"Но женятся джентльмены на брюнетках" - читать интересную книгу автора (Лус Анита)

Глава 8

Дороти так никогда и не научилась одеваться как следует, и когда все девушки носили розовое или голубое, Дороти обязательно выбирала что-нибудь ярко-красное, и джентльмены с первого взгляда понимали, что перед ними девушка, которая ни в чьей помощи не нуждается. Да, на красное джентльмены обращают внимание, но настоящий интерес у них вызывает только розовое и голубое. И вместо того, чтобы попробовать свести знакомство с каким-нибудь джентльменом, который поможет ей расширить свой кругозор, всю дорогу до Нью-Йорка Дороти слушала проводника, который рассказывал ей истории из жизни цветного населения Америки. Так что в Нью-Йорк Дороти прибыла, не сведя знакомства ни с каким джентльменом, который мог бы оказать ей помощь.

Но Дороти была исполнена уверенности в себе и даже не понимала, что выглядит не так, как другие девушки Самой серьезной ее ошибкой было то, что вместо того, чтобы упаковать вещи в небольшой чемоданчик или сумочку, Дороти все сложила в корзинку из броненосца.

Выйдя на вокзале Гранд-сентрал, Дороти отправилась по 45-й улице искать гостиницу и зашла в первый попавшийся отель Но швейцар только взглянул на ее корзинку и тут же ее остановил, сказав, что с животными в отель нельзя. Дороти ему объяснила, что это всего лишь чучело броненосца и вреда от него никакого. Но он ей сказал, что броненосцев в этом отеле отродясь не бывало, ни живых, ни мертвых, и кто она, собственно, такая, чтобы нарушать правила?

Дороти обожает спорить, поэтому она сказала, раз в этом отеле разрешены чемоданы из крокодиловой кожи, то за что же дискриминируют броненосцев? Но ей так и не удалось его переубедить, а поскольку вокруг них начала собираться толпа, Дороти пришлось ретироваться.

Следующим оказался отель для благовоспитанных дам средних лет. В вестибюле как раз находилось довольно много пожилых дам. Дороти повесила корзинку-броненосца на спинку стула и подошла к конторке, а одна дама как раз решила усесться именно на этот стул. Но тут она увидела броненосца и от ужаса упала в обморок. Когда недоразумение наконец выяснилось, портье мрачно посмотрел на Дороти и сказал, что свободных номеров нет. Дороти отправилась попытать счастья на 44-й улице. Я совершенно уверена, что она бы ни за что не нашла отеля, но судьба всегда помогает таким, как Дороти.

Потому что следующим отелем оказался «Алгонкин», где живут все знаменитые актрисы и кинозвезды, и Дороти подошла ко входу как раз в тот момент, когда в отель со съемок возвращались Бастер Китон со своей киногруппой, и они все еще были в гриме и костюмах. Так что когда Дороти вошла в отель, портье решил, что она тоже из киногруппы, и дал ей номер. А ошибку свою он понял, только когда все отправились ужинать. Но изгонять Дороти было уже поздно.

Спустившись к ужину, Дороти заметила, что на нее все смотрят. Как она рассказывает, она всех окинула суровым взглядом, давая понять, что неприлично так пялиться на девушку только потому, что она хорошо одета. Она гордо прошествовала в специальную столовую для кинозвезд и литературных знаменитостей, а метрдотель Джордж, увидев ее, настолько обалдел, что усадил ее за столик. Дороти заказала на ужин салат из омаров, салат из курицы и фруктовый салат и решила, что наконец-то стала Настоящей Дамой.

Дороти, как всегда, начала мило болтать с официантом и первым делом сообщила ему, что приехала в Нью-Йорк поступать в шоу «Шалуньи». Официант рассказал об этом метрдотелю, и когда знаменитости интересовались у Джорджа, что это за девушка, он рассказывал, что эта девушка решила, будто ее возьмут в «Шалуньи», и они очень смеялись. В конце концов о Дороти заговорил весь отель «Алгонкин». А за Круглым столом, где сидят знаменитые критики, смеялись больше всего. Потому что один из самых известных литераторов, сам мистер Питер Худ, пытался устроить в «Шалуньи» свою знакомую, которой действительно было что предложить. И он-то уж знал, как трудно попасть к мистеру Зигфелду на прием.

Эта знакомая была высокой брюнеткой а-ля русская княгиня, такая почти что женщина-вамп. У нее были черные волосы и черные глаза, выражение лица человека, настрадавшегося от большевиков, а еще она обожала огромные старинные серьги. Дороти говорит, надо отдать ей должное, она почти сумела доказать, что можно выглядеть ухоженной, и не пользуясь водой. Куда бы она ни пошла, люди глаз от нее не могли отвести и все спрашивали друг дружку, а кто это такая?

Самое удивительное, что с мозгами у нее было все в порядке – она могла говорить часами практически на любую тему. Но лучше всего ей удавалось вести беседы о Любви с джентльменами. Вернее, с каким-нибудь одним джентльменом. На тему Любви ей было что сказать, ну, совсем как девушке в великом романе «Зеленая шляпка».

Нет, она, конечно, была для «Шалуний» чересчур эффектна, а в театре не могла играть из-за очень сильного европейского акцента. Но она собиралась, научившись говорить по-американски, показать американцам, как она трактует знаменитых писателей вроде мистера Стриндберга. Она только и мечтала попасть в «Шалуньи» и познакомиться с состоятельными биржевыми маклерами, интересующимися искусством, чтобы они дали ей денег на собственную труппу.

Неудивительно, что весь Круглый стол считал ее божественной. А Питер Худ, тот, который ее нашел, от этого ощущения так и не смог избавиться. В первый же вечер он взял ее с собой на литературную вечеринку, где все литераторы из «Алгонкина», днем напрягающие мозги, чтобы быть остроумными, вечером напрягают мозги, занимаясь так называемыми шарадами, потому что они, кажется, никогда просто так не сидят и не отдыхают.

Ну вот, посреди одной очень остроумной шарады один из великих писателей, который ее придумал, так воодушевился собственным успехом, что уронил горящую свечу на кучку конфетных фантиков. Они загорелись, и все в панике убежали. Оказавшись на улице и пересчитав друг друга, они поняли, что одного человека не хватает. Они долго разбирались и поняли, что нет русской княгини, и Питер Худ решил, что раз с ней пришел он, то ему ее и спасать. Он бросился обратно в горящее здание, и когда добежал до квартиры, где случился пожар, увидел, что княгиня сидит и задумчиво смотрит на пламя. «Как же огонь прекрасен!» – сказала она.

Питер Худ как услышал, о чем она говорит в такую минуту, сразу понял, что она совсем не такая, как другие красотки. Что у нее есть еще и душа. И он стоял и зачарованно смотрел на нее. Но тут все фантики сгорели и пожар закончился. Тогда-то все и поняли, что она гениальна. Так вот, когда приехала Дороти, эта девушка как раз была предметом восхищения всего Круглого стола. Они все пытались договориться, чтобы мистер Зигфелд ее принял, но его совершенно невозможно было застать. Так что неудивительно, что над Дороти они искренне посмеялись.

На следующее утро Дороти позвонила знакомому биржевому маклеру Чарли Брина и сказала, что у нее есть к нему рекомендательное письмо. Этот маклер побеседовал с Дороти по телефону и остался крайне доволен, потому что маклеры больше всего любят знакомить девушек с мистером Зигфелдом. Он сказал Дороти, что сейчас же за ней заедет и отведет на ланч в «Ритц». Но увидев Дороти в вестибюле «Алгонкина», он на нее посмотрел-посмотрел, и интерес его начал угасать. Потому что к этому моменту Дороти обнаружила магазин бижутерии в «Блумингсдейлс», и ее и без того необычный внешний вид стал еще необычнее. Так что в конце концов ему пришлось отвести ее в артистическую чайную комнату, где никто не обратил внимания на то, как она одета.

Но Дороти не сумела заинтересовать собой маклера. Она все время пыталась его рассмешить, что является роковой ошибкой. Потому что биржевые маклеры если и смеются, то только в театре или когда у себя на бирже рассказывают друг другу непристойные истории. А общаясь с девушками, маклеры ведут себя серьезно и дают им умные советы.

Первым делом маклер рассказал Дороти, что Нью-Йорк – место опасное. Но вместо того, чтобы почтительно ему внимать, Дороти спросила, не может ли он дать ей пару адресов. На этом беседа застопорилась. В конце концов маклер сделал вид, что не заметил ее оплошности, и продолжил. Он сказал Дороти, что она должна быть очень-очень осторожна с джентльменами, которые будут попадаться на ее пути, и велел сначала обо всех них советоваться с ним. А Дороти ему сказала, что пока что общалась только с лифтером в «Алгонкине», но если у маклера есть возражения насчет лифтера, Дороти будет пользоваться лестницей. Маклеру стало не по себе: он понял, что Дороти – девушка без страха и трепета. Но тут он вспомнил, что Чарли Брин его друг и сказал, что постарается ей помочь.

Оказалось, что у этого маклера есть единственный ход к мистеру Зигфелду – они пользуются услугами одного и того же поверенного. Так что он пригласил Дороти и поверенного на ужин в «Эрроу Хед». Этот поверенный посмотрел за ужином на Дороти и сказал ей, что только что порекомендовал мистеру Зигфелду одного бутлегера, а в голове у того оказались одни опилки, поэтому рекомендательное письмо от поверенного может сослужить девушке плохую службу. Так что ничего из этого не вышло.

У Дороти в конце концов кончились деньги. Но Дороти и в нищете предпочитала жить, забыв о счетах, поэтому все продолжалось по-прежнему и она большую часть времени проводила в вестибюле отеля «Алгонкин», и они с лифтером стали закадычными друзьями. И каждый, кто входил в лифт или выходил из него, обязательно останавливался и спрашивал: «Ну, мисс Шоу, так когда же вы пойдете работать к мистеру Зигфелду?» В конце концов Дороти это надоело, и однажды утром она отправилась в контору мистера Зигфелда в театре «Новый Амстердам», где познакомилась с рассыльным и спросила, не мог бы он представить ее мистеру Зигфелду. Рассыльный попросил Дороти подождать, а сам отправился в кабинет мистера Зигфелда. Потом Дороти заметила, как дверь кабинета приоткрылась и снова закрылась. Тут рассыльный вышел и сказал, что Дороти может войти. Так она познакомилась с мистером Зигфелдом.

Да, то, что случилось с Дороти, можно назвать почти чудом. Мистер Зигфелд велел ей встать поближе к свету, а сам смотрел и смотрел, и все курил сигару, и наконец написал распоряжение мистеру Жану Баку дать Дороти ангажемент, а самой Дороти велел приходить на репетицию в понедельник.

Нет, все-таки это было не чудо, а дело все в гениальности мистера Зигфелда. Потому что мистер Зигфелд умеет рассмотреть в девушке за дурными чертами хорошие. Дороти говорит, почти все девушки из «Шалуний» поначалу были отвергнуты практически всеми биржевыми маклерами Нью-Йорка, но потом мистер Зигфелд делал из них звезд. Ведь маклер обязательно выберет какую-нибудь благовоспитанную и очень образованную девицу, а потом еще удивляется, что с ней что-то не так. А все потому, что маклеры вообще не разбираются в психологии и почти ни один из них не понимает, что настоящий предел его мечтаний – какая-нибудь провинциальная девчонка, точно такая же, в какую он, маклер, был влюблен в шестнадцать лет. А мистер Зигфелд про психологию знает все, поэтому именно этот тип девушек и выбирает. Дороти говорит, для того, чтобы сделать из девушки звезду, мистеру Зигфелду достаточно научить ее вычесывать сено из волос и больше никогда не крахмалить нижнее белье.

А что до платьев, то мистер Зигфелд предпочитает, чтобы девушки заказывали их в Париже, штат Кентукки, а не в том Париже, что во Франции. Потому что кому, как не мистеру Зигфелду, знать, что маклерам гораздо милее штапель в горошек, а не крепдешин. Поэтому девушки из «Шалуний» вне сцены больше всего похожи на учениц воскресной школы, отправившихся на пикник.

С рекомендательными письмами к мистеру Зигфелду ходить бесполезно, потому что он их каждый год получает по двадцать тысяч. Дороти говорит, в них всех написано одно и то же:

«Уважаемый мистер Зигфелд! Позвольте мне представить вам мисс… которой я бы хотел помочь лишь потому, что это юное создание искренне мечтает раскрыть свой талант». Дороти говорит, когда мистер Зигфелд получает такое письмо, обычно оказывается, что юное создание разъезжает в «Роллс-Ройсе» и что мистер Бьюдел или мистер Таппе уже пытались сделать из нее звезду, поэтому собственную индивидуальность создание утратило. Дороти говорит, что лучшие актрисы пришли к мистеру Зигфелду прямо с улицы, как и она сама.

Когда Дороти получила ангажемент, она вернулась в отель «Алгонкин» и в вестибюле встретила мистера Худа, того самого, который нашел знаменитую русскую княгиню. Он подошел к Дороти и, как всегда, спросил: «Ну, мисс Шоу, так когда же вы начинаете репетировать у мистера Зигфелда?» А когда Дороти сказала, что в понедельник, он ушам своим не поверил. Поэтому Дороти показала ему записку от мистера Зигфелда мистеру Баку. Ну, тут он чуть не свалился замертво. Новость распространилась по всему отелю, и все чуть не свалились замертво. А когда про это услыхала русская княгиня, она действительно чуть не свалилась замертво. Потому что она восемь недель ходила к мистеру Зигфилду в контору и принесла ему десять рекомендательных писем, но дальше рассыльного ее так и не пустили.

Уже потом Дороти узнала, что если к мистеру Зигфелду посылают девушку от какого-нибудь интеллектуала, он всегда сначала рассматривает ее через щелочку в двери. А если она к тому же оказывается женщиной-вамп, то личной встречи он старается избежать. Потому что кто-кто, а уж мистер Зигфелд знает, что из девушек такого типа никогда ничего путного не выходит. В «Шалуньях» нет ни одной женщины-вамп. Даже знаменитая Долорес, высокая красавица-брюнетка, была вовсе не вамп, а «мадонна».

Вот и получилось, что русской княгине не помогли ни ее мозги, ни темперамент. Потому что таким типом женщин интересуются в основном литераторы, а они с маклерами полные противоположности. Никакой маклер не будет чувствовать себя уверенно с девушкой, которая рассуждает на такие скользкие темы, как «любовь». И вообще, девушек, которые разговаривают о «любви», мужчины обычно избегают.

То, как все получилось, лишний раз подтверждает одно: мистер Зигфелд всегда прав. Потому что Дороти, даже несмотря на все свои недостатки, в конце концов стала одной из самых знаменитых девушек Нью-Йорка, а русская княгиня играет в массовке, когда ставят пьесы о тяжкой жизни венгерских или румынских крестьян.

Когда маклер, приятель Чарли Брина, узнал, что Дороти репетирует в «Шалуньях», он чуть дара речи не лишился. Но когда пришел в себя, то понял, что да, Дороти действительно довольно симпатичная. А Дороти становилась все симпатичнее и симпатичнее, потому что у нее всегда хватало ума понять, где что не так. Она перестала носить бижутерию, отдала красное атласное платье горничной, купила себе на Шестой авеню розовое льняное платье в клеточку и стала выглядеть, как все девушки из «Шалуний».

Тогда-то приятель Чарли Брина, маклер, начал слать телеграммы Чарли в Калифорнию, где хвастался, что устроил Дороти в «Шалуньи». Чарли очень разозлился и послал ему довольно ехидную телеграмму в ответ:

«Ты меня удивляешь. Чья здесь заслуга? Кто ее нашел? Чарли Брин».

Чарли начал каждый день слать Дороти телеграммы, в которых поздравлял себя с тем, что он ее нашел. Выяснилось, что в Калифорнии он сидит из-за поло, и в конце концов он выиграл какой-то международный турнир, но Дороти телеграфировал, что больше всего он будет горд в тот день, когда устроит в Нью-Йорке вечеринку в честь того, что это он нашел девушку, которую взяли в «Шалуньи».

Пока Чарли всей душой рвался в Нью-Йорк, Дороти репетировала в «Шалуньях». Начала она с поисков подружки. Но вместо того чтобы знакомиться поближе с девушками, ведущими светскую жизнь, например с Пегги Хопкинс, Дороти, как всегда, пошла своим путем.

В «Шалуньях» всегда имеется не менее восемнадцати девушек из так называемого «английского балета», которым достается самая трудная работа. Они никогда никуда не ходят, потому что им приходится все время репетировать, как солдатам перед парадом. И все они как на сцене, так и вне ее на одно лицо. Так вот, когда Дороти решила найти себе подружку, именно это она и выбрала.

Собственно говоря, Дороти одну девушку так и не выбрала. По-моему, не очень-то прилично расхаживать по Нью-Йорку с целым кордебалетом, тем более что она могла бы разъезжать в «Роллс-Ройсе» в компании какой-нибудь девушки с будущим. Но Дороти говорит, что ни одна из танцовщиц кордебалета не выходит из дому без остальных семнадцати. Дороти призналась, что выбрала их потому, что никогда раньше не слышала, как английские девушки говорят на кокни. Она могла часами слушать болтовню «английского балета» и никогда не переставала ею восхищаться.

Ну так вот, в один прекрасный день в Нью-Йорк приехал Чарли Брин. Он повел Дороти на ланч и сказал, что должен немедленно ехать в свое загородное поместье, потому что у его отца тяжелейшее воспаление легких. Он извинился перед Дороти и сказал, что к десяти вечера вернется, чтобы отвести ее на вечеринку, которую он в ее же честь устраивает.

После репетиции вместо того, чтобы пойти к себе в комнату и отдохнуть перед вечеринкой, Дороти со своими восемнадцатью английскими подружками села в автобус и отправилась на Кони-Айленд. Она так замечательно проводила время, катаясь на каруселях, что на часы даже не смотрела. В отель она вернулась после двенадцати, а Чарли Брин, прождавший ее больше двух часов, уже с ума сходил от беспокойства. Но он таки сопроводил Дороти на вечеринку, где было полно биржевых маклеров и девиц в вечерних платьях, а у Дороти на чулках были огромные дырки, потому что она слишком долго каталась с Горки Дьявола да к тому же чуть не вывихнула бедро.