"Свет любимых глаз" - читать интересную книгу автора (Дэниелз Лаура)

1

Ненавижу Льюисов! — вертелось в ноющей голове Люччи Кауфман. Ненавижу Льюисов!

Она отчаялась вспомнить, откуда в ее воспаленном мозгу взялось это навязчивое словосочетание. Но каким бы дурацким оно ни казалось, все-таки в каком-то смысле помогало не думать о главном — о том, от чего запросто можно сойти с ума.

Люччи в который раз прошлась из угла в угол по гостиной, уют которой представлялся ей сейчас, когда потеряно самое драгоценное и утрачен смысл жизни, почти оскорбительным. Затем она остановилась, глядя себе под ноги, но ничего не различая.

Ненавижу Льюисов! — вновь проплыло в ее голове.

Люччи принялась массировать виски кончиками пальцев, как будто это способно было помочь избавиться от мучительной ноющей боли, терзавшей ее вот уже двенадцатый день. Но если не действовали таблетки, то какую пользу мог принести обыкновенный массаж?

Тем не менее Люччи продолжала машинально давить на виски и, пока занималась этим, постепенно осознала, что вновь стоит в самом центре неброского рисунка, украшавшего лежавший на полу гостиной толстый дорогой ковер. Уже не первый раз ловила она себя на подобном действии. Ноги будто сами несли ее к основной части узора, хотя, разумеется, двигало ими подсознание, стремившееся любым способом уладить ситуацию.

За нынешний день Люччи, наверное, уже раз пятый оказывалась на этом участке ковра, и приводила ее сюда суеверная мысль, что, если она остановится именно здесь, все волшебным образом образуется и жизнь вернется в привычную колею.

Впервые обратив внимание на свое странное поведение, Люччи испугалась. На мгновение ей показалось, что она сходит с ума, что, впрочем, и немудрено было в ее нынешнем положении. Потом, решив не усложнять жизнь новыми страхами, она подумала, что странным ее поведение может показаться лишь со стороны, причем человеку, который сам никогда не испытывал подобного ужаса. Сама же Люччи готова была ухватиться за что угодно — за любой воображаемый предмет или обстоятельство, включая пресловутую соломинку, — только бы дело сдвинулось наконец с мертвой точки.

Когда в мозгу Люччи возникло слово «мертвой», ее красивое лицо исказила болезненная судорога. Даже всего лишь входя в состав устойчивого фразеологического оборота, понятие смерти вызвало у нее сейчас столь обостренную реакцию, что она едва сдержала рыдания.

Правда, слез у нее почти не осталось, она выплакала их за минувшие дни. К нынешним, двенадцатым по счету суткам кошмара, Люччи могла лишь давиться сухим беззвучным плачем.

У нее не укладывалось в голове, что все это происходит с ней. Последние события воспринимались ею как кино. Возможно, таким образом проявлялся инстинкт самосохранения — неважно. Главное, что в глубине души она надеялась на почти традиционный для голливудских кинофильмов хеппи-энд, счастливый конец.

Не исключено, что кто-то назвал бы подобное отношение к происходящему инфантильным, и, скорее всего, был бы прав, только для Люччи мнение посторонних не имело никакого значения. Разве способны они понять, что творится в ее душе? И вообще, судить других легче всего, а попробуй сам окажись в подобной ситуации!

Хотя этого Люччи не желала никому. Единственное, чего она хотела — вернее, жаждала всей душой, — это чтобы кошмар поскорее прекратился. Потому что силы ее были на исходе. Временами она даже сомневалась, доживет ли до завтрашнего утра. Душевная боль была так сильна, что терпеть ее становилось все труднее. Люччи даже удивлялась, как это ей удалось продержаться до сих пор.

Только надежда еще держала ее на этом свете. Мысль о том, что она сдастся, падет под натиском тоски и безысходности, а потом, когда ее не будет, ситуация наконец-то исправится, во-первых, не давала расслабиться, а во-вторых, казалась верхом несправедливости.

Нет, подобной несуразицы она не допустит. Если судьба распорядится так, что в дальнейшем сквозь плотный слой облаков проглянет солнце и произойдут события, которых она так мучительно ждет, то ей следует быть их участницей. Как же иначе?

Немного приободрившись — если можно употребить это слово применительно к едва различимому лучику света, проникшему в омут ее отчаяния, — Люччи тряхнула головой.

Чушь! Не может быть все так плохо. Просто… мм… вышло нечто наподобие недоразумения, только, упаси бог, не трагического! Нет, нет и нет! Нужно настраивать себя на позитивный лад и именно так прогнозировать дальнейшее развитие событий. Тогда они окажутся положительными. А если воспринимать ситуацию как драму, то таковой она и…

Нет! Не получится она такой! Все будет хорошо, и точка.

Люччи покинула центр ковра и шагнула к окну. Там застыла на несколько минут, прижавшись лбом к прохладному стеклу.

Ненавижу Льюисов! — снова проплыло в ее мозгу. Ненавижу Льюисов!

Она тихонько застонала, настолько безысходными показались ей эти слова. Люччи вполне разделяла их смысл, но ее беспокоило то обстоятельство, что никак не удавалось вспомнить, откуда они взялись и почему засели в голове. Это тоже было нечто сродни подсознательному стремлению очутиться в центре ковра — суеверный, ни на чем не основанный страх, что если она не вспомнит происхождение короткой фразы, то все, жди беды.

Если бы я хотя бы не была сейчас одна! — с горечью подумала Люччи, зажмуриваясь. Если бы со мной находился Арни…

Не успела возникнуть в мозгу Люччи эта мысль, как в ее сердце словно вонзилась игла. Мысли об Арни и отношениях с ним находились под запретом. И думать о нем означало взваливать на плечи дополнительный груз тревог, смятений и разочарования. Подобная ноша сейчас не только была не под силу Люччи, но попросту могла раздавить ее.

— Ненавижу Льюисов, — пробормотала она, не открывая глаз.

В эту минуту перед ее внутренним взором неожиданно возникло видение фанерного щита, одного из тех, которыми были заколочены окна местных домов. На нем белела порывисто начертанная мелом надпись, состоявшая из двух слов, тех самых, что мгновение назад слетели с губ Люччи и которые мучили ее все минувшие дни: «Ненавижу Льюисов!». Кто-то, вероятнее всего ребенок, вложил в эту надпись свое отношение к происходящему.

Щит с упомянутой надписью Люччи мельком увидела двенадцать дней назад на выезде из Пенсаколы. Тогда она находилась за баранкой своего «ауди» и рядом с ней, на пассажирском сиденье, пристегнутая ремнем безопасности сидела Элси.

Люччи со стоном повернула голову, теперь уже не лбом, а виском прижавшись к прохладному стеклу. Проезжая мимо того дома и читая выразительную надпись, она даже представить себе не могла, что всего часа через два произойдет самая ужасная в ее жизни история — если, конечно, не считать той, которая разрушила отношения с Арни.

Впрочем, два эти эпизода невозможно даже сравнить. Один касался всего лишь мужчины, пусть даже и мужа, а другой — ребенка, а это, разумеется, неизмеримо больше, что подтвердит любая мать.

— Боже мой… — прошептала Люччи. — Господи… дай мне силы выдержать это дикое напряжение!

Она умолкла, исступленно кусая губы, потом, будто опомнившись, принялась горячо молиться Пресвятой Деве, прося о спасении самого дорогого, что есть в ее жизни…

Люччи едва дождалась пяти часов вечера, когда можно было вновь позвонить в местный Центр по чрезвычайным ситуациям и запросить информацию о вновь обнаруженных жертвах урагана, которому по укоренившейся традиции дали имя Льюис.

В Центре было два списка: в один заносили имена обнаруженных спасателями живых людей, в другой тех, кому не повезло. Вернее, второй состоял в основном не из имен — так как в одежде жертв далеко не всегда обнаруживали документы, — а из описаний.

Дважды в день, утром и вечером, Люччи звонила в Центр. Всякий раз она с надеждой и ужасом набирала номер, который не просто знала наизусть, а словно видела перед внутренним взором как ряд объятых пламенем цифр. Временами ей казалось, что они опаляют ее мозг.

Сначала Люччи называла имя — Элси Кауфман — и просила проверить список живых. Потом, не добившись желаемого результата, с дрожью в голосе сообщала данные для поиска во втором списке. Говорила всегда одно и то же: девочка трех лет, темноволосая, в розовом трикотажном костюмчике — шортах и майке, — на ногах сандалии в тон и белые носки. В кармане шортов должна лежать записка, в которой указано имя, полный домашний адрес и номера телефонов — сотового и домашнего. И пока сотрудница Центра по чрезвычайным ситуациям изучала второй документ, Люччи молила про себя небеса, чтобы и здесь результат оказался отрицательным. Потому что в таком случае еще оставалась надежда на благоприятный исход ситуации.

Вообще, как объяснили Люччи сотрудники Центра, погибших, к счастью, было мало. Объяснялось это конечно же не милосердием урагана, а оперативностью властей, которые извлекли уроки из прошлогоднего бедствия, унесшего жизни гораздо большего количества людей. Едва узнав о приближении урагана Льюис, власти постарались опередить стихию. Штаты Флорида, Алабама и Миссисипи были объявлены зоной бедствия, и там началась эвакуация. К настоящему времени стало известно, что она затронула сотни тысяч человек. Если бы не подобная расторопность, жертв наверняка оказалось бы гораздо больше. Успеху спасательных операций способствовало также и то, что ураган Льюс практически в точности повторил маршрут прошлогоднего, носившего название Айван.

Для Люччи разница заключалась в следующем: ураган Айван обошел Пенсаколу стороной, а Льюис угрожал задеть город. Из-за этого Люччи и решилась двинуться в путь вместе с другими горожанами на запад, в безопасные районы, где можно было переждать, пока кончится напряженный период.

Возможно, она не рискнула бы отправиться в такое трудное путешествие с трехлетней дочуркой, но накануне телевидение то и дело транслировало репортажи с картинками из тех мест, которые уже посетил бушующий в регионе ураган. Увиденное потрясало, тем более что происходило все в относительной близости от Пенсаколы — мало того, двигалось в этом направлении.

Ведущие теленовостей тревожными голосами сообщали, что в районе стихийного бедствия порывы ветра, достигают ста двадцати пяти миль в час. Телезрители воочию могли убедиться, какой огромной силой обладают подобные воздушные потоки — на их глазах добротные дома разлетались как картонные, вырванные с корнем деревья носились как перышки и, если падали на крышу какого-нибудь коттеджа, от той ничего не оставалось.

Увидев, что происходит в эпицентре урагана, Люччи отказалась от мысли заколотить окна фанерой, как сделали многие соседи. В таких условиях подобные действия были лишь пустой тратой времени или жестом отчаяния.

Однако ни того ни другого Люччи не могла себе позволить. У нее на руках находился маленький ребенок, о котором она должна была заботиться. Поэтому, как только по радио объявили, что жителям Пенсаколы рекомендуется временно покинуть свои дома, Люччи побросала в дорожную сумку самое необходимое и черкнула на бумажке имя дочурки и адрес — так, на всякий случай. Положив сложенный вдвое листок в карманчик надетых на Элси шорт, она взяла ее на руки, подхватила сумку и поспешила к стоящему во дворе «ауди».

— Ура, мы едем кататься! — радостно воскликнула девчушка, сообразив, что им предстоит путешествие. — Правда, мам?

— Да, золотце, прокатимся немного.

— А можно Мэри поедет с нами? — спросила Элси высоким звонким голоском, звуки которого всякий раз заставляли сердце Люччи сжиматься от нежности.

— Разумеется, малыш. Как же можно ехать без Мэри! Кстати, не помнишь, где она? — Речь шла об игрушечном медвежонке, на котором при покупке была этикетка с надписью «Тедди». Однако Элси сказала, что это девочка и зовут ее Мэри. Люччи спорить не стала.

— Она спит под диваном.

— Ну идем возьмем ее.

Проходя мимо телефона, Люччи мельком взглянула на него, но даже не замедлила шаг. Арни вовсе незачем знать о ее перемещениях. Пусть не воображает, что она такая беспомощная. К тому же, если он решил вычеркнуть ее из своей жизни, то не должен претендовать на какую-то особую осведомленность. И хотя у Люччи возникло чувство, что она поступает неправильно, в ее голове промелькнуло: Арни давно уже сам по себе, а я сама по себе. Так что я не обязана ставить его в известность о своих поездках, тем более кратковременных.

И все же, когда она сбегала по ступенькам крыльца, некое шестое чувство пыталось предостеречь ее от опрометчивого шага. Уезжать неизвестно куда, никого не предупредив, да еще с маленькой дочерью — не безрассудство ли это?

Но Люччи лишь упрямо сжала губы. Разве она не взрослый самостоятельный человек? Разве обязана перед кем-то отчитываться? Да, Арни до сих пор ее муж, но лишь формально, они не живут вместе уже больше трех лет. И пусть Арни содержит ее и Элси, полностью обеспечивая их нужды, а также оплачивая коммунальные и прочие счета, это не так уж важно, потому что подобные расходы для него пустяк. И оказание финансового содействия не дает ему права контролировать ее.

Примерно с такими мыслями Люччи устроила дочурку на переднем пассажирском сиденье, после чего сама села за баранку и тронула автомобиль с места. Выехав за ворота, она оглянулась на дом. Странно, но на какое-то мгновение у нее мелькнула мысль о том, что, возможно, в таком виде их с Элси уютное гнездышко видится ей в последний раз. Если его постигнет та же участь, что и другие здания, очутившиеся на пути следования урагана, то…

Люччи не стала додумывать грустную мысль до конца. Вместо этого она нажала на газ, послав «ауди» вперед. Ее сердце болезненно сжалось, но лишь на миг, потому что все помыслы были сейчас сосредоточены на одном: вывезти из опасной зоны Элси.

Однако напрасно она воображала, что Арни останется безучастным к событиям, разыгравшимся в регионе, который в числе прочих населенных пунктов включал в себя Пенсаколу. Не успела Люччи отъехать от города на несколько миль, как ее сотовый телефон залился трелями. Она машинально ответила, полагая, что это звонит Кэтти, приходившая убираться в доме по вторникам и пятницам. Сегодня как раз был вторник. И хотя Люччи совсем не ожидала со стороны прислуги такого рвения, чтобы выйти на работу, когда все готово улететь в тартарары, все же в первую очередь почему-то подумала именно о ней.

Наверное, Кэтти наткнулась на запертую дверь и решила прояснить ситуацию, промчалось в ее голове, пока она подносила мобильник к уху.

— Да? — произнесла Люччи и тут же без паузы продолжила: — Кэтти, мы уехали! По радио объявили эвакуацию, и я решила не задерживаться…

— Это я уже понял, — неожиданно раздался в трубке чуть хрипловатый, до боли знакомый и безумно родной голос, которого Люччи не слышала несколько лет.

На миг у нее перехватило дыхание.

— Арни?

— А ты ждала кого-то другого? — саркастически обронил он.

Люччи сразу поняла намек и нахмурилась. Конечно же Арни подразумевал, что она ожидала звонка другого мужчины.

— Верно, — сухо слетело с ее губ. — Я думала, что звонит моя прислуга. Сегодня вторник, она должна была убираться в доме, но мы уехали, не предупредив ее, и…

— И меня, — мрачно произнес Арни.

Повисло молчание. Люччи одной рукой держала руль, сосредоточенно глядя на загруженную частным транспортом дорогу. Все двигались в одном направлении, на запад, стремясь поскорее покинуть опасную зону.

— Тебе безразлично, что с нами происходит, — наконец сдержанно произнесла Люччи.

Арни откликнулся незамедлительно:

— Это не имеет значения. Ты пока еще моя жена, и я должен быть в курсе событий твоей жизни. Пока еще жена…

Не успел мозг Люччи усвоить эти слова, как на сердце лег камень. Она прикусила губу. Тяжело слышать такое от человека, которого продолжаешь любить, несмотря ни на что.

— Почему-то ты заговорил об этом только сейчас, — сказала Люччи, с беспокойством поглядывая на небо сквозь ветровое стекло. — Все эти годы…

В трубке послышался смешок.

— Все эти годы мне был известен каждый твой шаг.

— Как это может быть, если мы не общались? — хмуро произнесла Люччи.

— А ты подумай как следует — и все поймешь.

Она снизила скорость, заметив впереди дорожную развязку. Арни говорил намеками, а ей сейчас было не до решения загадок.

— Не знаю… По-моему, ты блефуешь.

— Зачем мне это? Я не из тех, кто играет в подобные игры.