"Стезя и место" - читать интересную книгу автора (Красницкий Евгений Сергеевич)Глава 3Мишка голышом бежал по ночному лесу, настороженно прислушиваясь к конскому топоту и азартным крикам преследователей. Пока свет факелов, которые держали в руках всадники, был почти не видим — дистанцию удавалось выдерживать, но настораживало то, что с одной стороны была полная тишина и ни проблеска огня. То ли с той стороны ждала засада, то ли именно там и находилось то место, куда загоняла его погоня. В любом случае, Мишка не собирался двигаться в ту сторону. Казалось бы, пешему уйти от конного в ночном лесу просто — коня особенно не разгонишь, а преследуемому стоит только юркнуть в какое-либо убежище и пропустить погоню мимо себя — ищи потом! Однако, поначалу, Мишку гнали по сосняку — гладкие, стоящие особняком друг от друга стволы, ни кустов, ни низкорослых деревьев — спрятаться негде. И полной темноты тоже не было — слабый свет ущербной луны кое-как проникал сквозь кроны сосен и хотя бы позволял не натыкаться на деревья. Но Мишке требовались заросли: кусты, лиственные деревья, ельник — все, что позволит воспользоваться уроками Стерва и обмануть погоню. Повезло — удалось добежать до густо заросшей, сырой низинки, хоть и неширокой, но зато вытянувшейся в длину метров на двести. Тут-то Мишке и удалось пропустить погоню через себя, просто-напросто нырнув под свисающие до земли лапы молодой елки и обернувшись калачиком вокруг ее ствола. Искололся, конечно, голышом-то, да пока лежал, не шевелясь, по телу принялась «путешествовать» всякая лесная мелочь, но погоню обманул. Выбрался из-под елки и побежал в обратную сторону. Ну с чего бы, по сути говоря, выпендриваться? Ну, погоняют по лесу, потом поймают и притащат на место проведения обряда, там поизмываются, проверяя храбрость, быстроту реакции, умение терпеть боль и, возможно, умение владеть оружием. Зададут ритуальные вопросы и выслушают ритуальные же ответы, воспроизведут некое «магическое действие» и готово — был мальчишка, стал молодой мужчина. Тем более, что дед, прежде, чем оставить одного голого в ночном лесу, кратко проинструктировал Мишку: ничего не бояться, слабости ни в коем случае не показывать, отвечать на вопросы так-то и так-то. Нательный крест, кстати, дед тоже забрал, значит посвящать будут, надо полагать, в перуново воинство. Обычный обряд инициации, освященный вековыми традициями и проводящийся, с незначительными изменениями, со времен каменного века. Ничуть не страшнее, чем процедура «удара милосердия» через которую провел десятник Егор опричников у веси Яруга. С чего особенно сопротивляться-то? Однако Мишка упорствовал, как мог, сразу по нескольким причинам. Первая — обида на десятника Егора. Проиграл заклад, обещал воинские пояса, так нехрен это еще и дополнительными процедурами обставлять! Вторая причина — возраст. Возраст инициации в Ратном — шестнадцать лет, и известие о предстоящем «мероприятии», неожиданно для него самого, породило у Мишки воспоминание о высказывании Йозефа Геббельса на тему: «Сейчас для нас четырнадцатилетний мальчишка с фаустпатроном важнее десятка теоретиков, рассуждающих о том, что шансы нации упали до нуля!» Несмотря на то, что проводить какие-либо параллели между фольксштурмом и опричниками Младшей стражи было, по меньшей мере, странно, такое сравнение на ум почему-то пришло. Возможно потому, что слишком уж много деталей совпадали. Ратнинская сотня остро нуждалась в пополнении, и кадровый дефицит восполняли за счет пацанов, ну прямо, как при обороне Берлина в 1945 году. «Взаимоотношения» мальчишки с самострелом и латного конника очень уж напоминали «взаимоотношения» фаустника и танка, тем паче, что и дистанции поражения примерно совпадали. Да и опричники «рвались в бой» с не меньшим энтузиазмом, чем «продукты» Гитлерюгенда. Третья причина… с ней было сложней. Среда затягивает, вроде бы незаметно, но неуклонно заставляет принимать «правила игры», делает таким же, как все. Мишке же приходилось решать две, если не взаимоисключающие, то уж наверняка плохо стыкующиеся между собой задачи — адаптации в средневековом социуме и сохранения свободы маневра. Иными словами, не быть «белой вороной», но иметь право на определенные исключения из правил. Соответственно, надо было пройти обряд инициации, но не хотелось попадать на «конвейер производства в новики» наравне с остальными отроками. Требовалось как-то выделиться! В общем, Мишка решил так просто не даваться и летел сквозь лес со всей возможной скоростью, тем более, что тело, избавленное от тяжести доспеха, казалось почти невесомым. Преследователи, прочесав заросшую лощинку и не обнаружив там беглеца, собрались в кучу и, даря Мишке драгоценные секунды, коротко посовещались. Потом разделились — основная группа снова погнала коней через заросли, а четверо (по двое с каждой стороны) двинулись по краям лощины, склоняя факелы к самой земле и высматривая следы. Если бы Мишка выскочил из зарослей в сосняк, да бежал бы неаккуратно, следы на слое сухой хвои можно было бы разглядеть даже в свете факела. Теперь погоня двигалась медленнее, без азартных криков и внимательно проверяя все места, где мог бы укрыться беглец. Это дало Мишке возможность добраться до примеченного при первом пробеге через лощинку места и убедиться, что возможность «избежать стандарта» имеется. Узкий проход в зарослях молодых елок перекрывал ствол упавшего дерева, причем лежал он так неудачно, что просто перешагнуть его конь не мог, надо было перепрыгивать, а значит, подъезжать не шагом, а хотя бы легкой рысью. Тут же росло еще одно дерево, чьи нижние ветви были достаточно толстыми, чтобы выдержать мишкин вес. Наверх проезжающий через проход всадник смотреть не станет — все внимание будет привлечено к лежащему поперек пути стволу. Получилось даже лучше, чем планировал Мишка. Преследователи продрались сквозь тесный строй молодых елок и поехали дальше, не заметив притаившегося в ветвях Мишку, а один, почему-то задержавшийся, направил коня к проходу, разгоняя его для прыжка через поваленное дерево. Мишка упал руками на протянувшуюся на проходом ветку и, свесившись, как на турнике, впечатал пятку прямо в закрывающую лицо всадника берестяную личину — куда-то между ртом и левым глазом. Удар получился крепкий — скорость сближения скачущего всадника и выставляемой вперед ноги, оказалась весьма существенной. Личина под пяткой хрустнула, всадник без малейшего звука вывалился из седла, успев лишь потянуть слабеющими пальцами повод. Конь прыгать через поваленное дерево не стал, а беспокойно затоптался на месте. Мишка соскочил на землю, дернулся от боли в ушибленной пятке, постоял на одной левой, и снова осторожно встал на обе ноги. Острой боли не было — сильно пятку не отбил, но и хорошего тоже мало — левая рука еще побаливает после приключений на землях Журавля, а теперь еще и правая нога. Мишка приложил пяльцы к шее лежащего на земле ратника, на секунду сжался от страха, не сразу нащупав бьющуюся жилку, потом вздохнул с облегчением — просто добротный нокаут! Повезло и в другом — остальные загонщики не заметили произошедшего, и свет факелов постепенно удалялся. Под сдернутой личиной обнаружилась прямо на глазах заплывающая опухолью физиономия десятника Тихона. Мишка немного поколебался. Велик был соблазн надеть на себя берестяную личину и штаны Тихона, а потом присоединиться к группе загонщиков. Эффектно, конечно, но остаться неузнанным шансов было мало, даже с закрытым лицом. Ратники, видимо в соответствии с требованиями ритуала, были обнажены по пояс, а статью Мишка на взрослого воина ну никак не тянул, даже в темноте. К тому же пришлось бы опоясаться воинским поясом с оружием, а это могло быть воспринято, как прямое оскорбление — заранее нацепить на себя то, что только еще предстояло получить после успешного прохождения обряда… Пришлось ограничиться только двумя трофеями — мечом и конем. Оба трофея оказались «не очень» — меч, для мишкиной руки, великоват и тяжеловат, а конь то ли напуган, то ли упрям, то ли предан хозяину. Во всяком случае, пока Мишка заставил его подчиняться, голые ноги он об еловые лапы изодрал до крови, хорошо хоть стремена ступнями доставал — Тихон был не очень высок ростом. Дальше дело пошло проще — выехать из лощины с противоположной от загонщиков стороны и направить коня именно туда, куда облава Мишку и гнала. Была, конечно опасность, что капище Перуна окружено какими-нибудь ловушками, чтобы посторонний туда просто так пробраться не мог, но Мишка рассудил, что конь должен знать дорогу сам. В конце концов, остальных опричников, удостоившихся прохождения обряда инициации, уже давно переловили — Мишка-то понимал, что именно происходит и действовал с холодной головой, а остальные ребята, под действием мистических страхов, наверняка убегали по прямой, и были быстро пойманы. Значит, конь Тихона этой ночью проделал путь на капище, как минимум, четыре-пять раз, если не больше. Отчетливо видимая полоса взрыхленной копытами хвои уводила из сосняка в темную чащу смешанного леса. Мишка въехал под тень деревьев и, «взбодрив» коня пятками, отпустил поводья. — Давай теперь сам, ходил тут уже. Вперед, скотина! Конь действительно сам пришел туда, куда и требовалось — сначала Мишка разглядел впереди зарево от большого костра, а через некоторое время и тын, окружавший капище. Перед входом Мишка задумался. Ворот не было, просто края тына заходили один за другой, кони не были привязаны снаружи, значит, можно было въезжать верхом, но возможно это разрешалось только посвященным воинам? С другой стороны, иначе, чем пешими, да еще и под конвоем, неофиты сюда не попадали. Высота тына позволяла, и Мишка, встав ногами на седло, заглянул за ограду. Долго разглядывать открывшуюся картину не получилось — конь Тихона, не приученный к подобным упражнениям, шагнул в сторону — но хватило и увиденного. Большой костер, всадники в личинах, неподвижно застывшие в седлах, некто с медвежьей шкурой на плечах, стоящий перед деревянным идолом Перуна, отроки, жмущиеся в сторонке, сбившиеся в кучу, как испуганные овцы… Что-то «царапнуло» сознание, что-то было «не так». Мишка прислушался — не уловил признаков приближающейся погони и снова внимательно осмотрелся. Место, как и положено, было глухое, на кольях тына висят медвежьи черепа, внутри идол, перед ним жрец… Мишка направил коня в проход между крыльями тына и нещадно хлестнул его мечом плашмя. Конь рванул с места, а Мишка поддал ему еще раз и, проскочив проход, рванул на себя правый повод и чертом влетел на капище. Чуть не загнав коня в костер, поднял его на дыбы и огляделся по сторонам. Немая сцена! Присутствующие ожидали чего угодно только не этого — голый мальчишка с окровавленными ногами, на вздыбленном коне и с обнаженным мечом в руке! Тот самый мальчишка, которого должны были притащить сюда напуганным и загнанным! Не давая никому опомниться, Мишка повернулся к сбившимся в кучку опричникам и гаркнул, что было мочи: — Смир-р-рна!!! Как стоите, курицы мокрые!!! Вы воины или девки, первый раз пользованные?!! В два ряда становись!!! Тереть-скрипеть во все дыры, орясины голомордые, кочергу вам каленую, куда не надо с угольками под звонкие песни! Я вам покажу, как Младшую стражу позорить, подкидыши лешачьи, елкой драные, мать вашу с троюродными бабками и будущими тещами, в плоть, в кровь, в голубые глазки и завлекательные кудряшки! Шевелись, отродье козлячье, в гроб, вас всех, под осиновый крест, колокольный звон и десять ведер дерьма! Как зайцы в силки попались! Что, не учились ничему или всю науку позабыли? Я вам напомню, чувырлы косорылые, так напомню, что обратно родиться захотите, драть вас не передрать железными веревками, каменными мочалками, дедовскими костылями и старушечьими клюками в зад, в перед, в хвост и в гриву, поперек и наискось, в косую сажень, в свиной хрящ и трехпудовую гирю! Степан!!! Какой ты урядник к хренам собачьим, народ построить не можешь!!! А ну, дай тому раззяве в ухо, чтобы все псалмы давидовы разом вспомнил. Ровней стоять, свистодуи малохольные, тошно смотреть и Богу и Аллаху и Будде и всем богам славянским с сорока тысячами мучеников, с двенадцатью апостолами и сомном ангелов, уроды головоногие, радость Сатаны, Вельзевула, Люцифера и прочей нечисти от кикиморы до Аматерасу! Равняйсь!!! Отставить!!! Головы поднять!!! Плечи расправить!!! Глядеть бодро и дерзко — на вас ратнинская сотня смотрит!!! Равняйсь!!! Смирно!!!! Равнение направо! Слава ратнинской сотне!!! — Слава ратнинской сотне!!! — дружно рагкнали отроки, заметно приободряясь и глядя, если не бодро и дерзко, то хотя бы не перепугано. Мишка, на протяжении всего своего монолога, разрывался между опасением ляпнуть сгоряча что-нибудь из лексикона ХХ века и желанием понять реакцию ратников на происходящее. Как ни странно, но удалось и то, и другое. Ненужные слова не выскочили, одна только японская богиня Аматерасу как-то затесалась, а реакция… кажется, была вполне благоприятной. Сначала остолбенение, потом интерес, а под конец, даже смешки и какие-то словечки, среди которых отчетливо прозвучало дедово «Кхе!», причем даже не в одобрительной, а какой-то лихой тональности. Похоже, шоу можно было продолжать. Соскочив на землю и шуганув коня, что б отбежал в сторону и не мешал, Мишка упер меч в землю, опустился на одно колено и склонил голову. — Делай, как я! Строй отроков слитно повторил его движение и замер со склоненными головами. — Повторять за мной! Отроки, не зря, все-таки, несколько месяцев учились молиться и петь хором, дружно и отчетливо повторили: Собственно, весь этот текст Мишка составил из ответов, на вопросы, которые, в соответствии с ритуалом, должны были задаваться каждому из неофитов в отдельности: «Кто ты? Зачем пришел? Чего хочешь? Что можешь? Готов ли пройти испытание?» и прочих. Ответы дед перечислил Мишке, перед тем, как оставить одного в лесу, но заучивать не заставил — еще одно свидетельство того, что текст не был каноническим и в ответах допускалась некоторая, хоть и небольшая, вольность. Сейчас Мишка этим и пользовался. С одной стороны, хоровое исполнение придавало ритуалу дополнительную торжественность, с другой — никто из отроков ничего не перепутает и не собьется с необходимого настроя — кто его знает: какие испытания придется выдержать? Слова «воинского сословия» были откровенной отсебятиной, но зато, кажется, никто не заметил, что было пропущено обещание беспрекословно подчиняться приказам. Мишка рассчитывал на то, что термин «воинское сословие» прикует к себе внимание ратников, как всегда случается, когда оратор удачным, коротким и емким термином описывает комплекс проблем, более всего волнующих аудиторию. В данном случае, озвученная формулировка четко и недвусмысленно проводила границу: вот мы, а вот все остальные. Это не могло не привлечь внимания и не понравиться. Судя по реакции ратников, прием удался, и Мишка решил продолжить так, чтобы еще некоторое время держать на себе внимание аудитории, оставляя ее в убеждении, будто все идет так, как надо. Даже лучше, чем предполагалось. Он поднялся на ноги и, согнувшись в поклоне, положил перед собой на землю меч, отнятый у Тихона. — В знак почтения и преданности, Младшая стража кланяется воинам ратнинской сотни мечами добытыми отроками в походе! Меч был, конечно не тот, но все поняли мишкин символический жест правильно. Секунда тишины, а потом невнятный, но явно одобрительный говор — проняло! — Встать! Равняйсь! Смирно! Слава ратнинской сотне! — Слава ратнинской сотне! — дружно и, что особенно порадовало, весело откликнулись отроки. Повтором здравницы Мишка подчеркнул окончание своего «выступления», передавая бразды правления дальнейшим действом жрецу. — А конь-то Утинка,[19] и меч его! — прервал мишкины размышления чей-то возглас. — Заткнись! Не к месту болтаешь! — зло рявкнул Лука, давно опознавший коня и оружие племянника. И тут же, сам себе противореча, спросил: — Что с ним? Мишка уже было открыл рот для ответа, но сзади раздался голос кого-то из ратников, гонявших по его лесу (Мишка даже и не заметил, как они подъехали): — Без памяти он… всю морду на сторону свернуло… к Настене повезли. Я велел сказать, что с коня неудачно упал. Все взгляды опять скрестились на Мишке, постаравшемся изобразить спокойствие и достоинство, что «в костюме Адама до грехопадения» сделать было весьма непросто. Среди ратников прошелестело слово «Бешеный», и на капище воцарилась тишина — похоже, каждый пытался представить себе, что же такое сотворил с Тихоном этот непонятный мальчишка, как ему это удалось, и что бы делал он сам, окажись на месте Тихона. — Тихо! — подал наконец-то, голос жрец. — На капище и без того стояла тишина, по всей видимости, он таким образом просто привлекал к себе внимание присутствующих. — Сегодня мы собрались, чтобы решить: можем ли принять в свои ряды новых братьев и… — пауза получилась какая-то неуверенная — …принять… либо не принять волю князя Вячеслава Владимировича Туровского, пожелавшего видеть нашим сотником брата Корзня. — …Но сейчас хочу держать с вами, братие, совет совсем о другом! — продолжал, между тем Аристарх. — Я стар, а ученика, которому наше братство, во благовремении, передать мог бы, до сих пор не обрел. До сего дня не обрел… а ныне узрел достойного! Зрите и вы! — Аристарх ткнул посохом в сторону Мишки. — Отрок сей любим Светлыми Богами славянскими и в то же время осенен благодатью Христовой! Ни ведуньи, ни волхвы заворожить его неспособны, темным же силам он умеет противостоять, как никто из нас! В воинском деле изряден не по возрасту, книжной премудрости сподобился и на пользу ее обернуть умеет. Опричь того, прошел испытание кровью, смертью и каленым железом, храбрость и ловкость выказал, даже и нынешней ночью не сплоховал! Аристарх умолк и, неловко поворачиваясь всем корпусом под тяжелой медвежьей шкурой, оглядел присутствующих. Ратники внимали — ни звука, ни движения, тишину нарушали лишь потрескивающие в костре поленья. — Отдельный сказ о том, что он в бою спас жизнь одному из десятников, а руками Младшей стражи — многим и многим из вас! И это — главное! Высшие силы одарили его умением повелевать, и под рукой его вызревают новые воины, новые братья Перуновой дружины! Открылось мне ныне! Радуйтесь, братие, прозреваю славное будущее нашего братства, не измельчает оно с нашим уходом по Звездному мосту,[20] не сгинет в безвестности, но продолжится во многих коленах ратнинских родов! Аристарх снова сделал небольшую паузу и громко вопросил: — Кто может назвать более достойного? Ответом была тишина. — Кто может назвать более достойного? — повторил вопрос Аристарх. — Говорите сейчас, ибо потом я уже не услышу! Снова тишина. — В третий раз вопрошаю: кто может назвать более достойного? На этот раз пауза была более длинной. Аристарх не спрашивал согласия, не желал слушать возражения или комментарии, он просто задал вопрос, на который у ратников не было ответа. — Подойди отрок! Мишка обогнул костер и, по знаку Аристарха опустился перед ним на колени. Жрец положил ему на плечо посох из темного дерева, обвитый чеканными серебряными молниями, и торжественно провозгласил: — Нарекаю тебя, брат, именем Окормля![21] Под сим именем, впредь, знаться тебе в братстве Перуновом. Встань. Аристарх накинул на Мишку край медвежьей шкуры, прижал к себе, словно подчеркивая свою близость с новым собратом Перуновой дружины, и вдруг, командным голосом заорал: — Кто взрастил и воспитал брата Окормлю? — Корзень! — не в лад отозвалось несколько голосов. — Кто возродил Младшую стражу по старине и заветам предков? — Корзень! — отозвался хор голосов. — Кто ныне подарил нам надежду на доброе будущее ратнинской сотни? — Корзень! — теперь уже имя сотника выкрикнули все, или почти все. — Так чего же вы ждете? Первым спешился и подошел к Корнею, протягивая ему рукоятью вперед свой меч, десятник Леха Рябой. Корней принял меч и тут же, держа на раскрытых ладонях рукоять и конец ножен, с поклоном вернул оружие десятнику. Тот до половины выдвинул клинок, поцеловал его и, низко поклонившись, отошел в сторону, освобождая место следующему. — Смотри, парень, внимательно смотри! — прошептал Мишке на ухо Аристарх. — Кто-то из них доживет до того времени, когда, вот так же, из твоих рук оружие примет. Мишка смотрел. Сначала, на то, как ратники, один за другим, принимают оружие из рук Корнея-Корзня, потом, как проходят ритуальные испытания опричники, но мысли его витали далеко. |
|
|