобы увидеть тебя и поверить, что с тобой будет все в порядке. Тогда решать будешь ты. Пока ты не окрепла, я не могу обрушить на тебя то, что знаю. Причиню боль слишком многим. Пусть с тобой будет все хорошо.

Пожалуйста, поправляйся. Пожалуйста, пожалуйста.